ГЛАВА V Тобольск и его уезд (1587—1645)

Тобольск с самого начала своего существования сделался начальным городом Сибири; он был центром политическим, административным, а с открытием в нем архиепископской кафедры — и центром церковным. Сюда ежегодно присылалось множество грамот из Москвы и воеводских отписок из других сибирских городов.

Казалось бы поэтому, что относительно Тобольска, первого по старшинству русского города в новопокоренном крае, мы не будем чувствовать недостатка в материале, а на самом деле до нас дошло слишком мало о нем древнейших сведений. Еще Миллер, желая что-нибудь сообщить относительно старины этого города, заметил: «За недостатком архивных дел оного времени не можем объявить больше, как то, что подобают нам сибирские летописцы и прот- чих городов архивы». В свою очередь и мы должны сознаться в том же самом: несмотря на тщательные поиски в Сибирском приказе, нам ничего не удалось найти, что осветило бы старину Тобольска более, чем это сделано историком XVIII века. Нам не попалось под руки ни одного документа, из которого мы могли бы почерпнуть сведения, например, об основании этого города, о первоначальном его населении и пр. Поэтому нам остается передать о старине Тобольска только то, что находим у летописцев и у Миллера. Вероятно, после получения вестей от Мансурова, прибежавшего из Сибири не ранее весны 1586 года, и донесений из Тюмени от воеводы Сукина, московское правительство в начале 1587 года послало в Сибирь новое войско в количестве 500 человек и вместе с ним наказ письменному голове Чуйкову, чтобы последний с означенным войском отправился к столице Кучумова царства и около нее на удобном месте заложил новый русский городок, из которого можно было бы вести дальнейшие военные операции в Сибирском царстве. Исполняя наказ, Чулков летом 1587 года положил основание городу Тобольску заложением небольшой крепости на правому берегу Иртыша, против устьев Тобола и несколько севернее Кучумовой столицы Искера. Эта последняя, как мы упоминали, находилась в это время в руках князя Сейдяка, который воспользовался бегством Кучума, чтобы предъявить свои права на царство своих предков. Несомненно, что соперничество этих двух претендентов много способствовало успеху русского дела в Сибири. После утверждения Сейдяка в Искере иртышские татары не знали, кого признать своим властителем, за кого бороться против русских завоевателей; вероятно, часть из них стояла за Сейдяка, а другая оставалась верной Кучуму. Отсутствие единодушия между иртышскими татарами гибельно отозвалось на судьбе обоих претендентов и дало возможность русским почти без борьбы подчинить себе этих инородцев. Как видно, Сейдяк не отличался энергией, но, захватив в свои руки Искер, лишил Кучума опоры на Иртыше и тех средств для борьбы с русским войском, которые он мог найти у иртышских татар.
Мы не знаем, делал ли Чулков попытку силой выгнать Сейдяка из Искера. Тобольский летописец рассказывает, что однажды русскому воеводе удалось заманить в свою крепость этого претендента вместе с его начальными людьми и частью войска и жестоко расправиться со своими гостями: войско было перебито, а Сейдяк с товарищами взят под стражу и затем отправлен в Москву. По свидетельству же другого летописца, не русский воевода поступил вероломно с Сей- дяком, а, напротив, последний хотел вероломным образом захватить Тобольск и перебить русских людей. Но все летописцы согласны в том, что после плена Сейдяка татары его бросили Искер и убежали в степь. «И оттоле, — замечает сибирский летописец, — на всех басурман сибирской земли напал великий страх, и все татары ближние и дальние не смели к государевым городам приходить войною». Хотя мы и знаем, что на самом деле татары далеко не так трусливо смотрели на русские крепости, как думает этот летописец, но тем не менее действительно после разгрома Сейдяка, опустошения Искера многочисленные татарские юрты, расположенные по среднему и нижнему течению Иртыша, волей или неволей должны были признать власть русского царя. Существование русского города на Иртыше, в центре иртышских татар, препятствовало Кучуму воспользоваться последними для борьбы с русскими завоевателями.
Русское правительство хорошо понимало стратегическое значение Тобольска в новопокоренном крае, держало там всеща значительное войско и постепенно населяло его и посадскими, и пашенными людьми. Сначала Тобольск зависел от Тюмени, но скоро (вероятно, в 1590 году) он сделался не только самостоятельным, но и главой других сибирских городов. С 1590 года воеводами в Сибирь назначались люди знатные — князья, стольники и даже бояре; они имели широкие полномочия от правительства в отношении дальнейшего распространения русской власти в Сибири и общего управления покоренным краем. По свидетельству тобольского летописца, тот же Чулков, который положил основание Тобольску, построил две церкви: одну во имя Живоначальной Троицы в самой крепости, а другую во имя Всемилостивейшего Спаса вне оной. По другому известию город в 1600 году «перенесен с Троицкого мыса на другую сторону торгового ввозу на мыс», т.е., вероятно, на то место, на котором тобольская крепость начерчена на атласе Ремезова. Затем в 1601 и 1602 годах построено еще две церкви: одна во имя Вознесения Господня, вероятно, в крепости, а другая на горе в честь Николая Чудотворца[178]. По дозорной книге 1624 года, в городе, в остроге и за острогом было уже 10 церквей и два монастыря: Успенский женский с двумя церквями — во имя Успения Пресвятой Богородицы и Николая Чудотворца и Знаменский мужской с церковью во имя Знамения Божьей Матери. Первоначально в Тобольске был один из обоих полов монастырь с церковью Зоси- мы и Савватия, построенный на левом берегу Иртыша близ старого устья Тобола. О времени основания этого монастыря и об основании его мы ничего не знаем. В 1610 году он был перенесен из-за Иртыша на гору, за острог; здесь при нем была построена церковь во имя Успения Пресвятой Богородицы, и монастырь стал называться Успенским[179]. В «Кратком показании о воеводах...» мы находим известие, что в 1611 году при том же монастыре жителями Тобольска по обещанию построена другая церковь, во имя Николая Чудотворца[180]. Вот почему в некоторых древнейших архивных документах, найденных нами в Сибирском приказе и относящихся к Успенскому монастырю, последний называется Успенским и Никольским[181]. Первый архиепископ Сибирский Киприан по прибытии в Тобольск основал новый монастырь в нижней части города под горой, около устья реки Мостовки; сюда были переведены старцы Успенского монастыря, а старицы остались жить в последнем. В 1624 году в Успенском монастыре было 7 келий, а в новом — только 5. Так как при последнем построена была церковь