ИТАЛИЯ

  Неравнодушны к кельтскому мифу и в Италии, где его в своих интересах использует Лига Севера (Ломбардская Лига), созданная в 1984 г. и возглавляемая с 1990 г. Умберто Босси. Лидеры Лиги подхватывают популярное среди современных политологов мнение об ослаблении современного государства и его неспособности решать локальные проблемы.

Поэтому они настаивают на передаче на места значительных полномочий вплоть до превращения Италии в федерацию или даже полного отделения Северной Италии и образования там независимого государства. Сильным аргументом в пользу этого они считают культурное (этническое) единство, которое, по их мнению, должно служить основой любого государства. Один из интеллектуальных вождей Лиги - Дж. Мильо отдает именно культуре приоритет перед кровными или расовыми связями. При этом федеральное устройство должно, на его взгляд, в обязательном порядке допускать право на политическое отделение. Он резко противопоставляет Север Югу, видя их главное различие в том, что на Севере чтут право, а на Юге безраздельно правят католическая церковь и мафия107.
Вместе с тем в своей борьбе лидеры Лиги пытаются опираться прежде всего на созданную ими самими ревизионистскую версию истории, у основания которой стоят кельты. Кельты рисуются храбрым независимым народом, жившим в условиях полной демократии и знавшим федеративное устройство общества. Под последним понимаются самоуправляющиеся клановые общины. Все это было будто бы перечеркнуто римлянами, которые выглядят в глазах Лиги жестокими колонизаторами, покорившими местное население, латинизировавшими его и заставившими подчиняться центральной власти Рима.
В этом мифе подчеркиваются несколько моментов, легитимизирующих сепаратистские устремления Лиги. Во-первых, кельты заселяли эти земли еще до римлян, и поэтому их потомки имеют преимущественное право на владение данной территорией в силу традиционного принципа первопоселе- ния. Лидеры Лиги называют местные земли Паданией, представляя это древним ее названием, хотя оно не имеет никакого отношения к истории, а означает “земли, примыкающие к р. По”. Во-вторых, доказывается, что кельты укрылись от захватчиков в горах и стали предками местного населения, оставив напоминания о себе в фольклоре, топонимике, народных мелодиях, крестьянских обрядах и даже диалектах. Впрочем, понимая, что языковой аргумент в данных условиях имеет слабую доказательную силу108, адвокаты Падании делают акцент на народные религиозные верования и обряды, а также на эмоциональную связь общества с окружающей природной и ландшафтной средой. Кроме того, говорится о генетической (биологиче
ской) связи с кельтами. В-третьих, прославляется мужество кельтов в борьбе с захватчиками, и это сопоставляется с героической борьбой местного населения как против войск Наполеона, так и против фашистов. Эта борьба не всегда заканчивалась победой, но проявленное мужество в конечном итоге заслуживает вознаграждения в виде независимости. В-четвертых, битвы кельтов с римлянами представляются первым в истории примером столкновения принципов федерализма и централизма. Лидеры Лиги поддерживают лозунг “Европы регионов” и верят в то, что принцип федерализма в конечном итоге победит. Вместе с тем в прямом противоречии с этими настроениями находится их стремление извлечь уроки из поражений кельтов. Ведь называя клановую раздробленность причиной военных неудач, они призывают к сплочению и единству, необходимым для того, чтобы сбросить всевластие Рима.
Эта версия истории полностью противоречит общепринятой итальянской историографии, где римляне изображаются носителями цивилизации, несущими свет варварской периферии. Напротив, кельтский миф реабилитирует варваров, обвиняя Рим в моральном разложении и рисуя варваров молодыми энергичными народами, за которыми большое будущее. При этом прославляются не только кельты, но все варварские народы эпохи раннего средневековья, а германцы-ломбарды даже включаются в пантеон престижных предков. Германцы объявляются сторонниками федеративного устройства, которое будто бы реализовалось в империи Карла Великого. Важным эмоциональным символом служит Лига ломбардских городов, выступавшая в XII в. против Фридриха Барбароссы.
