АЛБАНИЯ, БОЛГАРИЯ, ЮГОСЛАВИЯ: РАБОЧИЕ ПАРТИИ С КРЕСТЬЯНСКИМ «ЛИЦОМ» Албания

Малочисленный нарождавшийся неорганизованный рабочий класс Албании не имел опыта политической борьбы. «Правильной» ориентации возникших до войны первых пропагандистских коммунистических фупп содействовал исполком Коминтерна. Члены этих групп участвовали в локальных выступлениях экономического и политического характера, некоторые руководили рабочими забастовками. В целом, однако, коммунистические группы, имевшие скорее пропагандистский характер, отличались слабой активностью. Непосредственно после оккупации страны фашистской Италией в апреле 1939 г. они не стали объединяющей силой, способной сплотить общество против агрессора.

Однако в ходе развития национально-освободительной борьбы и возрастания леворадикальных настроений албанским коммунистам удалось объединиться и создать в ноябре 1941 г. партию (КПА). В основу деятельности КПА были положены два принципа: искоренение прежних ошибок, в первую очередь, групповщины, и принятие ориентации на борьбу против классового врага. Особое внимание уже на организационном собрании, проведенном 8—14 ноября в г. Тиране, обращалось на привлечение в партию рабочих и крестьян, на теоретический рост кадров. Главным источником изучения марксистско-ленинской теории рекомендовалось сделать «Краткий курс истории ВКП(б)». Четкий ориентир на превращение КПА в партию нового типа обусловил принятие уставного положения о демократическом централизме как руководящем принципе организационного построения.

Численность КПА быстро росла: если в конце 1941 г. в ее рядах насчитывалось 130 чел., то в октябре 1944 г. уже 2250. Социальный состав партии в целом отражал структуру албанского общества: при населении страны в 1 222 ООО чел. рабочих насчитывалось около 15 тыс. В КПА рабочие составляли в среднем 15%, а крестьяне — 50%. Остальные 35% приходились на учащуюся молодежь и интеллигенцию, представлявших, как правило, состоятельную часть общества. При анализе кадрового состава партии важно учитывать, что в Албании индивидуальные, клановые и семейные отношения традиционно имели значительно больший вес, нежели в других странах. Вопросы идеологии зачастую отступали на задний план. Поэтому стоит внимательнее присмотреться к прозвучавшей на Бератском пленуме КПА в ноябре 1944 г. оценке: «Мы не имеем марксистской партии»2.

В сентябре 1945 г. в КПА состояли по разным данным около 11 тыс. человек. Большую проблему являл собой образовательный статус коммунистов: более 80% из них имели только начальное образование, число полностью неграмотных составляло 548 чел. Лишь 397 чел. имели незаконченное высшее образование. Характерно, что руководство КПА, озабоченное состоянием парторганизации, составило для себя «приблизительную таблицу культурного развития». Согласно таблице в гражданских организациях партии низкое развитие имели 70% членов, среднее развитие — 28%. По армейским организациям цифры были следующие: низкое развитие — 85%, среднее развитие — 15%3.

В первые годы после освобождения, следуя югославскому примеру, КПА продолжала оставаться как бы на нелегальном положении — членство в партии не афишировалось, решения руководства не публиковались, партийные бюро действовали как комитеты Демократического фронта, руководящие органы назначались, сравнительно широко использовался метод кооптации новых членов и пр.4

Совокупность всех вышеозначенных факторов обусловила возможность концентрации реальной власти в руках узкого партийного руководства и превращения партийной массы в объект манипулирования. Задача эта облегчалась проведенной в 1945—1946 гг. партийной чисткой. Как указывалось в одной из справок, составленной посланником СССР в Албании Д.С.Чувахиным, во время чистки «основным критерием преданности партии того или иного коммуниста было: его социальное происхождение, участие в национально-освободительном движении, дисциплина, моральное поведение, отношение к реакционным элементам, работа в партии, выполнение партийных поручений». В результате чистки к середине 1946 г. были исключены 1 264 члена партии или 11% ее состава, причем 60% исключенных продемонстрировали «полнейшую неграмотность»: «они представления не имели, что такое партия, зачем она нужна, какие цели преследует»5.

Чувахин, проанализировав итоги проверки, сообщил в Москву следующие цифры: в группе «А» (гражданские парторганизации) наибольший процент исключенных (40%) пришелся на кулаков (исключено 22 чел. из 55 состоявших в КПА на июнь 1946 г.). Затем располагались середняки (исключено 124 чел. из 528 или 23,4%), представители интеллигенции (105 из 540 или 19,4%), ремесленники (41 из 289 или 14,1%), крестьяне-бедняки (153 из 1243 или 12,3%). Наименьший показатель был по категории рабочих (55 из 734 или 7,49%). Всего в группе «А» исключено было 666 чел. из 4789, что составило 13,9%. В группе «Б» (армейские парторганизации) общий процент исключенных был ниже: из 6 631 члена партии партбилетов лишились 598 чел. или 9,02%. Но расклад по категориям был несколько иным. Лидировала интеллигенция (32 исключенных из 85 или 37,6%). Затем шли кулаки (14 из 54 или 26,0%), середняки (211 из 1636 или 12,9%), бедные крестьяне (228 из 2 815 или 8,1%) и ремесленники (21 из 640 или 3,28%). Рабочие замыкали список (26 из 907 или 2,87%)6. Статистика по случаям исключения свидетельствовала, что мотивами такой санкции являлись связь с оккупантами и реакцией, социальное происхождение, саботаж и злоупотребления по работе, воровство и мошенничество, утрата партбилета, пассивность. Среди исключенных имелась также группа «врагов партии и народа».