во имя Знамения Пресвятой Богородицы, бывшего в Новгороде 1170 года, и придел Зосимы и Савватия, то он стал называться Знаменским, или Обителью Знамения Пресвятой Богородицы и преподобных отец Зосимы и Савватия[182]. Важнейшим событием в истории Тобольска, как и всей Сибири, было учреждение в 1620 году архиепископской кафедры в этом городе. Первым Сибирским архиепископом, как известно, был Киприан, бывший до того времени архимандритом новгородского Спасского Хутынского монастыря. Посвященный в сан архиепископа, Киприан, взяв с собой монахов, протопопа, протодьякона, ключаря, несколько священников, дьяконов, причетников, певчих, детей боярских, несколько простых служителей и даже 8 семей крестьянских, отправился в Сибирь в начале 1621 года и прибыл в Тобольск 30 мая. Прибытие Киприана с целым штатом, по крайней мере на 25 семейств, увеличило население этого города. Сибирские писатели утверждают, что будто Киприан по приезде в Тобольск «Троицкую церковь в подражание новгородскому собору и в память того, что первый архиепископ был уроженец Новгородской епархии, наименовал собором св. Софии»[183]. Мы с этим не можем согласиться: в дозорной книге 1624 года церковь Живоначальной Троицы упоминается отдельно от соборной церкви Св. Софии, и притом первая находилась тоща в городе, а последняя — в остроге. Судя по тому, что первая царская жалованная грамота (от 20 января 1622 года) дана «Сибирскому архиепископу», а не «в дом Софии Пр.
Божией», как обыкновенно писалось в подобных грамотах, нам кажется, что в начале 1622 года еще не существовало церкви Софии Пр. Божией. Но, несомненно, последняя уже была в конце лета 1622 года, ибо следующая царская жалованная грамота от 20 ноября этого года дана именно «в дом Софии Пр. Богородицы». Из этого можем заключить, что Киприан немедленно по своем приезде в Тобольск заложил архиепископский дом и при нем церковь во имя Софии Пр. Божией, а окончено это здание и освящено летом 1622 года. С этого времени уже все пожалования царские давались не архиепископу Сибирскому, а в дом Софии Пр. Божией[184]. Этот дом, как мы увидим далее, был довольно энергичным фактором в деле населения Сибири.
Ко времени прибытия Киприана в Тобольск этот город был уже довольно обстроен и заселен. В самой крепости, как видно из дозорной книги 1624 года, кроме церквей, находилось много зданий: двор боярский, государева съезжая изба, стрелецкая изба, амбар и погреб. Но острог был довольно обширен, и в нем, кроме церквей, помещались двор архиепископский, двор воеводский, гостиный двор, 52 лавки, 2 двора дьячих, 2 двора земских и 290 дворов, принадлежащих ружникам, служилым людям, новокрещенцам, посадским, гулящим людям и пашенным крестьянам, да за острогом под горой, кроме церкви Богоявления Господня и Знаменского монастыря, колмацкого двора, государевой бани, были 34 двора разных частных лиц; под горой же находились юрты татар и бухарцев[185].
Относительно служилых людей здесь считаем нужным сообщить, что между ними в это время были еще сподвижники славного Ермака: они служили в пеших казаках и составляли «старую сотню» под начальством атамана. Несмотря на свою давнюю службу и прежние заслуги, эти казаки не пользовались никакими особыми привилегиями; рядовые из них получали такое же денежное и хлебное жалованье, как и новоприборные пешие казаки, именно по 5 рублей денег, по 5 четвертей ржи и по 4 четверти овса. Нам не встречалось ни одной челобитной от них об увеличении государева жалованья; кажется, что они были им довольны. Но когда именно в 1632 году Михаил Федорович указал быть над ними начальником тобольскому боярскому сыну Богдану Аршинскому в качестве головы, а не атамана, то они были слишком этим недовольны и отправили царю челобитную следующего содержания: «Тобольского города пятидесятники и десятники в товарищей своих место 100 человек бьют челом — служат они государю в Сибири, в Тобольске от Ермакова взятья лет по 40 и по 50 с атаманами, а не с головами, а ныне бил челом государю Богдан Ар- шинский в головы к казакам на Григорьев прибор Шестакова[186], а их старую сотню велено ведать ему же Богдану, но их челобитья о том, чтобы ведать их Богдану Аршинскому не бывало». В заключение своей челобитной казаки старой сотни просили Михаила Федоровича, чтобы он пожаловал «за прежние их службы и за кровь велел ведать их по-прежнему атаману Гаврилу Ильину, а не Богдану Аршинскому, чтобы им государевы службы не отбыть и врозь не разбрестися». Может быть, казаки «старой сотни» потому еще не хотели служить под началом Аршинского, что последний был по происхождению литвин, сосланный за разбой в Тобольск в 1617 году. Во всяком случае, им было почетнее служить под началом своего собрата Гаврилы Ильина, который, как видно из одной его челобитной Михаилу Федоровичу, был одним из старейших казаков «старой сотни», который служил еще с Ермаком «в поле 20 лет и 50 лет в Сибири». Челобитная казаков была уважена[187]. Число всех тобольских служилых людей в это время мы не можем определить, можем только сказать, что их (боярских детей, стрельцов, конных и пеших казаков, казаков литовского списка, иноземцев, новокрещеных служилых татар) было в 1624 году в городе и в деревнях около 325 дворов. Но впоследствии количество служилых людей значительно увеличилось: в 1633 году вместе с новоприборными и новокрещенцами их было 1392 человека[188]. Посадских людей в 1624 году было 53 двора, в 1633 и в 1640 годах было 88, но в 1641 году осталось только 70 человек, а остальные, по донесению воеводы, разбежались вследствие многих государевых служб, в число этих 70 человек мы включили и 14 человек архиепископских закладчиков202. Крестьян в городе было очень мало; по дозору, в 1624 году их было только 11 дворов.
Теперь обратимся к заселению Тобольского уезда. Уже в первые годы существования города Тобольска обитатели его — служилые люди, посадские, крестьяне и духовные лица — начинают заниматься хлебопашеством и основывать на своих пашнях деревни. Первоначальными насельниками деревень боярских детей, подьячих и духовных лиц были их свойственники и дворовые люди, которых они привозили в Сибирь вместе с собой, а в деревнях казаков, стрельцов, посадских людей и крестьян — их свойственники. Потом население в уезде Тобольском увеличивалось гулящими людьми, но преимущественно ссыльными, которых тобольские воеводы по указу государя раздавали крестьянам, а последние поселяли их в своих деревнях в качестве половников на известный срок по уговору. К 1623 году русские деревни появились на значительном пространстве Тобольского уезда: вверх и вниз по Иртышу, его большим и малым притокам, по дубравам и около озер. По дозорным книгам 1623 года, в этом уезде были следующие поселки203.