Апеллируя к кельтам и варварам в целом, идеологи Лиги вместе с тем высоко ценят христианское наследие и связывают Европу с “христианским духом”. Это служит одной из основ их ксенофобии в отношении иммигрантов, и они всеми силами выступают против интеграции мусульман и противостоят приему Турции в Объединенную Европу109. Обращаясь к истории, они изображают христианство и ислам вечными противниками. Вся эта риторика широко используется в политических баталиях, и к ней неоднократно обращался У. Босси в своих парламентских выступлениях. Любопытно, что, противопоставляя Север Югу, члены Лиги сознательно избегают говорить о том, что в действительности их отличает друг от друга, а именно, о развитой промышленности Севера, которая и определяет его более высокий уровень жизни. Ведь индустриализация Севера - это относительно недавнее явление, неспособное в отличие от древней истории служить убедительным аргументом в устах сепаратистов. Вместе с тем официальная итальянская наука с неодобрением смотрит на версию прошлого, созданную Лигой, в составе которой нет профессиональных историков.
Стремление к популяризации кельтского мифа не ограничивается областью истории. Оно находит выражение в сфере туризма (экскурсии по местам, связанным с кельтами), прикладном искусстве (изготовление кельтских сувениров и украшений), символике (символом Лиги служит кельтский мотив “Альпийского солнца”), музыке (кельтские мелодии), астрологии (кельтский гороскоп). Специальное туристическое агентство организует даже кельтские праздники110.

Популярность кельтского мифа показывает, что не только страны молодой демократии, но и “старые нации” Западной Европы не могут удержаться от соблазна мифа о происхождении и славных деяниях отдаленных предков. Что же делает этот миф таким привлекательным? Во-первых, он придает группе запредельную временную глубину, позволяющую апеллировать к якобы “исконным моральным ценностям”. Еще важнее то, что он наделяет ее автохтонным статусом. В современном мире этот статус не только вызывает симпатии к малочисленным коренным народам, но, как мы видели, легитимизирует политические амбиции достаточно крупных наций, позволяя претендовать как на территорию, так и на власть. Во-вторых, апеллируя к общей культурно-языковой основе, миф помогает создавать политические союзы, понятные для населения входящих в них стран или этнических групп. В-третьих, он снабжает людей необходимыми символами, укрепляющими общественное единство и солидарность. Среди этих символов мы находим разнообразные виды традиционной культуры (шотландский килт, кельтские кресты или кельтскую музыку), знаковые исторические события (битвы с врагами как у североирландских католиков и протестантов), славных героев прошлого (Верцингеторикс), древние поселения или крепости (Бибракте, Нуманция и пр.), связанные с поворотными моментами в истории предков. Такие символы используются при устройстве всенародных праздников, входят в государственную или этнополитиче- скую символику, к ним прибегают политики, журналисты и люди искусства, к ним же обращаются и создатели новых религий (например, друиды). В-четвертых, апелляция к действиям далеких предков призвана подтвердить правильность предлагаемого или уже проводимого политического курса. В-пятых, романтизированные предки иной раз становятся источником высокой морали и служат референтной группой для преодоления социального кризиса. В-шестых, их упорство в защите своей свободы вне зависимости от успеха борьбы придает их потомкам силы для противодействия нивелирующим тенденциям современной цивилизации и сохранения своей культурно-языковой самобытности. Последняя, в свою очередь, служит важным ресурсом в борьбе против дискриминации или за достижение суверенитета111. Наконец, кельтский миф включает элемент виктимизации, также способный вызывать симпатии и сострадание, помогающие в борьбе за “восстановление справедливости”112.
При этом, так как миф о предках допускает различные интерпретации, он способен служить самым разным целям, в том числе и противоположным. Мы уже видели, что кельтский миф, во-первых, способен обслуживать идею европейского единства. Во-вторых, на него опирается суверенитет отдельных стран, входящих в Европейский Союз, например, Франции или Испании. В-третьих, к нему успешно апеллируют лидеры национально-освободительных движений, как мы наблюдали на примере Ирландии. В-четвертых, он служит идеям сепаратизма, регионализма или этнокультурной автономии (Северная Италия, Уэльс, Бретань, Галисия). Следовательно, как это ни парадоксально, один и тот же миф в разных своих интерпретациях способен иной раз использоваться как для самых противоположных целей, так и




Методистская церковь с кельтским крестом в Джорджтауне. США. Здесь устраиваются концерты кельтской музыки. Фото автора
противоборствующими силами. Мы видели, что во Франции и Испании к кельтскому мифу обращались как сторонники прочного единства страны и централизованного правления, так и адвокаты регионализма и культурного плюрализма. В Ирландии протестанты видели в кельтской идее путь к национальному примирению, а для католиков она была лозунгом, направленным против протестантов. В Северной Италии кельтский миф служит идее сепаратизма.