Чистка и последовавший за ней новый прием несколько скорректировали социальный состав КПА. На 31 декабря 1946 г. в партии на учете состояли 11 837 коммунистов. Доминировали бедные крестьяне — 4 859 чел. или 41% (в скобках для сравнения здесь й далее приведем данные за 1945 г.: 2 820 чел. или 24,8%). Затем шли середняки — 2 227 чел. или 18,8% (2 379 или 22,5), рабочие — 1

472 или 12,5% (1 632 или 15,5%), ремесленники — 799 или 6,8% (861 или 8,2%), интеллигенция — 514 или 4,3% (720 или 6,8%), студенты — 435 или 3,7% (1 513 или 14,3%). Замыкали список зажиточные крестьяне (кулаки) — 75 или 0,6% (256 или 2,4%)7.

Таким образом, сравнение показателей 1945 и 1946 гг. свидетельствует о том, что доля всех категорий населения, за исключением рабочих и крестьян-бедняков, уменьшилась. Зато последние дали резкий рост — с 24,8 до 41%. Кроме того, нельзя не отметить серьезное уменьшение числа студентов в КПА — с 14,3 до 3,7%. Незначительным оказалось представительство в партии зажиточного крестьянства — всего 0,6%. Зато среди руководящих кадров КПА в 1946 г. студенчество доминировало со значительным отрывом — 239 чел. или 24,2%. Затем шли рабочие — 154 чел. или 15,6%, крестьяне-бедняки — 136 или 13,8%, представители интеллигенции — 129 или 13,1%, середняки — 120 или 12,2%. Наиболее слабым было представительство кулаков — 21 чел. или 2,1%. Всего, по данным Чувахина, численность руководящих кадров составила 987 чел.8

Быстрый рост рядов партии продолжился и в 1947 г. В информационных материалах миссии СССР в Албании, направленных в мае 1947 г. в Москву, он был назван •«совершенно ненормальным»9. На этом этапе численность КПА возросла почти троекратно, достигнув 32 583 чел. Абсолютное большинство составляли молодые коммунисты — 27 914 чел.

Среди членов партии более половины (51,2%) составляли бедняки-крестьяне. Доля рабочих возросла, составив 15,3%. Несколько сократилось число середняков — 13,6%. Близкая картина складывалась и по группе кандидатов, но доля бедного крестьянства была там еще значительнее — 63,5%. В 1947 г. таким же было соотношение в социальном происхождении кадров в силовых структурах — армии и полиции.

Практически не изменился и образовательный статус коммунистов. В 1947 г. начальное школьное образование имели 75,2% членов партии, полусреднее — 7,5%, среднее — 4,15%, незаконченное высшее (речь шла о студентах университетов) — 0,94%. Значительным было число членов КПА, вообще не имевших образования — 11,55%.

Еще более впечатляющей была картина в силовых структурах: не имели образования в армии 10,84%, в полиции — 34,55%, начальное школьное образование было соответственно у 81,53 и 64,79%. В армии 0,49% имели незаконченное высшее образование. В полиции таких партийцев не было вообще10.

Крестьянский облик КПА с преобладанием в ней бедняцкой массы (ее доля в крестьянской прослойке составляла 54%), низкое культурное развитие, слабая, а чаще всего «никакая» теоретическая и профессиональная подготовка преобладающей массы партийцев предопределили огромные трудности в кадровой политике. Понятным становится, почему вопросы кадров практически не сходили с повестки дня.

Албанское руководство не без основания считало, что собственными усилиями подготовить в короткие сроки необходимое число специалистов не удастся. Отсюда проистекала четкая ориентация на помощь Советского Союза специалистами, советниками, инструкторами, а также путем обучения в СССР албанских студентов. На себя оно брало вопросы партийного обеспечения кадровой проблемы.

В конце 1947 г. определены были контрольные цифры по увеличению численности КПА на 1948 г. Предстояло принять около 15 тыс. новых членов, обеспечив прирост 70%. Это позволило бы, по расчетам руководства, создать первичные партийные организации во всех районах страны и в первую очередь в рабочих центрах. Сам прием задумывался как обеспечение притока в партию преимущественно фабричных рабочих и шахтеров; «рабочие массы», таким образом, наносили при этом, как почеркивалось в одном из документов Политбюро ЦК КПА, «ущерб, хотя и относительный, крестьянству»11.

Реализация намеченного плана была возложена на Тука Якову, который в сентябре 1948 г. был выдвинут на пост секретаря ЦК по оргвопросам. Пленум ЦК компартии охарактеризовал его как «наиболее подходящего для этой работы руководителя, вышедшего из недр рабочего класса, одного из основателей нашей партии и ее славного бойца, который внес ценный вклад в организацию партии, в организацию и руководство Национально-освободительной армии, который самоотверженно боролся за народное дело и за правильную марксистско-ленинскую линию партии»12. Якове предстояло возглавить работу по регулированию численности партии и улучшению социального состава парторганизаций и руководства. Критерии для назначения на руководящие партийные посты оставались прежними: рабоче-крестьянское социальное происхождение и активное участие в национально-освободительном движении. Продолжала действовать установка, сформулированная еще не пленуме партии в Берате в ноябре 1944 г.: если

КПА не будет заботиться о своем социальном составе, то ей грозит опасность перерождения в мелкобуржуазную социал-демократическую партию. Исходя из этого, предстояло затруднить доступ в КПА интеллигенции, зажиточному крестьянству и главам феодально-родовых кланов (•«ага, беям или их сынкам»)13.