	Колич. дворов
Деревня на Абалацком городище попа Якова	1
Деревня при Куларовском озере попа Андрея	1

Деревни служилых людей от Тобольска вверх по Иртышу и притокам:

	Колич. дворов
При Иртыше
Подчуваши	2
Иваново	1
Яковлева	1
братьев Крушинских	1
Булгакова	1
Мордвинова	1

А. М. Ю. Сиб. пр., ст. № 6132/88, л. 512. А. М. Ю. Сиб. пр., книги №№ 5 и 1207.

Дурынинская	3
/>Выходцева	1
Трошина	1
братьев Измайловых	1
Сергеева	1
Станиславова	1
Мапошкина	1
Сафонова	1
Косовецкого	1
Черного	1
Мельникова	1
Безсонко	1
Поминова	1

При реке Кундуске
Санникова	1
Денисова	2
Тимофеева	2
Ясыря	2
Скибы	1

При реке Сибирке
Черная	1
братьев Выходцевых	1
Котина	2

При реке Туманке
Аршинского	1
Максимова	2

При реке Плоской
Ермачкова	1
Измайлова	1
Кобелева	1
Шостока-Дурыни	1
Медшука	1
При озере Щучьем
Волкова	2

Дсревпи служилых людей от Тобольска впиз по Иртышу:

При реке Иртыш
Любимского	1
Низовского	1

При Кугаевском озере
Чекасова	1
Немчина	1
Гам	1

При реке Подувальной
Человечкова	1

При озере Лутовинове
Лутовинова	1

При реке Бобровой
Байкашина	1
Кречатникова	1
Волчика	1

При реке Сузгунке
Л. Тычинского	1
И. Тычинского	1
Ваги	1
Урбатова	1
Кузмина	1
Щоки	1
Яковлева	1
Терентьева	1
Сысоева	2
Митирина	1
Болотова	1
Трушникова	1
Кунгулова	1
/>При Ииггамск. протоке
Еремеева	1
Ганинова	1
Ушарова	1

Захарова	1
Енбая	1
Попова	1

При реке Тайменке
Антонова	1
Шостика-Филипова	2

При реке Аремзяпке
Яновского	2
Киспанова	1
Подчекуни	1
Данилова	1
Шостака-Микитина	1

По Тоболу и притокам
Дурыни	1
Зыряна	1
Устюжанина	3
Балахнина	1
Репина	1
Бубны с товарищи	1
Копылева	2
Дементьева	1
Деульского	1
Поступкова	1
Семейкина	1

Деревни посадских людей

При старице Иртыша
Гаврилова	2
Балина	2
При реке Иртыш
Корякова	1
Шапошникова	1
Балина	1
Худяка	1
При Кугаевском озере
Рогалева	1
Хворова	1

При Иштаманск. протоке
Дементьева	1
При реке Сузгунке
Котельникова	1
Алексеева	1
Курбатова	1
Некрасова	1
При реке Таймене
Новоселова	2

Деревни пашенных и оброчных крестьян от Тобольска вверх по Иртышу и притокам:

При реке Иртыш
Никонова	1
Степанова	2
Токарева	1
Быкова	1
Софонова	4
При реке Мостовой
Ламбина	8
Ермакова	1
Па Абалакс
Трезвонова	5
Устинова	2
Яркова	6
Па Абалак. городище
Трошкина	2
При реке Кундуске
В. Санникова с братией	14
/>Сорокопееника	1
Вяткина	1
При реке Сибирке
Черная-Рукосцева	2
Усольца	3
При реке Усе
Н. Полуянова с братией	7

Деревни пашенных и оброчных крестьяп от Тобольска вниз но Иртышу

При реке Тайменке
Родикорцева	2
Субоярьева	2
При реке Аремзянке
Максимова	1
При реке Бобровой
Ломаева	1
На Черкасском Ерке
Истомы Беса	1
Юдина	1

По реке Тоболу и притокам:

На Карачине
Балахнина	1
Шишкина	1
При Карачинском озере
Олупьева	2
Карачино	6
На Долгом яру
Репина	1
На городище Тобол-Т^р
Смиренного	1
Бурнаша	2
При реке Тобол
Бабасаны	1
Булаша	2
Паншина	1
Зяблово	1
При реке Чегитке
Семенова	1
Глазкова	10

Кроме деревень, в Тобольском уезде было два погоста — Преображенский и Рождественский. Первый находился на Абалаке в 20 верстах от Тобольска, в нем было 4 двора причта и 16 дворов посадских, пашенных и оброчных крестьян. Церковь на нем во имя Преображения
Господня была приходской для всех деревень, находящихся к югу от города. Второй погост с церковью во имя Рождества Христова лежал при Иртыше вниз от Тобольска в 10 верстах; этот погост состоял из 3 дворов причта и трех дворов пашенных и оброчных крестьян; деревни, находящиеся к северу от Тобольска, а равным образом и те, которые находились по Тоболу, составляли приход Рождественской церкви.
В вышеуказанных деревнях и двух погостах в первой четверти XVII века было 267 дворов, а взрослого мужского населения — 435 человек. Пашен за ружниками и служилыми людьми было 850 четвертей в поле, за посадскими — 219 четвертей, за оброчными крестьянами — 328, за пашенными — 685 четвертей в поле. Оброчные крестьяне за пользование землей платили вместо обработки десятины в поле: старые и семьянистые — по 15 четвертей ржи, по 11 четвертей овса и по четверти круп, а новоприборные и непрожиточные — по 12 четвертей ржи, по 8 четвертей овса и по четверти круп. Земли пашенных крестьян положены были в выти и составляли 25 вытей по 25 четвертей в поле в каждую выть; за пользование землей они обрабатывали государеву пашню, находившуюся в разных местах Тобольского уезда, за каждую выть по 2 V4 десятины в поле. Так было до 1623 года, но с этого времени по распоряжению воеводы Сулешова и пашенные крестьяне вышли на оброк и обложены оброчным хлебом, так что все крестьяне в вышеупомянутых деревнях и в городах сделались оброчными. Эта перемена не отразилась на хлебных запасах в царских житницах: «равно прибыли и убыли для государя в том нет», — замечает воевода[189]. Но для пашенных крестьян такая перемена была выгодна: коща они «сидели на пашне», то должны были пахать государевы десятины и собирать с них жатву ранее, чем со своих пашен, а это иноща вело к тому, что свои десятины осыпались или даже уборка собственной жатвы делалась невозможной вследствие неблагоприятной погоды; бывало и так, что государевы десятины убирали вовремя, а коща приступали к уборке своей жатвы, то начинались уже снежные метели и засыпали последнюю снегом.
Так как земля в Тобольском уезде была среднего качества, то прилив сюда крестьянского населения был довольно слабый: в 1623 году всех крестьян было 129 человек, кроме женщин, детей и свойственников; в 1640 году — 125 человек, а в 1645 году — 149 человек[190].
Относительно возникновения разных поселков в Тобольском уезде после 1623 года мы имеем довольно скудный материал, да и тот касается только до основания правительством разных слобод и острожков. Так, в 1635 году основаны были ямские слободы при реке Иртыше — Демьяновская и Самаровская. До того времени ямскую службу между Тобольском, Березовым и Сургутом отправляли инородцы этих уездов, но вследствие их постоянных жалоб на тягость ямской гоньбы правительство решилось устроить два русских яма: один в Демьяновской волости, а другой — «под самаровскими горами» на границе Сургутского уезда. В феврале 1635 года государь указал дьяку Пантелею Гирикову прибрать в поморских городах 100 человек ямщиков с женами и детьми и немедленно отправить их в Сибирь для поселения: 50 человек в Демьяновской волости и 50 — под Самаровскими горами. Прибрать велено людей семьянистых от отцов детей, от братии братью, от дядей племянников, а не из тягла, не из холопей, не из крепостных и не из воров; подмоги велено дать по 5 рублей на пай да подводы до места назначения: семьянистых, у кого 7 и 8 человек в семье, по 4 подводы, у кого 6 человек — по 3, а у кого семья будет сам-третей или сам-друг, то по 2 подводы. Из отписки дьяка Гирикова видно, что уже в мае этого года было прибрано в разных городах 86 человек, и несомненно, что они в том же году отправлены были в Сибирь, поэтому Миллер несправедливо относит основание вышеупомянутых слобод к 1637 году[191]. Около того же времени в 50 верстах от Тобольска, при озере Куларовском, возникла слобода Куларовская. Крестьяне, поселившиеся в этой слободе, должны были обрабатывать государеву пашню: в 1640 году их было 14 человек, а в 1645 году — 16 человек, государевой пашни они в этом году обработали 6 десятин в поле[192].
Что касается острожков, то в Тобольском уезде в обозреваемом нами периоде построено два — Тарханский и Вагайский; первый был основан около 1628 года при реке Тобол, недалеко от впадения в нее реки Туры, а второй — в 1633 году при реке Вагай, несколько выше устья этой реки. Необходимость основания этих острожков исключительно вызывалась стратегическими целями. Мы выше упоми-

