Функционирование государственного аппарата

Если в Советской России структура и функции Совнаркома унаследовали в целом дореволюционную схему, что обеспечивало определенную структурную преемственность при полном разрыве старого госаппарата в части социально-классового содержания его политики и персонального состава46, то и в Восточной Европе наблюдалась, по существу, та же картина. Очевидно при этом, что многократно закрепленная в историографии мифологема о якобы имевшем место у нас «сломе» (в соответствии с марксистско-ленинским учением) старого государственного аппарата не выдерживает критики. Тем более не было такого явления в странах региона, где и сама задача «слома» старой государственной машины не ставилась. Но вместе с тем. по советскому подобию там были сформированы и такие органы, которые не имели никаких предшественников в прежней системе государственного управления. Ведали они вопросами экономического планирования, отражая в условиях конца 40-х годов ставшую или становившуюся реальностью монополию государства на собственность. Этими органами являлись: экономический совет и плановая комиссия, а с августа 1946

г. государственная плановая комиссия в Албании, государственная плановая комиссия в Болгарии, главный экономический совет в Венгрии, главная комиссия планирования в Польше, государственный плановый комитет в Румынии, плановая комиссия в Чехословакии. Руководимые коммунистами, эти учреждения фактически являлись органами власти компартий, обладавшими, по существу, регулирующими властно-управленческими полномочиями в отношении всех экономических учреждений, включая министерства.

В Восточной Европе в 50-е годы определились в качестве общей тенденции развития рост влияния органов государственного управления как важных узлов государственного механизма на различные стороны жизни общества, а также усиление их законодательных функций. Это явление ложилось в русло обозначенного выше принципа «соединения властей».

Последнее означало присвоение ими изначально не свойственных им функций. Заметим, что практика «узурпации» правительством законодательной функции парламента в работах советских правоведов объявлялась порочной и подвергалась резкой критике, поскольку относилась ими к буржуазному государству47. Аналогичных явлений в социалистических странах, прежде всего у себя дома, советская сторона предпочитала не замечать. А между тем масштабы издания различных правовых актов органами государственного управления принимали кое-где лавинообразный характер. По данным польских исследователей, например, лишь в 1955 г. было издано около 20 тыс. ведомственных актов и 1 200 решений Совета министров. Среди последних превалировали документы, регулировавшие деятельность центральных органов государственной администрации, что свидетельствовало как о стихийности в развитии структуры и организации этих «этажей» аппарата, так, вероятно, не в последнюю очередь, и о борьбе различных бюро- критических групп за «сферы влияния». Многократные и слабо мотивированные изменения структуры и состава госаппарата нередко осуществлялись под влиянием советской практики.

В Польше в 1949 г. вместо одного министерства промышленности и торговли было создано сперва шесть административно-хозяйственных министерств, а потом, в 1952 г. — еще четыре48. Далеко не всегда на подобное деление влияли и их обусловливали объективные процессы, развивавшиеся в экономике, например, ускоренная индустриализация, пришедшаяся в Польше на эти годы. В Болгарии, где также имело место резкое увеличение числа министерств, руководство страны, например, констатировало, что нередко реорганизация госаппарата увязывалась с личными интересами представителей администрации, их управленческими амбициями49.

Шел численный рост министерств и в Албании. 29 июня 1950 г. Э.Ходжа проинформировал посланника СССР Д.С.Чувахи- на о том, что утверждено предложение Политбюро о создании ряда министерств и назначении новых министров. Албанское руководство, однако, в отличие от советского образца, решило не создавать министерство культуры. Причина: не формировать промежуточного звена между существовавшими культурно-просветительными учреждениями страны и ЦК АПТ, поскольку все эти учреждения работали под непосредственным руководством агитпропа ЦК и согласовывали с ним всю свою деятельность. Ходжа подчеркнул, что министерство не будет в состоянии решать вопросы без ЦК и неизбежно станет посредником50. На заседании Народного собрания 4 июля 1950 г. депутатам было представлено новое правительство «для получения доверия». Иными словами, парламентарии были поставлены перед фактом, и их участие в формировании кабинета практически равнялось нулю. В состав правительства, помимо Ходжи, совмещавшего посты премьер-министра, министра иностранных дел и министра национальной обороны, вошли еще 20 человек. Обращает на себя внимание большое для масштабов Албании число заместителей премьера: их было пять — М.Шеху, являвшийся одновременно и министром внутренних дел, а также Т.Якова, Х.Капо, С.Колека, С.Пано. Особо было отмечено, что промышленное развитие Албании привело к появлению в структуре кабинета двух самостоятельно существовавших министерств — промышленности (Р.Марко) и шахт (З.Хамити). .

Прошло чуть более полугода, и уже на IX пленуме ЦК АПТ (февраль 1951 г.) в докладе Э.Ходжи прозвучала критика работы правительства и некоторых министерств. Совет министров, как констатировал Ходжа, плохо знал многие вопросы, относившиеся к его компетенции, слабо контролировал министерства и местные государственные органы. В докладе подчеркивалось, что несколько изменило ситуацию в лучшую сторону создание президиума правительства — рабочего органа, способного отчасти компенсировать эти недостатки. Особое внимание Ходжа уделил руководству органов юстиции и Генеральной прокуратуры, чей «оппортунизм» проявился при вынесении излишне мягких приговоров. Поскольку, как подчеркнул Ходжа, в корне всех ошибок лежал низкий идеологический уровень партийцев, начиная с членов ЦК, как панацея от всех бед была сформулирована задача овладевать учением Маркса—Энгельса—Ленина—Сталина51.

К интересным выводам подводит рассмотрение деятельности Совета министров «изнутри».

В Чехословакии, например, после февраля 1948 г. кабинет министров был реорганизован, как подчеркивалось, в духе следования идеям «возрожденного Национального фронта». Правительству был придан коалиционный вид: в его состав включены национальные социалисты А.Нейман и Э.Шлехта и лидовцы (члены народной партии) А.Петр и Й.Плойгар. Как отмечал один из представителей чехословацкой политической эмиграции П.Корбель, эти функционеры, находясь в оппозиции к руководствам своих партий, «были готовы сотрудничать хоть с самим дьяволом»52. Однако, на наш взгляд, столь резкая оценка грешит односторонностью: вряд ли следует полностью исключить надежды новых министров на возможность лояльного сотрудничества в рамках коалиции. Примечательно, что их тут же «подперли» советниками,, секретарями и позднее заместителями из числа коммунистов, которые, в конечном счете, и определяли правительственную линию.

После гибели в марте 1948 г. министра иностранных дел Я.Масарика число членов кабинета составило 23 человека, в том числе 16 коммунистов. В дальнейшем численный состав правительства менялся незначительно, удерживаясь на уровне 22—23 человек, свидетельствуя о том, что руководство КПЧ не стремилось к его расширению. Вместе с тем в 1949 г. появились такие новые центральные департаменты, как Государственный комитет по делам физкультуры и спорта (его возглавил министр информации коммунист В.Копецкий) и Государственный комитет по делам религий (руководитель — министр юстиции коммунист А.Чепичка). Создание этих ведомств отразило «злобу дня»: намерение подавить движение «Сокол» и нейтрализовать активность католической церкви.

