Гендер и социальная стратификация

Даже из этого перечисления ясно, что различные авторы называют разный, хотя и близкий, набор «фундаментальных категорий», с которыми взаимопересекается и взаимодействует гендер. При желании к ним можно добавить также сексуальную ориентацию, религиозную идентичность, которая, как показывают последние глобальные события, может играть большую роль, чем собственно этничность, и т. п. Безусловно, добавление каждой новой категории делает анализ более глубоким и сензитивным, но одновременно это порождает и определенные эпистемологические проблемы, которые становятся особенно заметными, если мы перейдем на уровень эмпирических исследований. Каждая из этих социальных переменных взаимопересекается не только с переменной «гендер», но и со всеми остальными переменными. В результате мы получаем чрезвычайно громоздкую модель социальной структуры; количество итоговых групп, как пишут В. Харрисон и Дж. Худ-Уильямс, по самым скромным подсчетам может достигнуть 288 (Cealey Harrison, Hood-Williams, 1998). Это делает задачу исследователя, обращающегося к конкретной социальной проблеме, достаточно абсурдной.

И дело здесь не в том, что те или иные переменные «первичнее» других или что итоговая модель будет слишком сложной, — прежде всего она не будет работать как объяснительный механизм, ибо не все социальные категории в равной степени релевантны любой конкретной ситуации. При этом их относительная важность может быть предметом острой дискуссии, как, например, в левом движении 1970-х годов, когда горячо обсуждалось, какой тип угнетения первичен — классовый или половой (Barrett 1980; Firestone 1970; Hartman 1979), или в постколониальном феминизме, где аналогичные дебаты ведутся вокруг полового и расового неравенства (bell hooks 1984; Lorde 1984).

Отдавая себе отчет в этой методологической проблеме, Коннелл настаивает на том, что важны не сами категории «мужчина» и «женщина» и даже не пересечение их с другими социальными переменными, такими как класс, раса, этничность или возраст. С его точки зрения возникающая в результате этих пересечений социальная матрица является всего лишь еще одной разновидностью категориального подхода, содержащего больший набор категорий. Многообразие типов маскулинности и фемининности не может быть выведено из суммирования таких характеристик и взаимопересечения разных переменных. Мы можем получить реальные социальные группы только исходя из того, какими практиками они сформированы. Конечно, все эти переменные имеют большое влияние на практики и интересы, но они их не определяют.

Вернемся к проблеме пересечения гендера с другими социологическими категориями. Сама метафора «пересечение» предполагает одновременно и отсечение, существование независимых друг от друга, непересекающихся друг с другом полей: скажем, женщин буржуазии и женщин рабочего класса. Но на самом деле взаимодействие гендера и класса носит куда более сложный характер — обе переменные не только пересекаются, но и существенным образом меняют друг друга, придавая друг другу новые смыслы.

Так, например, по мнению Е. Гаповой, гендер является элементарной составляющей процессов классообразования и национального строительства: «Процесс исключения женщин имеет в большей степени экономическую основу и проистекает, с одной стороны, как сексуализация женщин (обладание женщинами и их «потребление» является маркером классовой позиции мужчины), с другой — как их “одомашнивание” (делегирование их в частную сферу, передача им функций по ее обслуживанию и воспроизводству). Ограничение доступа женщин к ресурсам и их общая репрезентация в качестве “непроизводительных” и “предметов обмена” есть часть процесса формирования классовой структуры» (Гапова 2004). Здесь речь идет уже о всех женщинах как классе, о том, что становление капитализма как социальной модели само по себе подразумевает определенную конфигурацию гендерных отношений. Эта идея — не новая для феминистской мысли (Firestone 1970; Hartman 1982), но она заставляет постоянно возвращаться к ней на каждом новом этапе развития гендерной теории.

Однако соотношение категорий «класс», «гендер» и «этнич- ность» при этом подходе по-прежнему остается неясным, более того — еще сильнее запутывается. К сожалению, предлагаемая Коннеллом замена идеи «пересечения» идеей «взаимодействия» (interact), или «взаимосвязи», как у Мак Эн Гайлла (Mac An Ghaill 1994: 172), также не спасает положения. Ни взаимодействие, ни взаимосвязь сами по себе не меняют сути участвующих в них агентов: как замечают Харрисон и Худ- Уильямс (Cealey Harrison, Hood-Williams 1998), «грузовик и трейлер, будучи сцепленными между собой, продолжают быть грузовиком и трейлером», т. е. отдельными предметами, не представляющими собой нового феномена. На самом же деле главный аналитический интерес представляют собой трансформации обоих (или нескольких) социальных категорий, вступивших во взаимодействие, в итоге которых и образуется некая новая социальная данность (например, «бизнесвумен», «рэкетир» и т. н.), не сводимая к алгебраической комбинации различных составляющих.

