В противовес абсурдности бытия, нарастающим угрозам человечеству в течение XX в. идет развитие игровых концепций культуры. В них игра рассматривается как культурно-историческая универсалия, именно в «играх мира» обнаруживаются наиболее глубокие пласты генезиса и эволюции культуры.
Игра старше культуры, она — форма, наиболее естественная для нее как на стадии формирования, так и в период зрелости. Утрата игры является верным признаком стагнации культуры. Помнить об этом, находясь в мрачной «тени завтрашнего дня», призывает Хёйзинга. В своей книге «Человек играющий» (Homo ludens, 1938) он пишет, что культура не происходит из игры, как живой плод отделяется от материнского тела, — она развивается в игре и как игра. Все культурное творчество есть игра: и поэзия, и музыка, и человеческая мысль, и мораль, и все возможные формы культуры. Игра присуща даже животным, в том числе в такой сфере, как продолжение рода. Своеобразной игрой является искусство — игрой со звуками, объемами, красками, игрой с природой является естествознание, игра мысли — философия, одно из величайших достояний культуры, признак ее зрелости. Именно в игре человек наиболее раскрепощен, свободен от постоянных забот, сковывающих его дух, и поэтому она наиболее продуктивна. Еще Платон писал: «Игра — наиболее серьезное из занятий, и поэтому жизнь следует постигать играючи». Конечно, роль игры неодинакова в различные исторические эпохи. Нельзя не заметить, что ее место в культуре наиболее заметно в наиболее продуктивные эпохи — античности, Возрождения. Подавляется и даже преследуется игра в тоталитарных обществах, когда вся жизнь — борьба, когда даже обычные полевые работы превращаются в «битву за урожай». В подлинной культуре игра доминирует как форма «незаинтересованной» свободной деятельности, а в массовой все подчинено прозе прагматических интересов, и тогда культура вместо того, чтобы поднимать, возвышать, вести людей, потакает их наиболее примитивным желаниям, а это уже есть условие для охлократии (власти толпы), о чем обстоятельно пишет X. Ортега-и-Гассет в своих работах «Восстание масс», «Дегуманизация искусства» и др. Ярким выражением дегуманизированного и дегуманизирующего мира является, на его взгляд, искусство XX в., которое не ограничивается дереализацией человеческого бытия, но стремится избегать даже реальных форм в его изображении, в стремлении замкнуть произведения искусства в мире искусства, в превращении искусства и всей культуры в игру символов и знаков, в гротеск.
Еще более ужасный термин — симулякр (от слова симуляция) предложила в конце XX в. философия постмодернизма. Здесь мы сталкиваемся с опасностью игры в том случае, когда она становится самоцелью, перестав быть естественной. Это уже симптомы XX в. Интересную утопию, основанную на игровом подходе к культуре, развивает немецко-швейцарский писатель Г. Гессе (1877-1962) в своем романе «Игра в бисер». В этом романе обществом управляют люди, прошедшие длительную подготовку в так называемой Касталии, заключавшуюся в обучении, казалось бы, совершенно бесполезной деятельности, но именно игра ума, живое, непосредственное восприятие жизни — единственное условие для выхода из «фельетонической эпохи», которую предсказывает автор (роман написан в 1943 г.). Чрезвычайно интересны в теоретическом и практическом отношении языковые игры, которые исследовались в философии структурализма и вышедшего из него постмодернизма. К. Леви-Строс (1908-2009), Ж. Деррида (1930-2004), Ж. Лакан (1901-1961), М. Фуко ставили своей задачей преодоление описательности в культурологическом анализе и пытались вести исследование культуры на строго научной основе, с использованием точных методов естественных наук, математического моделирования, формализации, компьютеризации и т. д. Образцом для этого была избрана лингвистика и разработанный Ф. де Соссюром структурный метод, перенесенный затем на другие сферы духовной деятельности. Понятие структуры использовалось здесь для обозначения всеобщих форм и схем деятельности интеллекта. Структуры рассматриваются как совокупность отношений, которые остаются устойчивыми на протяжении длительного исторического периода и в различных регионах мира; они действуют как бессознательные механизмы, регулирующие духовно-творческую деятельность. Таким образом, и здесь мы сталкиваемся с коллективным бессознательным, однако упор делается на то, что оно обладает структурой, доступной и подлежащей исследованию. Если у Юнга в качестве первичных оснований культуры выступают архетипы, то в структурализме — знаковые системы, самой простой (и самой важной) из которых является язык. Структурный метод анализа был применен Леви-Стросом в его ставших классическими исследованиях первобытных обществ и в не менее знаменитых работах М. Фуко «Слова и вещи», «Археология знания».