М. И. СалазкинаИстория и познавательная деятельность (Г. П. Щедровицкий как историк философии)

На протяжении тысячелетий философия служит человечеству основным способом осмысления мира и места в нем человека. По мнению философа и методолога Г. П. Щедровицкого (1929—1994), высказанном им в лекциях по истории Московского методологического кружка, за все время ее сушествования написать собственно учебник по философии гак и не удалось.

Причины, по которым эта задача оказалась столь трудноразрешимой, очевидно, кроются в самой природе философского знания. Существует, по- разному обосновываемое мнение, разделяемое, в частности, Т. И. Ойзерманом, что основным и единственным методом вхождения в
философскую проблематику является история философии. Точку зрения Г. П, Щедровицкого на эту проблему нельзя считать столь однозначной.
В своих научных трудах и лекциях Г. П. Щедровицкий, различая функции понимания и мышления, отстаивал тезис о том, что на протяжении всей своей истории философия стремилась создать единую картину мира, но ставила и решала эту проблему исключительно философскими методами, т. е. в форме понимания и порождаемых им смыслов, а не в форме мышления и порождаемых им знаний, т.е. не научным образом. Осмысляя мир, философия вписывает научные знания, модели и понятия в более широкую систему, сохраняя при этом расхождение между научным и философским способами освоения и репрезентации мира. В начале - середине XIX в. это различие было осознано философами как недостаток философии, и выдвинут тезис создания научной философии.
Для того, чтобы сегодня обсуждать состояние философско- методологических исследований, выделять их основную проблематику и тенденции развития, необходимо соотноситься с историей развития этих исследований, представлять перспективы и реальные возможности такого развития, а для этого иметь представления об истории как науке и как особом подходе к познанию.
Обсуждение идеи истории в европейской культуре имеет давнюю и весьма фундированную традицию В античный период, когда формировались основные понятия философии и логики, проблемы исторического развития, по-видимому, совсем не ставились и не обсуждались. И тем более не могли в этот период ставиться проблемы исторической эволюции таких понятий, как "ум", "мышление", "знание". Сама идея развития стала обсуждаться лишь после эпохи Возрождения и с самого начала несла в себе социальный смысл, теснейшим образом связанный с историческим взглядом на все происходящее. Прогресс человечества связывался с накоплением знаний и совершенствованием общественного разума. В то же время идея развития стала применяться и к таким социокультурным образованиям как "язык", "мышление", "идеи", "идеологии", к разным формам практической деятельности, наконец, к культуре в целом.
Основной причиной, выдвинувшей тему истории и развития на передний план, по мнению Г. П. Щедровицкого, "было стремление философов и деятелей культуры того времени найти объективные основания для своих идеалов, надежд и действий: определенная направленность исторического процесса должна была дать им объективные цели и оправдать сосредоточение усилий на достижении этих целей. Поэтому представления о прогрессе и развитии с самого начала носили естественно-искусственный характер: с одной стороны, они отвечали на вопрос, что происходит (как бы "само собой") в истории человечества, а с другой стороны, указывали, что именно надо делать, чтобы не войти в разлад с историей. Когда затем в
аналитической проработке этих представлений выделяли и фиксировали одну лишь естественную компоненту, то получалось чисто натуралистическое понимание истории „с неизбежной для него механической трактовкой необходимости в историческом процессе, а когда, наоборот, выделяли одну искусственную компоненту, то получалось чисто волюнтаристическое и субъективистское понимание истории. В исходном пункте эти представления соединяли в себе оба плана, и именно в этом заключено их неисчерпанное до сих пор практическое и теоретическое содержание" (1).
Г. П. Щедровицкий отмечал, что "представления об общественном прогрессе формировались вне традиционных представлений об истории и вопреки им, затем вносилась в эти исторические представления и своей категориальной структурой разрушали и деформировали представления об истории" (2). Дело в том, что первые формы идеи "истории" формировались совершенно независимо от каких-либо предметных представлений: такая история, охватывая ряд независимых друг от друга "явлений", выстраивала их в хронологической последовательности. Такого рода "история" была в прямом смысле этого слова "историей с географией": не было никаких внутренних критериев и оснований для включения или исключения каких- либо явлений из "исторического предмета", принципом объединения разных явлений в целое была внешняя для них идея хронологии, и в "исторический предмет" соответственно попадало все, что по тем или иным соображениям связывалось между собой через отнесение к оси хронологии. При этом, конечно, действовали и определенные содержательные ограничения: в "историю" включалось только то, что было так или иначе связано с миром человеческой жизни и деятельности. Подлинные связи и зависимости между явлениями оставались скрытыми, и даже более того, вопрос о них в рамках такой идеи истории вообще не мог ставиться.