Рокировки начала 1950 г. снова удержали число членов кабинета на уровне 22—23 человек, но число коммунистов в нем медленно, но верно увеличивалось. Однако это, как видно из документов, не.снимало с повестки дня вопрос о качестве кабинета, нередко приобретавший весьма неожиданный ракурс. Так, 10 апреля 1951 г. в беседе с советским послом МЛ.Силиным К.Гот- вальд, характеризуя состав правительства, условно разделил его на четыре группы: —

первая группа — те, кому он, Готвальд, «верит и доверяет» (Запотоцкий, Широкий, Сланский, Доланский, Копецкий, Неед- лы, Дюриш, Копржива, Климент); —

вторая группа — «молодые» (Чепичка, Грегор, Крайчирж, Йонаш). По-видимому, подход к ним был более мягким, с учетом перспективы постепенного «взросления» этих кадров; —

третью группу составляли бывшие социал-демократы, которых Готвальд считал «попутчиками» (Фирлингер, Янковцева, Ион29, Эрбан); —

и, наконец, четвертая группа вызывала у Готвальда весьма критическое отношение (Носек, Свобода, Петр, Нейман, Плой- гар). Их работу, в частности, Носека и Свободы, он не одобрял53.

Ко времени беседы А.Чепияка (зять К.Готвальда) возглавлял министерство национальной обороны. При встрече с М.А.Сили- ным в апреле 1950 г. заместитель министра иностранных дел Борек охарактеризовал Чепичку как «молодого, хорошего партийного организатора», который «безусловно, наведет порядок в министерстве обороны, хотя он и не военный специалист»54. В среде военных, однако, мнение о Чепичке было не столь однозначным; советский военный советник полковник В.Наумкин передал в Москву, что, по словам военного химика подполковника Билека, доверие в армии к Чепичке во многом объяснялось наличием вокруг него многочисленных военных советников, а сам Чепичка — карьерист55.

Понятно, что такого рода оценки всегда субъективны и требуют всесторонней проверки, тем более, что в данном случае Чепичка, юрист по образованию, был для военных «чужаком». Но как показатели отношений в «верхах» они, с нашей точки зрения, исключительно важны.

В этом плане следует отметить информацию, поступившую в Москву от генерального консула СССР в Братиславе Н.Г.Новико- ва в мае 1950 г. Основное ее содержание — характеристика отношений в правительстве, данная председателем Словацкого совета профсоюзов Ф.Зупкой. По оценке Зупки, Готвальд и Сланский якобы боялись большого авторитета Запотоцкого и поэтому отодвигали его на второй план. Особой натянутостью отличались отношения Сланского и Запотоцкого. Являясь «передатчиком точки зрения Готвальда», Сланский постоянно оказывал поддержку Широкому. Объяснение такой ненормальной обстановки заключалось якобы в том, что, по словам Зупки, Запотоцкий имел по каждому важному вопросу собственную точку зрения и поэтому был неудобной фигурой для Сланского56.

Развернутая характеристика некоторых министров-коммунис- тов была дана председателем правительства А.Запотоцким в беседе с послом Силиным 21 декабря 1950 г.

Так, руководитель Государственного планового управления Я.Доланский «больше всего молчит и даже часто спит на заседаниях и совещаниях... проводит заседания... с 8 утра до 3 часов ночи. На заседаниях, особенно во время прений, он просто спит. Больше того, выдает себя всегда храпом. Но удивительно.., что несмотря на то, что Доланский спит, ему удается как-то слышать все, что происходит на заседании, и к этому члены совета привыкли. По окончании же длительных прений Доланский просыпается и начинает формулировать результаты всех выступлений и выносит всегда удачные решения». Помимо «болезненной сонливости» Доланского, Запотоцкий отметил его крайнюю медлительность при подготовке тех или иных документов, но в целом высоко отозвался о Доланском как руководителе Госплана. Весьма положительно Запотоцкий охарактеризовал министра тяжелой промышленности Г.Климента: «...Много работает, очень заботится о промышленности и особенно о людях. ...Климент — чуткий, близко стоящий к рабочим человек. ...Сам вышел из рабочих, знает всю тяжесть капиталистического труда и поэтому значительно популярен среди рабочих». Отметив «чрезмерную скромность» Климента, Запотоцкий, и это показательно, заочно обвинил его в «ложном демократизме»: будучи министром, он «считает необходимым побывать на всех заводах, предприятиях и [в] мастерских, поговорить с рабочими, забывая, что у него существует министерство. ...У Климента этот недостаток остался от профсоюзной работы». Значительная критика прозвучала в адрес министра информации

В.Копецкого: «серьезные прорывы в работе», «в министерстве информации крайне неблагополучно», оценка работы кинопромышленности негативная и пр. Признавая огромные знания, легкость пера Копецкого, Запотоцкий тут же «уравновесил» эти позитивные черты следующим образом: Копецкий «чрезмерно слаб на сердце в том отношении, что не может отказать кому бы то ни было, кто к нему обратится с просьбой. ...Может раздать все государство, не заботясь о том, что из этого произойдет. ...Чрезмерно доверчив»57. Отметим, что схожую характеристику дал Копецкому в марте 1950 г. в беседе с советским дипломатом П.Г.Крекотенем чехословацкий писатель ЯДрда: слишком доверчивый и даже легкомысленный человек. «Этим пользуются враги»58.

Советские наблюдатели в стране стремились регулярно получать любого рода материал, характеризующий партийных, государственных и общественных деятелей Чехословакии. 22 сентября 1950 г. в присутствии посла М.А.Силина генеральный секретарь ЦК КПЧ Р.Сланский дал указание заведующему отделом кадров ЦК Б.Келлеру «снабжать [советское] посольство необходимой справочной информацией по вопросам о характеристиках и биографических данных деятелей Чехословакии». С советской стороны поддержание официальных контактов с Келлером было поручено сотруднику посольства П.П.Разыграеву. Сразу же было условлено, что Келлер передаст материалы о депутатах Национального собрания.

Видимо, в Москве данная информация вызвала известные колебания. На полях полученной записи беседы была сделана характерная помета, принадлежавшая заместителю министра иностранных дел А.ИЛаврентьеву: «Тов. Сытенко. Ваше мнение о правильности этого шага? Прошу докладную тов. Зорину В.А. — как условились. АЛаврентьев. 29/1Х»59. Ответный документ нам неизвестен, как неизвестны, впрочем, и случаи, когда советская сторона демонстрировала бы слабое «знакомство» с функционерами из высшего эшелона власти. Получаемая информация давала основу советской стороне не только для внимательного анализа состояния кадров и, как следствие, возможности влиять на них, но и для других действий.

Рост управленческого аппарата в Чехословакии был связан с разукрупнением и передачей части функций одних министерств другим. Этот процесс начался в декабре 1950 г. В национальной историографии он увязывается с намерением следовать советской модели, копируя при этом структуру исполнительных органов власти. Постановлением правительства № 159 министерство промышленности было расформировано, на его месте возникли два новых — министерство тяжелой промышленности и министерство легкой промышленности. Министерство продовольствия, получив новое название — министерство пищевой промышленности, передало часть своих функций министерству внутренней торговли.