Любопытно отметить, насколько притягательной оказывается для Коннелла структуралистская логика, хотя он от нее и отмежевывается.

Таким образом, ключевой вопрос о том, что же представляет собой гендер как социальная категория, остается открытым, какими бы аналитическими способами мы ни сопрягали его с другими социальными категориями. Конечно, сложно было бы считать, что каждый пример гендерного дискурса и социальной атрибуции гендера является уникальным, неповторимым и неподдающимся обобщениям. Дискурсы и практики действительно имеют общие свойства — как с концептуальной, так и с практической точки зрения. И Коннелл последовательно настаивает на том, что если мы все-таки считаем категорию «гендер» необходимой, то следовало бы обозначить поле ее применения — а именно отнести ее к исследованиям, связанным с изучением положения человеческих существ в социуме, которое определяется их предполагаемой ролыо в репродукции. Но при этом он стремится также охватить общее и исторически изменчивое, тело и знаки культуры, и в итоге его определение выливается в довольно неуклюжее онтологическое заключение: «В гендерных процессах повседневная жизнь организовывается относительно репродуктивной арены, определяемой строением тел и процессами репродукции человека. Эта арена включает в себя сексуальное возбуждение и половой акт, деторождение и заботу о детях, половые различия и сходство человеческих тел. Я называю это именно “репродуктивной ареной”, а не “биологическим основанием”, чтобы подчеркнуть мой тезис, сформулированный во второй главе, — мы говорим здесь об исторических процессах, в которых участвуют человеческие тела, а не о фиксированном наборе биологических детерминант. Гендер — это социальная практика, которая постоянно соотносится с телами и с тем, что они делают, но она отнюдь не может быть редуцирована до просто телесной практики» (Connell 1995: 71).

В этом определении, если можно так выразиться, «слишком много тела». Не вполне можно согласиться с тем, что гендер «постоянно соотносится с телами»: он, скорее, соотносится с такими понятиями, как «мужчина» и «женщина», между которыми предполагаются фундаментальные различия — как на морфологическом уровне, и так на уровне презентации себя таковыми. И потом, признания за какими-либо социальными феноменами общих черт еще недостаточно для того, чтобы говорить об их системности, или структурности. Системный, или структурный, подход предполагает априорную связь или сопряженность, подчиняющуюся определенному шаблону и приводящую к общим результатам. Сама по себе общность феноменов еще ничего не означает, а это, в свою очередь, говорит о том, что конкретные дискурсы и практики, а также исторические обстоятельства, при которых они существуют, нуждаются в тщательном эмпирическом исследовании и описании, направленном на выявление их специфических, а не только общих черт.

Таким образом, многие аспекты теории Коннелла остаются, что вполне естественно, дискуссионными, да и сама теория постоянно развивается и видоизменяется в его же собственных текстах. Тем не менее в ней содержится много ценных высказываний, благодаря которым она уже почти два десятка лет пользуется большой популярностью в гендерных исследованиях, последнее время — также и в российских. Будучи «теорией практик», она поднимается до весьма широких, и даже глобальных, обобщений, стремясь при этом не упустить из виду сами практики. Несмотря па все дискуссионные моменты, она достаточно хорошо структурирована, чего, к сожалению, нельзя сказать о многих феминистских работах. Будучи чувствительной к феминистской критике научного дискурса, эта теория вполне отвечает общепринятым академическим критериям, что позволяет достаточно легко инкорпорировать ее в «мейнстрим» социологического знания. Насколько это политически оправдано — другой вопрос, но, на наш взгляд, проект создания параллельной «феминистской науки», выдвигающей свои собственные критерии научности, не представляется удачной стратегией. Она направлена именно на изучение отношений, т. е. того, как люди, группы и организации связаны друг с другом и какие между ними существуют разделения и барьеры. Это делает подход Коннелла очень удобным теоретическим инструментом для планирования и проведения эмпирических исследований, в нем нет никаких принципиально непроверяемых тезисов. При этом отношения не подразумевают обязательного непосредственного взаимодействия; они могут быть опосредованы, например, рынком или определенными технологиями, такими как телевидение и Интернет. И наконец, это теория политического действия, стремящаяся не только занять свою пишу в академии, но и принести практическую пользу всем, кто заинтересован в достижении гендерного равенства и утверждении прав человека. Объединительный (структурно- конструктивистский) подход в гендерных исследованиях8

(Е. Здравомыслова, А. Темкина)

В статье преставлепы основные положения объединительной парадигмы в гендерных исследованиях. Сначала дается краткий обзор структурно-функционального и социально-конструктивистского подходов в гендерных исследованиях. Затем рассматривается критический синтез данных подходов в социальной теории и определяются основные понятия, используемые для анализа гендерных отношений в рамках объединительной (структурно-конструктивистской ) парадигмы.