пали, что с 1626 года усиливаются нападения «Кучумовых внучат» и их союзников калмыков и ногайцев на Тобольский и Тюменский уезды. Дороги, на которых эти враги предпринимали свои набеги на русские поселения, лежали, между прочим, по рекам Тоболу и Ва- гаю. Это заставило правительство на упомянутых дорогах построить острожки: один для наблюдения за тобольской дорогой, другой — за вагайской. Но и Тарханский, и Вагайский острожки, подобно тому, как Каурдацкий, Тебендинский и Ишимский в Тарском уезде, в обозреваемый нами период не имели постоянного населения, а только на летнее время сюда присылались из Тобольска десятка по два или по три и более, «смотря по вестям», казаков и стрельцов. Вагайский острожек недолго существовал на указанном месте. Скоро оказалось, что он не в состоянии наблюдать за калмыцкой дорогой через Вагай и что калмыкам легко обойти этот острожек при вторжении в Тобольский уезд; показания тобольских служилых людей не оставляли в том никакого сомнения. В 1636 году они говорили тобольскому воеводе: «Поставлен-де тот Вагайский острожек не у места, от большой дороги и от калмыцкой дороги в стороне. И как-де они ходят из Тобольска в поход против калмыков или в посланниках к последним, то идут прямой дорогой на урочище Атбаш и Вагайский острожек и вагайских служилых людей совсем не видят, а равным образом, если и воинские люди пойдут той же дорогой на Тобольский уезд, то они незаметно для вагаиских служилых людей могут вторгнуться в Куларовскую слободу и русские деревни, и татарские юрты...». Вследствие таких показаний тобольский воевода Михаил Ростовский в том же году велел боярскому сыну Толбузину перенести Вагайский острожек на новое место, именно на урочище Атбаш, которое также находилось при реке Вагай, но только на несколько верст выше Ва- гайского острожка.
Донося об этом в Москву, тобольский воевода указывал на следующие стратегические преимущества нового острожка пред прежним Вагайским. «Урочище Атбаш, — писал он, — лежит на прямой калмыцкой дороге, которая из-за реки Ишима идет чрез Ашлыцкие юрты и чрез Вагай на Атбашское урочище, а к этому последнему месту прилегли с одной стороны крепкие леса, а с другой — непроходимые болота, простирающиеся вверх по Вагаю верст на 90; сухого места

между рекой Вагаем и болотами только сажен на 12, и этим-то местом проходят калмыцкие воинские люди, а обойти оное совершенно невозможно». Как видно из этого донесения, тобольский воевода не сомневался, что с постройкой русского острожка на том сухом месте вагайская дорога для калмыцких воинских людей будет окончательно заперта[193].
Кроме правительства и частных лиц, в заселении Тобольского уезда принимали деятельное участие Тобольский монастырь и «дом св. Софии Пр. Божией», или сибирские архиепископы.
Мужской тобольский монастырь, кажется, начал заниматься хлебопашеством только с того времени, когда из-за Иртыша перенесен был на гору за Тобольский острог и стал называться Успенский. Это видно из того, что первая заимка земли этим монастырем относится к 1612 году. В этом году «били челом боярем и всей земли с первона- чалья строитель с братиею и того монастыря вкладчики тобольского города и иных сибирских городов, которые служили под Москвою и всякую нужу терпели с боляры и со князем Дмитрием Тимофеевичем Трубецким с товарищи, тобольского города атаман Дурыня с товарищи, чтоб их боляры пожаловали для их старости за их службы и за раны, ще б при смертном часу головы свои приклонить к монастырю, а на прокормление били челом о пустом займище о реке Вагае по обе стороны и со всеми угодьи и с озеры и о Бегишевых горах и с озером Бегишевым и с сенными покосы и с островом. И государевы боляра пожаловали по их челобитью монастырю пустое займище от города верст с 50 и больше, реку Вагай по обе стороны и вверх по Вагаю, и со сторонними речками, кои пали в Вагай, да Бегишевы горы с Бегишевым озером и с островом и с речкою Лиственкою...»[194]. Это боярское пожалование впоследствии, именно в 1623 году, утверждено за монастырем грамотой Михаила Федоровича, и вместе с тем монастырские крестьяне освобождены от всяких казенных повинностей и податей. Таким образом, Успенский монастырь сразу сделался обладателем громадного количества земли да еще получил очень важную привилегию, которая давала ему легкую возможность привлечь на свое займище крестьян.
Чтобы округлить свою вагайскую вотчину, приобрести некоторые соседние угодья, которые были уже заняты или русскими людьми, или татарами, монастырь не стеснялся в средствах; например, под Бегишевыми горами находились татарские юрты и пашни, монахи вытеснили их оттуда, и земля, которую пахали татары, и сенные их покосы отмежеваны были к монастырской вотчине; на самой реке Ва- гай находился Вагайский остров, а около — Вагайское озеро, которые были во владении Саввы Францужанина, но монахи добивались того, что этот владелец все эти урочища, и в том числе пашни с посеянным хлебом, отдал в монастырь за помин души; постройки же, бывшие на тех землях: две избы, конюшник, каретник, житницу и баню — продал тому же монастырю за 40 рублей; наконец, между устьем Вагая и государевыми пашнями (где Кураловская слобода) монастырь купил у пашенного крестьянина Рукосцева Куларовское озеро (5 верст длины и 200 сажен ширины) и пашню, которая от монастырской земли в одну сторону простиралась до речки Духовой, а в другую — до Ермаковой перекопи[195].
После каждого приобретения тем или иным путем монахи били челом Михаилу Федоровичу об утверждении их во владении и при этом слезно молили, чтоб государь не отказал пожаловать «Обитель Успения Пресвятой Богородицы», или (с 1622 г.) «обитель Знамения Пресвятой Богородицы», чтобы «было чем кормиться и им нищим не умереть с голоду, и не разбрестись врозь, и монастырь не запустел бы...».
Эти «нищие государевы богомольцы», которых в Успенском монастыре в 1621 году было около 10 человек, как увидим сейчас, с одной своей вагайской вотчины могли не только кормиться, но и богато жить по тому времени.
По дозору Максима Трубчанинова в 1621 году в вагайской вотчине за Успенским монастырем была деревня при устье реки Вагай, состоящая из 6 дворов, в которых жило 9 семейств монастырских половников. Они обрабатывали земли 29 четвертей в поле да сена косили 1900 копен[196]. В то же время и на Бегишевых горах, и на реке Березовке, впадающей в Иртыш, и на купленных землях у Рукосцева и у Саввы Францужанина появляются монастырские дворы с половниками и оброчными бобылями. Монахи призывали на свои пашни не только гулящих людей, бывших в Сибири, но и посылали агентов на Русь «для прибора» крестьян. Благодаря этим заботам и льготам, которыми пользовались монастырские крестьяне, к 1642 году за Знаменским монастырем было на Бегишевых горах около озера 8 дворов с 27 крестьянами, за Вагаем — 4 двора с 9 крестьянами, на реке Березовке и по Куларовскому увалу — 20 дворов с 49 крестьянами. Всего в вагайской вотчине на купленных и пожалованных землях, включая и вышеупомянутую деревню (впоследствии село Богословское), по дозору Аршинского, в 1642 году было: «дворец» монастырский, в котором жили наемные люди, и 60 дворов половничьих и бобыльских с 133 крестьянами. Пашни они обрабатывали 276 четвертей в поле, перелогу имели 682 четверти в поле и сенных покосов на 14 600 копен[197].
Кроме того, тобольский монастырь и в других местах Тобольского уезда имел пашни и деревни то купленные, то вкладные. Еще в дозорной книге Трубчанинова 1621 года упоминаются за этим монастырем: а) деревня против старого сибирского городища, б) деревня Ивановская по речке Шанталыку, в) деревня на реке Иртыше Шан- гинская, г) деревня Якимовская на реке Кундуске и, наконец, заимка против города. По дозору же Богдана Аршинского 1642 года, кроме этих деревень, монастырю принадлежали: д) деревня Юрлова-Третьякова на правой стороне реки Шилей, е) деревня над речкой Суз- гункой, ж) деревня Олешкинская, з) деревня Шестакова-Шапошникова, и) деревня Пятовская над озером Евтезереем, к) деревня на озере Кугаеве. Во всех этих десяти деревнях и в заимке в 1642 году было 27 дворов с 52 половниками и бобыльками, которые обрабатывали земли 170 четвертей в поле[198].
Что же касается тобольского девичьего Успенского монастыря, то последний не имел никаких вотчин.