Однако наиболее значительные изменения в составе правительства произошли по решению чрезвычайного пленума ЦК КПЧ 6 сентября 1951 г. Это был пленум, положивший начало оттеснению Сланского и реорганизации высших органов власти. Правительственные постановления № 73 и 74 от 7 сентября 1951 г. добавили 6 министерств к списку центральных органов: госконтроля, природных ресурсов и шахт, топлива и сырья, химической промышленности, общего машиностроения, лесов и стройматериалов. Их возглавили коммунисты, прежде руководившие национализированными секторами экономики. Теперь в правительстве было 30 человек, из которых 25 — члены КПЧ. В это время активно проводились разного рода персональные перемещения в составе кабинета, не без основания названные П.Корб.елем министерской «чехардой»60. Ее причины различны: и экономические (провал сельскохозяйственной политики, основанной на форсировании кооперирования деревни, привел, в частности, к смене министра — коммуниста КХДюриша), и политические (за арестом в ноябре 1951 г. Р.Сданского последовало перемещение ЯДоланско- го). В мае 1952 г. после образования министерства сельскохозяйственных заготовок (министр — коммунист Й.Кроснарж) число членов кабинета достигло 31; 26 из них были членами КПЧ.

Параллельно с продолжавшимся появлением новых министерств (например, в августе 1952 г. из министерства транспорта было выделено специализированное министерство железных дорог) имела место и трансформация старых: министерство почт, например, уступило место новому министерству связи. Численный рост Совмина сопровождало и неуклонное увеличение представительства компартии: в конце 1952 г. из 32 членов кабинета 27 человек — коммунисты. Несмотря на то, что реструктуризация высших органов исполнительной власти осуществлялась по образцу

СССР, советская сторона считала, что государственный аппарат в Чехословакии громоздок и неоправданно раздут.

Документы между тем свидетельствуют, что чехословацкое руководство проводило изменения структуры и персональные перемещения, предварительно информируя советскую сторону. Известны, в частности, постоянные контакты секретаря ЦК КПЧ А.Но- вотного с сотрудником советского посольства П.Г.Крекотенем. Именно ему в декабре 1952 — январе 1953 г. Новотный сообщил о готовившейся по инициативе Готвальда реорганизации кабинета — создании президиума Совета министров, состоящего из премьера и его заместителей. Предстоявшее в связи с этим увеличение числа заместителей главы кабинета предполагалось достичь за счет назначения, на должность новых вице-премьеров членов политсекретариата ЦК КПЧ61.

Окончательно вопрос был решен на совместном заседании политсекретариата и президиума ЦК КПЧ 31 января 1953 г., где были распределены и участки работы. Это распределение выглядело следующим образом: —

Запотоцкий — непосредственное руководство министерством госконтроля, Государственной комиссией по заработной плате, Государственным управлением по социальному обеспечению и «хозяйством т. Волощука — Яхимовом»30; —

заместитель председателя Долане кий — Госплан, министерства металлургии, энергетики, топлива; —

заместитель председателя Новотный — министерства тяжелого машиностроения, общего машиностроения, строительной промышленности,' строительных материалов и легкой промышленности; —

заместитель председателя Угер — министерства земледелия, государственных хозяйств, заготовок, пищевой промышленности, леса и лесной промышленности; " —

заместитель председателя Широкий — министерства иностранных дел, внешней торговли, внутренней торговли, финансов, химической промышленности, Комитет по делам культурных связей с заграницей; —

заместитель председателя Фирлингер — министерства внутренних дел, здравоохранения, юстиции; —

заместитель председателя Копецкий — министерства школ и просвещения, высшей школы, рабочей силы, Главное управление кинематографии, Главное управление полиграфической промышленности, издательств и книготорговли, Радиокомитет, ЧТК (Чехословацкое телеграфное агентство); —

заместитель председателя Неедлы — Академия наук, Комитет по делам искусств; —

заместитель председателя Чепичка (он же министр национальной обороны) — Государственный комитет физкультуры и спорта, Государственный комитет гражданской обороны, Спецотдел по вопросам мобилизации; —

заместитель председателя Бацилек (он же министр национальной безопасности) — министерства железных дорог, транспорта, связи.

Президенту страны непосредственно подчинялись министерства национальной обороны и национальной безопасности. «По решению политсекретариата, — сообщил Новотный, — реорганизуется и оргсекретариат ЦК КПЧ, так, чтобы он соответствовал новой структуре президиума правительства и было бы обеспечено тесное сотрудничество секретарей ЦК КПЧ и отдельных членов президиума по линии руководимых ими министерств», Не обошел Новотный и вопроса о своем уходе из секретариата ЦК КПЧ на работу в правительство. «Новотный заметил, — записал Креко- тень, — что хотя, может быть, он ошибается, но, видимо, кому-то его методы работы, в частности, постановка вопросов о проверке и чистке кадров, не нравились. Видимо, — заметил Новотный, — я совал нос в те дела, которые некоторые члены политсекретариата считали своей вотчиной»62.

Таким образом, состояние кабинета министров уже в конце 1952 г. отразило хорошо продвинутый вперед процесс «советизации» правительственной машины. Логическим его завершением стала подготовка введения номенклатурного принципа формирования кадрового состава министерств. Однако, как сообщал старший советник МВД СССР при министерстве внутренних дел Чехословакии АД.Бесчастнов председателю КГБ СССР И,А.Серову в марте 1954 г., этот процесс имел в стране свои особенности. По информации Бесчастнова, проанализировавшего проект «Номенклатуры должностей в министерствах», «весь руководящий состав центральных учреждений, выдвинутый после 1948 г. из рабочего класса, будет постепенно заменен представителями старой буржуазной интеллигенции, ибо "Номенклатура" предусматривает назначение на руководящие посты лиц, имеющих обязательно, кроме высшего образования, стаж работы по соответствующему профилю от 8 до 15 лет. Проект "Номенклатуры" разработан без учета классовой, партийной принадлежности и деловых качеств лиц, назначаемых на руководящие должности, что не соответствует выдвижению на командные посты молодых специалистов из рабочего класса. Руководству МВД ЧСР, продолжал Бесчастнов, известно, что проект "Номенклатура" получил уже одобрение некоторых членов правительства. Представители старой буржуазной интеллигенции высказывают надежду, что скоро они будут работать без контроля со стороны рабочих-выдвиженцев. В то же время в МВД ЧСР поступают сообщения о недовольстве среди выдвиженцев и их намерении уйти снова на заводы»63.

Таким образом, обстановка в министерствах с введением номенклатурного принципа была чревата осложнениями, и опасения на этот счет отразила, правда, на свой лад, критическая позиция советских наблюдателей.

В Болгарии Совет министров в 1948 г. включал в себя 23 человека: председатель кабинета, 5 заместителей (трое из них непосредственно возглавляли министерства), министры, председатель Госплана, председатель Госконтроля, председатель Комитета по делам науки, искусства и культуры. По партийной принадлежности правительство состояло, главным образом, из коммунистов (17 человек). Кроме министерств и ведомств, при Совете министров существовали Комитет по делам физкультуры и спорта, Государственная штатная комиссия, Дирекция цен и Дирекция статистики. Для решения оперативных вопросов общегосударственного значения были созданы также три правительственных комитета: народной обороны и внешней политики (председатель — ГДимитров), хозяйственных и финансовых вопросов (Т.Костов), социальных и культурных вопросов (Г.Попов). Верховный надзор за точным соблюдением законов правительственными органами, должностными и гражданскими лицами осуществляла прокуратура НРБ. Перестройка устранила такие элементы старой административно-хозяйственной структуры, как счетные и хозяйственные палаты, товарные биржи и пр. Кроме того, при перестройке хозяйственного аппарата была, устранена многоступенчатость в министерствах и ведомствах, где прежде имелось 8 ступеней руководства: министр, главный секретарь, главный директор, директора, начальники отделов, отделений, служб и бюро. По новой структуре предусматривались 4 ступени управления: министр, заместители министра, начальники управлений (дирекций), отделов и аппарат исполнителей. Как подчеркивалось в одной из справок советского посольства, составленной вторым секретарем Ф.Коноваловым в марте 1949 г., «в организационную основу структуры всех министерств и ведомств ’ имеется стремление положить опыт Советского Союза»64. В частности, именно так строила свою работу Комиссия государственного контроля Болгарии. 24 ноября 1950 г. Политбюро ЦК БКП вынесло решение о перестройке ее работы. Она проводилась4 при непосредственном участии советского специалиста Орлова. С его помощью было составлено новое положение о задачах и функциях Комиссии, максимально учитывавшее советский опыт.

