2. ЭЛЕМЕНТЫ ОБЩИННОГО НАЧАЛА В ИДЕОЛОГИИ СЕЛЬСКОГО НАСЕЛЕНИЯ ЗАПАДНЫХ ПРОВИНЦИИ
Во введении к настоящей работе мы уже пытались охарактеризовать те основные черты религиозных верований, которые можно считать свидетельствами в пользу более или менее значительных пережитков элементов общинного начала в идеологии того или иного общественного строя.
Ближайшую аналогию Онуаве мы находим в богине Дексиве, почитавшейся в Нарбонской Галлии. Будучи матерью племени дексиватов, она постепенно превращается в богиню с общими функциями, подобную Фортуне (Holder, I, стр. 1267)..Далее будут приведены еще многие аналогичные примеры, показывающие, как эволюционировало представление о божествах родоплеменных и территориальных групп у людей, порывавших связи с этими группами. Естественно, что такая эволюция чаще всего происходила в сознании городских жителей, .терявших связь со своей общиной. В этом смысле характерны и другие памятники Бур- дигалы — города, расположенного на территории, где, как мы пытались показать, местные, чисто локальные культы были весьма сильны и специфичны. Здесь еще имеются посвящения туземным богам. Помимо упомянутого посвящения Онуаве, можно назвать коллективное посвящение лемовиков Меркурию Видуку (CIL, XIII, 576) и Меркурию Визуцию (ib., 577) — оба эпитета означают «мудрый», «знающий» — и богине Сироне (ib., 582), обычной паредре Аполлона-целителя. Как видим, все это также боги с общими функциями. Но посвящения римским богам преобладают. Среди памятников скульптуры больше всего изображений богинь-матерей, по одной или по две, с рогом изобилия, плодами, детьми, но встречаются также пары из бога и богини, трехглавый бог (Esperandieu, 1555), рогатый бог — ребенок (ib., 1539). Особенно же интересны надгробия с изображением ремесленников и их орудий труда: плотников (ib., 1106, 1114, 1117), бочара (ib., 1112), писца (ib., 1429), гончара (ib., 1446), кузнеца (ib., 1452), слесарей (ib., 1453, 1454), портного (ib., 1519), надгробие с инструментами строителя — уровнем, пробойником и молотком (ib., 1509). На надгробиях семейных муж часто изображался с кошелем или сосудом, жена — с зеркалом, собакой или патерой, наполненной плодами (ib., 1124—1126, 1129, ИЗО, 1136 и др.). С плодами и зеркалом обычно изображалась покойная, если она фигурировала на надгробии одна. Можно полагать, что надгробия эти имели двойственный характер. С одной стороны, они могли быть портретами ремесленников, гордившихся своим ремеслом и трудолюбием, что, как мы помним, явствует также и из ряда эпитафий, найденных в провинциальных городах. С другой стороны, такие предметы, как кошель, сосуд, патера с плодами, собака, были обычными атрибутами бога и богини, изображавшихся вдвоем и порознь, а зеркало было частым даром богиням. Возможно, что, придавая покойным эти же атрибуты, их родные имели в виду показать, что умершие слились с божествами (как известно, покойные с той же целью часто изображались, например, в львиной шкуре и с палицей Геракла). В таком случае и орудия труда могли иметь тот же смысл, что свидетельствовало бы не только об особом уважении к труду, но и о связанном с ним культе героев и богов-цивилизаторов, который в идеологии городских низов вытеснял культ героев-родоначаль- пиков. Посвящения Меркурию «знающему» как будто подтверждают это предположение. На территории араернов и их ближайших соседей посвящения местным богам не только в городах, но и в сельских местностях становятся немногочисленными и приобретают иной характер, чем в западных районах Аквитании. Помимо посвящений Меркурию Арверну, почитавшемуся на горе Думии (CIL, XIII, 1462, 1523), здесь имеются посвящения Меркурию Виндону (ib., 1518, 1519) —«прекрасному» (Holder, III, стр. 342) и Белену (CIL, XIII, 1461) —солнечному богу, отожествлявшемуся с Аполлоном и почитавшемуся главным образом в Норике, но известному и в других провинциях. Это, как видим, опять-таки боги с общими функциями. В изобразительном искусстве преобладают богини-матери, Эпона, пара из бога и богини и появляется «бог с молотом». Из надгробий особенно интересна стела с изображением патеры, вазы с ручкой, пилы, асции, уровня, ножниц, молота, топора и линейки (Esperandieu, 1615), т. е. атрибутов «бога с молотом» в соединении с другими строительными инструментами. Таким образом, материал Аквитании подтверждает и расширяет те предположения, которые позволил сделать испанский материал, о коренном различии идеологии сельского населения тех районов, где можно подозревать устойчивость и изолированность общин, и жителей областей, в которых еще до римского завоевания, под влиянием сильной племенной аристократии, сложились крупные племенные союзы, где уже развились элементы государственности и официального культа богов общего, для одного большого племени или нескольких племен, пантеона. К последней категории, как уже упоминалось выше, относится и ряд областей Великой Галлии и Верхней Германии. В этих областях, помимо посвящений тем богам, которые имели официальный культ, туземные боги весьма редко упоминаются в надписях. В Великой Галлии это большей частью боги, культ которых приобрел известность благодаря тому, что их святилища были расположены у целебных источников. Они часто отожествлялись с Аполлоном и другими богами-целите- лями, а по соседству с их храмами появлялись и другие святилища не только римских богов, но и митреумы179 180. Зато изображения туземных богов в этих областях весьма многочисленны. Это — богини-матери, в одиночку и группами, с атрибутами, указывающими та их роль подательниц изобилия (рог изобилия, патера с плодами, дети) и богинь судьбы (прялки, свиток судьбы); пара «бога с молотом» и богини с рогом изобилия: один «бог с молотом» и атрибутами Сильвана или с одной собакой; бог и богиня с атрибутами Меркурия и его паредры, Эпона. Большинство этих рельефов исполнено довольно грубо и стандартно. Некоторые из них своеобразны6о. Но немногочисленность их показывает, что образы богов стали однотипными, и если первоначально с ними были связаны какие-либо мифы, легенды, или вообще какие-то яркие индивидуальные черты, то они были забыты. Наиболее выразительными памятниками туземной галльской религии римского времени этих областей являются, как известно, парижские алтари. На одном из них изображен бюст бородатого бога с оленьими рогами, украшенными галльской гривной, и с надписью Cernunnus и бородатый бог, замахивающийся палицей или мечом на змею, с надписью Smert; на каждой боковой стороне алтаря изображено по Диоскуру, под одним из которых надпись Castor (Esperandieu, 3133). На другом алтаре имеются фигуры; Юпитера со скипетром и орлом; Вулкана в одежде ремесленника, с клещами в руках,— надпись Vulcanus; бога с каким-то инструментом, стоящего у дерева, у корня которого лежит срубленная ветвь— надпись Esus; стоящего под деревом быка, на котором видны три журавля,— надпись Tarvos Trigoranos (ib., 3134). Эти алтари, несомненно, свидетельствующие об определенных представлениях и мифах, связанных с изображенными богами, датируются I в. н. э., когда еще только начиналось слияние галльской и римской религии. Эзус упоминается в знаменитых схолиях к Лукану, которые каждый исследователь кельтских верований интерпретирует согласно своим общим представлениям об их характере, но в эпиграфических памятниках более не засвидетельствован 181, как и Tarvos Trigoranos. Smert известен как Smer- tatius — эпитет Марса в районе Трира—и как Дит Смерт- рий, которому был построен храм на территории современной Каринтии (А. ё., 1950, № 98), и, может быть, еще в двух-трех надписях. Во всяком случае бог, носящий эго имя, большой популярностью не пользовался и, скорее всего, был отожествлен с каким-либо из римских богов. С парижскими алтарями может быть сопоставлен знаменитый бронзовый сосуд из Гундеструпа, датируемый обычно I в. до н. э. На нем изображен 1ряд сцен и отдельных персонажей: рогатый бог, бог с колесом, «бог с моло- том», трехглавый бог, змея с бараньей головой, за которой следует процессия воинов, Эпона, крылатый конь, богиня с птицами и животными, бой двуглавого воина с двумя людьми или богами и бога со змеевидным чудовищем, Цернунн, держащий в 'руках гривну и змею и сидящий в окружении оленей и других животных182. Изображения эти,. несмотря на то, что они за отсутствием каких-либо пояснительных текстов не получили сколько-нибудь удовлетворительной и общепринятой интерпретации, несомненно, свидетельствуют о существовании не только определенной иконографии богов, но и повествующих о них мифах, живших в среде аристократии, представителю которой должен был принадлежать дорогой и высокохудожественный сосуд. Однако полное молчание источников об .