Хотя вагайские земли и были пожалованы еще Успенскому монастырю и вкладчики давали свои деревни и пашни «Успению Пресвятой Богородицы и Николаю Чудотворцу», но после того, как Киприан «развел» старцев и стариц, первые, поселившись в Знаменском монастыре, не оставили девичьему монастырю ни клочка земли и ни одного крестьянина. Впоследствии, именно в 1653 году, архиепископ Симеон писал государю в челобитной, что «старицы девичьего монастыря 80 и больше питаются Христовым именем меж дворами», и просил о даче им земли[199]. Между тем к этому времени у старцев хозяйство увеличилось почти вдвое против переписи 1642 года, то есть за Вольским мужским монастырем почти вдвое более было крестьян, и последние вдвое более возделывали земли.
Зато дом Софии Пр. Божией в своей хозяйственной деятельности не только не уступал Знаменскому монастырю, но и значительно превосходил последний: в течение каких-нибудь 20 лет после своего основания он приобрел массу земли и устроил три слободы и несколько деревень. Начало поземельной собственности и заселения ее крестьянами положил Киприан. Еще в Москве Михаил Федорович пожаловал первого Сибирского архиепископа с его дворовыми людьми и церковным причтом хлебным и денежным жалованьем. Тобольскому воеводе велено было давать Киприану ежегодно разного хлеба 1236 четвертей с осьминой, меду 60 пудов, вина горячего 100 ведер и денег 609 р. 65 к. Несмотря на эту значительную «ругу», Киприан по приезде в Сибирь решил заняться земледелием, и сразу в довольно широких размерах. Из Тобольска уже в 1622 году он бил челом государю: «Велено мне быть в Сибири в Тобольском городе у Софьи Пр. Божией, а вотчин и крестьян, и бобылей у государева богомолья нет... вели, государь, призывати охочих вольных людей с Руси и которые живут в Сибири...». Кроме того, челобитчик просил пожаловать ему луг за Иртышом да пахотной земли за речкой Курдюмкой, где была прежде государева пашня. Михаил Федорович пожаловал, и по его указу тобольский воевода отвел софийскому дому сенных покосов на 400 копен, а пахотной земли — 53 четверти в поле[200]. Но еще ранее, именно в 1621 году, тот же архиепископ сделал заимку в Тюменском уезде при устье реки Ницы и поселил на ней тех 8 семейств крестьян, которых он вывез из Руси. Это было начало Усть-Ницынской слободы. По первому его челобитью там отведено в дом Софии Пр. Божией сто десятин пахотной земли и сенных покосов на 400 копен, а по второму — еще столько же того и другого. Но в 1623 году Киприан опять бил челом государю, что ему, государеву богомольцу, дано при устье Ницы 200 десятин в одном поле, и государь пожаловал бы, велел бы отвести еще два поля по 200 десятин. И государь пожаловал![201] Да тюменский посадский человек «дал вкладу в дом Софии Пр. Божией свою пашню 17 десятин, двор и сенные покосы, находящиеся около Усть-Ницынской слободы».
В то же время Тобольский архиепископ разным путем увеличил и пожалованную курдюмовскую вотчину. Так как последняя с разных сторон граничила с пашнями некоторых тобольских жителей, то он постарался приобрести эти пашни, чтобы округлить упомянутую вотчину: одни пожертвовали свои пашни в дом Софии Пр. Божией, а другие продали. Так что ко времени отъезда Киприана из Тобольска под этой вотчиной находилось 177 четвертей пахотной земли, много сенных покосов и разных угодий. Кроме того, Киприан основал недалеко от города четыре деревни и поселил в них крестьян. По переписи, произведенной в 1625 году, т.е. пред вступлением на архиепископскую кафедру Макария, за домом Софии Пр. Божией были следующие деревни: Деревня Камарица на реке Бобровке, а в ней жильцов 7 человек крестьян. Деревня Матвеевская (что дал вклад боярин Матвей Годунов) над речкой Тайменкой, а в ней один крестьянин. Деревня Киселевская (что дал Кисель) на реке Сузгунке, а в ней два крестьянина, из которых у одного два взрослых сына. Деревня Безсоновская в Сузгуне над речкой Тайменкой, а в ней один крестьянин.
В этих деревнях пахотной земли было 44 четверти в поле да перелогу 188 четвертей[202].
Мы выше упоминали, что Киприан в 1621 году положил начало Усть-Ницынской слободе, эта слобода начала быстро заселяться благодаря церкви, основанной там в 1622 году. По вышеупомянутой переписи в этой слободе в 1625 году было 22 семейства крестьян, которые в том году сеяли ржи 56 десятин и разного ярового хлеба 65 де- сягин, а собрали всего хлеба 1406 копен[203]. Почти одновременно с Усть-Ницынской слободой Киприан основал и слободу Тавдинскую. В 1622 году он бил челом Михаилу Федоровичу о пожаловании в дом Софии Пр. Божией отъезжей пашни между реками Тавдой и Тоболом по обе стороны, именно просил «остров займище царя Кучума»[204].
Из описания дозорщика Полутого (1623 г.) видно, что это займище находилось по реке Тавде там, где с восточной стороны в эту реку впала речка Бизик, а с западной — речка Ангирка; на последней в то время было татарское городище. Государь и в этой просьбе не отказал Киприану. Несмотря на то, что почва здесь была малоплодородная, крестьяне, как видно, охотно заселяли новое займище дома Софии Пр. Божией. По переписи 1625 года, в Тавдинской слободе было уже 16 дворов, а людей в них 22 человека. Переписчик замечает, что крестьяне сеют хлеба мало — всего 17 десятин, но он же указывает, что недалеко от слободы находятся «Тихая Тавда и старая прорва Тавды», где крестьяне имеют рыбные ловли. Эти-то угодья, вероятно, и привлекли крестьян в новую архиепископскую слободу[205].
Таким образом, хозяйственная деятельность первого Тобольского архиепископа имела значительный успех: своему преемнику он оставил громадное количество земли, 68 крестьян, помимо дворовых людей, и 133 «кабальных записей в деньгах и хлебе». Макарий по своем приезде в Тобольск взыскал по этим кабалам довольно крупную по тому времени денежную сумму — 1405 рублей и 211 четвертей разного хлеба[206]. Второй Сибирский архиепископ далеко не был таким хозяином, как его предшественник. Хотя он пробыл на кафедре более десяти лет, но хозяйство софийского дома при нем не особенно расширилось, как можно было бы ожидать. Ему уже не было надобности увеличивать поземельную собственность, которой и без того было слишком много, а все его хозяйственные заботы должны были клониться к усилению рабочих рук в софийском хозяйстве. Полученная им денежная сумма по кабалам давала для этого достаточные средства. Между тем при нем вышеупомянутые четыре деревни, основан

