9. ДОМАШНИЙ ПОРЯДОК И ДОМАШНИЙ БЕСПОРЯДОК

В это утро Гертруда отправилась к своему доброму соседу Руди, который не работал уже больше поденно на постройке церкви. Гертруда знала, что бедность и подавленность духа так выбивают человека из хозяйственной колеи, что даже тогда, когда счастье снова улыбнется ему и он мог бы стать на ноги, это счастье без совета и помощи другого ускользнет от него, как угорь ускользает из рук рыбака.

А так как Гертруда обещала умершей матери Руди заботиться о его детях, она решила, не теряя времени,

помочь соседу наладить хозяйство, не допустив, чтобы половина вещей погибла вследствие беспорядка.
Она застала всех детей еще в постелях, сам Руди только что поднялся. Одежда детей валялась на полу. Кошка сидела на столе около черной сковороды, на которой вчера подавалась еда. Гертруда знала, к чему может привести такой беспорядок, и стала подробно излагать Руди опасности, которые ему угрожают.
Он слушал с удивленными глазами, как бы в полусне. Он так привык к беспорядку, что не замечал его; теперь, когда он снова получил свой луг, ему казалось, что все обстоит хорошо, и он долго не мог сообразить, чего хочет от него Гертруда со своими проповедями. Наконец он понял ее и со слезами на глазах отвечал: Ты права, соседка, но бог знает, что в той нужде, в какой мы были, не могло быть иначе. Я доходил не раз до крайней степени нужды, голова у меня шла кругом, и я совершенно не знал, за что взяться и как быть.
Гертруда. Это я и говорю, и поэтому именно ты должен теперь принять совет и помощь.
Руди. Я буду тебе от души благодарен, если ты мне поможешь.
Г ертруда. Ая от всей души сделаю все, что смогу.
Руди. Да вознаградит тебя бог за меня и моих детей.
Гертруда. Руди, если хочешь, чтобы твои дети выросли настоящими людьми, то тут все, вплоть до сапожной щетки, должно быть приведено в другой вид. А теперь довольно болтать. Давай возьмемся за работу. Эта комната еще сегодня до захода солнца должна быть убрана так, чтобы ее узнать нельзя было; стол, окна, пол — все должно быть вымыто и проветрено. Здесь ведь нечем дышать. Верь мне, что плохой вид твоих детей объясняется отчасти и тем, что в твоей комнате грязь накапливалась годами. Большое несчастье, что твоя покойная жена была придавлена бедностью настолько, что забросила все хозяйство. В какой бы бедности ни находилась семья, женщина все же должна делать для своего мужа и детей по крайней мере то, что ничего не стоит.
Руди. Мать тысячу раз говорила ей это. Но она от перенесенного горя в последнее время точно окаменела; я иногда думаю, что для меня и для детей лучше, что она умерла, если она уже не в состоянии была сделать
ся иной. Но, Гертруда, если бы она дожила до настоящего времени и видела, как обстоят теперь мои дела, она оправилась бы постепенно и стала снова такой же, какой была вначале. Со вчерашнего дня мысли о ней не оставляют меня: что бы я ни делал, где бы я ни был, я все думаю о том, что она должна была бы теперь быть тут и переживать со мной хорошее так же, как переживала плохое.
Гертруда. Ей теперь лучше, чем нам всем, Руди, и я не знаю, было ли бы ей легко теперь жить на свете. Кто столь продолжительное время испытывал столько тяжелого, как она, тому нелегко уже оправиться.
Руди. И это верно.
Г ертруда. Самое лучшее, что ты можешь сделать в память своей жены и что ей там, в царстве небесном, доставит радость и утешение, это тщательное воспитание твоих детей, чтобы их уберечь от той несчастной доли, которая постигла ее. И верь мне, что в детстве имеют значение тысячи мелочей *. Встал ли ребенок получасом раньше или позже, швыряет ли он свое воскресное платье куда-либо в угол или тщательно складывает в определенное место, научился ли он равномерно распределять на неделю свой хлеб, муку, масло так, чтобы хватило имеющегося количества, или он небрежно хватает то больше, то меньше, совершенно не считаясь с наличием,— сотни таких мелочей приводят к тому, что самая лучшая женщина доводит себя и всю семью до величайшей нужды. И я скажу тебе правду — ты знаешь, что я не стану злословить о тебе,— твоя жена именно не была приучена к домашнему порядку; я знала стариков Шодер, в их хозяйстве многое гнило и пропадало.
Руди. Она в молодости слишком много времени проводила в доме пастора.
Гертруда. И это правда.
Руди. Меня много раз коробило, когда она садилась за молитвенник или за новое толкование откровения, не умыв и не причесав детей, или когда мне самому ежедневно приходилось ходить в кухню присматривать за огнем в очаге, так как иначе, при ее забывчивости, она могла спалить весь дом.
Гертруда. Если надлежащим образом обращаться с книжками, то книги должны быть для женщины воскресным платьем, а работа будничной одеждой.