Возникновение весной 1948 г. советско-югославского конфликта и принятие Коминформом июньской резолюции были восприняты албанским руководством как важнейший сигнал к кардинальной перестройке работы партии. КПА по югославскому примеру и с югославской помощью ставила во главу угла формировавшегося политического режима Демократический фронт, от имени которого осуществлялись в стране все мероприятия. Тем самым она могла принять и на себя выдвинутые в адрес югославов обвинения в «растворении» в ДФ. Для выпрямления «линии» партийному руководству пришлось совершить поворот на 180°. Если в феврале 1948 г. ошибочной объявлялась самостоятельная, независимая от ДФ деятельность некоторых партийных организаторов на местах, их стремление «руководить... помимо ДФ», то теперь предстояло не только объяснить правомерность подобного подхода, но и разработать отвечавшее требованиям Коминформа соотношение в деятельности КПА и ДФ, подчеркнув при этом руководящую роль партии.

Политбюро ЦК КПА в новой обстановке усилило внимание к вопросам подготовки партработников. К лету 1948 г. в стране действовали пять центральных партийных курсов, способных одновременно принять 600 слушателей, и так называемые районные курсы в крупнейших городах. Всего их было 41, и делились они, в зависимости от уровня подготовки слушателей, на две категории: 29

курсов I категории охватывали 817 чел. и 12 курсов II категории — 431. По оценке Политбюро, лучшие результаты были получены на центральных курсах, находившихся под непосредственным контролем и наблюдением ЦК, в то время как районные курсы работали значительно менее эффективно. Причина тому усматривалась в недостаточном внимании к ним со стороны агит- пропотдела ЦК партии14.

Имеющиеся в нашем распоряжении немногочисленные материалы обрисовывают контуры такого явления, как не адекватное задачам дня состояние аппарата ЦК партии. Об этом, в частности, поступали сигналы от советских наблюдателей в Москву. При этом уже с осени 1948 г. ими фиксировались подхалимаж, угодничество, клановость, слабая профессиональная подготовка аппаратчиков15. Эти характерные черты отличались невероятной живучестью и в значительной степени определяли еще и годы спустя облик албанского партаппарата даже на самом высоком уровне.

Серьезно обсуждались вопросы партстроительства на II Всеал- банской конференции АПТ (в ноябре 1948 г. КПА получила новое название — Албанская партия труда) в апреле 1950 г. Выступавший с докладом по оргвопросам Т.Якова подчеркнул, что за один только 1949 г. партия выросла на 107,94%. Но улучшение качественного состава оставалось по-прежнему делом первостепенной важности. «Массовизация» АПТ, хотя и не подвергалась прямой критике, была тем не менее увязана в докладе с именем попавшего к тому времени в опалу члена Политбюро К.Дзодзе. Ему задним числом вменялось в вину, что по его распоряжению прием в АПТ осуществлялся формально — по строгому плану, в соответствии с намеченными нормами. Директива Дзодзе, говорил Т.Якова, «противоречила Уставу большевистской партии, она приводила к тому, что партия росла раньше времени, увеличивалась количественно, но не учитывала качества»1“.

В целях исправления положения по распоряжению ЦК был пересмотрен и «сокращен до минимума» прием в партию. Кроме того, была объявлена борьба тем коммунистам, кто тяготился партийной дисциплиной, был чужд партии и народу, способствовал «вредным явлениям» в АПТ. К последним, в частности, были отнесены нередкие случаи семейственности, старой вражды, интриг. Мало того, что в парторганизации новые члены зачастую принимались, особенно в деревнях, по родственному признаку, он сильно проявлялся и при обсуждении различных вопросов: муж поддерживал жену, брат — сестру и двоюродного брата, приятель приятеля и пр. «Разоблачение» К.Дзодзе вызвало волну наступления против албанских «троцкистов». Одним из проявлений этого наступления стал, по оценке Яковы, «великий сдвиг» в кадровой политике компартии. Поскольку на конференции основной акцент был сделан на «антитроцкистских» разоблачениях, почти незамеченным прошло крайне важное замечание, прозвучавшее в докладе Яковы: «Кадры расстанавливаются коллегиальным способом компетентными органами по номенклатуре, одобренной ЦК»17. На наш взгляд, именно введение в практику номенклатурного принципа отбора и расстановки кадров и стало упомянутым «великим сдвигом», поскольку отразило качественно новый этап в процессе складывания партийного государства в Албании.

В докладе Яковы были вскрыты также источники «троцкизма» и прочих «нездоровых явлений», среди которых особо выделен низкий культурный и идеологический уровень членов партии18.

Якову на конференции поддержал секретарь ЦК АПТ Б.Спа- хиу, который, опираясь на информацию с мест, привел ряд примеров, свидетельствовавших, по его словам, о наступлении «буржуазной идеологии». Спахиу информировал о том, что волновало рядовых членов АПТ. С нашей точки зрения, характерны не только поднимавшиеся ими на партсобраниях вопросы, но и ответы или комментарии, дававшиеся партийными руководителями. Например, на собрании в парторганизации гимназии в Гирокастре спросили: «Если торжество коммунизма — закон, то почему ничего нельзя делать без Советского Союза?» Неизвестно, каков был дан ответ, но Б.Спахиу на партконференции подчеркнул, что в основе вопроса лежит тезис «троцкистских агентов Белграда» о возможности построения социализма без СССР. Вряд ли убедительным и исчерпывающим можно было считать ответ на вопрос, заданный в Проградце: «Почему АПТ, где в процентном отношении больше крестьян, не называется крестьянской [партией]?» — «Ответ простой: наша партия — нового типа, строится на большевистских принципах. Крестьянство — резервная сила в капиталистическом обществе. Оно может быть и резервом буржуазии, и резервом пролетариата». Или такой еще пример. В Корче на собрании в одной из парторганизаций прозвучал вопрос: «Должен ли рабочий иметь образование для участия в партийном руководстве?» Прямого ответа не последовало. Он был заменен общими рассуждениями о том, что «империалисты были бы только рады, если бы наша партия осталась без рабочих, т.е. стала бы буржуаз- ной»(!)19. Думается, трудно не согласиться с выводом хотя и по другому поводу, Т.Яковы, заметившего в докладе: «Путаные взгляды демонстрируют не только рядовые коммунисты, но и кое-кто из товарищей на разных ответственных постах»20.