ные Киприаном, совершенно запустели, и крестьяне разбрелись. Он успел основать только одну новую деревню — на «старой Сибири», да и то только с одним крестьянским двором. В Тавдинской слободе при нем прибавилось только два крестьянина. Но Усть-Ницынская слобода обязана этому архиепископу увеличением своих жителей на 32 человека. Кроме того, Макарий приобрел в доме Софии Пр. Божией оброчных крестьян: в Тюмени 16 и 17 — в Тобольске, да при нем же за софийский дом заложились 14 посадских людей: 6 — в Ту- ринске и 8 — в Тобольске. Всего он оставил своему преемнику Нектарию 91 четверть пашенных крестьян, 33 оброчных и 14 закладчиков из посадских людей, да дворовых старцев, детей боярских, певчих, дьяков и подьяков и всяких деловых людей 70 человек, а также много денег, хлебных и других запасов и скота222. Этот архиепископ и умер в Сибири. Между другими архиепископами он резко выделяется, между прочим, тем, что не любил докучать царю челобитными; в то время как другие ежегодно, а иногда в год по нескольку раз писали слезные прошения царю то об увеличении денежного и хлебного жалованья, то об увеличении поземельной собственности софийского дома; от Макария мы не встретили ни одной подобной просительной челобитной. Зато последующие сибирские архиепископы, Нектарий и Герасим, отличались необыкновенной страстью к стяжанию — страстью, доходящей до алчности. Нектарий прибыл в Тобольск в 1636 году. Ему сейчас же была вручена перепись Веревкина вотчин, крестьян и вообще движимого и недвижимого имущества дома Софии Пр. Божией. Из нее он увидел, что крестьяне четырех деревень архиепископских «разбрелись неизвестно куда». Вследствие этого первой его хозяйственной заботой было отыскать беглецов и посадить их на прежние места; заботы его увенчались полнейшим успехом — с его приезда опять начинают свое существование упомянутые деревни. Вместе с тем он начал призывать в софийские деревни новых крестьян, обещая им льготы и подмогу; на его призыв, как увидим, откликнулись очень многие: одни садились на пашни, другие на оброк, некоторые записывались в софийские закладчики. Но в то время как хозяйственная деятельность Нектария шла так успешно, правительство наносило ему один удар за другим. Прежде
всего денежное жалованье софийскому дому было уменьшено до половины: вместо 609 р. 65 к. велено давать только 321 р. 65 к. Затем в 1638 году прислан указ тобольскому воеводе, чтобы со следующего года давать софийскому дому вместо хлебного жалованья деньгами, а с 1642 года совсем прекратить хлебную ругу. Этот указ велено показать Нектарию, «чтобы он вперед на государево хлебное жалованье не надеялся и строился своею пашнею»[207]. Но, вероятно, Нектарий знал, что эти распоряжения исходят не столько от царя, сколько от правителей Сибирского приказа, знал, что религиознейший Михаил Федорович не может так обижать дом Софии Пр. Божией. Поэтому немедленно же одно за другим послал к царю два слезных прошения. В одном из них он бил челом, что ему строить свою пашню некем, «пашенных крестьянишек и бобыльков за софийским домом мало». Но так как в Москве из переписи Веревкина[208] знали, что и земли, и крестьян у архиепископа достаточно, то Нектарий в своей челобитной жаловался, «что в этой переписи пашенные крестьяне писаны вдвое, отцы с детьми, а дети малы и не пашут, с Ницынской и Тав- динской слобод идет хлеб невеликий, а оброчные дают в софийскую казну только по 50 коп. в год»[209]. В другом прошении Нектарий писал: «Ныне (1639 г.) государь, мне богомольцу твоему и софийским соборянам и дворовым людям дают за твое государево жалованье за хлеб деньгами за четверть ржи по полтине, а на торгу, государь, твою казенную четверть (4 меры) покупают по 1 р. 25 к. и против, государь, торговой цены дают менее половины», между тем софийские соборяне и дворовые люди постоянно жалуются ему, что они, «покупая хлеб дорогой ценой, в конец погибли и одолжали великими долгами». Затем архиепископ просил, чтобы давали в дом Софии Пр. Божией хлебную ругу по-прежнему хлебом, а не деньгами. В заключение челобитной читаем обыкновенный жалобный припев сибирских архиепископов: «Государь, смилуйся, пожалуй, чтоб от хлебной скудости нам, нищим твоим богомольцам, в конец не погибнуть и врозь не разбрестись и твое царское богомолье без службы не было

