Проблемы научного познания в истории философии и науки
Попытки философского осмысления науки, ее возможностей и проблем восходят к античности, правда, относясь скорее к «познанию вообще». Обсуждалась проблема познаваемости мира, причин, обеспечивающих ее и ставящих ей пределы.
Хотя античная мысль еще не рассуждала в категориях субъекта и объекта познания, объективной истины, она вплотную подошла к ним, различая «истину» и «мнение» (доксэ). «Я знаю, что ничего не знаю», — говорил Сократ своим ученикам, добавляя при этом: «Не только мои знания, но и мои незнания значительно превосходят ваши». «Человек — мера всех вещей, — замечал Протагор, — существующих — в том, что они существуют, и несуществующих — в том, что они не существуют». Концепцию «трех миров» — мира высшей идеи, мира ее реализации и мира нашего знания — развивал Платон. При этом он уподоблял людей узникам пещеры, которые могут судить о мире только по смутным теням на ее стенах. Уже тогда гносеология (учение о познании: гносис — знание, логос — учение) содержала в себе этическую составляющую. В русле античной натурфилософии и логики (основателем которой по праву считается Аристотель) разрабатывались методы научного познания, многие из которых сохранили греческие названия (индукция- дедукция, анализ-синтез, аналогия). Уже тогда различались логика формальная, соответствующая рассудочному мышлению, и диалектическая — достояние разума. В знаменитых апориях Зенона ставились проблемы прерывности/непрерывности пространства и времени, прошедшие через всю античную философию и естествознание, которые по существу составляли единое целое. Античная натурфилософия ввела в научный и философский арсенал понятия «космос», «хаос», «атом», «фюзис», «текне» и понятие закономерности как устойчивой, повторяющейся, причинно обусловленной связи явлений. В Средние века научная проблематика была вытеснена религиозной; подчиненной богословию была и философия. Вместе с тем, хотя и в рамках схоластики, Средневековье внесло значительный вклад в развитие логики. Новый импульс развитию науки дало Возрождение, возвышая природу и познающего ее человека. Тем не менее философия в эту эпоху носила скорее общегуманистический, нежели аналитический характер. Наука здесь не выделялась в объект исследования, не ставились глубокие вопросы о генезисе научного знания и критериях научности. Ни Возрождение, ни Новое время не подошли еще к рассмотрению науки как сложного, динамичного образования, развивающегося в контексте порождающего ее социокультурного поля. В Новое время/Просвещение, эпоху триумфального развития науки — в лице механико-математического естествознания, — анализ науки сводился, по существу, к поиску неких незыблемых, вневременных, абсолютных гарантов истинности добываемого ею знания. Так, в линии Спинозы — Декарта, весьма репрезентативной для гносеологии механистического, метафизического материализма, предполагалось, что после обнаружения достоверных оснований научного познания дальнейшие развитие науки сможет целиком определяться ее внутренней логикой, нося характер математического вывода, на основе неуклонного следования детально разработанным, универсальным и абсолютным методам. В таком свете развитие науки неизбежно представлялось как последовательное и совершенно линейное наращивание научного знания (подобно возведению, кирпичик за кирпичиком, здания), приближающее его к идеалу абсолютного, исчерпывающего, достоверного знания. Сравнительно камерный характер науки вплоть до конца XIX в. усиливал впечатление полной ее автономности. Если же в определенных случаях приходилось так или иначе считаться с влиянием «внешних факторов», то это делалось скорее в качестве «санитарного мероприятия» — выявления подобных факторов с целью элиминации, устранения их влияния, очищения науки от любых «побочных», «искажающих» наслоений. Так же, по существу, расценивалась роль субъекта познания — он уподоблялся строительным лесам, без которых невозможно возведение здания, но подобно тому, как леса убираются после окончания строительства, предполагалось, после получения искомого знания, очистить его от любых следов, отпечатков субъекта. Одним из первых, кто показал несостоятельность подобных представлений, был великий немецкий философ И. Кант (1724-1804). «Коперниканский переворот» в философии, совершенный Кантом в «Критике чистого разума» (1781), заключался в том, что, подобно Копернику, переместившему центр нашей планетной системы с Земли на Солнце, Кант переместил центр познания с объекта на субъект. Доказывая невозможность элиминации, т. е. устранения субъекта познания из сферы его результатов, Кант потребовал переключения внимания на исследование именно субъекта. Включенность субъекта познания уже на всех этапах естественно-научного исследования стала очевидной только в начале XX в., с созданием теории относительности и квантовой механики. Критический ум Канта проводил различение «вещей-в-себе» и «вещей — для нас» — явлений и их сущности, а в знаменитых «антиномиях» показывал, что, в зависимости от принятых исходных посылок, с одинаковым успехом можно проводить противоположные, взаимоисключающие суждения.