Английский ученый Энтони Смит в течение десятилетий отстаивает идею о том, что этническая символика, использующаяся современными националистами, имеет древние “донациональные” корни. Такой “этносимво- лизм” он считает главным объектом своих исследований113. Между тем многие символы, связанные с кельтским мифом, да по сути и он сам на поверку оказываются недавними инновациями. Например, кельтские кресты не являются неким примордиальным символом. Их популярность восходит к взлету национального движения на рубеже XIX-XX вв. А сама идея кельтского единства является плодом научных изысканий XIX в. В более раннее время о таком единстве никто даже не помышлял.
Мало того, миф о предках обслуживает современные запросы и вызывается к жизни современными проблемами. Например, именно противостояние с католиками заставляет североирландских протестантов создавать миф о своем особом происхождении, отделяющем их от тех непроходимой сте
ной. Но это - изобретение последних десятилетий, ибо прежде те и другие были носителями единой культурной традиции.
Далее, миф о предках не является некой константой, и его популярность связана с насущными политическими запросами. Кроме того, он вовсе не обречен обслуживать интересы какой-то одной социальной группы и не является единственным источником политической символики. Например, во Франции до революции 1789 г. именно монархия отождествляла себя с потомками галлов (кельтов). Но революция все изменила: теперь третье сословие представлялось в образе галлов, свергнувших господство ненавистных франков. Наряду с этим деятели революции щедро черпали символику из римского наследия. Галльский (кельтский) миф господствовал во Франции в XIX в., причем галломания достигла кульминации после поражения Франции во франко-прусской войне и была направлена прежде всего против германцев. В эпоху Третьей республики политики охладели к галльской идее, и она жила лишь в трудах местных “галльских патриотов”. Галльский миф вновь расцвел при вишистском режиме, когда он был призван утверждать культ личности маршала Петэна. В то же время для французского Сопротивления этот миф служил делу освобождения страны от захватчиков. Галльский миф на утратил своего значения и в последние десятилетия XX в., когда его использовали самые разные политики как левого, так и правого толка. Во второй половине XX в. значение Галлии для французов было переосмыслено: если веком ранее французы с благодарностью вспоминали о римском влиянии, то теперь речь шла о сопротивлении глобализации и сохранении суверенитета; если вначале галлы рассматривались как особая раса, то затем акцент сдвинулся к их уникальной культуре.
Современным бретонским активистам кельтская идея тоже служит лозунгом сопротивления унификации, но на этот раз она обращена против национальной культуры Франции. В итоге между французами и бретонскими фундаменталистами идет напряженная борьба за галльское наследие. Понимая, что в одиночку им не удастся эффективно противостоять французской интеллектуальной элите, бретонские фундаменталисты ориентируются на островной “кельтский мир” и в меру своих сил участвуют в конструировании единой кельтской культуры.
Перед испанскими националистами, искавшими образ достойных предков, стоял выбор между иберами и кельтами, и в разные периоды они склонялись то к одним, то к другим, в зависимости от политической актуальности. В начале XX в. идентификация с иберами служила обоснованием колониальной экспансии Испании в Северо-западной Африке. Каталонцам иберская идентичность, а галисийцам - кельтская давали право претендовать на автономию в рамках Испании, что встречало благожелательный прием в годы Испанской республики. Все изменилось при Франко, когда кельтское наследие стало важным символом как единства испанской нации при авторитарной власти, так и прочного союза между режимами Испании, Италии и Германии. Тогда на смену идее “римского ига” пришла идеологе- ма “римского мира”. После Второй мировой войны эта идея сохранила свое значение, но была переосмыслена - теперь она была призвана предоставить Испании достойное место в рамках Западной Европы. Смерть Франко Национализм в мировой истории
позволила Испании вернуться к идее федерализма и поликультурности, и в отдельных ее провинциях снова стали культивироваться свои версии древней истории.