В той мере, в какой он все же ставился, это вело к разложению первой идеи и к образованию новой. Всякая попытка раскрыть и описать внутренние процессы, связывающие между собой уже выделенные явления человеческого мира, приводила, с одной стороны, к выделению из этого мира отдельных предметов — "государства", "народа", "языка", "разума", "духа", "науки" и т.п., а с другой — к отрицанию значимости самой хронологии, а вместе с тем и первой идеи истории. Наверное, поэтому становление отдельных предметных наук проходило под знаком активного антиисторизма.
Это не означало, что идея истории и исторического процесса была отброшена, она продолжала существовать как принципиально иная точка зрения и принципиально иной подход к тем же самым явлениям, чем естественнонаучная предметность, что, в свою очередь, приводило к вопросу о возможностях объединения и синтеза этих двух разных представлений.
Только теперь движение должно было начаться не с представлений об истории, а с представлений о том или ином предмете, его внутренних процессов и механизмов жизни, и уже затем должно было быть "наложено" на них представления об истории и о специфически исторических изменениях. Иначе говоря, представления об истории должны были быть соединены с представлениями о функционировании предмета и его качественных изменениях. При таком подходе, естественно, не может быть и речи о какой-то единой и обшей для всех предметов истории. Наоборот, для каждого предмета нужно искать свою особую структуру исторического процесса и свой особый механизм исторических изменений, соответствующий устройству и специфическим механизмам функционирования этого предмета
Особенностью историко-философских или, шире, историко- критических исследований является то. что они имеют дело со знаниями и знаками как объектами своей работы. Это обстоятельство, по мнению Г. П. Щедровицкого. создает ряд специфических проблем, имеющих значение, далеко выходящее за пределы методологии самих историко-критических исследований.
Первая группа проблем связана с попытками применить к образованиям такого рода как знания традиционный естественнонаучный подход и свойственные ему парадигмы и способы работы. Эта проблематика вызвана прежде всего тем. что понимание, органически присущее человеку, или функция понимания, которая дается нам за счет других механизмов и установок, смешивается с научным исследованием. Невероятно сложно превратить тексг и знание в объект собственно научного исследования или научного подхода. Вторая группа проблем связана с разделением двух различных способов использования знания: 1) как средства коммуникации, присваиваемого нами через понимание; 2) как объекта анализа.
Если мы каким-либо образом прорываемся через форму к содержанию и начинаем воспринимать его как некую действительность, которая нам дана, то действуя таким образом, мы фактически закрываем себе путь для анализа текста и знания как квазинаучного объекта. Одно отношение — когда мы, как собеседники, вступаем в коммуникацию с авторами текстов, и они через тексты передают нам некоторые знания, свои представления, свою действительность и свои способы работы. Другое — когда их знания и тексты становятся для нас объектами анализа. Для этого необходимо различить процесс коммуникации, с одной стороны, и процесс полагания их как объекта анализа. Чтобы грамотно осуществлять историко- критические исследования, необходимо проанализировать эти два разных отношения, выяснить их взаимное функционирование. Для этого необходимо определить те понятийные и категориальные средства, с помощью которых проделывается эта работа.
Историко-философские исследования, как правило, направлены на прошлое каких либо идей, знаний, идеологий. По утверждению Г. П. Щедровицкого всякая проблема, как и процедура постановки проблемы, должны рассматриваться с точки зрения норм, которые мы применяем при анализе и оценке действий. Это означает, что философская проблема должна соотноситься с определенной ситуацией и оцениваться, прежде всего, в соответствии с этой ситуацией. Это равносильно утверждению, что всякая проблема связана с определенной конфигурацией идей, социокультурных условий, действий людей и организаций, и, тем самым, фиксирует и отражает эту конфигурацию. Из этого следует, что проблемы могут "уходить" в прошлое независимо от того, решены они или нет, если будут изменяться порождающие их ситуации с характерными для них конфигурациями идей и социокультурных обстоятельств.
Иначе говоря, Г.

