Насколько мы можем судить по эпиграфическим памятникам, мораль рабов, отпущенников и свободной бедноты в городах западных провинций не отличалась от идеологии тех же слоев Италии. В эпитафиях покойным ставятся в заслугу те же добродетели и тексты их проникнуты тем же мироощущением.
Приведем несколько примеров. Отпущенница Фирма, жена Эпафродита из Марцены в Бетике, не только была исполнена супружеских добродетелей и благочестия, но своей готовностью услужить (sedulitate) она и внешне и внутренно умиротворяла своих соотпущенников и добилась того, что и старшие, и младшие смотрели на нее как на кровную родственницу, будь то те, кто следовали вместе с ней за господином, или те, кого закон рабства с ним разлучил. Пусть же, заканчивается надпись, те, кто приводят в движение звезды (т. е. боги), будут благосклонны к ней ради этих заслуг и навсегда сохранят ее возле себя (CIL, II, 1399). Кандидий Бенигн из корпорации арелатских плотников, который превосходил всех в своем ремесле и был общепризнанным учителем плотничьего искусства, отличался также и как приятный сотрапезник, умевший угостить друзей (CIL, XII, 722). Дружбе посвящена и другая надпись из Арелаты, автор которой себя не назвал, но, судя по многочисленным ошибкам в языке, принадлежал к людям, не получившим образования. Он пишет, что пока человек здопов и имеет средства, он насчитывает много друзей, но судьба меняется, и один брат оказывается в Риме, а другой на чужбине взывает о помощи; если до этого ты не знал друзей, то в несчастье распознаешь людей так, как не смог бы сделать это в счастье; в конце жизни выясняется, кто был настоящим другом,— истинный друг лишь тот, кто оказывал благодеяния и отсутствующему (CIL, XII, 955). Друзья. Фуска, принадлежавшего к партии венетов и погребенного в Тарраконе, писали, что он заслужил похвалу своей жизнью: он состязался со многими, но, будучи бедняком, никого не боялся. Сильный духом, он отвечал на вражду молчанием; ищи такого человека, кем бы ты ни был, советуют прохожему авторы эпитафии (CIL, II, 4315). Жена раба или отпущенника Урса из Салоны, оплакивая его преждевременную смерть, утешалась лишь мыслью, что таков общий удел и парки никого не щадят; но все же заслуги, благодеяния, труд и честность могут помочь: они делают отпущенника любезным для господ, они всегда защитят человека и приобщат его к блаженным (CIL, III, 9623). Фортунату из Нароны была уже обещана свобода, но в его судьбу вмешался Дит и его надежду погубил в Иллирике рок; однако, так как он жил скромно, он просит манов сделать ему землю легкой (CIL, III, 1854). Автор эпитафии, найденной в районе Филипп, возможно, владелец покойного юноши, не стыдится проливать слезы по случаю его смерти, хотя он и уверен, что тот теперь пребывает в Элизии, ибо так угодно богам, чтобы вечно жил образ того, кто заслужил это перед верховным божеством (qui bene de supero numine sit meritus): покойному же за его целомудренную жизнь обещает такую награду некогда заповеданное богом простосердечие; теперь он в цветущих лугах с сатирами и отмеченными Бромием мистами или с хорами наяд (CIL, III, 686). Автор эпитафии, несомненно,— почитатель Диониса, одного из самых популярных богов фракийских областей, которого он называет верховным божеством и в мистерии которого, вероятно, был посвящен, так же как и покойный. По-видимому, представление об особом значении такой добродетели, как простосердечие (simpli- citas), проникло и в этот культ, казалось бы, мало связанный с подобного рода «христианскими» добродетелями. Как мы видим, в приведенной надписи сам Дионис выступает проповедником простосердечия и за исполнение его заветов покойного ожидает загробная награда — вечное блаженство в кругу божественных сочленов дионисийского фи аса. Примеры эти, которые можно было бы умножить, подтверждают, что среди рабов и городского плебса западных провинций был популярен тот же комплекс