Руководство АПТ рассчитывало, что положение можно будет выправить с помощью организации сети политобразования. На конференции указывалось, что в течение только 1949 г. в стране было открыто 297 политшкол при первичных парторганизациях (в них обучались 6 125 членов АПТ и кандидатов), 66 кружков (1 257 слушателей). В 9 округах страны действовали месячные курсы, через которые прошли 1400 обучающихся. Около 500 членов партии закончили трехмесячные курсы. Таких в стране было 11. В Тиране функционировала одногодичная партийная школа. Набор в нее составлял 100 человек.

Как позитив был приведен факт самостоятельного изучения руководящими партийными кадрами «Краткого курса истории ВКП(б)» и других произведений, прежде всего работ классиков марксизма-ленинизма. Материалов, могущих проиллюстрировать эффективность такой подготовки кадров, к сожалению, у нас нет. Но заметим, что в соседней Болгарии изучение «Краткого курса» в системе партпросвещения сопровождалось большими трудностями для слушателей. Воспринимать чужой материал было сложно, а общий образовательный уровень многих партийцев был таков, что они сами требовали более доступную «простую политграмоту».

Вряд ли есть серьезные основания считать, что в Албании положение было иным. Даже позднее, в 1952 г., высшее руководство АПТ в своей работе и публичных выступлениях, по оценкам советских наблюдателей, слабо использовало марксистско-ленинскую литературу. Сравнительно большее внимание привлекли «Вопросы ленинизма» Сталина и некоторые другие его работы, помещенные в 7 и 8 томах «Сочинений»21. Это было не случайно, т.к. данные тома содержали произведения, написанные в 1925— 1926 гг., в которых обосновывалась генеральная линия РКП(б) на построение социализма в условиях «капиталистического окружения», в частности рассматривались вопросы индустриализации, политики в деревне, борьбы с «уклонами» в партии и т.д.22 Подобные вопросы выдвигало в то время на повестку дня и албанское руководство.

Огромные трудности, с которыми столкнулась страна в ходе реализации двухлетнего плана (1949—1950 гг.), неудовлетворительный в целом итог двухлетки (план был выполнен лишь на 87,2%) обусловили необходимость для руководства страны назвать причины создавшегося положения. Наиболее простым виделся следующий выход: найти и разоблачить «врага», помещавшего осуществить задуманное. Выступая 5 марта 1950 г. на конгрессе сторонников мира в Тиране, министр юстиции М.Кономи так определил мнение албанского руководства на этот счет: «Там, где дело не идет хорошо, где срывается план, там — мы можем быть в этом вполне уверенными — работает враг, там враг нашел себе пристанище, и если мы будем бдительны, будем искать врага, то непременно его разоблачим. Чем больше теряет реакция надежды на спасение утерянных позиций, чем ближе подходит она к своей могиле, тем более опасной она становится, тем чаще она меняет свои методы и тем сильнее мы должны ее поразить, тем более мы должны быть бдительными»23. В начале 1951 г. наиболее значительным стало «дело» Т.Яковы, решение по которому принял IX пленум ЦК АПТ (февраль). В специальной резолюции «О некоторых членах ЦК АПТ, действовавших в противоречии с линией партии», подчеркивалось: «В оценке коммуниста или беспартийного мы должны исходить из его отношения к Советскому Союзу, партии большевиков и товарищу Сталину. Любовь к ним является главным в оценке позиции данного лица. И эта любовь должна выражаться не только в сентиментальных словах, а в конкретных делах на работе, в выполнении задач, возложенных на нас партией и народом, защитой линии партии»24.

Якове, среди прочего, были предъявлены обвинения в «безразличии к опыту ВКП(б) и СССР». «Подтверждалось» это тем, что за последние два года он «совсем мало встречался с советскими товарищами в Албании для беседы с ними и использования их ценнейшего опыта»25.

Пленум принял также резолюцию по докладу Э.Ходжи о внутри- и внешнеполитическом положении Албании и о партийной работе.

Специальный раздел резолюции был посвящен недостаткам в работе руководящих органов партии. Резкой критике была подвергнута деятельность ЦК, Политбюро и Секретариата.

Будучи высшим органом партии в период между партийными съездами, ЦК, указывалось в резолюции, не выполнял свою роль как следует, «недостаточно соблюдался принцип коллегиального руководства в партии», отсутствовала регулярность созыва ЦК, а следовательно, и регулярная информация его членов о решениях политбюро, выполнении решений съезда и пр. «ЦК не мог на деле осуществить руководство и контроль за всеми областями жизни страны». Члены ЦК проявляли слабую активность и ответственность, замыкались на своем участке работы. Стиль работы ЦК исключал критику и самокритику, характеризовался низким уровнем внутрипартийной демократии. Секретариат ЦК не руководил с должной оперативностью работой аппарата ЦК, не контролировал выполнение решений, плохо готовил вопросы к заседаниям Политбюро. В результате Политбюро функционировало слабо: не полностью владело информацией о состоянии дел в партии, исключило критику и самокритику из своего арсенала, ошибочно полагало, что Секретариат стоит над ним, т.е. является более важным органом, чем Политбюро. Вместе с тем, члены Политбюро оказались в привилегированном положении: не отчитывались перед ЦК (а члены ЦК, в свою очередь, — перед пленумом). И в ЦК, и в политбюро, да и во всей партии процветали семейственность, «некоторый либерализм [по отношению] друг к другу», отсутствие требовательности. Иными словами, сохранялись недостатки, отмечавшиеся ранее на II Всеалбанской конференции АПТ в апреле 1950 г.

