2. Мегатенденции современности

Манифесты постмодернистов тоже, вероятно, можно отнести к постхристианскому гнозису. Кстати, в настоящее время ценности модернизма, отмечают Н. Громыко и В. Марача, оказывают большое влияние на образование. Из частного (одного из возможных) способа осознания действительности постмодернизм «превратился в агрессивную идеологию» и даже более того — в «новую идеолого-экономическую формацию, постепенно вбирающую в себя разные сферы практики (в т. ч. и сферу образования) и ценностным образом преобразующую их»10.

Критикуя программу постмодернистов, проф. Сейла Бенхабиб старается показать, что если бы посмодернисты были во всем правы, то перестали бы работать основные принципы либерализма и демократии, поскольку никогда нельзя было бы понять другого, договориться, и, как следствие, добиться равенства. А С. Бенхабиб стремится именно к пониманию и миру, притом что одновременно она признает: есть границы компромисса. «Практика уступок мультикуль- турализму может привести к своего рода "холодной войне" между культурами: возможными станут мир, но без примирения, заключение сделок, но не взаимное понимание... В качестве граждан нам следует понимать, когда мы доходим до пределов своей терпимости; тем не менее нам нужно научиться сосуществовать с "особостью" других, чей образ бытия, возможно, серьезно угрожает нашему собственному»11.

С точки зрения С. Бенхабиб, представители постмодернизма абсолютизируют различие подходов, закрывая глаза на наличие общих культурных и социальных условий; на самом деле, считает она, несмотря на различия, мы в состоянии понять друг друга; реальное общение не ограничивается только семантикой, оно ведет также к установлению взаимозависимостей; общее пространство описания культурных взаимодействий включает в себя такие три плана, как моральный, этический и оценочный.

«Реальное столкновение между разными культурами, — утверждает С. Бенхабиб, — создает не только сообщество обсуждения, но и сообщество взаимозависимости. <...> В моральном плане мы стали современниками, если не партнерами, захваченными в сеть взаимозависимости, причем наши действия будут иметь и вневременные последствия... не следует считать, что если мы уважаем людей как создателей культуры, то мы должны либо "классифицировать или упорядочить" их миры в целом или отказать им в уважении, вообще отстранив от себя их жизненные миры. Мы можем не соглашаться с каким-то из аспектов их моральных, этических или оценочных практик, при этом не отвергая их жизненные миры как таковые и не проявляя неуважения к ним»12.

То есть, с точки зрения автора, в обществе возможно не только добиваться согласия, но и сравнивать разные подходы и нарративы. При этом в плане взаимодействия и уста- новления взаимозависимостей нужно ориентироваться на идеи «совещательной демократии», сформулированные Ха- бермасом и другими теоретиками социальной философии. Сама же совещательная демократия, по мнению С. Бенха- биб, предполагает выработку публичных решений, основанных на культуре, общении и диалоге, этике и морали, в равной мере отвечающих интересам всех.

Но здесь вступают в силу размышления С. Неретиной, показывающей, что современная культура умирает, если уже не умерла, и в ней как раз и не действуют моральный и этический планы, в значительной степени основанные на религиозной христианской культурной традиции. «Упование на культуру, — пишет С. Неретина, — а сейчас на нее кивают почти все и невзирая ни на что, именно потому сейчас не имеет прежнего веса. <...>0 ней так много говорят, потому что она преставилась. Преставилась как центральное понятие философии XX века. Ее универсальное обаяние — это обаяние культуры мертвой. <...> Процессы, ныне происходящие, можно назвать постхристианскими и потому, что мы вступили в иной мир этики, точнее не- или внеэтики, хотя бы потому, что XX век является веком, когда киллерство стало профессией. И это нельзя игнорировать. То стремление к смерти, о котором толковали постмодернисты, удостоверяется фактом появления такой профессии. <...> Столь страстное постижение культуры, одержимость ею в XX веке также были вызваны стремлением задержать этот смертоносный запал. <...> Идея культуры возникает, как ни странно, на первый взгляд, там, где не все в порядке с правовой ситуацией. <...> В той или иной степени теоретики культуры связаны с религией, и поэтому вопрос о единстве христианства и культуры не посторонний, каким он является, например, для той части мирового сообщества, которое не связано с религией столь тесными узами, как ветви со стволом мирового древа. "Ризомное" сознание {образ связи имыслимостиреальности, предлагаемый постмодернистами. — В. Р.) не требует не то что всеединства, но даже простого единства. Можно сказать, что оно отвергает саму идею единомышленников.