Вместе с тем, как показывает проведенный анализ, страны и общества вовсе не обречены жить мифом о происхождении и древних предках. Например, англичане могли использовать кельтскую идею для обоснования единства страны, но не стали этого делать. В свою очередь, Шотландия добивается своих политических целей, не прибегая к кельтскому мифу. Для валлийцев образ далекого прошлого, связанного с кельтами, играет второстепенную роль по сравнению с ролью местного самобытного языка. Тем не менее они не пренебрегают этим прошлым, черпая оттуда аргументы в пользу идеи своей автохтонности. Зато идеологи Лиги Севера игнорируют языковой фактор и переносят акцент на ревизионистскую версию прошлого, которая более всего способна служить их политическим интересам.

Наконец, идея культурной и языковой самобытности хорошо работает лишь в борьбе за социальные и политические права, включая независимый политический статус. Но по достижении поставленной цели все это отходит на второй план перед лицом текущих социально-экономических проблем. Ярким примером служит гэльский язык, к которому ирландцы охладели тотчас же вслед за получением независимости. Другим показательным примером служит отношение местных ирландцев к археологическим древностям в районе горы Тары. Когда в 2003 г. появился проект строительства скоростного шоссе, угрожавшего здешним памятникам древности, большинство местных обитателей его поддержали, и лишь немногочисленные археологи, экологи и музейные работники выступили в защиту исторического ландшафта114. Все это означает, что язык, образ прошлого, традиционная культура служат в политическом дискурсе современного модернизированного общества прежде всего важнейшими символами, способными мобилизовать массы и сплотить их ради выполнения насущных политических задач. Как только такие задачи оказываются выполненными, эти символы могут потерять свою функцию и отойти на задний план или даже смениться новыми, более соответствующими новым целям и интересам. Newark T. Celtic warriors, 400 BC - 1600 AD. Poole, 1986. P. 7. Монгайт АЛ. Археология Западной Европы. Бронзовый и железный века. М., 1974. С. 240-287; Chapman M. The Celts. The construction of a myth. N.Y., 1992; DietlerM. “Our ancestors the Gauls:” archaeology, ethnic nationalism, and the manipulation of Celtic identity in modern Europe // American Anthropologist. 1994. Vol. 96, № 3. P. 585-586; Champion T.C. The Celt in archaeology // Celticism. Amsterdam, 1996; Collis J. Celts and politics // Cultural identity and archaeology. L., 1996; Fitzpatrick A.P. “Celtic” Iron Age Europe // Ibid; Renfrew C. Archaeology and language. The puzzle of Indo-European origins. L., 1987. P. 211-249; Idem. Prehistory and the identity of Europe // Cultural identity and archaeology. L., 1996. P. 128-133; James S. The Atlantic Celts. Ancient people or modern invention? L., 1999. P. 86-135. McDonald M. Celtic ethnic kinship and the problem of being English // Current Anthropology. 1986. Vol. 27. № 4; Dietler M. Op. cit.; Champion T.C. Op. cit. P. 67-68; Collis J. Op. cit. P. 172. McCarthy J., Hague E. Race, nation, and nature: the cultural politics of “Celtic” identification in the American West // Annals of the Association of American Geographers. 2004. Vol. 94. № 2. P. 387-389, 401-402. Shore C, Black A. Citizens’ Europe and the construction of European identity // The anthropology of Europe. Oxford, 1994. P. 286-287, 291-292.
Dietler M. Op. cit. P. 595-596; Champion T.C. Three nations or one? Britain and the national use of the past // Nationalism and archaeology in Europe. L., 1996. P. 141; Idem. The Celt in archaeology. P. 76; Diaz-Andreu M. Constructing identities through culture // Cultural identity and archaeology. P. 56-57. James S. Op. cit. P. 19. Champion T.C. Three nations or one? P. 119-121.