Руди. Мне приходится теперь самому смеяться над своей нищетой. Моя жена носила как раз это воскресное платье ежедневно и воспитывала детей так, точно, кроме молитвы и чтения, ничего другого не существует на свете.
Г ертруда. Этим достигается только то, что и молитва и чтение забываются именно тогда, когда они больше всего нужны.
Руди. Так оно и случилось у нас: когда жена заболела, мы сидели без хлеба; она не дотрагивалась больше до книг и только плакала, когда какая-нибудь книга попадалась ей на глаза.
Г ертруда. Пусть это послужит тебе предупреждением, Руди, научи своих детей зарабатывать хлеб и не заниматься болтовней.
Руди. Я вполне согласен с тобой и сейчас же начну посылать их к швее.
Гертруда. Ты прежде всего должен их приодеть: в таком виде, как они у тебя ходят, я не допущу, чтобы они вышли из комнаты.
Руди. Купи им, пожалуйста, материалу на юбки и рубашки, я ничего в этом деле не понимаю, я сегодня же одолжу денег на это.
Г ертруда. Ничего не одалживай, материал я куплю, и ты вернешь мне деньги после сенокоса.
Руди Почему же не одолжить денег?
Г ертруда. Потому, что одно из условий хорошего ведения хозяйства заключается в том, чтобы никогда ничего не перевешивать с одного гвоздя на другой, и еще потому, что среди сотни, которые дадут взаймы деньги, не найдется и десяти, которые не заставят дорого заплатить за это, а в особенности тебя; ты очень добр, и сейчас же найдутся кровопийцы, которые общипают тебя со всех сторон.
Руди. Хорошо, если они найдут, что щипать.
Гертруда. Я не хотела бы шутить по этому поводу. Ты должен со всей серьезностью думать о том, чтобы сохранить то, что бог ниспослал твоим детям и тебе после столь долгих страданий.
Руди (поколебался несколько минут и потом сказал). Ты ведь не будешь против того, чтобы я свой луг делил со старостой, пока он будет жить?
Г ертруда.

Что это еще означает?

Р у д и. Я во имя бога обещал пастору давать старосте, пока он будет жить, корму для коровы с своего луга. Он теперь несчастный старик, и я не хотел бы видеть его в том же бедственном положении, в котором был я сам.
Гертруда. Ну, дело обстоит все же лучше, чем мне показалось. Я уже подумала, что ты хочешь разделить с ним луг, теперь ты говоришь только о корме.
Руди. Нет, об этом я не думал, луг должен остаться моим и перейти к моим детям и внукам, но корм я во имя бога предоставлю ему, как я обещал это пастору.
Г ертруда. Я не хочу отговаривать тебя делать это, все же мне казалось, что прежде, чем обещать это, ты должен был убедиться в том, что староста, действительно, в этом нуждается.
Руди. Пастор также сказал мне это. Но если бы ты слышала, как мать на смертном одре молилась о том, чтобы его дела еще поправились, ты не могла бы сделать иначе, чем я, то есть по возможности помочь ему в этом отношении.
Г ертруда. Неужели она на смертном одре молилась за него?
Руди. Да, Гертруда, молилась, обливаясь слезами.
Г ертруда Ах, в таком случае ты прав, что поступаешь таким образом.
Пока Руди говорил с ней, Гертруда подняла детей, вымыла и причесала их с тщательностью и заботливостью, к которой они не привыкли; заставила их одеться более аккуратно, чем они обычно это делали. Затем она отправилась к себе домой, вернулась со своим ушатом, веником, щетками и прочим и стала убирать комнату; при этом она учила Руди, как ему самому делать это и в какой мере дети могли бы ему помочь в этой работе. Руди старался изо всех сил и через некоторое время настолько хорошо справлялся с работой, что Гертруда предоставила ему кончать самому и ушла к себе домой. Если дети хорошо помогут тебе, пошли их вечером ко мне,— сказала она, уходя.
Руди после ухода Гертруды несколько времени не мог ни за что взяться, не мог слова выговорить: так он был взволнован. Он сидел, опустив руки, не брался за работу и думал про себя: «Милостивый бог, я чувствовал бы себя, как на небе, если бы имел такую жену».