Решения пленума пронизывали идеи обострения в стране классовой борьбы.

Вместе с тем критике была подвергнута практика, когда командные должности занимали недостаточно революционные элементы. Таким образом, оценка «политических и деловых качеств» должна была осуществляться через призму «революционности», предполагавшей нетерпимость к положению, когда «недостаточно сильна была ненависть к классовому врагу»26.

Был намечен и ряд конкретных изменений в руководстве АПТ: увеличился до 6 человек состав Секретариата ЦК (ранее в него входили Э.Ходжа — генсек, Т.Якова, Б.Спахиу, М.Шеху). Т.Якова был выведен из Политбюро и освобожден от должности секретаря ЦК. Пленум избрал трех новых секретарей — С.Пано, Л.Белишову и бывшего секретаря районного комитета АПТ в Корче.

Состояние кадрового вопроса было освещено Э.Ходжей и в беседе 5 марта 1951 г. с корреспондентом «Правды» в Албании Н.Булатовым. (Булатов направил запись беседы редактору газеты по отделу стран народной демократии Л.С.Баранову, а 14 марта она поступила из редакции «Правды» в ЦК ВКП(б) М.А.Суслову, передавшему, в свою очередь, документ председателю Внешнеполитической комиссии ЦК ВКП(б) В.Г.Григорьяну.) Хотя до пленума «дело» Т.Яковы обсуждалось дважды, оно, по словам Э.Ходжи, «возникло неожиданно для большинства членов Политбюро». Неожиданными, по всей вероятности, предположим мы, явилась эскалация обвинений и тот напор, с каким эти обвинения «подавались» участникам пленума. Заметим, что на заседание Политбюро вопрос о Якове был вынесен по инициативе самого Ходжи, согласовавшего свою позицию с секретарем ЦК М.Шеху. В Албании хорошо знали сталинский лозунг «Кадры решают все!», и Ходжа в поисках главного виновника в невыполнении двухлетки и прочих трудностях вполне сознательно остановил свой выбор на Якове, отвечавшем за оргработу, то есть прежде всего за кадровую ситуацию. Н.Булатову Ходжа пояснил, что деятельность Яковы уже с 1943 г. характеризовалась глубоким оппортунизмом, терпимостью к врагам, отсутствием революционной бдительности, небрежностью в выполнении своих обязанностей. Причины этого — мелкобуржуазное происхождение Яковы и влияние на него католического духовенства. Заметим, что в новых условиях характеристики Яковы резко расходились с приведенными выше суперлативами в адрес этого руководителя, «вышедшего из недр рабочего класса...» Человек, которого совсем недавно Ходжа называл «великим сыном Албании», ныне, по его оценкам, перешел в «фактическую оппозицию к линии партии».

По утверждению Ходжи, отвечая за кадры, Якова проявил себя как бюрократ. Он не только не очищал госаппарат от чуждых и неблагонадежных элементов, но и потворствовал им, что вело к засорению АПТ. Недооценивая опыт ВКП(б) в вопросах партстроительства, Якова не заботился о повышении своего идейного уровня. «За полгода, сетовал Ходжа, он не удосужился прочитать материалы, которые привезла с собой делегация АПТ из СССР в августе 1950 г.» Негодование Ходжи по этому поводу было велико, хотя, по его же словам, «другие секретари ЦК их также еще не читали». Вредное влияние Яковы Ходжа усмотрел также в том факте, что и начальник управления кадров ЦК АПТ Т.Хеба, выведенный из состава ЦК на IX пленуме партии, ни разу не читал «Краткий курс истории ВКП(б)»27.

Характерно, что критика в адрес Яковы на заседаниях Политбюро развертывалась постепенно. На первом заседании почти все участники «отмалчивались». Якову критиковали лишь М.Шеху и Л.Белишова. Сам Ходжа тоже, по его словам, поначалу был настроен излишне мягко и «с ненужной чувствительностью». Но затем все вошло в нужное русло: все без исключения члены Политбюро выступили с критикой Яковы28.

Решения IX пленума рассматривались на пленумах районных комитетов и собраниях партактива. По договоренности с Э.Ход- жей Н.Булатов был на пленуме комитета АПТ в г. Шкодре и на собраниях партактива в Эльбасане и Тиране. Информацию о поездке в Шкодру и собрании в Тиране он направил в Москву в марте 1951 г.

В целом решения IX пленума, как сообщал Булатов, членами парткомов были «восприняты хорошо»: коммунисты приветствовали линию партии на борьбу против оппортунистов и капиталистов, неплохо развернулась критика и самокритика. Было вскрыто немало фактов бюрократизма и формализма в партийной работе. В Шкодре заявили, что пленум комитета фактически не существует: из 29 членов осталось 15. Члены бюро (9 чел.) и работники окружного комитета АПТ по 6—7 месяцев не бывают в деревне. Вопросы на бюро готовятся плохо, исполнение решений не проверяется, критики и самокритики нет, зато процветает семейственность. Бюро окружного комитета не стало оперативным органом, не принимает быстрых и решительных мер. Массово-политическая работа не на должном уровне. Руководство комитета не смогло правильно отреагировать на вопрос одной из текстильщиц: «Правда ли, что Тито изменил и продался американо-английским империалистам?» Оно не придало значения заявлению директора радиоузла в Шкодре о том, что «советские песни уже надоели». На пленуме в Шкодре были оглашены также сведения о слабой организационно-партийной работе на местах: по 3 месяца не было партсобраний, особенно в сельских организациях пограничных районов, по 6—7 месяцев члены АПТ не платили взносов, никаких решений по партийной линии не принято в отношении арестованных 20— 30

партийцев. До сих пор ЦК партии не определил функции секретарей окружкомов и некоторых отделов, постоянной связи с центральными партийными органами нет, ее заменяют время от времени «короткие наезды» в провинцию руководителей «сверху».