9Morse M.A. What’s in a name? The “Celts” in presentations of prehistory in Ireland, Scotland, and Wales // Journal of European Archaeology. 1996. Vol. 4. P. 308; Champion T.C. Three nations or one? P. 121. Champion T.C. Three nations or one? P. 122. Впрочем, никакого возрождения гэльского языка, на что рассчитывали ирландские националисты, после обретения Ирландией независимости не произошло. См.: Ruane J. Nationalism and European community integration: the Republic of Ireland // The anthropology of Europe. Oxford, 1994. P. 127-129. Hutchinson J. Archaeology and the Irish rediscovery of the Celtic past // Nations and nationalism. 2001. Vol. 7. lt; 4. P. 505-507, 512-514. Morse M.A. Op. cit. P. 309-314. Cooney G. Building the future on the past: archaeology and the construction of national identity in Ireland // Nationalism and archaeology in Europe. L., 1996. P. 148-149. Hutchinson J. The dynamic of cultural nationalism: the Gaelic revival and the creation of the Irish nation state. L., 1987. Rolston B. Culture as a battlefield: political identity and the state in the North of Ireland // Race and Class. 1998. Vol. 39. lt; 4. P. 24-27; Hutchinson J. Archaeology... P. 508-509. Cooney G. Op. cit. P. 151. Hutchinson J. Archaeology... Любопытно, что в то время как ирландские националисты пытались использовать “финикийскую идею” против англичан, сами англичане ссылались на финикийцев как образец для будущего британского империализма. См.: Champion T.C. The appropriation of the Phoenicians in British imperial ideology // Nations and nationalism. 2001. Vol. 7. № 4. P. 455-456. Woodman P C. Who possesses Tara? Politics and archaeology in Ireland // Theory in archaeology. L., 1995. P. 280-281; Cooney G. Op. cit. P. 152, 154; Hutchinson J. Archaeology... Woodman P C. Op. cit. P. 279-280; Cooney G. Op. cit. P. 154-155; Hutchinson J. Archaeology... P. 515. Woodman P C. Op. cit. P. 282-283. Ibid. P. 281-282; Cooney G. Op. cit. P. 154. Woodman P C. Op. cit. P. 284-286. MacLeod R. A discussion of theory in Irish archaeology. A critical essay presented for the degree of B.A. Hons, Department of Archaeology, Queen’s University of Belfast, 1991 (unpublished). Cooney G. Op. cit. P. 159-160. Woodman P C. Op. cit. P. 293. Jenkins R. Nations and nationalisms: towards more open models // Nations and nationalism. 1995. Vol. 1. lt;3. P. 380-381. Nic Craith M. Politicised linguistic consciousness: the case of Ulster-Scots // Nations and nationalism. 2001. Vol. 7. lt;1. Walker B. Past and present. History, identity and politics in Ireland. Belfast, 2000. Connerton P. How societies remember. Cambridge, 1989. P. 41-70. Cooney G. Op. cit. P. 155. Stout M. Emyr Estyn Evans and Northern Ireland: the archaeology and geography of a new state // Nationalism and archaeology. Glasgow, 1996. P. 119-120. Buckley A. ‘We’re trying to find our identity’: uses of history among Ulster Protestants // History and ethnicity. L. 1989. P. 192-194. Правда, ученые не обнаруживают никаких различий между крутинами и гэлами. См.: Nic Craith M. Op. cit. P. 30-34. Woodman P.C. Op. cit. P. 294. Feldman A. Formations of violence: the narrative of the body and political terror in Northern Ireland. Chicago: The University of Chicago, 1991. P. 18.
Woodman PC. Op. cit. P. 295. Atkinson J.A. National identity and material culture: decoding the Highland myth // Nationalism and archaeology. Glasgow, 1996. Champion T.C. Three nations or one? P. 126-127. Nationalist Scots offered help to Nazis // The Japan Times. 2001. May 11. P. 6. Российскому читателю может показаться интересным, что ни к каким карательным мерам против шотландцев все это тогда не привело. Breuilly J. Nationalism and the state. Manchester, 1993. P. 323. См. также: Nairn T. The break-up of Britain: crisis and neo-nationalism. L., 1981. Dargie R.L. C. Accidental abuse rather than deliberate misuse? The teaching of history in a changing Scotland // Ответственность историка. Преподавание истории в глобализирующемся обществе. М., 2000. Раннесредневековые монахи использовали термин “скотты” для всех, кто говорил по-гэль
ски, будь то в Ирландии или Шотландии. В последнее время появились основания для сомнений в сколько-нибудь массовой миграции из Ирландии              в              Шотландию. См. Campbell E.
