26 сентября 1932 года Теперь мы рассмотрим явление, которое называют промышленной революцией. Она началась в Англии, поэтому мы кратко ознакомимся с ее развитием в Англии. Я не могу Назвать точной даты, ибо переворот произошел не в какой-то определенный момент, словно по волшебству.
Тем не менее он происходил достаточно быстро, и за сто лет начиная с середины восемнадцатого века он изменил лицо мира. Вдвоем с тобой мы проследили в этих письмах ход истории на протяжении нескольких тысячелетий начиная с древнейших времен и видели много изменений. Но все эти изменения, хотя они порой и бывали очень крупными, не меняли коренным образом жизнь народа. Если бы Сократ, или Ашока, или Юлий Цезарь внезапно появились при дворе Акбара в Индии, или в Англии, или во Франции начала восемнадцатого века, они заметили бы много изменений. Они, возможно, одобрили бы некоторые изменения, а другие осудили. Но в целом они узнали бы мир, по крайней мере внешне, так как различия в представлениях были не слишком велики. По своему внешнему виду они также не слишком выделялись бы. Если бы им захотелось путешествовать, они путешествовали бы верхом на лошади или в экипаже, запряженном лошадьми, почти так же, как это было в их время, и путешествие заняло бы у них столько же времени. Но если бы любой из этих троих очутился в нашем сегодняшнем мире, он был бы сильно удивлен, и удивление это было бы порой весьма неприятным. Он увидел бы, что люди передвигаются теперь быстрее, чем на самой быстрой лошади, быстрее даже, чем стрела, пущенная из лука. На поездах, на пароходах, автомобилях и самолетах люди мчатся с ужасающей скоростью по всей земле. Затем его заинтересовали бы телеграф, телефон и радио, огромное число книг, выпускаемых, современными печатными машинами, газеты и множество других вещей — все эти детища новых форм промышленности, ВОЗНИКШИЕ во время промышленной революции восемнадцатого века и поздпее. Одоб рили бы или осудили бы Сократ, Ашока или Юлий Цезарь эти новые способы, этого я не могу сказать, но они, несомненно, нашли бы, что эти способы самым коренным образом отличаются от тех, которые преобладали в их времена. Промышленная революция произвела на свет большую машину. Она открыла век машин, или век техники (Mechanical Age). Конечно, и раньше существовали машины, но не было ни одной такой большой, как новая машина. Что такое машина? Это большое орудие, помогающее человеку в его труде. Человека называют животным, изготовляющим орудия, и с древнейших времен он изготовлял орудия и старался их усовершенствовать. Он установил свое превосходство над другими животными, многие из которых обладали значительно большей силой, именно благодаря этим орудиям. Орудие было продолжением его руки, ты можешь назвать орудие также и третьей рукой. Машина явилась продолжением орудия. Орудие и машина подняли человека над грубым животным миром. Благодаря им человеческое общество перестало зависеть от природы. С помощью орудия и машины человеку было легче производить вещи. Он производил больше и тем не менее имел больше свободного времени. А результаты сказались в прогрессе искусств, цивилизации, мышления и науки. Но большая машина и все с ней связанное не были одним только чистым благом. Если машина способствовала развитию цивилизации, она в то же время способствовала развитию варварства, создавая ужасные орудия войны и разрушения. Если она создала изобилие, то это изобилие предназначалось не для народных масс, а лишь для немногих избранных. Разница между роскошью очепь богатых и бедностью неимущих стала благодарней еще большей, чем в прошлом. Вместо того чтобы быть орудием и слугой человека, машина попыталась стать его господином. Она. с одной стороны, паучила некоторым добродетелям — кооперированию, организации, точности; но, с другой — превратила для миллионов людей саму жизнь в нудную рутину, в механическое бремя, совершенно не дававшее ни радости, ни свободы. Но почему мы должны винить бедную машину в тех несчастьях, которые последовали за ней? В этом повинен человек, который употребляет ее во зло, и общество, которое не извлекло из нее всей пользы. Кажется немыслимым, чтобы мир в целом или какая-либо отдельная страна могли вернуться назад к прежним временам, предшествовавшим промышленной революции. И ед ва ли покажется желательным или разумным, чтобы мы ради избавления от нескольких зол отбросили многочисленные блага, которые принес нам индустриализм. И как бы там ни было, а машина уже появилась и она останется. Поэтому задача, стоящая перед нами, заключается в том, чтобы сохранить блага, которые принес нам индустриализм, избавившись от связанных с ним зол. Мы должны воспользоваться богатством, которое он создает, но должны позаботиться о том, чтобы это богатство равномерно распределялось между теми, кто его производит. В этом письме я собирался рассказать тебе кое-что о промышленной революции в Англии. Но по своей привычке я снова странным образом отвлекся