Н.Булатов передал в Москву свои впечатления и от собрания партактива в Тиране. По его мнению, критика ошибок Т.Яковы «в целом была совершенно недостаточной и неглубокой. Во многих выступлениях чувствовалось сожаление и такое настроение, что, мол-де, беда стряслась с большим человеком. Словом, настоящей принципиальной критики Тук Яковы на активе не было». Булатова удивило и отсутствие Э.Ходжи на партактиве. «Считаю, — информировал он, — что на собрании по такому вопросу не лишним было бы и присутствие т. Э.Ходжи. Но почему-то даже на заключительное заседание актива он не прибыл»29.

Несмотря на то, что IX пленум ЦК АПТ поднял важные для партии и страны вопросы, его решения в албанской печати не были освещены. Дело ограничилось публикацией сокращенной стенограммы доклада Э.Ходжи.

Ставившаяся неоднократно партийным руководством задача чистки АПТ начала осуществляться только после II Всеалбанской партийной конференции. С 1 апреля 1950 г. по сентябрь 1951 г. была, в частности, проведена проверка партийных документов. По данным, приведенным на II съезде АПТ (3 апреля 1952 г.), в ходе ее было исключено 8% членов и кандидатов. Подавляющая часть исключенных — 47,85% — понесла наказание за враждебную деятельность, вхождение в реакционные организации, борьбу против партии с оружием в руках(?!). 39% исключенных «обманывали партию» или были не подготовлены к вступлению в ее ряды. И, наконец, 13,24% были объявлены «дезертирами с фронта борьбы партии» (в Албании, судя по документам, эта формулировка являлась синонимом слова «оппортунизм»). В эту же группу исключенных входили лица, якобы подписавшие заявления об отказе от борьбы с захватчиками в период оккупации Албании. Подобное обвинение носило откровенно надуманный характер.

По партстажу в группе исключенных преобладали вступившие в КПА в 1947—1948 гг. — 55%. Затем шли члены партии с 1945— 1946 гг. — 21,8% и с 1944 г. — 9,74%. Самую малочисленную группу исключенных составляли члены партии с 1941—1943 гг. — «старая гвардия». Таких было 19 человек (0,86%).

Следует отметить, что албанские руководители стремились заручиться поддержкой советской стороны при проведении тех или иных мероприятий, в том числе и носивших внутрипартийный характер, или, по меньшей мере, выяснить позицию советских представителей в стране. Для этого находились разные предлоги. Так, например, 23 августа 1951 г. министр внутренних дел и заместитель председателя Совета министров М.Шеху встречался с посланником СССР Д.С.Чувахиным для того, чтобы «поделиться впечатлениями о внутренней ситуации в стране», какой он ее увидел, вернувшись из отпуска. Встреча была организована по инициативе Шеху и касалась, главным образом, «усиления вражеской деятельности», особенно в районах Шкодры и Корчи. Шеху отметил, что враг пытался пробраться в парторганизации на местах и захватить в них руководство. Ответные меры позволили только в районе Корчи выявить 12 секретарей парторганизаций, оказавшихся при проверке «отъявленными реакционерами или иностранными агентами».

Советский дипломат не удержался от искушения поднять вопрос о бдительности. Он заметил, что «дело с бдительностью обстоит не всегда благополучно» как в центральных организациях, так и на местах. Чувахин выразил недоумение по отношению к позиции ЦК, который «ограничился простой критикой» секретарей парторганизаций в Шкодре и Саранде, допустивших «серьезные политические ошибки». Реакция Шеху последовала немедленно: ЦК намерен вывести из состава бюро райкомов ряд членов «за притупление классовой бдительности». Чувахин привлек также внимание Шеху к тому, что в Институте наук «работают сомнительные в политическом отношении сотрудники», что албанская сторона запоздала с упорядочением архивов и др. Шеху был вынужден признать, что «ЦК партии проглядел это важное дело»30.

Таким образом, советская сторона не только владела информацией о состоянии дел в партийных организациях и ходе чистки в них, но и стимулировала в ряде случаев их размах и нацеленность.

На II съезде АПТ Э.Ходжа оценил итоги проверки партийных документов как очищение партии, главным образом, от тех людей, которые проникли в ее ряды в период хозяйничанья в Албании агентов клики Тито во главе с К.Дзодзе31. Однако в справке об итогах II съезда, подготовленной атташе миссии СССР в Албании В.И.Мининым, приведенная Ходжей статистика подверглась критике. Минин отметил, что Ходжа не учел более 2 тыс. членов партии и кандидатов, исключенных во время проверки документов самими первичными организациями. Но самое главное, что процент исключенных по партстажу был дан без учета числа принятых в те же годы. В 1947—1948 гг. в партию было принято более 60% ее состава перед проверкой документов. По данным Ходжи, 55% членов партии с 1947—1948 гг. были исключены. Ясно, заметил Минин, что исключенные этой группы «будут представлять не такую уж огромную цифру, как кажется на первый взгляд»32. А следовательно, и оценка степени «очищения» партийных рядов нуждалась в корректировке.

Материалы съезда, поступившие весной 1952 г. в ВПК ЦК ВКП(б), позволяют, хотя и далеко не всесторонне, оценить ситуацию в компартии. Ее численность накануне съезда составила 44

418 чел. Из них 32,6% (14 480 чел.) — кандидаты, 29 938 — члены АПТ. Преобладающая часть партии — бедные (74,1%) и средние (22,02%) слои населения. С этой точки зрения Э.Ходжа назвал социальный состав партии «в целом хорошим». Поскольку в докладе Ходжи отсутствовала динамика роста рабочей прослойки, по сравнению с I съездом, то его вывод о некотором увеличении числа рабочих в партии носил в известной мере условный характер и основывался лишь на сведениях о доле рабочих по отношению к числу принятых в партию лиц после I съезда: она составила 28,06%. К весне 1952 г. в АПТ 8,8% партийцев были рабочими по социальному происхождению и 11,5% — по социальному положению. Задача укрепления партии за счет рабочего класса сохранялась.