И это сознание столь же правомерно и равноправно в современном мире, что и культурное сознание, но почему-то культурное сознание не принимается в расчет, а следовательно, оно не глобально. <...> Сегодня мы вправе поставить вопрос о конце культуры. Не о конце жизни, не о смерти человека, а именно о конце культуры как явления, имевшего свое начало и соответственно долженствующего иметь свой конец. <...> Поэтому, намой взгляд, сейчас, в эпоху переходности, необходимо не упование на культуру (сродни религиозной мольбе). Необходима критика культурного разума...»13Но если не культура и не религия, то что в состоянии собрать распадающуюся реальность, все множащиеся независимые и непроницаемые ризомные миры и сферы бытия? Может быть, личность («Не является ли эта "особь", — спрашивает Неретина, — главным вопросом философии, а вовсе не культура?»14)? Может быть, стоит уповать на творческую и разумную личность? Обсуждая этот вопрос, С. Неретина указывает на двойную реальность. С одной стороны, именно личность, выходя из себя, разрешая ужас своего одиночества, творит «из ничего» новый мир. С другой стороны, при этом реализуется и конституируется реальность, включающая саму личность. Разрешая эту дилемму («мир впервые» создает личность, и он уже существует «как всеобщее и безначальное бытие»), В. Библер, проецируя диалог культур в XXI век, заключает: «Это уже не реконструкция культур прошлого, а конструкция современной культуры, один из импульсов ее начинания»15. Однако, как правильно замечает С. Неретина, «такая конструкция может быть правильной, но с бытием не согласной». И если рядом со сферой культуры расположены и существуют «антикультурные ризомные поля, принципиально не желающие ни общаться, ни тем бо- лее обобщаться с этой сферой, то говорить о диалоге культур как о всеобщей, единой, т. е. присущей всем людям, логике мышления рискованно»16.

Интересно, что и С. Бенхабиб выходит на новое понимание культуры и человека. Так она старается показать, что традиционное понимание культуры (да и человека) как единой целостности или многих замкнутых, однородных целостно- стей (монад) в настоящее время неудовлетворительно. Вместо этого культуру и человека нужно мыслить в понятиях идентичности и реальности, которые устанавливаются в процессе общения и диалога, причем каждый раз заново. «Быть и стать самим собой — значит включить себя в сети обсуждения... — пишет С. Бенхабиб. — Мультикультурализм слишком часто увязает в бесплодных попытках выделить один нарратив как наиболее существенный. <...> Мультику- льтуралист сопротивляется восприятию культур как внутренне расщепленных и оспариваемых. Это переносится и на видение им личностей, которые рассматриваются затем как в равной мере унифицированные и гармоничные существа с особым культурным центром. Я же, напротив, считаю индивидуальность уникальным и хрупким достижением личности, полученным в результате сплетения воедино конфликтующих между собой нарративов и привязанностей в уникальной истории жизни. <...> Трактовка культур как герметически запечатанных, подчиненных собственной внутренней логике данностей несостоятельна. <...> Культурные оценки могут переходить от поколения к поколению только в результате творческого и живого участия и вновь обретаемой ими значимости»17. Соглашаясь с Неретиной в том, что новая реальность еще не опознана, можно, тем не менее, подумать, как ее можно помыслить.

Основной мегатенденцией современности можно считать дальнейшее ускоренное развитие процессов (как конструктивных, так и деструктивных), характерных для техногенной цивилизации. Именно в рамках этой тенденции идут два противоположных процесса: с одной стороны, глобализа- ция, с другой — дифференциация социальных индивидуумов, что, в свою очередь, обусловливает формирование новых форм социальности. Переход к новым типам хозяйственной деятельности, втягивающим в свою орбиту экономику разных стран, новым типам власти (власти знаний, информации, экономических отношений), создание новых социальных институтов (например, международных, транснациональных), новых технологий (например, информационных) с необходимостью влечет и становление новой социальности, новых социальных индивидуумов. Из них я кратко рассмотрю «сетевые сообщества», «корпорации», «метакульту- ры».

Примерами сетевых сообществ выступают разнообразные современные аудитории (фанаты, любители искусства, отдыха, общения, бизнеса), антиглобалисты, постоянные посетители сайтов Интернета и много других сообществ, использующих в качестве средств связи, коммуникации и общения современные технологии (Интернет, телефон, автомобиль, самолеты и пр.). На смену «восставшим массам» и элите пришли сетевые сообщества, позволяющие современному человеку реализовать себя как личность и члена социума. Безусловно, всякая личность стремится к самостоятельному поведению, сама выстраивает свою жизнь. Однако человек не только личность, но и социальное существо. В этом плане он нуждается в поддержке, подтверждении своего выбора и бытия, в энергии и помощи со стороны других людей. Именно сетевые сообщества и создают условия как для первого, так и для второго. Другими словами, в сетевых сообществах складываются те самые «сети взаимозависимости» (Бенхабиб), которые позволяют нам отчасти понимать друг друга, иногда договариваться, реже делать общие дела.