К вечеру этого дня, когда Руди посылал к ней детей, он в первый раз за многие годы проявил заботу о'том, чтобы лица и руки детей были чистыми, волосы и платья в по- рядке; дети удивились этому, а соседи, видя аккуратно одетых детей, говорили: «Вероятно, он собирается вторично жениться».
Малыши застали детей каменщика за работой. Последние радостно приветствовали гостей, но ни на минуту не прерывали работы. Заканчивайте скорей вашу работу, тогда вы сумеете пойти погулять с этими милыми детьми до 6 часов,— сказала мать. Да, да, мы поспешим, солнце светит, как летом, ма,— ответили дети. Смотрите только, чтобы пряжа ваша не вышла толще,— заметила мать. О, за мою ты выручишь скорей на крейцер больше, чем меньше,— ответила Лиза, и со всех сторон раздались крики остальных детей: И за мою, и за мою! Я хотела бы видеть это, вы хвастунишки,— сказала мать.
Дети Руди стояли с широко открытыми глазами, их удивляли и красивая работа, и веселое настроение в этой комнате. А вы умеете прясть? — спросила Гертруда. Ах, нет,— ответили дети.
Гертруда сказала: Так вы должны научиться этому, милые. Мои дети работают очень охотно, и по субботам они радуются, когда каждый из них получает несколько заработанных батценов. Год ведь тянется долго, и если так изо дня в день вместе работать, то к концу года можно собрать много денег, и сам не заметишь, как их заработаешь. Пожалуйста, научи нас тоже этому,— просили дети и прижимались с лаской к доброй женщине. Я сделаю это охотно,— ответила Гертруда.— Приходите ежедневно, если хотите, и вы очень быстро научитесь прясть Это описание относится к тому времени, когда хлопчатобумажное прядение в Швейцарии было очень выгодным домашним занятием.— Прим. автора.

Тем временем дети закончили работу, убрали пряжу и прялки и все вместе пропели:
Праздник, праздник, милая ма,
Праздник в нашем доме.
Ночью мы охотно идем на покой,
Утром весело встаем.
Потом они взяли своих гостей за руки и вышли с ними. Весело прыгали теперь все дети на лугу, вдоль изгороди и вокруг деревьев, но дети Гертруды более тщательно, чем дети Руди, обходили грязь на дороге и колючки в изгороди, заботились о сохранности своих платьев; они поправляли свои чулки и башмаки, как только было что-либо не в порядке; и если дети Руди не замечали беспорядка в своей одежде, они тотчас же говорили им: «Ты теряешь свою подвязку», или «Ты можешь тут выпачкаться», или «Разорвешь свое платье».
Дети Руди очень полюбили этих аккуратных, добрых детей; они с улыбкой принимали все их указания и повиновались им, как редко повинуются родителям; они видели, что дети Гертруды сами выполняют все то, что она им указывала, и что в их замечаниях нет ни злобы, ни высокомерия. Ровно в 6 часов дети Гертруды кинулись домой, как птенчики спешат в свои гнезда с заходом солнца. Пойдемте с нами, мы идем теперь молиться,— обратились они к детям Руди. Да, мы пойдем, мы хотим еще проститься с вашей матерью. Вот хорошо, что вы идете с нами,— и все дети, образовав кошачий хвост, то есть гуськом, взявши друг друга сзади за платье, отправились через весь луг и затем вверх по лестнице до самой комнаты. Затем они уселись за стол к молитве. А вам не нужно быть к 6 часам дома к молитве, милые дети? — спросила Гертруда детей Руди. Мы молимся, когда ложимся в постель,— отвечал старший ребенок. А когда вы ложитесь? — спросила Гертруда. Я не знаю,— ответил ребенок. Когда начинает темнеть,— прибавил другой, Ну, в таком случае вы можете помолиться с нами, а потом вам время идти домой,— сказала Гертруда.
Ничего, что темнеет, мы не боимся,—ответил старший ребенок. Когда мы все вместе,— прибавил другой.
Потом дети Гертруды вместе с матерью в полном порядке произнесли молитвы; Гертруда заставила также детей Руди сказать свои молитвы и затем проводила их до домовой калитки. Смотрите, чтобы никто из вас не упал, милые дети, кланяйтесь вашему отцу и приходите опять; в следующий раз, когда вы придете, я приготовлю вам прялки, если вы захотите учиться прясть,— сказала Гертруда детям на прощанье и следила за ними, когда они шли по улице, пока не завернули за угол. А дети кричали ей с пути, пока их голоса можно было слышать: Сохрани тебя бог, спасибо, спокойной ночи, добрая женщина!
Содержание главы 10
Облегчить душу человеку — это верное средство развязать ему язык
Гуммель откровенно рассказывает пастору, навещающему его в тюрьме, всю свою жизнь.

<< | >>

↑

Источник: И. Г. Песталоцци. Избранные педагогические произведения в трех томах.Том 1. 1961

Еще по теме 9. ДОМАШНИЙ ПОРЯДОК И ДОМАШНИЙ БЕСПОРЯДОК:

- Воспитание ребенка - Дидактика - Дошкольное образование - Избранные педагогические труды - Инновационная педагогика - История педагогики - Книги по педагогике - Коррекционна педагогика - Логопедия - Педагогика и воспитание - Педагогическая методика преподавания - Социальная педагогика - Физическая культура и спорт -