Что касается образовательного уровня членов партии, то картина была удручающая. Данные из справки Минина свидетельствовали о том, что 49,1% партийцев имели начальное образование, 30,1% — неоконченное начальное, а 2,2% — были абсолютно неграмотными. Иными словами, более 80% партийной массы были неграмотными и малограмотными. Только 119 чел. (0,2%) имели высшее образование33. Такое число «вышистов» было недостаточным даже для потребностей центральных партийных и государственных органов. Слабость и ненадежность статистических данных очевидна, но тем не менее представление в общих чертах о том, какая по «качеству» партия заявила о своей руководящей роли в стране, эти сведения дают.

Несмотря на более чем скромные успехи страны на экономическом фронте, на II съезде АПТ, как фиксировали советские наблюдатели, проявилось «увлечение» достигнутыми результатами, «переходящее подчас в самовосхваление».

Твердо усвоив введенное большевиками в политическую практику положение о роли критики и самокритики в партии, албанские коммунисты применяли его по-своему: критика снизу в организациях АПТ практически отсутствовала. В упомянутой справке

В.И.Минина подчеркивалось, что ее направление — «сверху вниз». Руководство партии критикуется по инициативе Э.Ходжи и М.Шеху. В одной из бесед с советскими представителями в стране секретарь ЦК Л.Белишова также отметила, что критика снизу в отношении верхов «почти никогда не начинается по инициативе низов, но уж если кто-либо из руководителей даст сигнал, то на указанных товарищей буквально набрасываются и открывается критика самая беспощадная»34. II

съезд произвел серьезные изменения в составе руководящих органов партии. Был сформирован новый состав ЦК из 39 человек (27 членов и 12 кандидатов). Ранее в ЦК входили 32 чел. Расширение состава ЦК рассматривалось албанским руководством как несомненный позитив: оно должно было способствовать активизации работы ЦК и росту руководящих партийных кадров. Состав нового ЦК свидетельствовал о прочном сращивании партийного аппарата с государственным: среди его членов председатель Госплана, министры торговли и промышленности, заместители министров внутренних дел и здравоохранения и т.д. В состав Политбюро вошли 7 человек. Трое были избраны кандидатами в члены политбюро. Состав Секретариата ЦК вновь сократился до 5 человек (удален Б.Спахиу).

Первоначальные расчеты албанского руководства были несколько иными. В беседе с временным поверенным в делах СССР в Албании В.А.Кареткиным 28 марта 1952 г., т.е. еще до съезда, Ходжа полагал возможным сформировать несколько больший состав ЦК — 41 чел. — и Политбюро — 11 чел.35 Однако, как следовало из материалов миссии СССР, датированных 8 апреля 1952 г., Ходжа якобы отказался от этого плана ввиду отсутствия достаточно авторитетных и подготовленных руководителей. В связи с этим были введены также должности кандидатов в члены Политбюро36. Подтверждали эту информацию, правда, в несколько ином ключе, и донесения советских дипломатов. В апреле 1952 г. Кареткин сообщал в Москву, что член ЦК К.Нгеля был членом фашистской партии и скрывал этот факт, член Политбюро Х.Капо ранее состоял в троцкистской группе «молодых», член Политбюро С.Колека был членом группы «Зьяри» и пр. Сам Ходжа отмечал, например, крайнюю слабость идейно-теоретической подготовки П.Перисте- ри, бюрократические повадки С.Колеки, леность и принадлежность в прошлом к организации «Байрактар» генерала Х.Леши и т.д. По оценке Ходжи, одним из недостатков состава ЦК было вхождение в него жен многих руководящих работников (Неджмие Ходжи, Фихрет Шеху, Виты Капо, Елены Теречи — жены И.Пашко). Кареткин сообщал: «Такая "семейственность", по словам Э.Ходжи, не является положительным моментом, но что делать, если эти товарищи хорошо зарекомендовали себя как в воен ное, так и в мирное время и стоят выше по своим качествам любых членов ЦК — мужчин». Ходжа подчеркнул, что в подборе руководящих кадров основная ставка делалась на тех, кто прошел школу национально-освободительной войны, т.к. «период мирного строительства еще не выдвинул достаточно опытных и солидных работников». Заметим, что и такой подход оказался небезупречным. В беседе с Кареткиным 7 апреля 1952 г. Ходжа сказал, что делегаты вспомнили о проявлениях трусости во время национально-освободительной войны со стороны Ф.Пачрами37. Однако это не помешало последнему войти в состав ЦК.