этих мифах, как и отсутствие более поздних посвящений фигурирующим на сосуде богам под их собственными именами, подтверждает, что в римский период они популярностью не пользовались. Их традиционная иконография сохранилась, поскольку все эти боги известны и из более поздних рельефов, но связывавшиеся с ними первоначально представления потускнели или были 'вовсе забыты. По-видимому, те боги, которые в'ошли в состав общего пантеона наиболее сильных и развитых племен и племенных союзов и имели свои саги и мифы, оказались гораздо менее жизнеспособными, чем 'мелкие локальные божества общин. Это были боги знати, которая, поддерживая кое-где по традиции их официальный культ, легко отказалась от них в пользу римских богов. В народе же они не имели глубоких корней, и широкие массы этих районов или также обращаются к римским богам, или сохраняют из местных богов только тех, которые наиболее соответствовали условиям их теперешней жизни: богинь-матерей, превращавшихся из родоначальниц и хранительниц общин в подательниц плодородия, и гениев личных судеб; бога и богиню, охранявших дом и семью, и «бога с молотом» — покровителя труда и «культурного героя»183. Что именно как таковой он и воспринимался в народе, показывает территориальное совпадение его культа и обычая изображать на алтарях и надгробиях портреты ремесленников и орудия труда. Выше уже приводились соответственные примеры из Бурдигалы и восточной Аквитании. Аналогичные совпадения еще более заметны в других областях, где культ «бога с молотом» был особенно развит184. Нередки они и в Верхней Германии, где почитались и «бог е молотом», и кузнец Вулкан. Напротив, в тех районах, где изображения «бога с молотом» редки или вовсе отсутствуют, значительно более редко встречаются и соответственные надгробия. (В небольшом числе их можно найти почти повсюду). Вместо них преобладают портреты покойных с какими-нибудь нейтральными аксессуарами (плоды, кошели, таблички для письма и т. п.). Связь культа «бога с молотом» как героя-цивилиза- тора и труженика с упомянутыми надгробиями подтверждается тем обстоятельством, что покойные нередко изображались на них не только с орудиями труда, но и с сосудом; что если гробница принадлежала супругам, жене придавались атрибуты паредры «бога с молотом» — плоды, патера, собака, нередко сопровождавшая не только Сильвана, но и богиню-мать185; что ремесленные инструменты иногда появлялись и на портретах умерших детей, которые никак не могли быть ремесленниками. Все это еще более определенно, чем соответственные злемен- гы на памятниках Аквитании, указывает, что главную роль здесь играли культурные герои и труженики и что покойные своей трудовой жизнью рассчитывали заслужить апофеоз и приданные им на надгробиях орудия труда были не только (а может быть, и не столько) свидетельствами их специальности, но и атрибутами бога, с которым они сливались после смерти 186. Таким образом, в тех районах, где еще до римского завоевания паг был вытеснен civitas—крепко спаянным союзом племен и где община уже не играла заметной роли, господствуют боги дома, семьи, усадьбы, труда, легко сливавшиеся с римскими и сохранявшие от туземных божеств лишь некоторые иконографические черты, освященные традицией187. И в Верхней Германии, развитие которой особенно ускорилось при империи, местные боги, носившие эпитеты, поддающиеся какой-либо предположительной интерпретации, были или божествами домашнего очага, усадьбы, семьи, или богами с более общими функциями. Это та же пара бога и богини, иногда именовавшихся Меркурий и Росмерта (CIL, XIII, 4311, 4683, 4208, 6388 и др.), иногда — Суцелл и Нантосвельта (ib., 4542 и Др.), но чаще выступавших под римскими именами Эрекуры и Дита, Сильвана и Дианы, Геракла и Алкмены и особенно Юпитера и Юноны; «бог с молотом», Марс Кормилец (Cicollius) со своей паредрой богиней плодородия Litavis; бог Vindonnus «белый», «прекрасный»; богиня Atesmerta — «мудрая»; Меркурий Ви- зуций —- «знающий»; богиня Деговекса — «добрая»; Та- ранукн — сын бога Тараниса; Entarabus, имя которого ХольДер производит от слова enter — «между», считая, что это был посредник между богами и людьми или меж* ду отдельными социальными группами. В этих же областях встречаются изображения бога-младенца с атрибутами божеств плодородия (Espernadieu, 3221, 3228, 3371, 3449, 4659, 5036, 5278 и др.) и 'некоторые оригинальные памятники, как, например, изображение бога Бемилуга, беседующего с птицами (ib., 3850), Нантосвельты с домиком, ульем и вороном (ib., 4568, 6000), бога и богини, которые кормят из патер змей с головой барана, обвивающих их тела (ib., 4831, 4839), богини среди сосудов, из которых один стоит на плите (ib., 4892). По-видимому, в большинстве случаев культы и здесь уже утратили связь с определенной группой людей или территорией, представления о божестве усложнились и, возможно, возникли мифы о богах, в частности о сыновьях богов, которые, возможно, изображались в виде детей с плодами 188. Такой же характер носит здесь и культ матерей, изображения которых встречаются во множестве. Они в этих районах почти не имеют не только родовых, но и племенных эпитетов. Исключение составляют Matronae Cand- rusteihae (CIL, XIII, 3585), Matres Senonum (ib., 4304), Nervinae (ib., 3569). Как мы можем видеть, это уже богини не родов или пагов, а крупных племен. Зато они почитались здесь как Ollogabiae — «великие подательницы» (ib., 7280), но главным образом как хранительницы имения—matres agrorum (ib., 5959) или как гении дома и индивида (matres domesticae) и Сулевии — хранительницы отдельного лица. Они часто отожествлялись с бивнями, тривиями и квадривиями, парками, юнонами; им посвящались надписи как богиням рождения — Nixibus sanctis (А. ё., 1933, № 127), богиням местожительства—Sedibus (CIL, XIII, 6558). Соответственно их атрибутами, помимо детей, плодов и рога изобилия, были собаки, свитки судьбы, прялки парок. Все эти утратившие непосредственную связь с родо-племенными и территориальными общинами боги легко романизовались и уступали место Меркурию и Юпитеру, посвящения которым здесь значительно пре* восходят в числе посвящения туземньш богам.. Только в тех районах, которые были менее развиты в социальном отношении, более живучими оказались и культы туземных богов как богов определенных коллективов. Выше уже упоминались боги пагов племени ре- доннов. У гельветов известен гений пага Тигорина (CIL, XIII, 5076) и бог племени катуригов Марс Катуриг/ На территории лингоеов некто Аминориг посвятил «матери Флоре» холм на границе «нашего пага» (ib., 5595). Видимо, это был местный землевладелец, учредивший на своей земле святилище для богини пага, отожествленной с Флорой. На территории белгов, где еще весьма сильна была родоплеменная аристократия, представители которой даже в I в. н. э. погребались на боевых колесницах, служивших отличительным признаком их достоинства189, известны такие боги, как «царь туата» Аполлон Тауториг (CIL, XIII, 7564); Аполлон Вериогодумн (ib., 3478) и Марс Вегний (ib., 4049), оба — боги-колесничьи; бог Ов- ниориг (ib., 4651), судя по окончанию его имени, также