и стал обсуждать последствия индустриализма. Я поставил перед тобой проблему, которая тревожит людей сегодня. Но прежде чем мы доберемся до сегодняшнего дня, нам надо разобраться во вчерашнем; прежде чем мы рассмотрим результаты индустриализма, мы должны изучить, когда и каким образом он появился. Я сделал также длинное вступление, чтобы внушить тебе, какое важное значение имела эта революция. Это была не просто политическая революция, сменяющая королей и правителей в верхах. Эта была революция, отразившаяся на положении всех классов, а по сути дела — на положении каждого человека. Победа машины и индустриализма означала победу того класса, который контролировал машины. Как я тебе говорил уже давно, класс, контролирующий средства производства, является господствующим классом. В старое время единственным важным средством производства была земля, поэтому те, кто владел землей — то есть земельные собственники,— были хозяевами. Так обстояло дело во времена феодализма. Затем появилось и богатство другого рода, нежели земельная собственность, и класс земельных собственников разделил власть с собственниками новых средств производства. А теперь появилась большая машина, и, естественно, контролирующий ее класс выдвигается на передний план и становится хозяином. В этих письмах я неоднократно, в разной связи писал тебе о том, как поднималось значение городской буржуазии, как она боролась против феодального дворянства и достигала в некоторых местах успеха. Я рассказывал тебе о крушении феодализма и, вероятно, создал у тебя впечатление, что буржуазия — новый средний класс — заняла место феодалов. Если это так, то я хотел бы внести поправку, так как средний класс поднимался к власти гораздо медленнее, и это еще не произошло в период, ко торый мы рассматриваем. Понадобилась великая революция во Франции и угроза повторения подобной революции в Англии, чтобы буржуазия пришла к власти. Английская революция 1688 года закончилась победой парламента, но сам по себе парламент был, как ты помнишь, учреждением, представлявшим небольшое число людей, главным образом земельных собственников. Некоторые крупные купцы из горожан могли попасть в него, но в целом класс купцов — средний класс — не был в нем представлен. Таким образом, политическая власть была в руках тех, кто владел земельной собственностью. Так обстояло дело в Англии и в еще большей мере в других странах. Земельная собственность переходила по наследству от отца к сыну. Таким образом, и сама политическая власть стала наследственной привилегией.
Я уже рассказывал тебе о «карманных местечках» в Англии — то есть населенных пунктах, посылавших депутата в парламент, хотя в них и насчитывалось ничтожное число избирателей. Этих избирателей обычно контролировал кто-то, поэтому говорили, что местечко находится у него в кармане. Такие выборы были, разумеется, фарсом, при этом имела место значительная коррупция, продажа и покупка мест в парламенте. Некоторые богатые люди, принадлежавшие к среднему классу, были в состоянии таким путем приобрести себе место в парламенте. Но у масс не было никаких шансов попасть туда каким-либо из этих путей. Они не наследовали привилегий или власти и, совершенно очевидно, не могли купить власть. Поэтому что же они могли сделать, если ими помыкали и их эксплуатировали богатые и привилегированные? У них не было голоса внутри парламента, и они даже не могли участвовать в избрании членов парламента. Даже демонстрации вне парламента вызывали неодобрение власть имущих и подавлялись силой. Массы были неорганизованны, слабы и беспомощны. Но когда чаша страданий и нищеты бывала переполнена, они забывали о законности и порядке и начинали бунтовать. Таким образом, в Англии в восемнадцатом веке творилось много беззаконий. Общее экономическое положение народа было плохим. Оно еще более ухудшилось вследствие усилий крупных лендлордов расширить свои поместья за счет мелких фермеров, которых они вытесняли с земли. Они захватывали также общинные земли, принадлежавшие деревням. Все это усиливало страдания народных масс. Народ возмущало также и то, что он совсем не имел голоса в управлении, и у него назревала смутная потребность в большей свободе. Во Франции положение было еще хуже, и это привело к революции. В Англии роль короля была незначительной и властью обладало большее число людей. Кроме того, в Англии не имело также места развитие политических идей, как во Франции. Поэтому Англия избежала большого взрыва и изменения носили здесь более постепенный характер. Между тем быстрые перемены, вызванные индустриализмом и новой экономической структурой, подстегивали ход событий. Такова была политическая обстановка в Англии в восемнадцатом веке. В развитии домашней промышленности Англия вышла вперед главным образом благодаря иммиграции иностранных ремесленников. Религиозные войны на континенте вынудили многих протестантов покинуть свои дома и родину и искать убежища в Англии. В те времена, когда