ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ

Когда 15 августа 1947 г. над бастионами Красного форта в Дели был торжественно поднят флаг обретшей независимость Индии, первый премьер-министр республики Джавахарлал Неру имел бы все основания заявить, перефразируя знаменитые слова итальянского политика: “Мы создали Индию, теперь нам предстоит создать индийцев”1.

Один из интереснейших парадоксов развития современной Индии состоит в том, что, несмотря на многотысячелетнюю традицию государственности, единое индийское государство, каким мы его знаем сейчас, исторически весьма молодо. Ни одна из империй, существовавших на субконтиненте, даже такие мощные образования, как империя Маурьев (4-2 вв. до н.э.), Гуптов (IV-VI вв.) и Моголов (1527-1857) никогда не включала в себя всей территории, входящей ныне в состав Республики Индия, так что народы, населяющие эту современную федерацию, живут в едином государстве немногим более полувека.
Индия состоит из регионов, равных по площади и населению крупным европейским странам. На протяжении всей ее истории регионы играли первичную роль, а возникавшие путем их насильственного объединения империи - вторичную, хотя и весьма важную. Вся история Индии, от образования державы Маурьев до начала колониальной эры, выглядит как смена периодов “порядка”, когда индийские регионы объединялись в крупные империи, и “хаоса”, когда эти империи распадались, уступив место раздробленности и “войне всех против всех”. На эпохи “имперского порядка” история Индии отвела несравненно меньше времени, чем на “хаос”, и сами великие империи, включая даже самую мощную из них - Могольскую - были весьма рыхлыми и непрочными государственными образованиями. Причина состояла в том, что практически все эти образования возникали как насильственная,
верхушечная интеграция территорий, в которых процесс регионального развития (формирование рыночных связей, культурно-лингвистической общности, единой иерархии элит) не был завершен и не ощущалось объективной потребности объединения с соседними регионами. На какое-то время завоевателям удавалось подавить региональные интересы, но вскоре мощные силы дезинтеграции давали о себе знать, и держава распадалась, не успев за короткий срок своего существования выработать у подданных новую, имперскую, не говоря уже об общеиндийской, идентичность. Как справедливо заметил британский исследователь П. Робб, не региональный сепаратизм обусловливал слабость и последующее разрушение империй, а наоборот, имперская интеграция нарушала естественное развитие регионов, но местная культура и региональная идентичность продолжала существовать и в составе империй, а когда империя рушилась, региональные центры власти восстанавливались2.
Совсем иначе обстояло дело на региональном уровне. Период феодальной раздробленности между распадом империи Гуптов и образованием Делийского султаната (VI-XIII вв.) сыграл ключевую роль в возникновении и развитии региональной идентичности и чувства местного патриотизма. Это была эпоха формирования политико-экономических и социокультурных единиц на основе объединения “нуклеарных” или “народных” районов, каждый из которых имел такие отличительные черты, как определенный физико-географический и экономический комплекс, социальная иерархия во главе с доминирующей землевладельческой кастой, составившей феодальную элиту, местный диалект и местный культ. Такой “народный район” являлся (и до сих пор является) следующей за семьей, кастой, варной и общиной ступенью самоидентификации индийцев; расширяясь за счет “леса”, “гор”, племенной периферии, он становился основой княжества, которое, захватывая земли соседей, могло разрастаться и до мини-империи3.
Именно эти феодальные государства, которые вызывают у некоторых современных индийских историков негативное отношение потому, что, увлекшись междоусобной борьбой, они не смогли объединиться против “тюркских завоевателей”, внесли основной вклад в формирование у средневековых индийцев новой идентичности, более широкой, чем семья, род или клан, каста и сельская община. Для них было характерно усиление роли местных языков, которые, потеснив санскрит, стали официальными. В литературе на этих языках звучал открытый вызов санскриту, было создано множество переводов и переложений священных текстов, утверждались красота и благозвучность родной речи, регион возвеличивался как “лучшее место на земле”4.
Постепенно “народные регионы” и мелкие княжества объединялись в более крупные региональные государственные образования. Изменения происходили как чисто количественные (рост территории, активизация торгового обмена и расширение его ареала, превращение культа из локального в региональный), так и качественные (экономический рост, расцвет городов, технические нововведения в сельском хозяйстве и ремесле, объявление локального культа государственным, интеграция ряда диалектов в региональный литературный язык; формирование, нередко на надконфессио- нальной и надкастовой основе, единой военно-административной и коммер
ческой элиты). В различных регионах это происходило в неодинаковые сроки, где-то процесс завершился ко времени первого мусульманского завоевания, где-то - к началу могольской эры, а где-то даже - ко времени дезинтеграции империи Моголов (XVIII в.), среди “государств-наследников” которой наиболее жизнеспособными оказались крупные региональные образования, опиравшиеся на сложившуюся иерархию элит, развитую инфраструктуру рынка, культурно-лингвистическую общность5.
Хотя государства позднего средневековья имели гораздо более развитый административный аппарат и укрепляли собственную идентичность, территориальная аморфность была во многом присуща и им. Воспевая Махараштру, Гуджарат или Кашмир, поэты часто имели в виду лишь некую абстрактную, не имеющую четких границ территорию, где говорят на данном языке и почитают данного бога. Эта особенность региональной идентичности была отражением важной специфики практически всех феодальных княжеств и империй средневековой Индии - слабости государств, выражавшейся в постоянной борьбе и потому частой смене правящих элит. В средневековой Индии региональным территориально-политическим единицам история ни разу не отпустила достаточно времени для того, чтобы стабилизировать территорию и создать свою, полноценную идентичность - всегда приходил новый завоеватель, насильственно объединявший в крупную империю совершенно неготовые к такому объединению регионы. Кроме того, расширение самих региональных государств, насильственное присоединение к ним соседних территорий, во многих случаях населенных иными этническими группами, способствовали превращению этих государств в “мини-империи” и развитию внутри них все тех же сепаратистских, центробежных тенденций, которые приводили к распаду крупных империй.
Итак, доколониальная Индия была конгломератом региональных государств и воспринималась как единое целое лишь иностранцами. Высшей ступенью самоидентификации населения (да и то, видимо, на элитарном уровне) был регион, осознаваемый более как культурно-лингвистическая, чем пространственная единица. Никто, даже среди наиболее образованных, передовых, дальновидных государственных деятелей и мыслителей не думал категориями единой Индии: средневековые тексты под рубрикой “языки” или “страны” перечисляли индийцев и живущих вне Индии на равных, не отделяя “соотечественников” - кашмирцев, гуджаратцев, тамилов, бенгальцев от “чужеземцев” - китайцев, эфиопов, персов, таджиков, тюрок, арабов, позже - европейцев6. Все это не могло не сказаться на специфике исторических воззрений индийцев той эпохи.
Один из наиболее распространенных в индологической литературе и восходящих к ориенталистским концепциям (о них речь впереди) стереотипов гласит: “традиционное индусское сознание внеисторично”, индийцы были на протяжении всех доколониальных столетий безразличны к познанию прошлого, поражены своего рода “исторической амнезией”. Эта концепция, хотя и подвергается в настоящее время серьезной критике, оказалась поразительно устойчивой и продолжает свое существование в работах как отечественных, так и зарубежных исследователей7.