царь; бог Бугий (ib., 4555), имя которого встречается на галльских монетах и который мог быть героизированным вождем; Гезак (ib., 3488), очевидно, связанный с ge- sa — «копье»; богиня Камулорига (ib., 3460), паредра Марса Камула и богиня войны. Все они могли быть богами местной знати, которые благодаря ее могуществу почитались и рядовыми членами племени и не утрачивали своего значения. Любопытное смешение верований наблюдается в Нар- бонской Галлии. Многие боги здесь еще непосредственно связаны с племенами и селами190. Как уже упоминалось выше, в Нарбонской Галлии паги сохраняли известную самостоятельность, что и может служить объяснением популярности таких куль тов. Однако они уже значительно трансформируются. В личного гения часто превращается Марс. Как личное божество рассматривается Сулевия Иденника; одна надпись посвящена Udalcai Paterni (CIL, Xll, 5828), т. e. богини, по всей вероятности, бывшие покровительницами села, пага или племени, стали личными гениями какого-то Патерна. Множество надписей посвящено богиням-'мате- рям, не носившим какого-либо эпитета, и сближавшимся с ними паркам (ib., 348, 645, 1095, 3111), Proxumae (ib., 661, 1024, 1330-1332, 2822, 2961, 3112—3128), фортунам (ib., 2216), фатам (ib., 3046), Sanctae Virgines (ib., 1938), Dominae (ib., 2446), Fines (A. e., 1914, № 85) и, наконец, юнонам. Матери и здесь становятся богинями личной судьбы или хранительницами имения. Последнее подтверждается и даром, принесенным им pro praedis (CIL, XII, 1078). Так культ их сливается с культом весьма популярного в Нарбонской Галлии Сильвана, ларов и личных гениев, особенно интенсивно почитавшихся зависимыми людьми, посвящения которых гениям господ и патронов здесь более многочисленны, чем в какой-либо другой провинции. Так боги кровнородственных и территориальных общин превращаются в богов имения и индивидуальных гениев, сливаясь затем с аналогичными римскими божествами. Тот же характер носила и эволюция, в силу которой из группы божеств выделялось одно божество. Во введении мы уже приводили примеры аналогичного явления в других странах античного мира. В Великой Галлии оно, вероятно, также некогда имело место: богини-матери почитались там то как группа из двух или трех богинь, то как одна богиня, уже получившая свое 'особое имя; изображения трехглавого бога позволяют предполагать, что и он первоначально составлял группу богов. Но в Нарбоннской Галлии соответственная эволюция гораздо заметнее, вероятно, потому, что она имела место позже. Так, одна надпись из Бетерры, посвященная Целием Руфом, его женой и сыном Divannoni Dinomogetiomaro Martibus (CIL, XII, 4218), показывает, что здесь еще живы были воспоминания о множественности Марсов. Выше уже упоминалось посвящение Dexivae et Cadullen- sibus (ib., 1064), т. e. богине племени дексиватов и богиням их главного поселения, имя которого сохранилось в названии современного Кодене (Holder, I, стр. 867, 1276). Дексива здесь как бы выделяется из общей группы богинь. Она становится паредрой Марса и сближается с Фортуной (ibidem). Так, выделившись из группы племенных богинь, Дексива превращается в божество с общими функциями, пример чему мы видели и в приводившемся ранее посвящении Онуаве. Как одна богиня названа и Sulevia Idennioa Minerva (CIL, XII, 2974), хотя обычно Сулевий три. Выделившись из группы Сулевий, она стала богиней поселения, личным гением и Минервой. Вероятно, такой же выделившейся из общей группы богиней была и Litonnis, отожествленная с Землей — Ops. Можно привести еще следующий пример: одна надпись туземца Феликса, сына Смера, посвящена Bagino et Baginahabus (А. ё., 1889, № 183), другая, раба Ко- ринтия,— Iovi Baginati (CIL, XII, 2383). Здесь, видимо, сперва к группе матерей села был прибавлен бог того же поселения, который затем был отожествлен с Юпитером. Как живучи были соответственные представления, показывают материалы раскопок Глана 191 — поселения, возникшего еще в начале железного века, в римское время ставшего oppidum латинского права. С III в. до н. э. там имелась и греческая колония; к началу I в. до н. э. в Глане появляются сооружения италийского типа и латинские надписи. Еще до римского завоевания там засвидетельствован культ Эпоны, которой был посвящен алтарь с греческой надписью, а также богини, получившей в дар начатки плодов и, по мнению Роллана, сходной с Деметрой. Таким образом, население Глана было издавна смешанное, подверженное чужеземным влияниям и, казалось бы, должно было бы полностью романизоваться. Действительно, там найден ряд посвящений римским богам: Юпитеру, Марсу, Меркурию, Минерве, Аполлону, Доброй Богине, Фортуне, Гераклу, Солнцу, Луне и особенно Сильвану (ему посвящено десять надписей, тогда как другим богам по одной-две). Но вместе с тем мы встречаем здесь посвящение Glano et Glanicabus (А. ё., 1954, № 103), т. е. эпониму Глана и его Matres. Последние выступают также в посвящениях Parcibus tribus (Rolland, Inscr., № 24), и Opibus (ib., № 23). Видимо, здесь их функции дифференцировались: как богини судьбы они стали парками, как подательницы изобилия — утроенной богиней Ops. Последняя, слившись с Кибелой, имела в Глане свою коллегию дендрофоров (ib., № 21). С культом Matres, несомненно, связан алтарь, посвященный Теггае Tellurae, Terraeque Maniae, Terraeque Fertilitati. Как и Ops, утраивается Terra Mater; как Tellus она — богиня родного поселения, почва которого кормит его граждан; как Mania она — прибежище его умерших; как Fertilitas — подательница плодородия. На примере приведенных памятников замечается двойственность религиознных представлений местного населения: с одной стороны, оно почитает богов как властителей индивидуальных судеб и покровителей отдельных усадеб и домов, что связано с популярностью в Глане Сильвана; с другой,— как богов своего родного поселения192. В Глане найдены также посвящения Abiano (ib., № 39), Budeno (ib., № 40), Meldio (ib., № 41), Uxovino (ib., № 43). Роллан предполагает, что все это были эпитеты Сильвана. Но Abianus скорее может быть сопоставлен с именами богов АЫ- anius и Abinius (Holder, I, стр. 8), которые, скорее Всего, были божествами пата или поселения; Budenus, как и Mars Budenicus, связан с племенем budenicenses; Meldius, скорее всего, был 'бог племени meldi; Uxovinus, так же как боги Uxellus и Uxacanus, имеет в своем имени корень их— «высочайший», входящий в наименование ряда населенных пунктов (Holder, III, етр. 59—62), и мог быть божеством одного из них. Видимо, это были боги племен и поселений, почитавшиеся их сочленами, которые временно или постоянно проживали в Глане, но не являлись его гражданами и потому обращались к отечественным богам. Пример Глана лишний раз подтверждает отсутствие прямой и непосредственной связи между степенью культурной романизации населения и живучестью туземных верований. Их устойчивость была связана скорее с романизацией, понимаемой как явление социально-экономическое, причем в зависимости от ее путей по-разному эволюционировали и религиозные представления. Там, где еще до римского завоевания родо-племенные и территориальные общины разложились и были оттеснены образованиями, приближавшимися к государствам, были оттеснены и их боги, а заменившие их божества этих формирующихся государств, с одной стороны, и божества имений, дома, семьи, индивида, покровители труда и податели изобилия, с другой, были легко отожествлены с римскими. Там, где такие союзы не возникли, где община продолжала существовать, жили и ее боги, в виде ли родоначальников племенных вождей и родовых старейшин, в виде ли бога, или группы божеств, непосредственно охранявших данную социальную единицу и ее территорию. В дальнейшем из их числа выделялись божества, приобретавшие более или менее индивидуальные черты и свойства. Вероятно, раньше всего они возникали в сознании тех людей, которые, подобно поклоннику Онуавы, по тем или иным причинам отрывались