бы»726. Михаил Федорович не мог устоять против такой челобитной и велел снова давать софийскому дому хлебную ругу, впрочем, только до 1642 года. Теперь посмотрим, насколько справедливы эти жалобы Нектария на нищету софийского дома. Может быть, и в самом деле «государевы богомольцы дальней сибирской вотчины», несмотря на их громадную поземельную собственность и достаточное количество крестьян, бедствовали и терпели нужду в самом необходимом? Совершенно справедливо, что хлеб в Сибири в 1639 году значительно поднялся в цене благодаря неурожаю в этом году, справедливо и то, что воеводы, выдавая софийскому дому хлебную ругу деньгами, обсчитывали ружников в свою пользу: воеводам указано «давать деньгами по прямой сибирской торговой цене, какой ценой в котором году учнут хлеб на торгу покупать», а они давали за четверть только по 50 коп. вместо 1 р. 25 к. Но дело в том, что софийскому дому не было никакой надобности обращаться за покупкой хлеба к торговым людям: в его житницах всегда находились громадные запасы хлеба, а в погребах и кладовых было в изобилии всяких питий и яств. Данные об этих запасах столь интересны, что мы считаем нужным выписать здесь оные из переписных книг.
В 1636 году в софийском доме были следующие запасы: разного хлеба — 39 100 пудов, масла коровьего — 65, соли — 418, меду пресного — 132, хмеля — 19, вина горячего — 236 ведер, меду кислого — 79 ведер, пива простого — 224 ведра, пива поддельного — 35 ведер, вина церковного — 13 ведер, романеи красной — 74 ведра, уксуса — 20 ведер, масла конопляного — 6 ведер, масла орехового — V4 ведра, воска — 6 пудов, жира рыбьего — 10 фунтов, лимонов — 110 пггук.
В сушилах: осетра—202 штуки, стерляди —163, нельмы — 243, щуки — 260, семги — 7, икры черной — V4 пуда.
Просольной рыбы: щуки — 1343 штуки, нельмы — 50, стерляди— 120, язя — 301, окуня— 140, осетра— 17 штук.
Добавим к этому, что у софийского дома было в это же время 32 рабочие лошади и множество рогатого скота[210] [211]. Для каждого очевидно, что этим одним запасом «нищие богомольцы», которых с деловыми людьми в 1636 году было 70 человек, могли не только прокормить себя, но вместе с тем в течение двух лет могли кормить всю армию Ермака, с которой он завоевал Сибирское царство. Трудно предположить, чтобы при таких запасах можно было этим богомольцам голодать или чтобы они действительно имели намерение «брести врозь». Но ведь это только запасы, остатки от ежегодных приходов. В том же году они должны были получить из казны хлеба 6180 пудов, меду 60 пудов, вина горячего 100 ведер, за рыбные ловли 110 р. 13 к., денежного жалованья — 321 р. 65 к. Несправедливо также жаловался архиепископ Нектарий, что с вотчин софийского дома «идет невеликий хлеб». Из переписных книг Веревкина видно, что в 1636 году с одной Ницынской слободы привезено в Тобольск в софийские житницы разного хлеба 4535 пудов[212]. Таковы были средства софийского дома до вступления Нектария на сибирскую кафедру. Но при нем эти средства должны были значительно увеличиться: каждый год селились на софийских вотчинах новые крестьяне, и, значит, каждый год усиливалось хлебопашество, а вместе с тем и количество «пятинного хлеба», собираемого софийскими выделыциками, все более и более увеличивалось. По переписи, произведенной после оставления Нектарием сибирской архиепископской кафедры, т.е. в 1640 году, за софийским домом числилось крестьян: в деревнях Комарицкой, Матвеевской, Киселевской и Безсоновской — 58 человек, в Ницынской слободе — 182 человека, в Тавдинской — 79 человек, да бобылей в Тобольске, Тюмени, Туринске и Верхотурье — 111 человек, всего 427 человек взрослого мужского пола[213], тоща как Нектарий унаследовал от Макария только 138 человек. Кроме того, своему преемнику, архиепископу Герасиму, он оставил разного хлеба 18 125 пудов, ссудных и заемных кабал и памятей — 756, денег по этим кабалам — 1906 р. 26 к., хлеба — 11 323 пуда, 61 лошадь да массу рогатого скота и всяких съестных припасов и питий[214]. Помимо всего этого, с казны заемного хлеба Герасим имел получить 1500 четвертей ржи и 500 четвертей овса.
Казалось бы после этого, что преемнику Нектария уже невозможно будет жаловаться на нищету софийского дома, а на самом деле было далеко не так.
Архиепископ Герасим выехал из Москвы не с пустыми руками: ему дали взаймы из государевой и патриаршей казны 200 бархатов на сумму 69 р. 78 к. и 1000 рублей деньгами. Но по приезде в Тобольск Герасим немедленно отправил к царю челобитную, в которой, жалуясь на нищету софийского дома, просил те заемные деньги зачесть за хлеб, который взят взаймы казной при архиепископе Нектарии. Михаил Федорович пожаловал. В то же время этот государь послал тобольскому воеводе указ, чтобы с 1642 года хлебной руги не давать софийскому дому, а пусть архиепископ «строится своею пашнею». Это первая неприятность для Герасима, а другая заключалась в следующем. Еще в конце 1639 года туринские посадские и пашенные крестьяне били челом государю, «что в Туринском остроге и в Туринском уезде живут на государевой земле архиепископские закладчики — 6 человек с женами и детьми, пашут на себя пашню, косят сено, а государевых людей теснят и со своих дворов и пашен денежного оброка и выдельного хлеба в государеву казну не платят». В заключение челобитчики просили, чтобы эти закладчики «тянули» вместе с ними всякие государевы подати. В ответ на эту челобитную из Москвы в 1640 году прислан туринскому воеводе указ, которым велено тех закладчиков отписать на государя, и впредь тем, которые живут в посадах, ничьими закладчиками не называться. Вероятно, узнав об этом решении, и тобольские посадские люди жаловались на 14 человек софийских закладчиков, что последние живут в Тобольске на государевой земле, торгуют в своих лавках и на площади, промышляют всякими промыслами, а с ними, посадскими людьми, никаких государевых служб не служат и оброка в казну не платят, и затем тобольские челобитчики просили того же, что и туринские231. Из этих челобитных, между прочим, видно, что положение архиепископских закладчиков было очень выгодное: заплативши в дом Софии Пр. Божией небольшой оброк (50 к. или 1 р.), они уже были свободны от всяких казенных податей и повинностей. Однако не всегда было