Познание как сложный, противоречивый, диалектический процесс рассматривал другой великий представитель немецкой классической философии, Г.В.Ф. Гегель (1770-1831). Сама логика философских исследований научного познания делала настоятельной необходимостью следующий шаг — от признания неотъемлемой роли субъекта познания к учету влияния социокультурных факторов. Этот шаг был сделан К. Марксом (1818-1883), хотя оцененным он оказался только в XX в. Начиная с «Тезисов о Фейербахе» (1845), через «Немецкую идеологию» и «Нищету философии», а затем уже в «Критике политической экономии» (1859) и «Капитале» (1867) Маркс проводит всесторонний анализ связи между способом производства и различными формами общественного сознания. Эта связь конкретизировалась применительно к науке не только для современного Марксу капиталистического общества с высокоразвитыми наукой и производством, но и для античности. Однако в дальнейшем восприятии принцип «политэкономии как ключа к анатомии общества» гиперболизировался, а экономические факторы подавались довольно однобоко — в форме своеобразных катализаторов, способных лишь ускорить ход развития науки. Между тем Маркс рассматривает науку в качестве социального продукта в весьма широком смысле: значение и характер ее использования, общее направление и конкретные пути ее развития могут быть поняты лишь во взаимосвязи со всем социальным контекстом, в котором материальные и духовные факторы тесно переплетены. Как показал Маркс, даже «производственная» детерминация научного познания не исчерпывается стимулирующим (или ограничивающим) влиянием экономических, политических и прочих потребностей, интересов тех или иных социальных групп, но распространяется и на характер образов и представлений, «естественных» для науки того или иного периода, на руководящие идеи и принципы научного исследования. В трудах К. Маркса и Ф. Энгельса прослежено, как в классическом естествознании механикой детерминированы не только метод, ведущие принципы исследования, но и представления о мире, суммированные в картине Вселенной как гигантского механизма. Одновременно с этим выявляется ограниченность тех или иных научных представлений, характерных для господствующего в данную эпоху способа производства. Так, чрезвычайно интересно вскрытие социокультурных корней характерной для метафизико-материалистической теории познания «объективистской», вне связи с субъектом, установки на рассмотрение исследуемых явлений, которую К. Маркс увязывал с особым «жизненным миром» капиталистической общественно-экономической формации. Видимое отделение производителей от средств производства и производимой продукции, имеющее место в капиталистическом производстве, распространяется и на сферу научного знания, в которой «готовые результаты» рассматриваются вне связи с его производителями4. Социальная обусловленность особенностей научной деятельности и научного мышления рассматривается К. Марксом и в том важнейшем плане, что источники конкретных научных идей, образов, ассоциаций, установок прослеживаются и в обширном поле духовной культуры соответствующей эпохи, в сложном переплетении и взаимовлиянии различных форм общественного сознания — философии, религии, политики, права. Таким образом, анализируя науку в перспективе и ретроспективе, Маркс, с одной стороны, выявляет импульсы к ее развитию, возникающие благодаря изменениям в социальных структурах и соответствующим им изменениям в различных формах общественного сознания. С другой стороны, анализируются механизмы воздействия этих изменений на особенности научной деятельности и научных представлений. Маркс замечает, что наука, стимулируя развитие производства, вызывает изменения в общественном сознании, что подрывает эффективность тех представлений, которые скрепляли и поддерживали отживающие социальные формы. Так, развитие механики, математики и астрономии в период зарождения капиталистических производственных отношений серьезно подорвало теологические представления даже в области юриспруденции. Важнейшим итогом исследований К. Маркса явился взгляд на общественное развитие как на естественно-исторический процесс: любые социокультурные изменения могут реализоваться только при условии, если естественным образом, исторически закономерно созрели в недрах предшествующей формации. Эти идеи вполне применимы к экономике, культуре в целом и к науке как ее органичному компоненту. К сожалению, предложенный К. Марксом социокультурный подход к анализу развития науки не мог быть оценен ни тогда, полтора столетия назад, ни даже значительно позже — развитие науки пока не вынуждало ее к постоянной саморефлексии, а ее роль в общественном развитии еще не была столь очевидной. В итоге Марксов анализ науки долгое время оставался в тени его политико-экономических идей и вышел из нее только во второй половине XX в., во многом благодаря исследованиям американских историков и философов науки.