от своей общины, но продолжали чтить ее богов. Для них эти боги теряли свой узко локальный, ограниченный характер и превращались или в божества общего порядка, или в личных гениев-хранителей. Тот же процесс мог происходить и в результате разложения общины и изменения статуса ее сочленов уже в римское время. И опять-таки выделившиеся из общей массы и индивидуализировавшиеся боги затем легче сливались с римскими, Имевшими сходные черты или сходную иконографию. Особенно характерны в этом смысле Нижняя Германия и Британия. В отличие от других областей западных провинций, где почитателями туземных богов были почти исключительно низшие классы, и притом сельские, в этих провинциях дедикантами в надписях, посвященных местным богам, выступают также и представители провинциальной знати, римской администрации и командного состава армии. Для Нижней Германии, как уже упоминалось, наиболее характерен был культ богинь-матерей, наделявшихся многочисленными эпитетами, указывавшими на их роль покровительниц родов, мелких племен, поселений. Таковыми они, очевидно, были в представлении рядовых солдат и ветеранов, набранных в армию здесь же на нижнем Рейне и поселившихся на родине после отставки, а также их соплеменников, тесно связанных со своим дагом или селом. Но люди пришлые или утратившие непосредственные связи с родной общиной, видимо, относились к этим богиням по-иному. Показательны в этом отношении памятники святилища Matronae Aufanes в Бонне 193. Кроме посвящений Ауфаниям, здесь найдены посвящения Mercurio Gibrinio, природа которого не установлена, Matronis domesticis, богине Сенуксаль, Плутону и Прозерпине, Юпитеру и гению места, гению нер- виев. Среди дедикантов — квестор и декур ионы Колонии Агриппины, легат, префект и центурионы I Минервина легиона, кондуктор quadragesima Galliarum. О характере Ауфаний мнения расходятся. Одни трактуют их имя как «возвеличивающие», «умножающие»; другие пытаются связать его с племенем убиев, хотя правомерность такой попытки оспаривается. В обоих случаях, однако, это уже не богини узко локального значения, а или божества с общими функциями, или покровительницы большого племени. Некоторые детали их изображений также указывают на усложненность связанных с ними представлений по сравнению с другими местными матронами. На одном памятнике три богини помещены между двумя викториями (Esperandieu, 7762), на другом изображена победа римского солдата над коленопреклоненным и просящим пощады человеком в восточном одеянии (ib., 7763); на третьем видно обвитое змеей дерево, на котором помещено гнездо с четырьмя птицами, у корней дерева трехглавая коза (ib., 7771). Деревья, обвитые змеями, имеются и на других памятниках. Исследователи боннского святилища с полным основанием предполагают, что дерево со змеей, птицами и трехглавой козой свидетельствует о существовании какого-то мифа об Ауфаниях. Их связь с викториями и победой римского солдата над врагом показывает, что они могли даровать военные успехи, а может быть, так же как ряд других богов, почитавшихся солдатами, о которых речь будет ниже, рассматривались уже и как залог победы света над мраком, добра над злом. В других местах Нижней Германии также встречаются матроны с общими эпитетами: подательницы — Gabiae и Ollogabiae (CIL, XIII, 7780, 7737—7740, 8529), иногда выступающие как юноны габии (ib., 8192, 8612); домашние— domesticae (ib., 8021—26), как личные гении, отожествляемые с юнонами (ib., 8158, 8224, 8622). Выше уже упоминалось, что они выступали так же, как фортуны (ib., 7994) и медицины (ib., 8231). По сравнению с другими областями, в которых богини-матери чаще всего вовсе лишены эпитетов и легко отожествляются с римскими богинями, таких посвящений в Нижней Германии очень немного. Но они показывают, что и здесь процесс превращения общинных богов в божества с общими функциями уже имел место. А то обстоятельство, что большинство указанных посвящений или происходит из городов, или исполнено людьми, которые по долгу службы или общественному положению теряли связь с общиной, подтверждает, что именно разложение общины было основой этого процесса. Ход его иллюстрируют также надписи, посвященные в Лугудуне легатом I Минервина легиона во здравие Септимия Севера и его семьи Aufanis Matronis et Matribus Pan- noniorum et Dalmatorum (XIII, 1766); бенефициария из Venta Belgarum в Британии Matribus Italis, Germanis, Gallis, Britanis (CIL, VII, 5); солдата VI легиона из Эбурака в Британии; Matribus Africanis, Italicis, Gallicis... Gubernatricibus legionis VI (CIL, VII, 238); вексиллации германцев из Британии deabus Matribus Transmarinis (ib., 303, 320); центуриона из Патрианы в Британии Matribus omnium gentium (ib., 887) и алтари equites singulares в Риме, среди которых, так же как и в армии Британии, было много уроженцев нижнего Рейна и в списках отечественных богов которых непременно фигурируют богини-матери без всяких эпитетов. Таким образом, эволюция характера этих богинь могла идти двумя взаимосвязанными путями: они могли превращаться в матерей больших народов и даже всего человеческого рода или в богинь, так сказать, всеобщего значения, подательниц здоровья, изобилия и тому подобных благ; вместе с тем из гениев коллектива они становились гениями дома, усадьбы, индивида, как Марс в Аквитании и Нарбоннской Галлии или Юпитер на нижнем Рейне, где он также появляется с эпитетом domesti- cus (CIL, XIII, 8718), или на Дунае, где некто М. Аврелий Гераклит, бывший при Северах сперва центурионом городской, а затем преторианской когорты, называет Геракла и Юпитера «хранителями Гераклитова дома» (Intercisa, № 327, 357). В Нижней Германии указанный процесс только начинался. Богини-матери не только редко появляются с общими эпитетами, но и крайне редко из их среды выделяется одна богиня, носящая какие-либо индивидуальные черты. По существу, таковой сделалась только Нехаленния, которая благодаря местоположению своего святилища в Домбурге стала считаться покровительницей купцов и мореплавателей 194. Дедиканты нижнегерманских надписей в подавляющем большинстве носят три римских имени. Возможно, они были потомками ветеранов, наделенных здесь землями, или частными лицами, получившими -римское гражданство. Изображения матрон, часто с дополнительными аксессуарами — сценами жертвоприношений, деревьями, инструментами, служившими при отправлении культа, и т. п.,— исполнены довольно хорошо и стоили, вероятно, сравнительно недешево. Они резко- отличаются, например, от грубых божков- Аквитании, изображенных на алтарях, посвященных людьми, носившими туземное или одно римское имя, а следовательно, не имевшими римского гражданства. По-видимому, родо-племенны-е и территориальные связи были здесь настолько сильны, что и те, кто выделялись из общины, владея своей землей на правах ветерана и римского гражданина, продолжали почитать богинь-родоначальниц и хранительниц этих общин. Недаром даже такие поселения, как Юлиак и Лукреций, несомненно, возникшие уже в римское время, создавали своих матрон. Аналогичный характер имеет состав дедикантов в надписях, посвященных туземным богам Британии. В отличие от Галлии и Испании, где святилища местным божествам в подавляющем большинстве случаев помещались вне городов, в Британии, так же как и в Нижней Германии, они найдены в городах. Даже в таком романизованном торговом центре, как Лондиний, наряду с храмами местных богов почетное место занимали храмы богинь-мат-ерей, Луга и Белена195. В туземных культах участвовали и представители высшего и среднего командного состава армии, которые, не будучи местными уроженцами, считали нужным почитать богов «высшего общества» провинции. Но если в Нижней Германии благодаря усиленному местному набору в рейнскую армию романизация коснулась более широких слоев населения и мы можем полагать, что надписи и памятники, исполненные людьми, достаточно освоившимися с латинским