В связи с «делом» Т.Костова вопрос о работе госаппарата (как, впрочем, и партийного) приобрел особую остроту. Рубежом здесь стал январский (1950 г.) пленум ЦК БКП. С целью создания «правильной» структуры аппарата и его удешевления 27 февраля 1950

г. при правительстве была создана штатная комиссия, куда вошли представители Госплана, министерства финансов и министерства труда и' социального обеспечения. Функции комиссии сводились к рассмотрению структуры и штатов министерств и ведомств, установлению должностных наименований, зарплат, вознаграждений и премий.

На протяжении 1950 г. наблюдалась определенная «перетасовка» министерского руководства. Г.Цанков стал министром внутренних дел вместо Р.Христозова, В.Поптомова сменил на посту министра иностранных дел М.Нейчев. Место последнего как председателя президиума Народного собрания занял бывший министр обороны Г.Дамянов. Пост военного министра был предложен бывшему заместителю министра П.Панчевскому и пр.65

В интересах «оперативного и конкретного руководства» народным хозяйством было принято решение о разукрупнении некоторых министерств. В декабре 1950 г. министерство внешней торговли было разделено на два — министерство внешней торговли и министерство заготовок и пищевой промышленности. Возглавил последнее бывший министр внутренних дел Р.Христозов. В сентябре 1951 г. было разукрупнено министерство промышленности (министр А.Югов). Вместо него создано два самостоятельных: министерство тяжелой промышленности (министр Югов) и министерство легкой промышленности (на пост руководителя пришел бывший заместитель министра заготовок и пищевой промышленности АДимитров). Одновременно министерство лесов трансформировалось в Управление при Совете министров.

Изменение структуры министерств преследовало цель сделать исполнительную власть более гибкой, устранить громоздкие звенья и, в конечном счете, повысить эффективность их работы. В одном ряду с такими преобразованиями находились и экстренные меры по улучшению работы некоторых министерств, принимавшиеся с начала 50-х годов. Однако сводились они, как правило, к карающим мероприятиям. За серьезные ошибки и деятельность, противоречившую линии партии и правительства, был снят с поста министра земледелия Т.Черноколев. Он был также выведен из состава Политбюро и исключен из партии66* С работы были сняты и три его заместителя. Новым министром был назначен Г.Стоилов. В министерстве было создано политуправление, а в МТС — политотделы. Укрепление руководства МИД выразилось в снятии в 1950 г. заместителя министра Е. Каме нова и ряда заведующих отделами. На место Каменова пришли два новых «зама» — Ж.Жив- ков и Л.Герасимов. В середине 1951 г. за плохую работу министерства электрификации (министр К.Георгиев) поплатились своими креслами три его заместителя. За плохую работу и засоренность аппарата был снят министр коммунального хозяйства П.Каменов. Его сменил С.Тончев.

И в дальнейшем укрепление аппарата Совета министров шло по линии сокращения сотрудников и новых назначений. Отличительной чертой многих перестановок являлось пополнение госаппарата «испытанными партийными кадрами». Так, Ж.Живков был бывшим секретарем Хасковского окружного комитета БКП, Янев — секретарем Пловдивского окружного комитета БКП и т.п.

При рассмотрении конкретных назначений бросается в глаза «непотопляемость» многих функционеров. Это свидетельствует о том, что номенклатурный принцип подбора и расстановки кадров уже действовал в полную силу. Более того, практика перебрасывания кадров на «узкие» участки не сочеталась с их реальной подготовкой, опытом работы в определенной отрасли. Так, в августе 1952 г. старый коммунист КЛуканов, возглавлявший с января 1950

г. Госплан, получил пост заместителя председателя Совета министров по вопросам культуры. Снятый с довольно жесткими формулировками с поста руководителя Госплана Е.Матеев тут же возглавил выделенное из Госплана Главное управление статистики (позднее реорганизовано в Центральное статистическое управление при Совете министров). Однако существенного улучшения работы Госплана это не дало. После октябрьского пленума ЦК БКП 1952 г. советские наблюдатели констатировали, что Госплан и ЦСУ оставались «узким местом» в госаппарате, фактически тормозя дальнейшее развитие страны. До мая 1953 г., говорилось в информационной справке МИД СССР, ЦСУ не могло дать правильной оценки выполнения первого пятилетнего плана в 4 года (1949—1952 гг.), а Госплан трижды (!) представлял правительству недостаточно обоснованный пятилетний план на 1953—1957 гг. Выход из столь затруднительного положения был найден в привлечении к этой работе советских специалистов — советников Бутор- кина и Величко67.

В целом за 1949—1953 гг. число членов кабинета министров возросло с 24 до 32 человек.

Аналогичные процессы развивались и в Румынии, где, правда, значительно раньше, весной 1949 г., партийное руководство пришло к выводу о необходимости реорганизации правительства. В беседах посла СССР в Бухаресте С.И.Кавтарадзе с Г.Дежем и

А.Паукер 19—20 апреля румынские планы на этот счет были доведены до советской стороны. «Партийное руководство (Секретариат партии без Л.Рэдэчану, бывшего социал-демократа), — говорил ГДеж, — решило положить конец тому ненормальному положению, которое создалось в Совете министров и которое выражается в том, что Совет министров вместо активного руководящего органа государства превратился в какую-то вывеску, прикрывающую пустое место». Секретариат партии первоначально наметил следующий план: создать президиум Совета министров из шести членов — председателя и пяти вице-председателей. Персонально: П.Гроза (председатель), Г.Георгиу-Деж (первый вице-председатель), А.Паукер, ВЛука, ТДжорджеску и И.Кишиневский. За каждым вице-председателем закреплялись определенные министерства и ведомства. ГДежу было поручено курировать министерства промышленности, коммуникаций, обороны, а также комиссию по электрификации. Под контролем А.Паукер оказались министерства иностранных дел, земледелия (кроме того, по партийной линии она отвечала за колхозное строительство), лесного хозяйства, внешней торговли, кооперации. В ведении ВЛуки были министерства финансов, нефти и шахт, культов и национальностей, а также Государственная плановая комиссия и комиссия по стандартизации. Т.Джорджеску курировал министерства внутренних дел, юстиции, общественных работ, т.е. строительства, внутренней торговли, пищевой промышленности. И, наконец, И.Кишиневский отвечал за работу министерств просвещения, искусства и информации, деятельность Академии наук и за развитие спорта в стране.

После вторичного рассмотрения данного вопроса на Секретариате ЦК первоначальный план был несколько скорректирован: было решено ограничиться тремя вице-председателями, назначив на эти посты А.Паукер, ГДежа и В.Луку. При этом Паукер и Лука сохранили за собой руководимые ими министерства — иностранных дел и финансов. Что касается Джорджеску и Кишиневского, то закрепленные за ними министерства остались под их контролем, но в состав президиума правительства они не вошли68.