Were the Scots Irish? // Antiquity. 2001. Vol. 75. lt; 288.              P.              285-292. Morse M.A. Op. cit. P. 318-322. Morgan P. From the death to a view: the hunt for the Welsh past in the Romantic period // The invention of tradition. Cambridge, 1983. Champion T.C. Three nations or one? P. 128-129. Jenkins R. Op. cit. P. 376; Morse M.A. Op. cit. P. 314. Jenkins R. Op. cit. P. 377. Morse M.A. Op. cit. P. 315-318. Ibid. P. 323-325. Dietler M. Op. cit. P. 587. Barzun J. The French race: theories of its origins and their social and political implications prior to the revolution. Port Washington, N.Y., 1966; McDonald M. Op. cit. P. 335; Schnapp A. French archaeology: between national identity and cultural identity // Nationalism and archaeology in Europe. L., 1996. P. 48-50. Barzun J. Op. cit. P. 138-147, 247-248. Dietler M. Op. cit. P. 587-588; Schnapp A. Op. cit. P. 50. Demoule J.-P. Ethnicity, culture and identity: French archaeologists and historians // Antiquity. 1999. Vol. 73. lt;249. P. 191. McDonald M. Op. cit. P. 335; Dietler M. Op. cit. P. 588; Idem. A tale of three sites: the monumen- talization of Celtic oppida and the politics of collective memory and identity // World Archaeology. Vol. 30. lt; 1. P. 73. Demoule J.-P. Op. cit. P. 191. Schnapp A. Op. cit. P. 54-55. Champion T.C. The Celt in archaeology. P. 72. Dietler M. “Our ancestors...” P. 589-590; Idem. A tale...; Schnapp A. Op. cit. P. 55; Champion T.C. The Celt in archaeology. P. 73-74. Dietler M. “Our ancestors...” P. 590; Idem. A tale... P. 77-78. Dietler M. A tale... P. 77-78. Schnapp A. Op. cit. P. 56-57; Champion T.C. The Celt in archaeology. P. 73. Dietler M. “Our ancestors...” P. 592. Schnapp A. Op. cit. P. 58-59. Davies A.T. The Aryan myth: its religious significance // Studies in religion. 1981. Vol. 10. lt; 3. P. 296-297. Dietler M. “Our ancestors...” P. 592; Idem. A tale... P. 80-81; Schnapp A. Op. cit. P. 61-63. Legendre J.-P. Archaeology and ideological propaganda in annexed Alsace (1940-1944) // Antiquity. 1999. Vol. 73. lt; 249. P. 184-190. Dietler M. “Our ancestors... ” P. 592. Fleury-Illett B. The identity of France: an archaeological interaction // Journal of European Archaeology. 1993. Vol. 1. lt; 2. P. 169; Idem. The identity of France: archetypes in Iron Age studies // Cultural identity and archaeology. P. 196; Dietler M. A tale... P. 82. Dietler M. “Our ancestors...” P. 593; Idem. A tale... P. 78. Weinberg H.H. The myth of the Jew in France, 1967-1982. Oakville, 1987. P. 121-122.
Dietler M. A tale... P. 82. Fleury-Illett B. The identity of France: archetypes ... P. 197. Fleury-Illett B. The identity of France: an archaeological interaction. P. 171; Idem. The identity of France: archetypes ... P. 199-200. Fleury-Illett B. The identity of France: an archaeological interaction. P. 173-174; Idem. The identity of France: archetypes ... P. 202; DietlerM. “Our ancestors...” P. 584, 589, fig. 1; Idem. A tale... P. 75. Fleury-Illett B. The identity of France: an archaeological interaction. P. 174-176; Idem. The identity of France: archetypes... P. 203-204; Dietler M. “Our ancestors...” P. 589. Dietler M. A tale... P. 82. Fleury-Illett B. The identity of France: archetypes ... P. 205-206. McDonald M. Op. cit. P. 334. Об идентичности бретонцев см. также: Ле Коадик. Бретонские контрасты // Этнопанорама. 2003. lt; 3-4. С. 63-74. McDonald M. The politics of fieldwork in Brittany // Anthropology at home. L., 1987. P. 126-127. McDonald M. Celtic ethnic kinship... P. 335; Idem. A deadly linguistics? Tales from the Celtic fringe // Divided Europeans: understanding ethnicities in conflict. The Hague, 1999. P. 310-311. McDonaldM. The politics of fieldwork... P. 125; Idem. A deadly linguistics? P. 314; Дени М. Бретонское политическое движение // Этнопанорама. 