языком и римской культурой, более или менее соответствуют верованиям народных масс, то в Британии положение было иным. В ее воинских частях обычно служили иноплеменники, сами же британцы набирались во вспомогательные части, расположенные в других провинциях. Связь армии и местного населения была гораздо слабее, чем на Рейне и на Дунае, и соответственно значительно слабее была романизация последнего. О его верованиях, как уже упоминалось выше, существуют лишь немногочисленные косвенные данные. Зато надписи дают известное представление о верованиях все еще могущественной британской родо-племенной знати, что не лишено интереса для проверки некоторых допущенных выше предположений. В сакральных надписях Британии обращает на себя внимание значительно меньшая пестрота 'божеств, чем в Лузитании, Аквитании, Нижней Германии, Нарбонн- ской Галлии, причем значительно больше в процентном отношении число богов, упоминаемых не в одной-двух, а в нескольких десятках надписей. К таковым относится богиня Суль, отожествлявшаяся иногда с Минервой. Имя ее связывают с sul — «солнце». Она была, между прочим, и богиней целебных источников и имела храм в Aquae Sulis. в котором горел неугасаемый огонь. В Ирландии и Британии культ солнца, огня и целебных вод был тесно связан с культом божеств плодородия196. Отожествление Суль с Минервой показывает, кроме того, что она была также покровительницей ремесел, искусств и наук. Видимо, она была сходна с Бригиттой ирландцев 197 198. Высказывалось предположение, что в святилище богини Бригитты также горел вечный огонь, так как такой огонь поддерживался в храме сменившей ее святой Бригитты?3. Последняя считалась помощницей при родах и подательницей изобилия крестьянским домам. Те же функции, вероятно, имела и ее предшественница, богиня Бригитта. Особенно интересно, что Бригитта почиталась иногда в виде тройственной богини или трех бригитт, что указывает на ее теснейшую связь с богинями-матерями. из числа которых она, очевидно, некогда выделилась. Тот же путь прошла и Суль. Пер- воначальн'о она, возможно, была связана с Сулевиями, имя которых содержит тот же корень. Как мы помним, в одной надписи из Галлии названа одна Сулевия, также отожествленная с Минервой. Посвящения сулевиям найдены в святилище Суль. Суль имела официальный культ и своих жрецов (CIL, VII. 53). В Aquae Sulis найдены также посвящения Марсу «царственному» — Regisamo (ib., 61) и «великому» — Olludio (ib., 73), который, очевидно, здесь был супругом Суль, причем она обеспечивала моральное и материальное процветание народа, а он как его царь и вождь — единство, силу и незыблемость социальных институтов. Многозначен был и образ уже упоминавшейся выше Бригантин. Из богов наиболее популярны были отожествлявшийся обычно с Марсом, реже с Сильваном (CIL, VII, 642) и гением (ib., 644) Коцидий; также отожествлявшийся с Марсом Белатукадр, или Белатукар (по толкованию Хольдера, «прекрасный в битве»), и deus Vitir, Vitirinus и Veter, который иногда встречается в единственном, а иногда во множественном числе, как dii Vitires, или Veteres. Менее известен deus Antenociticus или Anociticus (CIL, VII, 503, 504; А. ё., 1923, № 4). Каждому из первых трех богов посвящено по полтора-два десятка надписей, найденных в разных частях Британии199. К сожалению, составить ясное представление об их характере невозможно. Белатукар интерпретируется как «светоносный», Коцидий — «красный»200. Он мог отожествляться и с Марсом, и с Сильваном, и с личным гением. Функции Марса в Британии довольно многообразны. Как Regisamus, Olludius, Barrecis (CIL, VII, 925),— «глава», «высший» (Holder, I, стр. 352), Toutatis (CIL, VII, 84) он вождь туата. Отожествлялся он и с богом Нодонтом (ib., 137— 140), имя которого Хольдер толкует как «дающий богатство», особенно богатство, состоящее из скота (И, стр. 754). В одной, правда, сомнительно интерпретиро ванной надписи некто Сильван, лишившись какой-то вещи, обещает Нодонту половину ее стоимости за то, чтобы он не давал здоровья какому-то Сенициану, очевидно', предполагаемому вору, пока он не принесет к храму бога что-то, скорее всего, украденную вещь (CIL, VII, 140). Очевидно, как бог, дающий богатство, Нодонт мог вернуть похищенную вещь и наказать вора. Марс появляется также & качестве Брациака (ib., 176), от brad — «солод», «пиво», «брага» (Holder, I, стр. 509) —как бог пивоварения; как бог меда известен Mars Medocius (А. ё., 1892, № 89); как Riga (CIL, VII, 263), эпитет, который означает «борозда» (Holder, II, стр. 1184). Бог этот имел жреца, поставившего ему алтарь. Как Conda- tis (CIL, VII, 420; А. ё. 1938, № 113) Марс ведал слиянием рек. Таким образом, с Марсом могли отожествляться боги-вожди племени (следует, однако, заметить, что об этом свидетельствуют лишь общие, а не производные от названий племен эпитеты), а также боги земледелия, скотоводства и вообще изобилия. Возможно, что и Ко- цидий совмещал эти функции, чему не противоречит и его отожествление с Сильваном, более ярко подчеркивающее его земледельческий характер, а возможно, и его связь с лесом, поскольку в одной надписи Сильван назван Callirod — «царь леса»201. Последнее подтверждаемся и алтарем, посвященным Кодидию солдатами XX легиона, на котором изображены деревья и бегущий кабан202. Еще труднее сказать что-либо о третьем из упоминавшихся богов. Самое характерное, что он выступает то в единственном, то во множественном числе (причем один раз в виде трех богинь), т. е. процесс выделения его из группы божеств неопределенного пола только еще начинался. Может быть, он родствен известным на Рейне Matronae Veterahenae, Veteranehae, культ которых мог быть занесен туда переселенными на Рейн британцами. Но в самой Британии он с матронами связан не был203. Признаков, указывающих на его сущ ность, чрезвычайно мало. На одном посвящении dibus Veteribus изображена звезда (CIL, VII, 729), на другом— кабан и змея (ib., 767). Одно посвящение сделано deo Vitiri Meni (ib., 764), возможно, в связи с корнем men—«храбрость» или шапа — «разум», от которого Хольдер производит имя богини Meneva (II, стр. 547). Встречается Ветер и с эпитетом Mogons — «великий» (CIL, VII, 958), причем Mogons известен и как самостоятельное божество (ib., 996, 997) е эпитетом Cad... С ним может быть сопоставлено и посвящение dis Moun- tibus или Mogontibus (ib., 1036) — «великим богам». Следовательно, и этот бог мог выступать в качестве коллектива божеств. Возможно, что в разных туатах Британии почиталась группа богов, именовавшихся великими или каким-либо равнозначным эпитетом. Функции их могли быть многообразны, на что указывают такие противоречивые символы, как звезда, с одной, кабан и змея, с другой стороны. Из этих групп постепенно выделилось по одному богу, которые приобретают новые эпитеты и вместе с тем обнаруживают тенденцию слиться в одно божество. Если это допущение справедливо, то можно полагать, что в Британии и в период римского господства шел процесс выделения из группы божеств индивидуальных богов и слияние последних в единый образ. Такой процесс имел место и на заре других античных религий, когда общепризнанный пантеон только формировался. Так, например, Нильссон на основании ряда данных приходит к заключению, что в древнейшей Греции синойкизм был одним из важных факторов формирования греческого пантеона204. Можно полагать, что по сходному пути шло формирование пантеона и в других странах античного мира, правда, еще не успевших дойти до установления полисного строя, когда римское завоевание прервало нормальный путь их развития. Однако при особых условиях оно могло продолжаться в некоторых областях и после того, как они вошли в состав Римской империи. В частности, в Британии, где под тонким слоем романизации по существу сохранялись старые отношения и где племенная знать была очень могущественна, могли укрепляться союзы этой знати, принадлежавшей к разным племенам, и