идей, который мы пытались охарактеризовать выше: высокое уважение к дружбе и обязанностям друга, к жизни трудовой и бедной, кротости, простодушию, доброте. Смысл, во всяком случае иногда вкладывавшийся в эти добродетели, несколько приоткрывается в эпитафии, составленной самому себе еще при жизни отпущенником Офиллием Аримнестом из Нарбоны (CIL, XII, 5026): того, кого родила варварская земля, пишет он, обычай несправедливо предал в рабство, дабы оно сломило его свободный дух (ingenium ut flecteret). Насколько мог, он возвеличил имя, полученное им от отца, и приобрел за установленную цену то (т. е. свободу), чего не хотел выпрашивать. Он победил господина исполнением своих обязанностей (officiis) и не чувствовал ударов; он не получал наград; привязанности (pignora) имел, какие мог. Знай путник, что и тебе готово место успокоения, ибо это прибежище (т. е. могила) всегда открыто для народа. Стихотворение это, очевидно, написано человеком, который не мирился ни со своим положением раба, ни с положением, в котором находился простой народ, поскольку, говоря о гробнице как о таком убежище, которое всегда открыто для народа, он явно подразумевал, что все другие пути для простого человека закрыты. Но став рабом, он задался целью не бороться с существующим положением дел вообще, а сохранить свой свободный дух, не дать ему согнуться в рабстве и не опозорить свой род. Он не желал получать награды и подачки от господина и предпочел усиленно трудиться, дабы не терпеть унизительного наказания и выкупиться на свободу, не прибегая к унизительным просьбам и угодливости. Здесь особенно ярко проявляется то стремление к сохранению личной, духовной независимости в любом положении, о котором уже говорилось выше и которое способствовало развитию добродетелей, в какой-то мере такую независимость обеспечивавших, т. е. дававших человеку иллюзию жизни вне соприкосновения со злом и несправедливостями окружающего мира. Как раз эпитафия1 Офиллия Аримнеста показывает, что подобная идеология вовсе не предполагала примирения с пороками существующего общества и его отдельных сочленов, всепрощения, обусловленного слабоволием или равнодушием. Она была также формой борьбы, но формой: своеобразной, обусловленной всем комплексом отношений последнего этапа существования рабовладельческого способа производства. Еще не дойдя до отрицания' рабства как такового, рабы и те свободные, которые страдали от системы эксплуатации, порожденной господством рабовладельческих отношений, восставали против, духовного порабощения, против присущего господствующим классам представления о моральной неполноценности человека, занятого физическим трудом, будь то раб,, или свободный. Приобретавшие в их среде популярность добродетели отнюдь не свидетельствовали о смирении добровольно унижавших себя и окончательно покорившихся неизбежному людей. Напротив, исповедуя их,, «маленький человек» чувствовал, что он не только равен своему господину или патрону, но даже превосходит его с точки зрения этической. Патрон или господин богат, а следовательно, «или злодей, или наследник злодея»; он дает волю своим дурным страстям — гневливости, себялюбию, скупости, тщеславию, он заискивает перед вышестоящими и постоянно боится потерять свое положение и свое богатство. Любой неблагоприятный поворот судьбы может превратить его в жалкое ничтожество, так как сам по себе он не имеет никаких качеств, украшающих человека. Напротив, его раб, отпущенник, клиент, трудолюбивый, великодушный к друзьям и врагам, добрый, стойкий в несчастьях, простосердечный, честный, не стремящийся ни к богатству, ни к почестям, спокойно встречающий несправедливость и гонения, которые не могут унизить и сломить его, исполнен истинного достоинства, приближающего человека к миру героев и богов. Если не применять к истории древности критерии, заимствованные из истории классовой борьбы других формаций, когда уровень