испанцы старались подавить восстание в Нидерландах, множество ремесленников бежало из Нидерландов в Англию. Сообщают, что тридцать тысяч из них осели на востоке Англии. Королева Елизавета разрешила им поселиться здесь при условии, чтобы в каждый дом был взят английский ученик. Это помогло Англии создать собственное сукноделие. Когда оно было создано, англичане запретили ввоз в Англию нидерландских тканей. Тем временем Нидерланды были все еще охвачены яростной войной за свободу, и это наносило ущерб их промышленности. Если прежде многочисленные суда, груженные сукном, прибывали из Нидерландов в Англию, то теперь это не только прекратилось, но начался вывоз английских тканей в Нидерланды и объем этого вывоза все возрастал. Таким образом, валлоны из Бельгии научили англичан сукноделию. Позднее прибыли гугеноты — протестантские беженцы из Франции, они обучили англичан выделке шелковых тканей. Во второй половине семнадцатого века в Англию переехало с континента множество искусных мастеров, и англичане научились у них многим ремеслам, таким, как изготовление бумаги, стекла, механических игрушек, стенных и карманных часов. Поэтому значение и богатство Англии, которая до того времени была отсталой страной Европы, стали возрастать. Лондон также вырос и превратился в важный порт с преуспевающим населением из купцов и ремесленников. Известен любопытный рассказ, из которого видно, что Лондон в начале семнадцатого века был значительным портом и торговым центром. Яков I, английский король, отец Карла I, которому отсекли голову, был убежденным сторонником самодержавия и божественного права ко ролей. Он не любил парламент и лондонских выскочек-купцов и, разгневавшись, пригрозил гражданам Лондона, что перенесет свой двор в Оксфорд. На лорда-мэра Лондона эта угроза не произвела никакою впечатления, и он сказал, что надеется, что «Его Величество будет доволен, всемилостивейше предоставив им Темзу!». Именно этот богатый купеческий класс был опорой парламента и предоставил ему большое количество денег во время борьбы с Карлом I. Все эти отрасли промышленности, которые выросли в Англии, назывались деревенской, или домашней, промышленностью. То есть ремесленики и мастера обычно работали у себя дома или мелкими группами. В каждой отрасли существовали цехи, или ассоциации, ремесленников; они напоминали многие касты в Индии, но в них не было религиозного элемента, присущего кастам. Мастера-ремесленники брали учеников и обучали их своему ремеслу. У ткачей были свои станки, у прядильщиков — свои самопрялки. Прядение было широко распространено, это было занятие женщин и девушек в свободное время. Иногда существовали мелкие мастерские, в которых было собрано известное число ткацких станков и ткачи работали вместе. Но каждый ткач работал отдельно на своем станке, и на деле не было никакой разницы между его работой на этом станке у себя дома и его работой в каком-либо другом месте совместно с другими ткачами, работавшими на своих станках. Мелкие мастерские были совершенно не похожи на современные фабрики с их большими машинами. Эта домашняя промышленность процветала тогда не только в Англии, но и во всем мире, во всех странах, где существовала промышленность. Так, в Индии эта домашняя промышленность была очень сильно развита. В Англии домашняя промышленность почти полностью исчезла, но в Индии она еще очень распространена. И большая машина, и домашний ткацкий станок все еще процветают в Индии, и ты можешь сравнить и сопоставить их. Тебе известно, что ткань, которую мы носим,—это кхади. Она из ручной пряжи, выткана ручным способом и, таким образом, целиком является продуктом индийского дома, индийских глиняных лачуг. Новые механические изобретения, однако, повлекли за собой большие изменения для домашней промышленности Англии. Машины все больше и больше заменяли труд человека, они позво лили производить большее количество продукции с меньшей затратой сил. Эти изобретения начали применяться в восемнадцатом веке, и мы рассмотрим их в следующем письме. Я кратко коснулся нашего движения за ношение ткани кхади. Я не хочу останавливаться здесь на этом подробно. Но мне хотелось бы подчеркнуть, что мы начали это движение и применение чаркха — самопрялки вовсе не с целью создать конкуренцию для больших машин. Многие люди впадают в такую ошибку и воображают, будто применение чаркха означает возврат к средним векам и влечет за собой отказ от машин и всего того, что принес нам индустриализм. Это неверно. Наше движение направлено совершенно не против индустриализма, машин и фабрик, как таковых. Мы хотим, чтобы Индия имела все самое лучшее, и как можно скорее. Но, учитывая существующие в Индии условия, и особенно ужасающую бедность крестьян, мы убеждали их прясть в свободное время. Таким путем они не только немного улучшают свои условия, но и способствуют ослаблению нашей зависимости от ввоза иностранных тканей, который унес так много богатства из нашей страны. 98.