параллельно мог формироваться пантеон туземных богов. Часть из них еще только выделялась из коллектива богов или духов и только еще обретала некий индивидуальный образ. Но если в Галлии они часто настолько сливались с римскими богами, что о первоначальном их характере можно было лишь догадываться, то в Британии местные высшие классы чтили их под их туземными именами. Народ же, по-видимому, и здесь продолжал оказывать предпочтение своим мелким общинным божествам (вроде группы genii cucullati) и, возможно, богам- цивилизаторам, вроде известного и в Британии и в Галлии Ялона, имя которого, по Хольдеру (И, стр. 7), происходит от слова ialo — «пространство, расчищенное под поле», вроде отожествлявшегося с Аполлоном Мопа- на — юноши или сына бога (CIL, VII, 332, А. ё., 1927, № 90, 1947 № 120) упоминавшихся уже богов меда и пива и т. п. Что касается придунайских провинций, то мы, к сожалению, имеем лишь крайне скудные сведения об исконных туземных верованиях населявших их племен, которые большей частью были слишком мало романизованы, чтобы оставить соответственные памятники. Те же их представители, которые, попадая в армию, приобщались там к римской культуре, в силу особого положения дунайского войска, ставшего начиная со II века основной опорой римской императорской власти, особенно охотно обращались к культам римским, а затем и восточным, пользовавшимся официальным признанием и покровительством правительства. То же относится и к жителям придунайских сел. Как уже говорилось выше, начиная примерно с правления Антонина Пия статус села (vicus) получают шю* гие поселения на Рейне и особенно на Дунае, причем во всех этих пограничных районах более или менее значительный процент их населения составляли ветераны и другие лица, имевшие римское гражданство. В этот период правительство было особенно заинтересовано в создании таких опорных пунктов римского господства в районах лимеса, и, конечно, не случайно появление массы vici хронологически совпало с изменением формулы дипломов, выдававшихся ветеранам вспомогательных частей: стремясь укрепить римские и романизованные элементы и обострить грань между солдатами и Перегринами, императоры перестали давать римское гражданство детям ветеранов, дабы побудить их к браку с римскими гражданами205. Естественно поэтому, что сельчане, исполненные лояльности к римскому правительству, подавляющее большинство своих коллективных и индивидуальных сакральных надписей посвящали во здравие правящего императора Юпитеру Всеблагому Величайшему, хранителю мощи и вечности Римской империи. То же относится и к населению придунайских городов, в которых ведущую роль играли ветераны. И здесь господствуют римские и восточные культы. Однако кое-какие факты все же позволяют думать, что и в придунайских провинциях в той или иной форме имели место те же явления, что и в других западных областях. Наиболее яркие данные в этом смысле имеются о боге племени латобиков Марсе Латобии, святилище которого было открыто Р. Эггером недалеко от древнего Вирунума, на Магдалененберге в Каринтии206. Не все найденные там памятники интерпретируются с достаточной уверенностью, однако несомненным, по-видимому, можно считать, что Марс Латобий, изображавшийся со щитом и копьем, был великим богом (так интерпретируется его эпитет Marmogius или Harmogius), царем туа- та (Toutatis); что он был связан с водой — в его храме обнаружен священный источник и изображения лодки; Что ему был посвящен конь, изображения которого найдены там же; и, наконец, что под его покровительством состояло выстроенное при храме здание для собрания представителей общин Норика, список которых, относящийся ко времени Августа, там и был обнаружен (А. ё., 1952, № 213 и 214; 1953, № 105; 1954, № 241). На примере Латобия видно, каким образом бог одного туата или племени мог бы — если бы в Норике организация по туатам и племенам не была вскоре вытеснена организацией, !в основе которой лежал муниципальный строй,— превратиться в бога, общего для союза племен, постепенно сливающегося в один народ. Если культ Латобия, несмотря на его живучесть (следы его сохранились даже от начала V в.), носил все же локальный характер, то богиня Норейя, первоначально покровительница племени нориков и их поселения, почиталась в Норике повсеместно как великая мать народа, отожествлявшаяся, между прочим, с Изидой. Более скромную роль играли богини одноименных городов Целейя и Теурния и бог города Бедайя Бедай, соединявшийся с богинями Алаунами, матерями племени алаунов, которым принадлежал город. Алауны и Бедай составляют группу аналогичную Глану и Гланикам, Багину и Багинахабам и другим в Галлии. Очевидно, и здесь почитались божества племен и поселений, из которых выделялось одно божество. При соответственных условиях оно могло подобно Изиде — Но- рейе достичь высокого ранга в местном пантеоне. Общим для всего Норика было и почитание Белена, отожествлявшегося с Аполлоном бога солнца и целебных источников, известного еще до римского завоевания также в Галлии и Британии207, но сохранившего свою популярность преимущественно в Норике. Возможно, что и он был первоначально богом какого-либо одного племени и лишь затем приобрел столь широкое распространение. Существует мнение, что бог Седат был богом огня у племени бревков208, но его культ параллельно расселению бревков распространяется за пределы племени и даже провинции. Так, например, ему был принесен дар совместно с гением коллегии ремесленников в Ратиарии магистром этой коллегии (CIL, III, 8086); в Реции ему исполнила обет когорта бревков (ib., 5918) и т. д. В остальных дунайских провинциях следов местных культов еще меньше, чем в Норике. К тому же природа изредка встречающихся в тамошних надписях неримских богов обычно не поддается интерпретации. Не известно ни значение их имен, ни их этническая принадлежность, так как из-за значительного притока разноплеменных колонистов в провинции и солдат в дунайскую армию не всегда можно сказать, был тот или иной бог туземного происхождения, или его принесли с собой иноземцы. Однако можно думать, что и здесь было распространено почитание групп божеств, и преимущественно богинь, из числа которых также выделялся один бог или богиня. Соответственных посвящений по всем дунайским провинциям, а также во Фракии, довольно много. Таковы, например, посвящения ЮМ ceterisque dis consenti- bus; IOM et consessui deorum dearumque; Consentio deorum; Marti amico consentienti; Mercurio Consentienti (CIL, III, 897, 898, 942, 1061, 1935). Правда, dii consen- tes (двенадцать богов, составлявших совет Юпитера) — понятие чисто римское. Но для Рима и Италии оно давно стало архаизмом. Здесь же под ним мог подразумеваться некий коллектив богов, из которых особо выделялись Юпитер, Марс, Меркурий, подобно тому как в посвящении «Эскулапу, Гигиэйе и остальным богам и богиням, благотворным для этого места» (ib., 987), Эскулап и Гигиэйя выделяются из числа прочих безыменных гениев места. Укажем также посвящения богиням-госпо- жам (Dominae) и одной Госпоже или Господину (ib., 1004, 1005, 1289, 12 578; А. ё., 1913, № 173), квадривиям, иногда соединенным с нимфами — сильванами (ib., 1140, 1440,4441, 5798, 13463, 13464, 13466, 13475 13497); многочисленные посвящения нимфам и иногда одной нимфе, которая (в одном случае названная «красой лесов» — decus nemoris), вероятно отожествлялась с чрезвычайно популярной на Дунае Дианой (ib., 1395—1397, 1957, 3116, 3382, 3488, 5146—5148, 6478); Сильвану и сильва- нам или сильвестрам (ib., 3393, 4442, 4534, 12 367, 14355 и); сулевиям (ib., 1156, 5900), dis Maioribus (ib.. 3292, 3468, 3939), dis Nocturnis и Nocturno (ib., 1956, 13 461, 13 462, 14 2432), богиням-кормилицам и одной КбрМйлицё (ib., 5314, 14 051—14 053, 14 061, 15 18425) Badonibus Reginis (ib., 14 471). Весьма распространен был, как мы уже упоминали, культ нимф во Фракии, где они иногда появлялись вместе