На самом деле история фиксировалась в самых разных текстах, будь то эпиграфические над
писи, царские родословные, героические поэмы и баллады, агиографические сочинения. Развитие региональных государств в начале второго тысячелетия н.э. привело к созданию местных хроник; свои анналы и исторические традиции, письменные или устные, имели многие династии, храмы, кланы, касты. Изучение этого корпуса источников началось совсем недавно (раньше индологи просто не утруждали себя поисками того, чего, как они полагали, нет и быть не может). Приход ислама придал новый импульс развитию уже существовавшего жанра хроники, как общеимперской, так и региональной, создал новые каноны исторического писания. К началу колониальной эры Индия имела обширную традицию хронистики (как официальной, так и “оппозиционной”) на различных языках; в литературе позднего средневековья активно развивался жанр биографии и автобиографии, отражавших жизнь человека в непосредственной связи с историческими событиями. Историки, индусы и мусульмане, стали уделять особое внимание достоверности описываемых событий, подкреплять свои выводы ссылкой на исторические документы.
В средневековых индийских государствах история часто служила надежным средством легитимации правящих династий. В условиях нестабильности государств и частого перехода власти от одного клана к другому нужда в историческом обосновании права данной личности и ее потомков на престол ощущалась особенно остро, тем более, что власть нередко захватывали те, кто не мог похвалиться знатным происхождением. Так в Индии возникла традиция “приспособления” истории к нуждам правящих династий. Одним из ярчайших примеров является Шиваджи Бхосле (1630-1680), основатель суверенного государства маратхов. Он принадлежал по рождению к земледельческой касте маратха, относимой традиционно к варне шудр, но уже его дед и отец стали крупными феодалами, выдвинувшись на службе различным мусульманским правителям Декана. Когда же Шиваджи в результате долгой и кровопролитной борьбы с войсками Могольской империи и различных государств Декана - индусских и мусульманских - создал на отвоеванных территориях свое государство, ему напомнили о плебейском происхождении местные брахманы, не желавшие совершать над шудрой традиционную церемонию коронации. И тогда, затратив немало денег и усилий, Шиваджи пригласил брахманов из священного города индусов Варанаси. Они не только “нашли” доказательства раджпутского происхождения Шиваджи, но и вместе с местными авторами создали целую литературную традицию, которая интерпретировала исторические события в соответствующем духе, призванном подчеркнуть знатное и даже божественное происхождение героя и приписать ему, вопреки исторической реальности, священную миссию защиты поруганной “варварами-мусульманами” веры и создания “индусской империи”. Факты подлинной истории жизни маратхского героя и современных ему политических событий подверглись определенной селекции и обработке; все, что не соответствовало концепции, было отсеяно и “забыто” на века. Это составляло не первый, но, пожалуй, весьма характерный и показательный пример “политико-пропагандистского” применения истории в средневековой Индии8.
Изучение, популяризация и использование истории Индии в тех или иных социально-политических целях стали особенно активными в колони-