Другим примером среды, где образуются сети взаимозависимостей, являются международные корпорации типа империи Билла Гейтца. Это не просто огромные современные производства. Крупная международная корпорация пытается выстроить себя как автономный социальный организм гло- бального масштаба. Она формулирует свою социальную миссию, создает корпоративное сообщество, системы жизнеобеспечения, формирует среду реализации для своих проектов и жизнедеятельности. Интересно, что в истории европейской культуры мы имеем прецедент — формирование в Средние века корпоративных структур христианской церкви.

Современные исследования показывают, что структура средневековой церкви соединяла в себе три разных образования: христианское мировоззрение (в значительной степени определявшее базисные представления и картину мира средневековой культуры), церковь как сообщество христиан и церковь как корпорацию. В первой своей ипостаси церковь манифестировала идею Бога-Творца, создавшего мир и продолжающего в нем пребывать, определяя все происходящие события. Во второй ипостаси церковь, как можно понять, представляла собой общество, с одной стороны отстаивавшее свободу своих членов и более мелких сообществ, с другой — выстраивавшее отношения между ними на демократической средневековой основе (выборность всех основных должностей, обсуждение на вселенских соборах, обсуждение на философско-теологическом уровне, сложная иерархическая, опирающаяся на право структура управления). Как пишет Г. Сайз, «при такой тонкой сверхразветвленной системе управления, как в средневековой Церкви, консенсус решал абсолютно все»18. В третьей своей ипостаси церковь представляла собой корпоративную организацию, ставящую перед собой определенные цели (миссию) и стремящуюся их реализовать. Так, именно в XI—XII веках, церковь «вознамерилась переделать и саму себя, и окружающий мир на основе права», организовала крестовые походы, приучая христиан к своей новой роли, еще раньше создавала школы и монастыри, поддерживала университеты, способствуя переделке «ветхого» человека в нового. Важно понять, что необходимым услови- ем церкви как корпоративного института являются две ее другие ипостаси.

Обсуждая этот вопрос, Г. Дж. Берман сравнивает два разных понимания корпорации — германское и римское и обращает внимание, что средневековое понимание сочетает в себе оба и опирается на признание общества.

Для современного феномена корпоративности (речь идет не только о крупных корпорациях) характерно несколько моментов: создание собственной среды обитания (развития), формирование корпоративного сообщества, тесная связь с социальностью, готовность к трансформациям и кардинальным изменениям, что предполагает проектные и конструктивные установки, создание новых ресурсов, специфическая форма коллективного самосознания. В некотором отношении корпоративность — это новая автономная форма социальной жизни, вобравшая в себя многие достижения со- временной цивилизации; именно поэтому она может выступать как катализатор «социальных реакций», может переделывать и преображать сложившуюся социальную действительность, выступать в качестве альтернативы старым формам социальности.

«Я почитаю принципы корпоративности, — говорил на заседании корпоративного клуба «РЕНОВА» В. В. Малявин, — принципы корпорации, в этом смысле как новой формы грядущей социальности. <...> Социальность, то, что объединяет людей. <...> Секрет предпринимателя или оправдание его деятельности состоит, собственно, не в предметном знании, а в умении двигаться и налаживать связи в мире, или, как я говорю, быть средством и средой человеческой сообщительности... Вот небольшая цитата из книги Болтански и Чапелло о том, что такое умение быть. "Оно состоит в том, — пишут авторы, — чтобы делать акцент на многозначности, на гибкости использования людей и предметов, на способности учиться и приспосабливаться к новым функциям, а не во владении теми или иными умениями не в обладании той или иной квалификацией"».

Мы получаем образ человека, если довести его до логического предела, напоминающего античного Протея. Это человек, который не имеет устойчивого лица, может быть, он вообще не имеет общественного лица. Это человек, способный постоянно видоизменяться, он внезапно возникает, выявляется, выныривает из океана хаоса, создавая некую сцепку, встречу в нашей жизни. И так же внезапно исчезает или приобретает новый облик... Таков потолок "жидкой современности", как часто говорят на Западе. То есть была "твердая современность", теперь "жидкая современность", в которой все прошлые понятия растаяли в потоке хаоса. И само общество стало аморфным, и мы это отлично знаем: после "бархатных революций" в Европе моментально испарились гражданские организации»1.