К этому времени советские наблюдатели в стране неоднократно констатировали «дальнейший рост авторитета Э.Ходжи». Однако от них не ускользнуло и значительное усиление позиций министра внутренних дел М.Шеху, «ставшего теперь бесспорно вторым человеком в руководстве партией». Многие кадровые перестановки, в том числе удаление из Секретариата ЦК Б.Спахиу и С.Пано, отклонение кандидатуры Ш.Печи на пост кандидата в члены Политбюро и др. и замена этих лиц людьми М.Шеху, подтверждали этот вывод. Именно Э.Ходжа и М.Шеху задавали тон на заседаниях Политбюро в дальнейшем. По сообщению Кареткина в Москву, члены Политбюро занимают «выжидательную позицию»: «...пока не выступят Э.Ходжа или М.Шеху, остальные члены Политбюро отмалчиваются и "ждут установок"»38. Усиление позиций Шеху подтвердилось еще и тем, что на одном из заседаний Политбюро Ходжа неожиданно предложил ввести пост заместителя генерального секретаря ЦК и назначить на него Шеху. В упомянутой беседе с Кареткиным от 7 апреля 1952 г. Ходжа мотивировал свое предложение тем, что Шеху фактически уже выполняет эти обязанности, и официальное признание этого только укрепило бы руководство партии. Предполагалось также, что Шеху будет освобожден от должности министра внутренних дел и сосредоточит в своих руках руководство работой всего партийного аппарата. «В этой работе, — заявил Ходжа, — у нас еще много недостатков, и весьма серьезных, ...и только руководитель такого калибра, которому нет равных среди остальных секретарей, мог бы справиться с этой задачей». Одновременно была задумана реорганизация МВД, — деление его на два министерства: внутренних дел и государственной безопасности. Ходжа просил Кареткина сообщить о намеченных перестановках в Москву, «поскольку, прежде чем принимать такое решение, они хотели бы знать ее мнение». Сам М.Шеху, по его словам, рассчитывал на прямую помощь советских специалистов в работе силовых министерств. В беседе с Кареткиным он счел нужным также особо подчеркнуть, что албанское руководство не намерено допускать «практику титовцев» и смешивать партию с органами госбезопасности. Поступившая в Москву информация Кареткина свидетельствовала о сложной ситуации в АПТ. Советский дипломат высказал предположение о том, что пребывание М.Шеху на посту руководителя МВД могло серьезно беспокоить Ходжу. Вряд ли албанский лидер не учитывал наличие сильного соперника и оставил без внимания тот факт, что люди Шеху постепенно занимали все больше и больше ответственных постов. В частности, новым министром внутренних дел вполне возможно мог стать К.Асбиу — заместитель Шеху, избранный на II съезде АПТ в ЦК партии.

В сообщении Кареткина обращает на себя внимание и его вывод о том, что «не было... ни одного такого предложения, более или менее серьезного, о котором бы Э.Ходжа предварительно не советовался с М.Шеху... Только заручившись его согласием, он выдвигал затем свои предложения»39. По всей вероятности, и предложение Ходжи о введении должности заместителя генсека, неожиданное, как указывалось выше для членов Политбюро, для самого Шеху неожиданным не было.

Тем не менее, как сообщил Ходжа в советской миссии, Шеху якобы возражал, и предложение было отложено до следующего съезда партии. Среди мотивов отсрочки был и такой: подобное решение дало бы пищу реакционной пропаганде для утверждений о том, что с удалением из руководства Б.Спахиу (Кареткин назвал эти действия «избиением») и новым назначением Шеху роль

Э.Ходжи еще более уменьшается, и он оттесняется на задний план. Заметим, что основа для таких выводов была вполне реальной. Доминирование двух лидеров — Ходжи и Шеху — при явной тенденции усиления влияния второго привело к расстановке ими повсюду «своих» людей. Вероятно, это делалось на компромиссной основе. И именно с этой точки зрения, на наш взгляд, можно оценить признание Шеху Кареткину: если на 1-ом съезде АПТ была очень заметна тенденция ряда товарищей бороться «за пост», то на последнем, И-ом съезде, такого не было40.

Нехватка людей, которых, по оценке Ходжи, можно было бы «с полным правом» ввести в ответственные органы партии, обусловливала необходимость закрывать глаза на серьезные подчас недостатки кадров. Такими недостатками, безусловно, можно было считать «очень низкий обще культурный и идейно-политический уровень» Пило Перистери или леность Мануша Мюфтиу, в целом «культурного и грамотного работника». Оба были избраны кандидатами в члены Политбюро. Заметим, что введение в высшие органы партии руководителя профсоюзов Перистери преследовало цели поставить профсоюзы под более плотный партийный контроль и «орабочить» Политбюро, поскольку Перистери, как и Рита Марко, также новый кандидат в члены Политбюро, были выходцами из рабочих41.

Введение «несколько ленивого» Мануша Мюфтиу в Секретариат ЦК на место Б. Спахиу, т.е. в качестве руководителя агитпропа, кажется не совсем логичным: ведь эта должность требовала большой собранности, энергичности, поворотливости. Но очевидно и другое: приходилось, по-видимому, рассчитывать на те кадры, которые имелись.

К сожалению, отсутствие источников не дает возможности проанализировать состав и работу партаппарата. Важным элементом его подготовки и усиления оставалось самообразование, дававшее, как уже отмечалось, сомнительный эффект. Настольной книгой аппаратчика по-прежнему оставался «Краткий курс истории ВКП(б)». В 1952 г. в Албании готовилось его новое, третье, издание.

По некоторым данным, имевшийся в руководстве партии определенный расчет на подготовку партийных кадров в СССР вызывал неоднозначную реакцию в структурах АПТ.

1 ноября 1952 г. заведующий отделом переводов ЦК АПТ

С.Шпуза в беседе со вторым секретарем миссии СССР Н.П.Гали- чим заметил, что в аппарате ЦК нет лиц, окончивших советские вузы, и что это — серьезный недостаток. «Поиски» по ходу беседы таких руководителей дали все же возможность уточнить: сотрудник аппарата ЦК С.Боцай закончил Военно-политическую академию им. Ленина. Свои впечатления от беседы по этому поводу Галичий выразил так: «...Можно предположить, что среди некоторой части работников аппарата ЦК партии имеется опасение оказаться вытесненными новыми кадрами из числа лиц, окончивших высшие учебные заведения в Советском Союзе»42.

Думается, что перспективу определенного соперничества партаппаратчиков на этой основе, действительно, не следовало исключать. Понятно, что амбиции и карьеристские расчеты мало способствовали бы эффективности работы. Подобная перспектива, вызывала озабоченность как у советской, так и албанской стороны.