Биография Шиваджи в детских комиксах

альные времена, что было непосредственно связано с зарождением и развитием индийского национализма. Высказывание Э.Дж. Хобсбаума о том, что “нации без прошлого - это своего рода противоречие в терминах. Прошлое и есть то, что создает нацию”9, как нельзя лучше подходит к Индии, ко всем без исключения этапам “создания” той Индии, которая существует в наши дни. О том, как идеологи и практики индийского национализма видели прошлое своей страны и как использовали историю в своих построениях будущей суверенной индийской нации, и пойдет речь в данной работе.
Национализм - одна из наиболее дискутируемых тем в современных общественных науках. Обилие теоретических и методологических подходов, вплоть до полного отрицания реального существования самой нации10, в добавление к исключительной сложности и многообразию индийского материала, делает мою задачу крайне трудной. Разумеется, в нее не входили ни критическая оценка существующих теорий нации, ни разработка собственной концепции. Не является предлагаемая читателю статья также анализом истории и современного состояния, теории и практики индийского национализма. На эти темы написано немало работ, часть которых использована и в данном тексте. Свою задачу я видела в том, чтобы представить читателю, как общественная мысль Индии середины XIX - первой половины ХХ в. осмысливала прошлое своей страны, что было неразрывно связано с проектами будущего.

Индийская нация, существование которой в течение более ста лет утверждалось в трудах и деяниях мыслителей и политиков колониального периода и зафиксировано Конституцией независимой республики, как нельзя лучше подтверждает концепцию “воображенных сообществ” Б. Андерсона11, и именно в рамках этой концепции в данной статье будут рассмотрены индийский национализм и его исторические воззрения. Индийские националисты действительно “воображали” нацию, прежде всего потому, что единая страна Индия, даже в границах современной республики, как уже отмечалось выше, никогда раньше не существовала. В отличие от аналогичных течений в других странах, находившихся под чужеземным господством, индийский национализм стремился не столько вернуть утерянное, восстановить разрушенное, сколько создать, “вообразить” единое индийское государство, единую нацию, которых прежде не было. Рассматривая индийский национализм как комплекс идейных течений, связанных с процессом “воображения” государства и нации, можно в значительной мере абстрагироваться от того, насколько реально существование нации вообще и индийской, в частности, - эта проблематика важна, но ее место в отдельном исследовании.
Данная работа в качестве реально существующего феномена будет изучать зафиксированный в многочисленных и разнообразных текстах процесс воображения, конструирования общественной мыслью модели единой страны Индии и индийской нации. Эта создаваемая нация непременно должна была иметь историю, без которой вся концепция лишалась опоры, превращаясь лишь в умозрительный проект отдаленного и труднодостижимого будущего. Такой проект должен был остаться уделом узкого круга мыслителей, тогда как, обращенный в прошлое, в историю, он становился частью если не массового сознания, то по крайней мере представлений довольно широких социальных слоев, которые узнавали от националистов о прошлом величии своей страны, сравнивали его с положением в колониальные времена и проникались идеями восстановления утраченного. Конструирование будущего неизбежно требовало конструирования прошлого, которое должно было обосновать реальное, уходящее корнями в глубокую древность существование нации - парадокс, отмеченный Б. Андерсоном: нация является исторически относительно молодым институтом, порождением нового (а в условиях Индии - новейшего) времени, но в воображении националистов ее история уходит в глубокую древность12. Именно это обращение к истории, часто так же воображаемой, искусственно конструируемой, как и сама нация, позволяло националистам создавать проект будущей нации и одновременно выступать за ее возрождение. Специфика индийского, как, видимо, и других колониальных национализмов, состояла в том, что на первых порах они получали картину исторического прошлого своей страны из чужих рук. Прежде, чем индийская нация стала плодом воображения националистов, ее “вообразили” западные, большей частью британские, ориенталисты.

<< | >>

↑

Источник: В.А. Тишков, В.А. Шнирельман. Национализм в мировой истории. 2007

Еще по теме ВВОДНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ:

- Внешняя политика и международные отношения - Вопросы политологии - Геополитика - Государственное управление. Власть - История международных отношений - История политических и правовых учений - Общие вопросы политологии - Политика - Политическая философия - Политические исследования - Политические режимы и партии - Политология в Украине - Социальная политика - Социология политики -