5. Повышенная заряженность языкового знака и его переосмысление в различных сферах функционирования социолектов
В классе нестандартных элементов сленга, к какому бы языку тот ни отнести, значительное место занимают слова литературного стандарта, в которых наблюдаются метафорические, метонимические и другие семантические сдвиги.
Такие образования известный сленголог В. Хомяков называет «семантической деривацией» [Хомяков 1980: 187], заимствовав этот термин у С. Д. Кац- нельсона [1965: 108]. Замечено, что в смысловых структурах стилистически нейтральных лексических единиц возникают стилистически сниженные или социально детерминированные семантические варианты. Подобная «семантическая деривация обусловлена особой природой языкового знака» [Хомяков 1980: 187], который «необходимейшим образом оказывается заряженным бесконечными семантическими возможностями» [Лосев 1977: 8]. Причем мысль о «семантической заряженности» слов русского языка вовсе не нова. В свое время А. М. Пешковский, вслед за В. Г. Белинским, выдвинул идею общей образности художественной речи. «Очевидно, — писал он, — дело не в одних образных выражениях, а в неизбежной образности каждого слова, поскольку оно преподносится в художественных целях, поскольку дается, как это принято говорить, в плане общей образности» [Пешковский 1930: 158]. Эта «неизбежная общая образность» слова, «заря- женность» языкового знака ею не менее присуща слову и в идиолекте, что позволяет расширять выразительные речевые средства. Возникают семантические деривативы, прямо или косвенно связанные с изначальными но- минатами. При этом в результате новой семантической заряженности слово получает двойную семантическую нестандартность как результат его переосмысления. Так, в актерской номенклатуре американского театра некоторые наименования амплуа как раз и представляют собой переосмысление слов, уже обладающих одинарной нестан дартностью: baddie — подонок (актер, играющий злодеев и негодяев); chair-warmer — бездельница (миловидная актриса, только пребывающая на сцене и не подающая реплик); tear-bucket — плакса (пожилая актриса, исполняющая роли убитых горем матерей) [Хомяков 1985: 162-163]. Жаргонистика прочно опирается на семантическое переосмысление слов, — так появляются ярко метафорические окказионализмы, особенно присущие молодежной среде. Немецкий лексикограф Э. Г. Вельтер, хотя и недолюбливавший молодежный жаргон и открыто называвший его «безумством нашей поры» и своеобразным «мимолетным фантомом нашего быстротечного времени» [Welter 1964], — тем не менее, в своем словаре отметил немало ярких семантически переосмысленных лексических единиц, не лишенных большой выдумки и оригинальности, — таких как die Каппе («кувшин») — саксофон; die Pfanne («сковорода») — банджо; die Badewanne («ванна») или die Hundehiitte («конура») — контрабас; die Wurzel («корень») — кларнет.
Все эти жаргонные лексемы широко употребляются сегодня во всех слоях немецкого общества. И прав Г. Герненц: «используемый длительное время, [молодежный жаргон] не ограничивается молодежной средой и, выходя за ее пределы, становится достоянием всех говорящих» [Gemenz 1965:585]. В своем словаре Э. Вельтер приводит еще и номинат die Таппе, но это вовсе не «ток, гумно», а — «танцпло щадка, дискотека». Заметим к тому же, что через несколько лет у die Таппе, по данным словаря Г. Кюппнера, появились еще и другие столь же оригинальные значения: Heuboden («сеновал») и Tanzboden («танцевальный чердак») [Kiippner 1970]. Именно благодаря Э. Вельтеру и Г. Кюппнеру в немецком литературном просторечии ныне стали так широко употребительны das Strassenduelle — «уличная дуэль» (вместо «мотогонка») или der Illusionbunker — «бункер иллюзий» (вместо «кинотеатр»). Сленгизмы данного типа не являются стилистически сниженными дублетами окказиональных слов или элементами «паразитической лексики»; фактически перед нами новые номинативы идиолектной лексики, своеобразные экспрессивы-неотермины. И прав Д. Хертцлер: как социальное и психологическое явление сленг, пожалуй, вместе с арго и жаргоном типичен для любого языка [Hertzler 1964: 305], и русский язык тут не исключение. Более того, в начале 70-х годов прошлого столетия сленг (в качестве молодежного жаргона) стал объектом внимания даже такого консервативного языка, как эсперанто, о чем свидетельствуют наблюдения венгерского интерлингвиста И. Сердахельи: его заметку из журнала «Literatura Foiro» перепечатал журнал «Der Esperantist» (1971. Juli - August. No 48). Однако до сих пор в теоретических исследованиях по русскому языку сленг как пласт лексики игнорируется; он даже не упоминается в алфавитном списке леммат (от греч. lemmata — «заголовок словарной статьи») в энциклопедии «Русский язык» (М., 1979). А ведь русский сленг — это речевая реалия, у которой — в первую очередь в лексике — есть свои приметы, свои особенности связей с другими языковыми и речевыми пластами.