Советский посол не остался пассивным слушателем. Отвечая на просьбу Г.Дежа «высказать свое мнение», Кавтарадзе в целом поддержал намеченный план. Вместе с тем он предложил внести в него некоторые изменения: «Ввиду того, что индустриальная промышленность (так в тексте.

После проведенной с учетом советов Кавтарадзе реорганизации Г Деж в беседе с советским послом 20 июня 1951 г. высоко оценил положение дел в аппарате Совета министров, подчеркнув, что он налажен теперь «по советскому типу» и что «работа идет несравненно лучше»70.

Советская сторона, однако, и в тот момент, и позднее не разделяла чрезмерного оптимизма румынского руководителя. В справке «К положению в Румынии», датированной 4 июля 1953 г. и предназначенной для высшего советского руководства, авторы ее

А.ИЛаврентьев и Ю.В.Андропов, в частности, констатировали: в работе государственных органов много бюрократизма, преобладают методы администрирования; центральный аппарат громоздкий (более 40 министерств и ведомств), в руководстве партийных и государственных органов — одни и те же люди, среди руководящих работников процветает семейственность71.

Рассмотрение имеющихся в нашем распоряжении документов о ходе реорганизации правительств в регионе выявляют одну отчетливую закономерность: изменения обсуждались и заранее обговаривались в руководстве компартии. Делалось это фактически за спиной парламента. И именно на этом этапе, как правило, шли активные консультации с советской стороной. «Своевременное информирование» ЦК ВКП(б) о предстоящей реорганизации и персональных перемещениях во властных структурах рассматривалось в руководстве компартий как обязательное и непременное условие. Подтверждения тому многочисленны и разнообразны. В августе 1952 г., например, с ведения советской стороны готовились и осуществлялись перестановки в кабинете министров Венгрии. Временный поверенный в делах СССР в Венгрии В.Азовцев сообщал министру иностранных дел А.Я.Вышинскому 5 августа 1952

г., что вопрос о реорганизации правительства предрешен. «После соответствующей подготовительной работы, — писал Азов- цев, — основные заместители премьер-министра будут назначены в ноябре м[еся]це сего года, а остальные будут назначены позже в зависимости от того, как венгры смогут разрешить кадровые и организационные вопросы. В число подлежащих избранию в ноябре м[еся]це заместителями премьер-министра они намерены включить членов Политбюро: 1.

Гере Эрне, государственный министр, председатель Совета народного хозяйства. 2.

Хази Арпад, министр внутренних дел. 3.

Жофинец Михай, министр среднего машиностроения. 4.

Надь Имре, министр заготовок. 5.

Киш Карой, министр иностранных дел»72.

Информацию о будущих перестановках в правительстве Азов-

цев, несомненно, получил от «верхов» венгерского руководства. Не исключено, что она исходила непосредственно от М.Ракоши, который, по словам Азовцева, сам «предлагал своевременно информировать ЦК ВКП(б)»73.

К реализации намеченного венгры, действительно, приступили в ноябре 1952 г. Новыми членами кабинета были назначены И.Дьере (МВД), Э.Мольнар (МИД), Д.Дечи (юстиция), Й.Тиса (министерство заготовок). Заместителями премьер-министра стали Гере, Хази, Киш, Надь и — здесь было единственное отступление от первоначального плана — И.Хидаш вместо Жофинца.

Для нас важно констатировать, что советская сторона имела возможность постоянно «быть в курсе» происходивших кадровых перестановок в высших эшелонах власти и нередко активно выражала свое отношение к той или иной кандидатуре. В целом национальные коммунисты охотно шли на контакты с советскими представителями, стремясь согласовывать заранее свою линию действия, конкретные кандидатуры и пр. По всей вероятности, они считали, что это избавит их от ошибок и просчетов в будущем, а в случае неудачи выведет из-под огня советской критики.

Отдельные документы, которыми мы располагаем, свидетельствуют о том, что и в Москве считали обязательной практику предварительного согласования важнейших кадровых перестановок и тщательно учитывали все отклонения от нее. Так, в подготовленной послом СССР в Праге М.А.Силиным на имя В.М.Молотова записке о К.Готвальде (27 октября 1949 г.) отмечалось: «Несмотря на то, что тов. Готвальду было своевременно подсказано запросить мнение Москвы о назначении его, Готвальда, президентом, он лично этого не сделал». Силин был склонен трактовать этот факт, наряду с некоторыми другими, как подчеркивание Готвальдом «своей самостоятельности и независимости», но все же констатировал: «В поведении Клемента Готвальда в отношении к Советскому Союзу предосудительного ничего нет. Можно прямо сказать, что он предан Советскому Союзу, товарищу Сталину и Вам, Вячеслав Михайлович»74. Примечателен сам подход Силина: увязка практики информирования советской стороны по тем или иным вопросам с выводом о «личной преданности» функционера руководству СССР. Однако в таком подходе нет ничего необычного, поскольку номенклатурный принцип формирования властных структур предполагает и учет личных отношений на иерархической властной «вертикали».

Рекомендации советской стороны всегда носили конкретный характер, что подтверждает вывод о хорошей информированности Москвы по кадровым вопросам. Так, «своевременная информация» польского министра обороны К.К.Рокоссовского советнику посольства СССР Д.И.Заикину 20 октября 1953 г. о том, что ему, Рокоссовскому, как «человеку Москвы» создают трудности в работе, что в политуправлении Войска Польского кадры укомплектованы по национальному признаку (преобладали евреи) и семейному принципу, а в высшем руководстве Б.Берут находится под влиянием Бермана, Минца и Замбровского75, привела к конкретным рекомендациям советской стороны полякам. 28 декабря 1953 г. в беседе Хрущева, Маленкова, Молотова и Булганина с Берутом в Москве было высказано следующее пожелание: Бермана перевести на работу в Совет министров, «сохранив его в Политбюро», а Минца «сохранить» в Политбюро и Совете министров, но освободить от руководства Госпланом. Прозвучала также рекомендация «серьезно заняться выдвижением руководящих кадров из числа выросших и преданных партии товарищей польской национальности», «привлечь Рокоссовского к более активной работе в Политбюро и ввести его в новый состав Политбюро»76. Рекомендации советской стороны были приняты, хотя отношения Рокоссовского с некоторыми членами польского руководства, в том числе с Б.Берутом, характеризовались серьезными взаимными претензиями77.

Национальный состав руководства, как показывают документы, привлекал пристальное внимание Москвы и раньше. Еще в 1950

г., например, из Будапешта поступила информация о том, что «на руководящих постах в ЦК [венгерской ком]партии и государственном аппарате много евреев». По всей вероятности, это обстоятельство вызывало беспокойство в советском руководстве, что объяснялось новой волной антисемитских настроений в высших эшелонах власти в СССР78.