2004. lt; 3-4. С. 75. Weber Eu. Peasants into Frenchmen. The modernization of rural France, 1870-1914. Stanford, 1976. P. 67-94. Dietler M. “Our ancestors...” P. 593-594. Дени М. Указ. соч. С. 76. McDonaldM. The politics of fieldwork... P. 127. McDonald M. Celtic ethnic kinship... P. 334, 336, 339; Idem. The politics of fieldwork... P. 129; Idem. A deadly linguistics? P. 307. McDonald M. Celtic ethnic kinship... P. 336. Во Франции такая установка не приветствуется, ибо в ней усматривают зерна сепаратизма См.: Ле Коадик. Указ. соч. С. 64. McDonald M. Celtic ethnic kinship... P. 336-338; Idem. A deadly linguistics? P. 315-316; Dietler M. “Our ancestors...” P. 594-595. McDonaldM. Celtic ethnic kinship... P. 339-340; Dietler M. “Our ancestors...” P. 595. McDonaldM. Celtic ethnic kinship... P. 334, 337, 340; Idem. A deadly linguistics? P. 308. Дени М. Указ. соч. С. 76. McDonaldM. The politics of fieldwork... P. 125. Diaz-Andreu M. Archaeology and nationalism in Spain // Nationalism, Politics, and the Practice of Archaeology. Cambridge, 1995. P. 44. Ruiz Zapatero G. Celts and Iberians. Ideological manipulations in Spanish archaeology // Cultural identity and archaeology. P. 182. Diaz-Andreu M. Archaeology and nationalism. P. 47-48. Ibid. P. 53. Ruiz Zapatero G. Op. cit. P. 181-185. Diaz-Andreu M. Theory and ideology in archaeology: Spanish archaeology under the Franco regime // Antiquity. 1993. Vol. 67. lt; 254. P. 75-78; Idem. Archaeology and nationalism. P. 45-46. Diaz-Andreu M. Archaeology and nationalism. P. 51. Ruiz Zapatero G. Op. cit. P. 186-187. Об этом см., напр.: Кожановский А.Н. Народы Испании во второй половине XX в. М., 1993. С. 28. Ruiz Zapatero G. Op. cit. P. 187-190. Miglio G. The cultural roots of the Federalist revolution // Telos. Fall 1993. lt; 97. См. также: Poche B. The Lombard League: from cultural autonomy to integral federalism // Telos. Winter 1991-1992. lt; 90. P. 73-74. Сперва лидеры Лиги пытались опираться на языковой аргумент, но быстро от этого отказались. См.: Poche B. Op. cit. P. 77. Ibid. P. 79. При этом идеологи Лиги используют аргументы культурного расизма, получившие популярность благодаря французским Новым правым. О последних см.: Шнирельман В.А. Этничность, цивилизационный подход, “право на самобытность” и “новый расизм” // Социальное согласие против правого экстремизма / Под ред. Л.Я. Дадиани, Г.М. Денисовского. Вып. 3-4. М., 2005.
Avanza M. Une histoire pour la Padanie. La Ligue du Nord et l’usage politique du passe // Annales: Histoire, Sciences sociales. 2003. 58e annee. lt; 1. О функциях этноисторических мифов см.: Шнирелъман В.А. Ценность прошлого: этноцентристские исторические мифы, идентичность и этнополитика // Реальность этнических мифов. М., 2000; Он же. Миф о прошлом и национализм // Популярная литература: опыт культурного мифотворчества в Америке и в России. М., 2003. McCarthy J, Hague E. Op. cit. P. 401. Smith A.D. Opening statement: nations and their pasts // Nations and nationalism. 1996. Vol. 2. lt;3; Idem. The nation in history. Historiographical debates about ethnicity and nationalism. Hannover, 2000. P. 63. Frankel G. It’s commuters vs. kings in Irish highway dispute // The Washington Post (A special report for the Yomiuri Shimbun) 2005. January 23. P. 9.
 

Еще по теме ИТАЛИЯ:

1. § 3. ИТАЛИЯ И ФРАНЦИЯ
2. ИТАЛИЯ
3. § 34. Италия
4. § 7. Италия в 50-90-е годы
5. 5.3.3. Россия и Италия
6. ИТАЛИЯ
7. Современная Италия.
8. Италия в 70-е годы.
9. ИТАЛИЯ
10. ИТАЛИЯ
11. ИТАЛИЯ
12. ИТАЛИЯ
13. ИТАЛИЯ СТАНОВИТСЯ ЕДИНОЙ И СВОБОДНОЙ НАЦИЕЙ