сознательности и степень организованности эксплуатируемых классов были неизмеримо выше, мы не можем не признать, что развитие подобной идеологии в среде рабов и свободной бедноты, не только Италии, но и провинциальных городов, было- заметным прогрессом и содержало в себе определенные революционные элементы. Рабы римской империи не были тем классом, который мог осуществить победоносную революцию и создать новое общество. Но идеологическое освобождение рабов и близких им категорий трудящихся было важным шагом по пути к гибели старого и формированию нового строя. Двойственное положение этих слоев как классов эксплуатируемых и вместе с тем классов, уходящих в прошлое, по-видимому, и определило их противоречивую роль в указанном процессе — их сравнительную пассивность в реальной борьбе против существующего общественного устройства и, с другой стороны, активный протест в области идеологической, протест, нашедший свое завершение в формировании тех элементов христианства, которые не только обусловили его роль как идеологической базы более прогрессивной феодальной формации, но и в течение многих последующих столетий стали арсеналом идеологического оружия многообразных «ересей» и сект, восстававших против новых форм угнетения и эксплуатации. То, что подобные формы идеологической борьбы были порождены развитием и кризисом рабовладельческого способа производства, подтверждается появлением сходных памятников не только в Италии, но и в городах западных провинций. Рабство, развиваясь, принимало повсюду более или менее сходный характер и порождало одинаковые институты — виллу как экономическую единицу, фамилию как социальную ячейку, город как основу политической организации. Сходна была и политика, проводившаяся классом рабовладельцев, и естественно, что в аналогичных чертах проявлялась и оппозиция против этой политики. Однако если в области морали мы можем с известной долей уверенности считать, что рабы и городская свободная беднота западных провинций стояли на тех же пози циях, на которых стояли эти классы в Италии, то в области религиозных верований здесь не удается проследить такого же более или менее четкого расслоения. Фити в работе, посвященной культу Геракла у эрависков, приходит к выводу, что в Паннонии в этом культе не могут быть выявлены те элементы классовых противоречий, которые проявлялись в отношении к Гераклу у различных классов Италии К По-видимому, это наблюдение приложимо не только к культу Геракла в Паннонии, но и к культу других римских богов во всех западных провинциях. Здесь мы не можем указать тех из них, которым оказывали -бы исключительное предпочтение рабы, отпущенники и городской плебс. Даже Сильван в провинциях, несмотря на то, что в большинстве из них его культ имел более или менее значительное распространение, теряет свой характер бога низших классов, каковой он несомненно имел в Италии. Независимо от того, оставался ли он италийским Сильва-ном, или сливался с туземными, сходными по характеру богами, он в тех провинциях, где его культ был достаточно известен, пользовался почитанием лиц, принадлежавших к разным слоям общества. По-видимому, здесь на первый план выступает его функция хранителя имения, и всякий земельный собственник считал нужным почитать Сильвана своего владения, не связывая -с ним никаких иных представлений, обусловленных интересами, отличными от интересов землевладельца и домовладельца. Однако если мы не можем здесь проследить классового расслоения в среде почитателей римских богов, то нельзя оставлять без внимания другой любопытный феномен, а именно весьма слабое участие провинциальных рабов и отпущенников в туземных культах и их преимущественную приверженность к культу богов римских или во всяком случае сильно романизованных. Если даже оставить в стороне надписи императорских отпущенников и рабов, занятых в администрации, и посвящения, исполненные отпущенниками, отправлявшими должность севи- ров-августалов, поскольку и те и другие руководствовались не личными вкусами, а -соображениями, диктуемыми 109 их официальным положением, то все же имеющиеся для этого данные будут достаточно красноречивы.