В Албании, по оценке национальных коммунистов, июль 1950

г. явился определенным рубежом в процессе укрепления властных структур. Было создано бюро Совета министров. До этого момента, говорил Э.Ходжа на заседании Политбюро ЦК АПТ 30 января 1951 г., «мы не придавали большого значения вопросу об укреплении государственного аппарата власти, и поэтому у нас было очень много недостатков». Создание в рамках кабинета новой узкой структуры привело, по оценке Ходжи, к улучшению работы правительства. Ходжа высоко отозвался о работе некоторых членов кабинета: «Мехмет Шеху... имеет систему в своей работе, планирует свою работу, определяет задачи, контролирует свою работу и помогает другим. Спиро Пану (один из заместителей председателя Совета министров) оперативен в работе, он хорошо контролирует выполнение решений и постановлений. Хюсни Капо также делает прогресс, но он должен очень много читать и учиться. Это все должны делать, но особенно Хюсни Капо и Бедри Спахиу». Низкий образовательный уровень, по мнению Ходжи, становился серьезной помехой в работе правительства, затрудняя контроль за подведомственными органами и учреждениями. Продолжая свою мысль о Хюсни Капо и Бедри Спахиу, Ходжа морализаторствовал перед членами Политбюро: «Смешно сказать, но ведь фактом является то, что без страха они не могут пойти на заседание Научно-исследовательского института! А разве может страшиться чего-либо коммунист, если он вооружен самой передовой наукой — марксизмом-ленинизмом?»79

Однако «самая передовая наука» мало чем могла помочь при рассмотрении наиболее важных вопросов на заседаниях правительства. Прежде всего, когда речь шла об экономике и культуре. Как видно из документов, эффективность таких обсуждений была в целом чрезвычайно низкой. Весьма показательна с этой точки зрения информация члена Политбюро М.Шеху, переданная второму секретарю миссии СССР в Албании М.Глазкову весной 1950 г.,

об обсуждении в Политбюро наметок 5-летнего плана, готовившегося албанской стороной для СЭВ. В дневнике Глазкова информация Шеху передана так: «Спиро Колека (председатель Государственной плановой комиссии. — Авт.) умудрился прислать членам Политбюро огромную стопу бумаги с цифрами, "миллион цифр, — говорит Мехмет, — а к чему они совершенно непонятно". Придя на Политбюро, я первый заявил о невозможности использования представленного Спиро Колека материала. Я прямо сказал, что в представленном талмуде ничего не понял и поэтому считаю невозможным обсуждать такой важный вопрос с закрытыми глазами. Когда я заметил, — говорит М.Шеху, — что, может быть, я — такой оболтус и ничего не понимаю и, может быть, другие члены Политбюро что-либо понимают, раздались возгласы, что ...никто ничего не понял в этих материалах... Политбюро предложило Спиро Колека переделать этот материал с таким расчетом, чтобы в нем можно было разобраться. Видя это, Спиро Колека стал возражать, что он ничего не сможет больше сделать с этим материалом. Тогда мы предложили ему обратиться к советскому советнику при плановой комиссии т. Уткину и сказать ему, советнику, что у нас представляют из себя члены Политбюро и как им трудно разобраться в таком вопросе... Спиро Колека... не остановился перед заявлением о том, что этот материал он составил вместе с Уткиным, и Уткин его одобрил. Нам пришлось уговаривать Спиро, чтобы он еще раз объяснил тов. Уткину, что уровень наших членов политбюро не таков, чтобы понимать голые цифры, и попросить его составить этот материал не так, как его могут понимать в Москве, а так, чтобы он был понятен и нам»80.

Недовольство деятельностью С.Колеки, видимо, выражал не один М.Шеху. Во всяком случае, на заседании Политбюро ЦК АПТ 30 января 1951 г. Э.Ходже пришлось взять Колеку под защиту. «В аппарате ЦК имеется много недостатков, — говорил Ходжа. — Когда мы обсуждали на Политбюро хозяйственные планы, мы вели себя так, как иностранцы, мы не понимали, что к чему в этих планах, этого нам партия не простит. Мы должны были стараться разобраться в этих планах, а не успокаиваться тем, что у нас низкий уровень общего развития. После этого становится непонятным, как мы можем требовать от рядового коммуниста-крес- тьянина, почти совсем неграмотного, чтобы он освоил, например, специальность бухгалтера, а сами не стараемся как следует изучить обсуждаемый на Политбюро вопрос. Ведь не секрет, что все экономические вопросы мы возложили на одного Спиро Колека. Но не надо забывать, что Спиро Колека также имеет свои недостатки, что одному ему трудно справиться со всеми хозяйственными проблемами»81.

По всем странам региона документы выявляют весьма важное обстоятельство: повсюду проблемой № 1 становилась на рубеже 40—50-х годов квалификация управленцев. Слабость управленческого аппарата рано выявила расчеты местного руководства на советскую помощь, причем, самого разнообразного характера — кредиты, оборудование, техническая и иная документация, советники, специалисты и пр. Постоянный характер приобрели консультации с советскими специалистами при подготовке долгосрочных хозяйственных планов, проведении важных реформ и пр. Подчас соответствующие запросы облекались в наивную форму. Так, прибывшие весной 1948 г. работники болгарского Госплана во время встречи с руководителем Госплана СССР Н.Вознесенским сформулировали свое пожелание «получить... совет, в течение скольких лет мы могли бы выполнить задание партии и товарища Димитрова, чтобы... переустроить нашу страну в индустриально-земледельческую, когда у нас теперь продукция промышленности приблизительно составляет 30%, а продукция земледелия — 70%». По всей вероятности, болгары были удовлетворены полученными консультациями. «...Мы уверенно приступаем к разработке пятилетнего плана развития нашей страны», — заявил член делегации П.Ша- банский сотруднику посольства СССР в Софии Ф.Коновалову, вернувшись из Москвы82.

Однако советская помощь, как быстро выяснилось, способствовала формированию у национальной элиты вполне определенных настроений. Посол в Софии М.Ф.Бодров сообщал в письме

В.М.Молотову 28 сентября 1948 г.: «В беседах с нашими людьми они (болгарские руководители. — Авт.) откровенно заявляют, что без помощи Советского Союза им не справиться с задачами, которые они хотят поставить в пятилетнем плане, и дают понять нашим работникам, что в этом случае моральная ответственность будет лежать на Советском Союзе. Одним словом, у наших друзей в этом отношении чувствуется "иждивенческое настроение"»83.

Отмеченная выше реорганизация правительств в странах региона наблюдалась в Югославии значительно раньше. Это было связано с тем, что властная монополия коммунистов утвердилась здесь уже на выходе страны из войны, и КПЮ рано получила возможность действовать, не оглядываясь на союзников' и партнеров по Народному фронту. Ориентиром для югославских коммунистов был СССР, советский опыт. В июле 1947 г. Э.Кардель сообщил послу А.И.Лаврентьеву о готовившихся изменениях в Совете министров. Эти изменения должны были проходить как по линии создания новых министерств (в том числе и путем дробления старых), так и по линии новых персональных назначений. Так, министерство рудной промышленности предполагалось разделить на два новых — министерство по топливу и министерство металлургической промышленности. На пост министра по топливу планировали назначить старого коммуниста БАндреева, а главе Высшего экономического совета Б.Кидричу предстояло одновременно обеспечить руководство и металлургической промышленностью. Созданное министерство электрификации предполагали доверить министру внешней торговли Петровичу. Пикантность ситуации заключалась в том, что подобная назначенческая «эквилибристика», по сути дела, означала наказание Петровича, не обеспечившего «нужного разворота внешней торговли»: за 1-ое полугодие 1947 г. план был выполнен только на 40%. Предстояло сменить и Срзен- тича — помощника министра внешней торговли и оздоровить таким образом ситуацию в министерстве. На должность министра внешней торговли претендовал председатель Контрольной комиссии Сербии М.Попович. Югославское руководство имело претензии и к руководителю министерства иностранных дел С.Симичу. «Симич не обеспечивает необходимого руководства, — подчеркнул Кардель. — Он честный дипломат, но нужного государственного руководящего опыта не имеет. Подходящим кандидатом на этот пост явился бы Бакарич, нынешний премьер-министр Хорватии, но его здоровье затрудняет провести такое назначение. Других подготовленных кандидатов пока нет». Лаврентьев не согласился с критической оценкой Симича, заметив, что последний «работает много и добросовестно»84.