П. Щедровицкий настаивал на том, что все проблемы носят исторический характер, что они зависят от. истории развертывания и развития нашей деятельности, и что мы можем выбирать для исследования те или иные проблемы, определяя тем самым те точки в траекториях исторической эволюции и исторического развития деятельности, через которые можно связать индивидуальное действие с историей человечества. Но из этого следует также, что в своей деятельности мы можем оставлять те проблемы, которые посчитаем устаревшими, и выделять или формулировать новые проблемы, которые будем считать "современными", перспективными, актуальными, формирующими будущее.
Между действием и историей существует сложная диалектическая связь. "Привязывая" себя к давно поставленным, "вечным" проблемам, мы тем самым как бы "приостанавливаем" историю в этом слое исторического движения, но если выбранные проблемы значимы, то остановив таким образом историю, можно далеко продвинуть ее вперед по уже намеченным ранее линиям. В анализе исторического процесса очень трудно говорить о том, что находится "впереди" или "сбоку", ничего подобного там нет, когда мы оцениваем предстоящее движение или будущее. Но историческое движение тем не менее выстраивается в линию, и потому, с точки зрения ретроспективного анализа, эти определения и характеристики значимы и действуют.
Таким образом, в своей деятельности мы постоянно должны делать выбор. Мы можем держаться за старые проблемы и тратить силы на их решение, а можем выделять и формулировать новые проблемы, соответствующие новым структурам ситуаций. Но чтобы мы не делали, вокруг нас и независимо от нас происходит историческое движение, одним из важных моментов которого является смена проблем. Какой бы выбор мы не осуществляли, мы всегда действуем на фоне исторического движения, и наша работа либо соответствует ему, либо идет вразрез.
Нетрудно видеть, что так, собственно, все и происходит, как в истории науки, так и в истории философии. Так происходило и в истории советских логико-методологических исследований: многие из проблем, которые интенсивно обсуждались в 20-е, 30-е, 40-е годы, совершенно оставлены, забыты, к ним больше не возвращаются, на их место заступили иные проблемы, заимствованные со стороны, к примеру из европейской или американской культурной традиции, или же проблемы, вызванные к жизни нашими собственными социальными и социокультурными ситуациями.
Но значит ли это, что в области проблем вообще нет никакой преемственности и обусловленности настоящего прошлым, последующего предшествующим? Означает ли это, что в слое проблем нет определенной необходимости (пусть искусственной) в смене одних проблем другими? Такой вывод был бы слишком поспешным. В истории развертывания и развития деятельности — а проблема при таком подходе рассматривается как один из моментов деятельности — существует целый ряд различных и по-разному организованных процессов. Они всегда взаимно дополняют и компенсируют друг друга, создавая для каждого элемента деятельности сложнейшую паутину связей и зависимостей, организующих все в единое историческое целое. Рассматривая эту совокупность взаимосвязанных процессов с точки зрения непосредственных зависимостей и связей, мы всегда можем найти такие элементы, между которыми не будет непосредственных связей и зависимостей. Тогда мы можем говорить о разрыве непосредственной преемственности и связи между двумя явлениями или элементами, что явления не связаны отношением развития, что одно из них не развивается в другое. Но это не означает, что разорваны все и всякие исторические связи.
Двигаясь от выделенного элемента назад, ретроспективно, всегда можно найти его проформы или истоки и условия появления или возникновения этого элемента. Таким образом можно восстановить непосредственные исторические связи, хотя более важным источником возникновения элемента могла быть конфронтация с предшествующим кругом идей, идеологическое или морально-этическое столкновение тех или иных социальных групп, действовавших в определенных исторических ситуациях. При простом, примитивном историческом подходе эти моменты останутся за скобками исследования. При попытке соединить оба подхода — генетический и идею обусловливания явления ситуацией, необходимо строить более сложные структурно-исторические схемы, фиксирующие как разрывы в развитии и преемственности явлений, так и генетические связи, идущие как бы по "обводным каналам" истории.
Обсуждая этот круг вопросов. Г. П. Щедровицкий указывал на то, что нельзя забывать о той рефлектирующей ретроспекции, которая постоянно осуществляется в историко-философских реконструкциях, связывая