Так, в Испании частные рабы и отпущенники посвящали надписи Юпитеру (CIL, II 435, 752; А. ё„ 1950, № 210—212 и др.), Фортуне (CIL, II, 2773), нимфам (ib., 3029), Гераклу (ib., 727), Тутеле (ib., 3031), Марсу (ib., 3061), причем характерно, что последнее посвящение сделано рабом, принадлежавшим к племени кантабров, Диане (ib., 3091), Серапису (ib., 3731), ларам и гениям имений и господ (ib., 1980, 3525—3527. 4082), Сильвану и Сильвану Пантею (ib., 4089 А. ё.. 1915, № 9), Юпитеру Пантею (CIL, II, 2008) и просто Пантею (ib., 3030) и другим и только одна надпись раба Саллии Руфины Бланда посвящена наиболее популярному туземному испанскому богу Эндовеллику (CIL, II, 130). В Нарбонской Галлии преобладают посвящения рабов и отпущенников гениям и Юнонам господ (CIL, XII, 619, 3050—3056, 3063—3066, 4317); известны их посвящения Доброй Богине (CIL, XII, 654), Сильвану (ib., 1025, 1834; А. ё., 1954, № 194), Юпитеру (CIL, XII, 1563 и др.), Копии (ib. 1023), Аполлону (ib.. 2318), гению Не- мауса в соединении с истопником Урнией, ларами и Минервой (ib., 3077) и др. Из местных богов имеется несколько посвящений богиням-матерям от отпущенников (ib., 1303, 1306, 1308, 1309), матерям с эпитетом Nemeta- les (ib., 2221) и посвящение Юпитеру Багинату, сделанное рабом (ib.. 2383). В районе Нарбона трое отпущенников, занимавших вместе с одним свободным должность магистров пага, ведали святилищем бога источника Ларрасона (ib., 5370). Особо следует отметить три лосвяещния отпущенников богине Ибоите (ib., 637—639). Двое из дедикантов носили имя Помпеев, и, видимо, принадлежали к членам семьи богатых аквитанских землевладельцев Помпеев. Рабы и отпущенники этой семьи, проживавшие в Аквитании, также посвящали памятники туземным богам. Возможно, что в силу каких-либо особых причин Помпеи сохраняли верность местным верованиям, которую считали нужным проявлять и зависящие от них члены их фамилий. Принадлежавший тем же господам и отпущенный на волю Помпей Гила поднес серебряную статую весом в 12 фунтов Гераклу с местным эпитетом Ilunnus Andosus (CIL, XII, 4316). В Аквитании, где туземные культы были очень сильны, тем не менеё рабы и отпущенники посвящали надписи Минерве (CIL, XIII, 177), Меркурию (ib., 244, 1192), Тутеле (ib., 583), Юпитеру (ib., 37, 66, 310, 377; А. ё., 1888, № 143), Гераклу (CIL, XIII, 152). Среди дедикантов имеются также рабы и отпущенники Помпеев, но некоторые другие члены этой фамилии почитали местных богов: Идиатта (CIL, XIII, 65) и Марса Лехеренна (ib., 108). Можно указать также посвящения от раба, исполнившего обет за товарищей по рабству, богу одноименной горы Гар- ру (CIL, XIII, 49) и посвящение того же раба богу Алгаиссу (ib., 72), обет, данный рабом богине Лахе во здравие господ (ib., 144), посвященная от раба Марсу Лельхунну (ib., 422) и богу Эрриапу от Прима, принадлежавшего Бедону (А. ё., 1949, № 127), т. е. местному уроженцу, который не был римским гражданином и даже не попытался романизовать свое имя, и, наконец, посвящения от отпущенников Меркурию Визуцию (CIL, XIII, 577) и богу Этносу совместно с цезарем Германи- ком (ib., 1189). В Лугдунской Галлии и Верхней Германии известны фамильные коллегии, приносившие дары ларам (CIL, XIII, 1747, 5173), посвящения от рабов и отпущенников Юпитеру — одному или с другими римскими богами (CIL, XIII, 5476, 5194), Меркурию (А. ё, 1923, № 22), Меркурию и Майе (CIL, XIII, 1769), Сильвану (ib., 6087), гению господина (А. ё., 1955, № 118), нимфам (А. ё., 1951, № 80), квадривиям (CIL, XIII, 6343), Вулкану и Марсу (А. ё., 1957, № 7) и др. В посвящениях местным богам рабы и отпущенники обычно участвовали в качестве членов каких-либо коллективов. Так, четверо