Имеющиеся в нашем распоряжении документы свидетельствуют, что к сентябрю 1947 г. намечавшаяся реорганизация была частью проведена. Все важнейшие посты в правительстве принадлежали коммунистам. Генеральный секретарь ЦК КПЮ Й. Броз Тито возглавил правительство и министерство национальной обороны. Второй секретарь ЦК Э.Кардель был первым заместителем премьер-министра и возглавил контрольный совет. Министерством внутренних дел руководил оргсекрертарь ЦК КПЮ А.Ранко- вич. Кандидат в члены ЦК Б.Кидрич возглавлял Высший экономический совет и министерство промышленности. За членом ЦК

С.Жуйовичем было закреплено министерство финансов и пр. Первыми заместителями министров-некоммунистов были члены КПЮ, которые несли полную ответственность перед ЦК за деятельность «своего» министерства.

Во всех республиках Югославской федерации правительства возглавляли первые секретари ЦК компартий. Исключением стала лишь Босния и Герцеговина, где не было ЦК. Коммунистам принадлежали руководящие посты в областных, районных и сельских органах власти и комитетах Народного фронта. Учитывая, что все общественные организации руководились коммунистами, можно констатировать, что КПЮ осуществляла полное руководство жизнью страны. Как подчеркивалось в упомянутой выше справке «О современном экономическом и политическом положении Югославии», «политика югославского правительства является политикой югославской компартии»85.

После 1948 г. отлученное резолюциями Коминформа от ком- движения югославское руководство, оказавшись в положении изгоя, подвергавшегося постоянным нападкам со стороны вчерашних союзников, попыталось нащупать собственный вариант дальнейшего развития государства и общества и обосновать его теоретически. Лейтмотивом таких попыток являлась острая критика советской действительности и советского опыта государственного и политического развития. Агентство «Юнайтед пресс» подчеркивало в июне 1950 г., что «отказ от слепого подчинения Кремлю заставил титовскую Югославию искать новые формулы, которые оживили бы марксистскую доктрину и извлекли бы ее из-под спуда, под которым ее держит советская догма, которую руководители Москвы считают непогрешимой»86.

Советские дипломаты, работавшие в стране, внимательно следили за выступлениями югославских руководителей, тщательным образом информируя Москву. Своеобразной и важной вехой для них явилось выступление Й. Броз Тито 26 июня 1950 г. в Скупщине. Оно получило резко негативную оценку сотрудников посольства, отметивших в одном из сообщений, что югославский лидер «впервые попытался прибегнуть к теоретизированию как средству для прикрытия предательства». Советская сторона не могла не испытывать раздражения от резких характеристик состояния государственного аппарата в СССР, советских трактовок переходного периода, данных в выступлении Тито. Роль партии в трудах Сталина, заявил Тито, сведена к управлению государственным аппаратом. Не удивительно посему, что в СССР «партия приобретает все более империалистический характер и становится составной частью бюрократического аппарата, то есть отождествляется с ним

и, таким образом, теряет всякую связь с народом и со всеми теми вопросами, которые должны ее интересовать»87.

Объектом пристального внимания югославской стороны явился прежде всего вопрос о государстве. Москва считала, что трактовался он «в троцкистском духе»88. Дальше всех, по мнению советских наблюдателей, пошел Б.Зихерл, объявивший образцом «правильного» строительства социализма Югославию, а не СССР. В статье «О некоторых проблемах государства переходного периода», помещенной в газете «Напред» 11 августа 1950 г., Зихерл обвинил Сталина в отказе от тезиса об отмирании государства31, приведшем к бюрократизации госаппарата в СССР. Он поднял вопрос об «особом слое людей, которые управляют государством и которые живут за счет излишков труда непосредственных производителей». «Люди эти, — писал Зихерл, — в большинстве случаев происходят из рабочего класса. Но это нисколько не меняет того факта, что этот государственный аппарат существует за счет излишков труда непосредственных производителей». Заостряя внимание на проблеме бюрократизации госаппарата, Зихерл подчеркнул ее большую опасность в отсталых странах, где «сильнее проявляется и развивается бюрократическая тенденция отстранения непосредственного производителя от участия в управлении народным хозяйством»92.

Зихерлу вторил Д.Благоевич, констатировав на страницах «Борбы» 13 августа 1950 г., что «усиление государства в условиях советской действительности означает усиление властвующего бюрократического аппарата по линии все большего лишения прав трудящихся масс»93.

Окончательный приговор был произнесен со страниц «Борбы» в сентябре 1950 г.: в СССР — первой стране социализма выросла «бюрократическая каста», которая превратила весь государственный аппарат в высшую власть над народом94.

Пытаясь дистанцироваться от подобных явлений, югославские руководители всячески стремились показать, что готовы в сфере внутренней и внешней политики занять самостоятельные позиции и обосновать их, отказавшись от прежнего «некритического насаждения» в Югославии всего, что делалось в СССР. Большие надежды они связывали с переходом в 1950 г. к децентрализации управления в политической, экономической, культурной и прочих областях. В ней им виделось начало уничтожения государства как орудия угнетения. В экономической сфере закон о передаче управления государственными предприятиями и высшими хозяйственными органами трудовым коллективам (июнь 1950 г.) был призван реализовать старый большевистский лозунг «Фабрики рабочим!», отвечавший, в действительности, социалистическим принципам, но так и не воплощенный в жизнь в СССР. Югославские руководители считали, что у КПЮ существуют прекрасные потенциальные возможности добиться значительного эффекта в борьбе против бюрократизма, который успел пустить корни в стране. «...Наша партия, — подчеркивал Зихерл, — заблаговременно обратила внимание на истинные корни опасности [бюрократизации] и продемонстрировала полную готовность и способность вести усиленную борьбу с этой опасностью. Результат проведения на практике этих мер будет иметь колоссальное значение не только для построения социализма в нашей стране, но и для всего международного революционного рабочего класа»95. Руководство страны считало, что такая линия действия постепенно приведет к исчезновению партии. Об этом говорил Тито в интервью редактору индийской социалистической газеты П.Падье, переданном ТАНЮГ 14 февраля 1952 г. Тито заметил также, что «в Югославии государство начало постепенно отмирать, так как мы передаем административную власть низшим органам и народу»96.