настоящее с прошлым и планируемым будущим, а тем самым реально — будущее с тем прошлым, с которым оно до этого и иными способами никак не было-связало. Практически, в отношении к философским проблемам это означает, что проблемы, возникшие из конфронтации идей и осознания социокультурных ситуаций, увязываются (благодаря рефлектирующей ретроспекции и через нее) с предшествующими историческими ситуациями, с возникшими в них идеями и проблемами. Иначе говоря, постоянно проводится культурная (и неизбежно структурная) унификация проблем, исторические отождествления, постоянно строится преемственная линия исторического развития.
Таким образом, имея известную свободу в выборе и постановке философских, методологических и научно-теоретических проблем, мы вместе с тем должны учитывать то, что все наши действия, в том числе и сама постановка проблем, происходят на фоне непрерывного исторического движения, постоянных исторических трансформаций, что наши действия включены в этот исторический процесс и составляют его моменты. Поэтому, оценивая прошлые изменения и планируя предстоящие действия, необходимо рассматривать исторический процесс как многоканальное движение, организованное целым рядом постоянно действующих факторов социального и культурного порядка, с которыми следует считаться и из которых необходимо исходить. Если же мы хотим игнорировать некоторые из них, то должны делать это сознательно (3).
Можно утверждать, что основной тезис Г. П. Щедровицкого при обсуждении историко-философского подхода, состоит в том, что проблематизация и оценка уже существующего должна производиться с деятельностной точки зрения, а сама проблематизация рассматриваться как определенное действие, как планирование и организация определенных социокультурных действий, происходящих на фоне определенного исторического процесса или в контексте истории.
Следует отметить, что "проблема" как особая логико- эпистемологическая единица предполагает выход за рамки чисто научного предмета. Когда мы формулируем философские проблемы и обсуждаем их, то всегда тем самым формируем определенную программу и план наших действий. Мы всегда производим оценку и отбор проблем, характеризуя одни из них как важные и значимые, а другие — как неважные. Тем самым мы определяем и предопределяем наши будущие действия. Таким образом, при выдвижении проблем всегда происходит или устанавливается пересечение нашего социокультурного действия с историческим процессом, с историей, в пространстве которой это действие производится.
Всякий акт мышления, даже когда он производится как акт чистого мышления (в идеологической или иначе полагающей себя иллюзии), есть определенное социокультурное действие, значимое или нет — это уже
другой вопрос. Тем более это относится к акту мышления, формулирующему некоторые проблемы или оценивающему их. Когда приступают к обсуждению философских, методологических или научных проблем, то тем самим, хотят того или нет. определяют свое место в пространстве истории, в историческом процессе.
Конечно, нельзя рассматривать проблему как нечто, связанное только с нами, принадлежащее нашему действию и времени жизни. Поскольку проблемы существуют на пересечении нашего действия и истории, то они в такой же мере принадлежат ей, существуют в пространстве и времени истории.
Понимание всего этого, по мнению Г. П. Щедровицкого, было достигнуто уже во второй период немецкой классической философии — Гегелем и Марксом, и поэтому может считаться общим местом для гегельянцев и марксистов. Но вместе с тем многое из того, что было установлено в тот период, либо забыто, либо игнорируется, поскольку нет работ, в которых эти представления были бы подвергнуты обоснованной критике. То. что писал А. Шопенгауэр, не критика обшей линии немецкой классической философии, считал Георгий Петрович, а одна из сторон и продолжение ее основной линии. Точно также, говорил он, нет работ, в которых формулировалось бы нечто столь же удобное и действенное для организации личного поведения и деятельности, как эти концепции. Именно этим Г. П. Щедровицкий объяснял исключительную живучесть и устойчивость этих идей, то, что они сохраняются в качестве элементов даже у таких, казалось бы, далеких от гегельянства и марксизма и, более того, противостоящих им мыслителей как О. Шпенглер, Ж.-П. Сартр, М. Шелер, К. Ясперс, К. Мангейм, К. Поппер и др.
Фактическое игнорирование исходных принципов действия и деятельности в мышлении широкого круга деятелей науки и философии заставляло самого Г.П.Щедровицкого постоянно обозначать свою позицию, чтобы яснее и отчетливее задать рамки и средства своего собственного мышления и деятельности.
ЛИТЕРАТУРА И ПРИМЕЧАНИЯ
Щедровицкий Г. П. Избранные труды. М., 1995 С. 501.
Там же. С. 502.
Щедровицкий Г. П. Философия. Наука. Методология, М., !997.

<< | >>

↑

Источник: ОУНЮА. ИСТОРИЯ ФИЛОСОФИИ: ИСТОРИЯ ИЛИ ФИЛОСОФИЯ? Материалы конференции молодых ученых. 2000

Еще по теме М. И. СалазкинаИстория и познавательная деятельность (Г. П. Щедровицкий как историк философии):