детей некоего Икара и его отпущенник принесли дар «Suleis suis qui curam vestram agunt Idennicis» (CIL, XIII, 5027); отпущенник Ферокс осуществил посвящение богине Парии от имени regio Arurensis (ib., 5161); отпущенник Евтих соорудил часовню и алтарь матерям за дом Седиев (ib., 1759); раб- актор примипилария XXII легиона, в его честь, совместно с жителями канаб, посвятил надпись Юпитеру, гению места и богу Суцелу (ib., 6730); некий отпущенник в память своего умершего патрона построил и подарил пату просцений, посвященный гению пага и богу Кретону (А. ё., 1929, № 174). Из памятников индивидуального благочестия можно назвать посвящение богу Сегомону от отпущенника (CIL, XIII, 2846), посвящение Эпоне, гению места и dis Maioribus от отпущенника Саттония, патрон которого не был римским гражданином (ib., 5622), и приношения рекам Секване (А. ё., 1907, № 15) и Матроне (CIL, XIII, 5674) от одною раба и одного отпущенника. Для Бельгики и Нижней Германии соответственные данные очень скудны, иднако и здесь мы встречаем посвящения от рабов и отпущенников Юпитеру (CIL, XIII, 4302; Riese, RG 2586), Диане (А. ё., 1929, № 55; 1939, № 22), Матери -богов и божествам места (А. ё., 1933, № 113). Туземным же богам, чрезвычайно здесь популярным, мы находим лишь два посвящения от отпущенников: богиням Textumeis (CIL, XIII, 7849) и Matribus Suebis Euthun- gabiis (ib., 8225). Несколько большее число надписей отпущенников в честь туземных богов найдено в Британии. Это обеты богине Суль во здравие патронов (CIL, VII, 40, 41), посвящения Марсу Тевтату (ib., 84), Меркурию Анде- скоку (ib., 87), богу Белатукадру (ib., 294, 318). Из римских богов известно посвящение Сильвану Пантею от отпущенника трибуна Руфина (ib., 1038). Данные эти также весьма скудны, так как рабы и отпущенники вообще крайне редко встречаются в эпиграфике Британии. Весьма пестр состав богов, в культе которых принимали участие рабы дунайских провинций. Здесь рабы чаще, чем в других областях империи, участвовали в культовых объединениях наряду со свободными. Так, в районе Филипп раб входил в состоявший в основном из фракийцев фиас Либера Тасибастенского (CIL, III, 703—704), а в Дакии — в фиас азианов (ib., 870). В происходящем из Саварии списке пяти курий, посвятивших алтарь божественным силам (Numinibus), наряду со свободными значатся рабы города и частных лиц (ib., 4150). В Далмации три рабыни были министрами Венеры (ib., 1963), весьма популярной там среди простого народа; рабы входили в группу лиц, посвятивших алтарь Гераклу и Эпоне за благополучие Антонина Пия (ib., 4784; ср. ib., 4785), и в другой список Людей, перечисленных в посвятительной надписи Юпй- теру (ib., 5191). Рабы состояли также в коллегии почитателей Меркурия (ib., 5196) и в коллегии Геракла и Дианы (ib., 5657)). Возможно, такое активное участие рабов в культовых коллегиях наряду со свободными объясняется отчасти меньшим развитием рабства в этих районах, а отчасти, если иметь в виду Далмацию, тем, что в ее издавна колонизованных римлянами городах оказалась более живучей, чем в самой Италии, традиция последних веков республики, требовавшая, как мы пытались показать, привлечения рабов и отпущенников к участию в религиозной жизни и соответственных организациях граждан. Индивидуальные надписи рабов и отпущенников дунайских провинций посвящены Силь- вану (CIL, III, 863, 7637, 4426, 13370, 14678; А. ё„ 1912, № 43; 1933, № 20; 1938, № 168), Сильвану, Диане и Меркурию (А. ё., 1933, № 73), Диане, Либеру — одному или вместе с Либерой (CIL, III. 143565а, 1784, 1786, 1787), Юпитеру, (CIL, III, 14354 21, 4752; А. ё., 1929, № 36), Юпитеру, Юноне, Дракону, Драцене и Александру — очевидно, знаменитому пророку из Абунотиха (CIL, III, 8238), Гераклу (ib., 1029), Поллуксу (ib., 4120), Туту- ле и гению места (ib., 4445), Нептуну (ib., 14354 22), Фонту (ib., 15184 24), Меркурию (ib., 1793, 5310), ларам (ib., 1950), гению господина (А. ё., 1921, № 6), нимфам (CIL, III, 1957), Янусу (А. ё., 1948, № 235), Немезиде (CIL, III, 1304), Изиде (ib., 4235). Из туземных богов иожно назвать Бендиду (CIL, III, 14406 е), Латру, которой посвятила надпись отпущенница, носившая местное имя (CIL, III, 2858), Ику (ib., 3031), Аполлона Тадена (ib., 13585), Белестис (ib., 4773), Норейю (ib., 4808), Ад- салюту (ib., 5136), Анзаитику (А. ё., 1938, № 31), посвящение от раба deabus Virginis, под которыми, возможно, подразумевались местные богини, близкие нимфам или матерям (А. ё., 1934, №210), и, наконец, три посвящения от рабов фракийскому всаднику (CIL, III, 12419, 12463; «Археол. известия на народния музей», 1907, кн. I, стр. 146), который дважды назван просто героем и один раз фигурирует под именем Deus Dobratus. По мнению Тодорова, одна из коллегий почитателей Героя в Истрии состояла целиком из рабов, так как ее сочлейы носили одно имя110, но вряд ли этот признак можно считать достаточно убедительным аргументом, поскольку в провинциальных, и в частности в приду- найских, надписях одним именем иногда называют себя и свободные, но не имевшие римского гражданства люди. Однако, как бы там ни было, в процентном отношении посвящения рабов местным богам все же остаются крайне незначительными, если принять во внимание, что одному только фракийскому всаднику имеется около двухсот посвящений, содержащих указания о статусе дедиканта111. Особенно бросается в глаза отсутствие посвящений рабов и отпущенников в больших святилищах, где ex voto насчитываются десятками и сотнями, как, например, в святилищах нимф 112, Зевса и Геры113, Асклепия114, иод именами которых почитались местные божества. Приведенные нами данные из различных провинций показывают, что рабы и отпущенники в основном придерживались римских культов. Там, где рабство достигало высокого развития, это были те же культы, которые и в Италии считались среди рабовладельцев наиболее подходящими для рабов,—культы гения господина или патрона, гениев места, ларов. Кроме того, рабы посвящали надписи и другим римским богам, не отдавая кому-либо из них явного предпочтения. К местным божествам они обращались редко. При этом они или призывали их в их наиболее романизованном аспекте, как, например, богинь-матерей, без характерных для них локальных эпитетов; или обращались к богам, имевшим официальный культ и настолько уважаемым и известным, что почитать их признавали своим долгом и прибывавшие в провинцию римляне, даже выс ших классов, как, например, богини Суль и Норея или бог Белен; или к божествам гор или рек, как Гарр, Матрона, Секваеа, 'поскольку горы и реки считались священными всеми обитателями империи и отказать им в культе мог только отъявленный святотатец. К туземным в полном смысле божествам рабы и отпущенники, как правило, обращались лишь в тех случаях, когда они почему-либо оказывались связанными с каким-либо коллективом местных уроженцев — пагом, селом и т. п., поклонявшимся этим богам, или если они принадлежали к фамилии романизованного или неро- манизованного владельца, хранившего верность отечественным верованиям. Сами они, хотя не исключена возможность, что многие из них родились и выросли в провинции, к ее культам особой приверженности не питали. По всей видимости, факт этот позволяет думать, что между идеологией рабов, отпущенников и городских низов западных провинций и идеологией сельского населения, которое держалось своих старых богов, было значительное различие, скорее всего, связанное не столько с разницей в этнической принадлежности, сколько с разницей во всем укладе жизни тех и других. Проникновение и развитие рабства трансформировало не только сферу экономических, социальных и политических отношений, но и идеологию как рабовладельцев, так и рабов. Там, где большинство населения оставалось крестьянским, и те и другие оказывались в известной мере чужеродным телом.