Следует отметить, что и намерения, и конкретные действия югославского руководства внимательно анализировались и на Западе. Однако оценки происходившего в Югославии не были столь однозначно позитивными, нежели у югославской стороны. В качестве иллюстрации приведем заключение видного английского лейбориста М.Филлипса, который в составе делегации ЛПВ посетил в сентябре 1949 г. Югославию. На страницах информационного бюллетеня КОМИСКО Филлипс, подробно проанализировав ситуацию в стране, констатировал, что Югославия оставалась, несомненно, «коммунистическим государством». Принципиально важно, что в качестве синонима термина «коммунистическое» Филлипс в статье использовал и определение «полицейское». Именно так он характеризовал режим в стране. Лидеров Югославии Филлипс считал «100%-ными коммунистами, посвятившими служению партии всю жизнь». Вместе с тем Филлипс подчеркнул, что югославы испытывали глубокое отвращение к «бюрократии советского образца», которое заставило их предпринимать попытки заинтересовать широкие массы участием в управлении страной, стремиться к максимальной передаче власти и ответственности местным организациям. В силу этого, считал Филлипс, «привилегированный класс» в Югославии «менее многочислен», чем в России. Характеризуя состояние кадровой проблемы, Филлипс отметил сильную нехватку квалифицированных технических кадров. «Некоторые директора фабрик и шахт, которых мы посетили, писал он, могли бы фактически [так] охарактеризовать свою квалификацию: первое — партизан; второе — член компартии и третье — бывший работник промышленности»97. Таким образом, не осталась незамеченной доминация таких политических критериев, как участие в народно-освободительной борьбе и членство в компартии.

О том, как формировался управленческий корпус, сообщила австрийская «Нойе Винер Тагесцайтунг» 1 июля 1951 г. Ссылаясь на некоего чиновника информационной службы Югославии, газета писала: «В 1945 г. каждый партизан имел право выбрать себе профессию... Многие тогда решили стать чиновниками, несмотря на то, что до войны занимались сельским хозяйством. Ныне этого уже нельзя сделать, эти люди возвращены на работу в сельское хозяйство. Там, где имеется возможность, мы назначаем опытных специалистов»98. Напомним, что бурный рост чиновничества отмечал еще лидер крестьянской партии Д.Йованович, выступая в Конституционном комитете 11 декабря 1945 г. «Чересчур много служащих, чиновников, — говорил он. — В срезе* ранее было 6

чиновников, а теперь в каждом — более 20. Точно так же и в общинах. В каждом селе — 1—2 платных служащих. Крестьяне говорят, что в Югославии сейчас чиновничье государство. Служащие — выходцы из крестьян, рабочих, ремесленников. Это — целый мир, который отходит от физического труда, ...изнеживается, получает зарплату и перестает работать физически, который отходит от ремесла, отчуждается от деревни, от народа»99.

После разрыва со странами советского блока назначение на хорошие должности в качестве награды отличившимся в борьбе с «информбюровцами» получило широкое распространение и привело к резкому росту госаппарата. Последний, как сообщали, например, из Черногории, стал «пухнуть в своих верхах». Так, в частности, вместо одного заместителя председателя республиканской плановой комиссии появилось 4 новых, и у каждого — новые началь-

’ Срез — административная единица; уезд, район.

ники отделов. В министерстве строительства штатная единица заместителя министра в старом штатном расписании предполагала наличие одного управленца, а в новых условиях — уже трех. Появилась также масса новых учреждений с самостоятельными функциями, в которых зачастую кадров еще не было, а руководство уже имелось100.

Понимая ненормальность создавшегося положения, руководство страны в начале 50-х годов в ходе реорганизации системы управления и объявленной борьбы с бюрократизмом сократило численность государственного, административного и партийного аппарата на 100 тыс. человек101. Однако кардинально ситуацию это не изменило.

«Новая ориентация» в управлении страной, тесно связанная с идеологической борьбой против СССР, была отмечена западными наблюдателями. О «честном желании» югославской стороны ограничить бюрократический аппарат и дать больше свободы действий низшим органам, например, руководству предпрятий, писала в июне 1950 г. швейцарская газета «Нойе Цюрихер Цайтунг»: «Сначала, когда югославские коммунисты любили СССР, они с отвратительной точностью копировали все государственные и экономические формы советской системы, подчас в преувеличенном виде. Югославский пятилетний план был, например, более честолюбивым, чем пятилетка русских... Пропаганду Советского Союза они считали действительностью и верили, что только нужно применить те же рецепты, чтобы добиться равных результатов. Заблуждение, от которого, впрочем, русские тщетно предостерегали своих югославских товарищей по партии, было в некоторой степени простительным, т.к. во всей правоверной сталинской литературе, из которой югославские коммунисты извлекали свое мировоззрение, нет ни одного честного объяснения проблем и опыта тотального планового хозяйства. Вместо ожидаемого рая в результате применения русских рецептов выявляются все большие трудности. ...Сознание, что нет возможности идти прежним путем, вынудило югославское руководство изменить ориентацию их образа мышления»102.

Оценки Запада относительно ситуации в Югославии в целом носили осторожно-оптимистический характер, но диапазон их был достаточно широк. Констатация нежелательности преждевременного завершения «югославского эксперимента» соседствовала с выводом о решительной эволюции Югославии «в сторону свободы» и отдаления от «тоталитаризма», а признанию отказа от «русского шаблона» сопутствовало опасение: сможет ли югославское руководство и дальше идти по этому пути103?

В 1951 г. Белград пришел к выводу о том, что прежние оптимистические оценки собственной реальности были завышенными и что «антимарксистские методы», применяемые в СССР, имеют место и у них. Прежде всего речь шла об экономике, где строгие методы экономического контроля со стороны разросшейся бюрократий не просто мешали работать, но оказывали, по оценке югославского руководства, парализующее воздействие. Ослабление бюрократического контроля при сохранении реальной власти в руках компартии рассматривалось как первостепенная задача. Как отмечал журнал «Нью-Йорк Таймс мэгэзин» в июле 1952 г., югославы пришли к «соломонову решению» создать на предприятиях рабочие советы с правами контроля и управления. При этом в Белграде посчитали, что они используют опыт Парижской коммуны, которая в свое время «предоставила народу наиблагоприятнейшие условия социалистической демократии»104. Новая форма участия рабочих в управлении промышленностью (производственные советы) определилась в конце 1951 г. Одновременно экономический контроль в управлении был децентрализован, передан в руки местных властей. Функции планирования, однако, остались за Белградом. Рабочие советы подверглись жесткой критике сотрудников советского посольства как одно из звеньев в цепи мероприятий, якобы направленных на полную реставрацию капиталистических отношений в стране, как организации, не имеющие ничего общего с интересами трудящихся и разлагающе действующие на рабочих. Из МИД СССР в ноябре 1953 г. было передано указание послу В.А.Валькову продолжать отслеживать деятельность рабочих советов, обращая особое внимание на трудности, с которыми сталкиваются «титовцы» в их работе105.

По времени изменения в экономической сфере совпали с улучшением отношений Югославии с Западом, в частности, с США. Это породило в обществе разного рода слухи о том, что «идеи Запада вернулись в страну», что идет процесс демократизации режима по западным, а не по социалистическим образцам и пр. Морально-психологическая обстановка в стране, и так не отличавшаяся устойчивостью, усложнилась до такой степени, что лидеры поняли: «пришло время натянуть поводья», напомнить, что Югославия — страна, строящая социализм, в которой «к прошлому не может быть возврата».

Объяснение наметившейся трансформации М.Джилас позднее дал следующим образом. Одержав победу над Сталиным, Тито чувствовал себя триумфатором, но постепенно к нему возвращался трезвый взгляд на вещи: он опасался, что, «ослабив узду», не сможет удержать жизнь в намеченном русле. Попав в тиски между двумя враждовавшими блоками, Тито оказался на перепутье. «Это была своего рода остановка в тоннеле», — считал Джилас, но этот тоннель был пробит уже «в толще сталинизма»106.