Теперь поговорим о том, что такое метакультура. Начиная со второй половины XX века можно говорить о тенденции становления различных супероганизмов социальной жизни — лагерей социализма и капитализма («политические ме- такультуры»), экономических зон США, Общего Рынка, Японии, Китая и Юго-Восточной Азии («регионально- хозяйственные метакультуры»), буддийского, мусульманского, христианского мира («конфессиональные метакультуры»), наконец, единого социального пространства Земли («планетарная метакультура»). Для каждого из этих социальных суперорганизмов характерно (в прошлом или в настоящее время) постепенное формирование общих институтов, становление единых условий хозяйственной и экономической деятельности, сходных структур власти, принятие общих политических деклараций, создание союзов и других политических объединений. В некоторых случаях, как, например, для социалистического лагеря речь шла даже о единых картине мира, хозяйстве и системе управления (власти). К этому же фактически движется Общий Рынок.

Становление метакультур современности связано с новыми возможностями, которые постепенно осознаются начиная со второй половины прошлого столетия. Современные транспортные системы (прежде всего, авиация, автомобилизм, быстроходные корабли, скоростные железные дороги), средства связи (радио, телевидение, электронная почта, Интернет, мобильный телефон), высокие технологии, новые экономические схемы и системы в корне изменили многие социальные процессы, позволив сблизить и объединить отдельные, до того не связанные между собой территории, социальные структуры, сообщества. Под воздействием новых возможностей (к ним относятся даже ядерные войны и международный терроризм) меняются и основные системы жизнеобеспечения культуры.

В чем отличие метакультур от обычных культур? Субстрат метакультур включает в себя не только людей, технологии и сети, но и отдельные культуры и национальные государства, прежде существовавшие самостоятельно. Подобно тому, как в свое время при становлении культуры древних царств формировались социальные институты и хозяйство, обеспечивающие базисные, а затем и производные потребности людей, сегодня метакультуры начинают обеспечивать потребности отдельных культур и государств, входящих в метакультуры. И обратно, отдельные культуры и государства как субстрат метакультуры начинают трансформироваться, приспосабливаясь к выполнению специализированных функций в суперорганизме метакультуры.

Нетрудно понять, что в метакультурах будут заново структурироваться все основные подсистемы социальной жизни, прежде всего картины мира, власть и общество. В свою очередь, это потянет за собой изменения в других сферах культуры. В качестве иллюстрации можно взять пример из права. Уже сейчас в выступлениях антиглобалистов, на международных конференциях с участием сырьевых или слаборазвитых стран разворачивается острая критика существующих представлений о социальной справедливости и предлагаются проекты перераспределения в международном масштабе ресурсов и продуктов труда. Уже сегодня признается верховенство над национальными законодательствами правовых норм международного характера. И это только самое начало процесса.

Становление метакультур современности — это, конечно, не одномоментный, а длительный исторический процесс, даже много разных процессов. Сюда входят манифестация ведущих идей и ценностей данной метакультуры, борьба с картинами мира отдельных культур, попадающих в подчинение данной метакультуры, создание систем жизнеобеспечения (хозяйственных и экономических институтов, новой системы власти и образования и др.) и много чего другого, включая борьбу с другими метакультурами. Вспомним, какая идеологическая борьба велась между лагерями социализма и капитализма. Вероятно, всегда становление нового социального организма предполагает нахождение антипода, врага, системы представлений, относительно которых можно осознать и оформить свои собственные представления. Английский социолог Зигмунд Бауман как-то заметил, что современное общество «трудно представить»20. Трудно, но все же отчасти возможно. Хотя системы нормирования и управления (суд, власть, государство и другие институты) продолжают действовать, их функции существенно изменяются. Это уже не руководящие и нормативные органы социума, а скорее своеобразные «инструменты», с помощью которых устанавливаются «правила социальной игры», «общие социальные условия». Сетевые сообщества, корпорации, метакультуры, с одной стороны, вынуждены удовлетворять этим общим социальным условиям, с другой — по-своему их истолковывают и используют, с третьей стороны, активно стараются переделать эти условия под себя. Но поскольку этим же занимаются и другие участники социальной игры, общие социальные условия продолжают оставаться общими, одновременно демонстрируя возможность социального компромисса.

В качестве примера можно указать на современное право. С одной стороны, законы все же надо соблюдать. С другой — каждый социальный субъект, и особенно указанная троица, стремятся истолковать право и законы так, как это им выгодно. С третьей стороны, эти субъекты стараются повлиять на изменение права (лоббирование, законодательные инициативы, давление через прессу и т. п.), чтобы появились «нужные» для них законы. Когда Луман пишет, что право «больше нельзя характеризовать как систему норм или как систему знаний, а следует рассматривать в качестве общественной подсистемы», то он имеет в виду примерно то же самое. «Отныне, — пишет Луман, — право намечает линии поведения, которые, в свою очередь, сами обладают конфликтуаль- ной способностью. Право порождает конфликты, которые затем снова ассимилируются юридической системой в форме юридических проблем»21.