с Героем-всадником. Все эти богини, изображавшиеся втроем или в одиночку, с детьми, плодами, ветвью, с садовым ножом, в туземном одеянии, были местными божествами, аналогичными кельто-германским матерям209. Правда, Кацаров отрицает идентичность фракийских нимф с последними, ссылаясь на несходство иконографии тех и других (фракийские нимфы по типу соответствуют нимфам греческим) 210, но вряд ли этот аргумент убедителен, так как фракийские мастера могли придать своим богиням облик греческих нимф, тогда как скульпторы Галлии и Германии, изображая богинь аналогичного характера, руководствовались иными образцами. Да и самые греческие нимфы, богини гор, лесов, источников, богини материнства и часто матери локальных героев, кормилицы-куротрофы, почитавшиеся обычно втроем, иногда как одна богиня Нимфа, иногда вместе с Дианой, Паном и Гермесом211, несомненно', чрезвычайно близки к богиням-матерям во всех их аспектах. В дунайских провинциях богини выступают под именами, характеризующими их как богинь леса, плодородия, личных гениев; они не носят эпитетов, свидетельствующих об их роли родоначальниц определенных социальных групп. Но следует учесть, что эти надписи сделаны людьми, связи которых с такими группами ослабели. Весьма вероятно, что среди простого народа они, как и нижнегерманские матроны, играли именно такую роль. Об этом позволяют догадываться посвящения «госпожам» (Dom- nabus), которые могли иметь то же значение, что и боги туатов, именовавшиеся «вождь», «глава», и т. п., и Maiori- bus — предкам, где уже непосредственно имеются в виду родоначальники. И здесь, как мы видим, из этих коллективов выделяются отдельные божества, которые затем уже полностью отожествляются с римскими богами. Возможно, что более тесная, чем где бы то ни было, связь фракийского Диониса с его фиасом с которым он иногда находится в состоянии борьбы, связь, прослеживаемая на рельефах212, а также в посвящениях «Дионису и фиа- су» (А. ё., 1950, № 21; 1954, № 23—25), сохранилась от того более или менее близкого времени, когда и туземный Дионис лишь начал выделяться из какого-то коллектива сходных с ним богов. Все это позволяет предположить, что верования придунайских крестьян, хотя мы и знаем о них лишь по памятникам людей, из среды крестьян вышедших, но к ней уже не принадлежавших, носили тот же характер и переживали ту же эволюцию, что и верования земледельческого населения других западных областей римской империи. На основании всего изложенного выше допустимо сделать следующие предположения. Живучесть туземных верований не стоит в прямой зависимости от степени культурной романизации того или иного района; можно лишь констатировать факт, что памятники этих верований дошли до нас в тех случаях, когда придерживавшиеся их слои населения достаточно освоили греческий или латинский язык и искусство, чтобы такие памятники создать. Если оставить в стороне свойственное всем примитивным религиям и сохраняющееся также в той или иной форме и в более развитых как политеистических, так и в монотеистических религиях почитание гор, камней, источников, лесов и деревьев, животных, а также богов (а впоследствии святых) с определенными узкими функциями (целителей, покровителей скота, отдельных земледельческих работ и профессий, определенных моментов человеческой жизни), словом, все те верования, в которых большую роль играет общая всем народам примитивная магия, то можно полагать, что эволюция религиозных представлений в западных провинциях соответствовала эволюции социальной. Божество воспринималось как глава, хранитель и неотъемлемый атрибут той социально-экономической единицы, которая составляла основную ячейку данного общества: кровнородственной группы, сельской общины, фамилии и того имения, к которому она принадлежала, семьи. Наиболее примитивным было почитание божеств-основоположников родов и мелких племен, составлявших изолированный паг, туат и т. п. Такими родоначальниками могли быть или один бог, или группа богов или богинь-матерей. Когда кровнородственная общность заменялась общностью территориальной, эти боги превращались в хранителей поселения. Если замкнутость отдельных общин в результате социально-экономического развития преодолевалась и возникали значительные племенные союзы, обращавшиеся в единый народ, культы сливались и начинал формироваться пантеон во главе с великим и могучим богом этого народа.213 Но такое развитие предполагало и внутреннее разложение общин, обострение имущественного и социального неравенства и борьбу между все усиливающейся родо-племенной знатью и закабаляемым ею народом. Создание племенных союзов путем мирного или насильственного объединения пагов-туатов, было, видимо, делом знати, так же как делом знати и принадлежавшего к ней жречества было создание единого пантеона, официального культа и учений о богах, посмертной судьбе души и т. п. Учения эти хранились в тайне корпорациями жрецов и ученых, подобных друидам кельтов и бессам фракийцев. Народу они были недоступны и чужды и, видимо, чужды ему были и созданные жрецами и аристократией культы. Римское завоевание застало отдельные племена Запада на разных ступенях этой эволюции, которая продолжалась и при римском господстве, кое-где чрезвычайно им ускоренная, а кое-где, по-видимому, шедшая в общем естественным путем. В областях, уже ранее стоявших на пороге возникновения государственности и рабовладельческого способа производства, последний укоренялся быстрее всего. Местные аристократы обратились в рабовладельцев, слились с высшими классами империи и забыли своих богов, лишь кое-где по традиции сохранялся их официальный культ. Народ, никогда не питавший к этим богам особого пристрастия и уже порвавший общинные связи, почитал не богов общины, а богов семьи и дома, подателей здоровья и изобилия, богов-цивилизаторов, покровителей трудящегося человека. Если когда-то они, как богини-матери, и были связаны с общиной, то связь эта стала неощутимой, что облегчило их слияние со сходными по характеру римскими богами. Там же, где община была особенно устойчива, никакая культурная романизация не могла поколебать культ ее богов. Характер же его и социальный состав приверженцев, видимо, определялся судьбой и положением общины. Там, где она как некое целое оказывалась в зависимости от крупного собственника, на земле которого сидела, боги общины могли обращаться в героизированных предков его рода и его личных гениев. Его клиенты и даже отпущенники и рабы, обычно не примыкавшие к туземным культам, приносили им жертвы в домени- альных святилищах. Владелец же земли, получивший образование в одной из прославленных школ империи, украшал свою виллу статуями римских богов, не веря, скорее всего, ни в римского Юпитера, ни в своего обожествленного родоначальника. Если же община сохраняла известную самостоятельность и внутри нее, несмотря на социальную дифференциацию, жили традиции, в силу которых все ее сочлены, знатные и простые, составляли единое целое, ее богов продолжали чтить и крестьяне-перегрины, и потомки принцепсов, ставшие офицерами римской армии или городскими магистратами, и те сельчане, которые, отслужив свой срок в войске, возвращались в родную деревню римскими гражданами и землевладельцами. Правда, взгляд их на отечественных богов часто изменялся. Они видели в них уже не сравнительно слабых духов со строго ограниченной пределами маленькой территории властью, а могучих подателей всяческих благ предков и хранителей целых больших народов и даже всего человечества. В том же направлении эволюционировало отношение к богам и в других районах, где община была еще сравнительно живуча, но все же находилась в стадии более или менее интенсивного разложения. Переселяясь в города, уезжая по делам в другие страны, поступая в армию и оказываясь вдали от родины, бывший член общины еще сохранял привязанность к ее богам, которых из поколения в поколение чтили его -предки. На чужбине он искал земляков, с которыми мог бы совместно почтить этих богов, соорудить им алтарь или маленькое святилище. Даже проживая в Риме и служа в римской гвардии (в частях equites singulares, преторианских когортах), уроженцы западных провинций приносили дары -своим богам, одним или совместно -с римскими". Но утратив непосредственный контакт с родичами или односельчанами, переселенец воспринимает их богов как равных по силе и значению богам римским, видит в них силы не локальные, а мировые и вместе с тем склонен избирать из их числа своих личных, особо пекущихся о нем защитников. Такая же эволюция идет и в -самих провинциях. Из общины выделяются самостоятельные собственники, на ее территории -селятся пришельцы. Их не удовлетворяет безличная группа местных духов предков и мест. Они индивидуализируют их или прибавляют к ним бога-эпо- нима племени, пага, поселения. Если таковой существовал уже раньше, они- могут отожествить его с каким-либо 214 215 римским богом, который будет почитаться со всем коллективом общинных богов, или вытеснит их, или, наконец, так же как они, обратится в абстрактное божество, лишенное локального эпитета, и одновременно в гения дома, семьи, индивида. Если всякие следы общинного устройства исчезали, затухал и культ родо-племенных и сельских богов. Их заменяли туземные или римские боги, уже ничем не связанные с какой-либо социальной группой, естественно сложившейся в условиях развития и разложения первобытно-общинного строя. Все возникавшие определявшиеся конкретными условиями варианты, конечно, невозможно ни проследить на основании имеющегося материала, ни даже предусмотреть. Однако, по-видимому, все же можно считать, что преобладание в том или ином районе того или иного типа культов может служить лишним и, возможно, довольно' точным показателем степени разложения и характера общинных отношений. Но устойчивость или даже значительные пережитки их, несомненно, должны были определять собой не только религиозные верования, но и все мировоззрение сельского населения, отличное от мировоззрения классов и групп чисто рабовладельческого общества. Как и всякая идеология, порождаемая общинными отношениями, она должна была отличаться коллективизмом и соответственно чуждой индивидуализму этикой, ставящей общую пользу в любом смысле выше личной, суждение коллектива — выше личного суждения. Хотя, как мы пытались показать в предыдущем изложении, в условиях даже и высокоразвитого рабовладения рабам и свободным трудящимся был чужд ярко выраженный индивидуализм высших классов; надо думать, что крестьяне-общинники были еще более их склонны к коллективизму. Даже при значительном расслоении в общине, особенно в общине кровнородственной, долго сохраняется представление о единстве интересов и принципиальном равенстве ее сочленов, равно повинующихся главе рода или клана, который в свою очередь обязан их защищать и покровительствовать им. Недаром во всех галльских восстаниях I в. вождями всегда были местные аристократы, которые пользовались уважением за свою принадлежность к потомству бывших царей или принцепсов. В известной мере это ослабляло классовую борьбу крестьян; так, например, в первый период движения багаудов крестьяне Аквитании к ним не присоединились, и аристократия тех областей, где бага- уды были сильны, бежала в Аквитанию. Отчасти пассивность аквитанских крестьян, возможно, была вызвана именно прочностью родовых связей землевладельцев и крестьян, смотревших на первых как на своих естественных старейшин. Но, с другой стороны, когда земледельцы подымались на борьбу, то действовали гораздо сплоченнее и организованнее, чем рабы. И реальные условия, и идеология, сложившаяся в условиях господства или значительных пережитков общинных отношений, способствовали большей сплоченности крестьян, большей способности их к совместным действиям, совместной защите своих интересов. И возможно, что чем дальше они по своему положению, закабаляемые и обращаемые в колонов, отдалялись от положения свободных и независимых общинников, тем более они держались за своих богов, персонифицировавших для них более счастливое прошлое. В этом смысле показателен известный эпизод с Ма- рикком, переданный Тацитом. Следует заметить, что, судя по сообщениям Тацита и других римских авторов о восстаниях в западных провинциях, религиозный элемент в них никакой роли не играл. Правда, современные исследователи иногда предполагают, что в подготовке восстания Верцингеторига довольно активно участвовали друиды. Друиды же, по сообщению Тацита, истолковывали пожар Капитолия как знамение неизбежной гибели Рима и победы галлов и германцев, вставших на сторону Цивилиса (Тас., Hist., IV, 54). Повстанцев ободряла и вдохновляла своими пророчествами знаменитая Веледа. Но никто из вождей восстаний никогда не призывал сражаться за отечественных богов, не ссылался на их явно выражению волю и, видимо, особенно не рассчитывал и на их помощь. Для провинциальной знати, так же как для граждан античных полисов, боги были лишь одним из атрибутов родины. Они, конечно, помогали тому городу или племени, которому обязаны были помогать, их следовало умилостивить и отблагодарить, но не они толкали своих почитателей на борьбу и подвиги, а совсем другие идеи и чувства. Иным было в этом смысле вое- стание Марикка. Тацит подчеркивает, что этот вышедший из «плебса бойев» человек посмел вступить в соперничество с римским оружием, ссылаясь на волю богов, и что и он сам, и его восьмитысячный отряд, действовавший в некоторых пагах эдуев, считали его не только освободителем галлов, но и богом, и что вера эта укрепилась в простом народе, когда звери не тронули пойманного и брошенного им на съедение Марикка (ib., II, 61). Чтобы понять это происшествие, скорее напоминающее эпизод из истории восточной, чем западной половины империи, надо предположить, что среди простого народа в Галлии, в тех ее районах, где жизнь крестьян была особенно тяжелой и особенно непохожей на жизнь сочленов свободных самостоятельных общин (а таково, несомненно, было существование бойев, находившихся под двойным гнетом эдуев и римлян), ходили легенды о боге или сыне бога, который придет и освободит порабощенный народ. Бог и освободитель должен был или мог явиться в человеческом образе и, вероятно, проявить себя как герой и непобедимый боец. Что он должен был сделать в случае победы, мы, к сожалению, не знаем. Скорее всего, если судить по аналогичным сказаниям других народов 10°, даровать освобожденным счастье и изобилие и вернуть их к прежним условиям жизни. Хотя краткое упоминание Тацитом восстания Марикка составляет единственное свидетельство о тех чаяниях, которые земледельцы западных провинций связывали со своими богами, закономерно предположить, что бойи не были в этом случае исключением. Вероятно, и в других местах надеялись, что бог, наиболее близкий крестьянину, родоначальник его племени или хранитель его села, рано или поздно возглавит борьбу угнетенных против угнетателей и восстановит справедливость для своих потомков и почитателей216 217. И надо думать, что по мере того как община становилась все менее реальной силой, теряя свободу, а местная знать все более сближалась с римской и все глубже становился раскол между нею и ее рядовыми соплеменниками, последние тем более привязывались к своим богам, воплощавшим их идеалы. Этих богов провинциальные крестьяне защищали во время христианизации; им же они остались верны, переименовав их в христианских святых, также обычно тесно связанных с определенным селом или округой и готовых прийти на помощь простому человеку. Активная борьба высших классов против крестьянских богов началась только с превращением христианства в государственную религию. Но некоторые данные позволяют думать, что и до этого события обострившиеся социальные противоречия оказали свое влияние и на идеологию различных слоев провинциального населения.