Но право только одна из составляющих общих условий. К общим социальным условиям относятся средства массо- вой коммуникации, транспортные и энергетические систе- мы, многие социальные институты и, наконец, обсуждаемое нами образование. Одновременно все эти социальные структуры в определенных ситуациях могут сами становиться корпорациями или на их основе могут складываться сетевые сообщества.

Я рассмотрел три новых типа социальности, формирующихся у нас фактически на глазах. Но, возможно, есть еще одна линия становления социальности, обусловленная формированием «нового социального проекта».

В свое время, в XVI—XVII веках, на становление социальности большее влияние оказал проект «овладения природой». В «Новом органоне», обсуждая, в чем заключается различие между развитыми и «дикими» народами, Ф. Бэкон пишет, что оно происходит «не от почвы и не от климата, а прежде всего от наук и искусств»1. Социальная жизнь все больше стала пониматься как изучение законов природы (при этом и сам человек, и общество тоже понимались как природные явления), обнаружение ее практических эффектов, создание в инженерии механизмов и машин, реализующих законы природы, удовлетворение на основе достижений естественных наук и инженерии растущих потребностей человека. Просвещение не только развивает это новое мировоззрение, но и создает условия для распространения его в жизни. Известно, что объединенные вокруг «Энциклопедии» передовые мыслители хотели осуществить начертанный Ф. Бэконом план «великого восстановления наук», связывающий социальный прогресс с прогрессом научным; исходными идеями для всех просветителей стали понятия природы и воспитания; последнее должно было подготовить нового просвещенного, а по сути, естественно-научно и технически ориентированного человека2. Финальный вклад в реализацию столь многообещающего социального проекта был сделан во второй половине XIX — первой половине XX века, когда научная и инженерная практики, достигшие к 1

Бэкон Ф. Новый органон. — Л., 1935. — С. 191—192. 2

Длугач Т. Б. Просвещение // Новая философская энциклопедия. — М., тому времени эффективности, и основанное на них индустриальное производство были повернуты на реализацию следующих социальных проектов — создание общества благосостояния и обеспечение в связи с этим растущих потребностей населения. Успешное осуществление в развитых странах этих проектов и знаменует собой рождение «техногенной цивилизации».

Указанные три социальных проекта («овладение природой», «просвещение» и «создание общества благосостояния») часто объединяют в один метапроект «Модерн», причем утверждают, что этот проект был полностью реализован и в настоящее время себя исчерпал. С этим вполне можно согласиться. Но нельзя ли предположить, что сегодня складывается новый социальный метапроект, главные идеи которого следующие: сохранение жизни на земле, безопасное развитие, поддержание природного, культурного и личностного разнообразия (многообразия) и сотрудничества, способствование становлению новой цивилизации, новой нравственности, новым формам жизни и мышления?Вопрос непростой. С одной стороны, да, эти и подобные идеи носятся в воздухе, часто декларируются в разной форме, заявляются в виде программных государственных или международных документов. Но, с другой стороны, нельзя сказать, что они настолько глубоко захватили сообщества и многих людей культуры, что возникло значимое социальное движение, которое может привести к новой социальной действительности.

Если подвести черту под нашими размышлениями, то вырисовывается следующая картина. Мы живем в настоящую эпоху перемен (перехода). С одной стороны, традиционная сложившаяся в прошлых веках техногенная реальность охвачена кризисом, с другой — она, реагируя на изменяющиеся условия жизни, вновь и вновь воссоздает себя и даже экспансирует на новые области жизни. В результате не только воспроизводятся старые формы социальной жизни, но и складываются новые. И опять налицо противоположные тенденции: процессы глобализации и дифференци-

v ации; возникновение новых социальных индивидуумов, новых форм социальности (сетевые сообщества, корпорации, мегакультуры и пр.) и кристаллизация общих социальных условий; обособление, автономия вплоть до коллапса (постмодернизм) и появление сетей взаимозависимостей; «твердая современность» и «жидкая современность». В этих трансформациях претерпевает метаморфоз и феномен человека. Происходит его дивергенция, складываются разные типы массовой личности, которые поляризуются, проходя путь от традиционной целостной константной личности через личность гибкую, периодически заново устанавливающуюся до личности, непрерывно меняющейся, исчезающей и возникающей в новом качестве (облике).