так, нс вес архиепископы довольствовались от своих закладчиков одним этим оброком. Те же тобольские архиепископские закладчики, 14 человек, о которых упоминается в челобитной посадских людей, в конце 1640 года подали Михаилу Федоровичу на Герасима следующую жалобу. Упомянув в ней о том, что «одни из них заложились за Макария, а другие за Нектария, чтобы они заступались за них во всяких обидах», челобитчики пишут: «Се ныне стало невозможным жить за архиепископом, притеснения и налоги великие как от самого архиепископа, так и его дворовых людей; детей наших берут насильно замуж за своих пашенных крестьян, а за твоих государевых людей отдавать не велят, накладывают на нас, сирот, налоги не в меру, заставляют насильно пахать свои пашни, архиепископ торговать не велит и из Тобольска не пускает, а мы люди торговые, а не пашенные... и от тех притеснений, государь, один из нашей братии сбежал, бросив жену и детей, другой, Михалко огородник, от его мученья удавился, а одного закладчика жена удавилась от того же архиепископского мученья...». В заключение этой жалобы закладчики просили жить за государем и вместе с посадскими людьми «тянуть» службу и тягло232.
Комментарии к этой челобитной излишни. По поводу нее можно только вспомнить некоторых крепостников-помещиков XVIII века вроде знаменитой Салтычихи. Что в этой челобитной нет преувели- чиваний, мы не сомневаемся: только жестокие притеснения этого «нищего государева богомольца» могли заставить закладчиков желать изменения своего положения, потому что вообще закладчикам и крестьянам как в Европейской России, так и в Сибири за софийским домом и за монастырями жилось лучше, чем за государем.
Вследствие этой челобитной в 1641 году прислан тобольскому воеводе указ, которым велено взять тех закладчиков в посад и быть им за государем, и вместе с посадскими людьми платить казенные подати и служить всякие службы. Таким образом, софийский дом при Герасиме лишился 20 закладчиков. Это подало повод Сибирскому архиепископу послать Михаилу Федоровичу одну за другой две слезные челобитные, каковые писал его предшественник Нектарий. В одной из них Герасим писал, что ему и его дворовым людям с 1642 года не указано давать хлебного жалованья, а велено заводить свои пашни,
но ему заводить пашни некем и нечем, так как у него взято в Тобольск шесть человек. Государь смиловался и велел выдавать софийскому дому хлебную ругу и после 1642 года в течение трех лет. В другой челобитной Герасим просил, чтобы государь возвратил в дом Софии Пр. Божией вышеупомянутых туринских и тобольских закладчиков, «чтоб софийская домовая пашня не залета, дом Софии Пр. Божией не оскудел, и чтобы дворовые люди от голода не разбрелись врозь». Чем кончилось дело о закладных, мы не знаем. В одном докладе, поданном Алексею Михайловичу по этому поводу, сказано: «велено тех закладчиков взять на государя, но взяты ль, того неизвестно»233. Вообще религиозный Михаил Федорович слишком снисходительно относился к своим сибирским богомольцам и, если иногда издавал указы, запрещающие софийскому дому увеличивать число крестьян и количество поземельной собственности, то по первой же челобитной Сибирского архиепископа немедленно изменял оные. Это мы видели из вышесказанного, а еще очевиднее будет то же самое, если мы обратимся к хозяйственной деятельности архиепископа Герасима. В 1641 году тюменского Преображенского монастыря черный поп с братией дали вклад в дом Софии Пр. Божией — свою заимку, находящуюся в Тюменском уезде по нижнему течению Туры, за Щучьим озером и за речкой Терентьевой, впадающей в Туру, — заимку на 150 десятин пахотной земли и на 500 копен сенных покосов. По распоряжению тобольского воеводы эти земли были отведены софийскому дому и записаны в книги. Тогда Герасим бил челом государю об утверждении в правах владения той заимкой. Но в Москве посмотрели на эту уступку иначе, чем тобольский воевода. Государь, выслушав о ней доклад, решил, что Герасим «то делает не по делу, что хочет имать в софийской дом монастырские земли — вклад, ему владеть теми землями, какими владели прежние архиепископы, а до монастырских земель ему нет никакого дела». На основании этого решения послана (в 1643 г.) тобольскому воеводе грамота, чтобы он ни под каким видом не отдавал вышеупомянутых земель в дом Софии Пр. Божией и впредь «смотрел бы накрепко, чтобы никто никаких земель архиепископу вновь не давал, и архиепископ бы ничьих земель вновь не захватывал». Очевидно, правительство поняло, что со

фийским домом просто овладела страсть к стяжанию, к увеличению земель без всякой надобности, ибо и без этой заимки за домом Софии Пр. Божией числилось по переписным книгам громадное количество поземельной собственности — несколько тысяч четей. Это первый указ, ограничивающий страсть к стяжанию сибирских архиепископов. Но это ограничение, как мы сейчас увидим, было только на бумаге, а не на деле.
Вероятно, Герасим предвидел подобный исход дела в Москве и, не ожидая оного, постарался разными средствами укрепить за софийским домом право владения вкладом тюменского монастыря: в 1642 году он поселил на тех землях 20 семейств софийских бобыль- ков, построил острожек и церковь во имя Покрова Пресвятой Богородицы. Узнав же о царской грамоте, Герасим немедленно, именно в августе 1643 года, послал Михаилу Федоровичу челобитную, в которой, ссылаясь па поселение в новом селе крестьян и на постройку там «государева богомолья», просил дать грамоту за красной печатью, чтоб та земля была крепка за софийским домом. Вместе с тем в той же челобитной Герасим просил, чтобы и на будущее время государь велел отводить в дом Софии Пр. Божией те земли, какие он приищет, так как прежней земли за софийским домом мало и его дворовым людям хлеба пахать негде. И что же? Михаил Федорович пожаловал и указал (1643 года, окт.) тобольскому воеводе не отнимать у софийских богомольцев уступленных тюменским монастырем земель, потому что там уже стоит «государево богомолье храм Покрова Пресвятой Богородицы»234. Таково было начало и таковы были обстоятельства, сопровождавшие основание на левом берегу Туры, недалеко от впадения этой реки в Тобол, слободы Покровской.
Несмотря на царское запрещение софийскому дому впредь не увеличивать земель «ни которыми делы», под Покровскую слободу отведен новый значительный кусок земли. В 1644 году архиепископ Герасим бил челом государю, что с 1645 года государеву богомолью — софийскому дому — не велено давать хлебного жалованья, и он, архиепископ, теперь заводит пашню, чем бы ему и его дворовым людям прокормиться и не умереть с голоду, а под Покровским селом уступленной тюменским монастырем земли мало и новых крестьян посадить негде. Вследствие этого Герасим просил отвести к этому селу земли и сенные покосы, которые лежат вниз по Тоболу, по речке Усалке и по речке Иске по обе стороны. Государь пожаловал. Но в то же время (дек. 1644 г.) тобольскому воеводе послана подтвердительная грамота, чтобы впредь в софийский дом и в сибирские монастыри ни русские, ни татары, ни остяки никаких земель, сенных покосов и угодий не давали, а какие земли после этого указа найдутся за Сибирским архиепископом или за сибирскими монастырями городов тобольского разряда, то отбирать на государя бесповоротно и безденежно, и чтобы тобольский воевода и другие воеводы смотрели за этим «крепко накрепко». Однако Герасим нисколько не смутился подобным указом: он привык уже считать такие запрещения мертвой буквой и знал, что челобитная от «софийского государева богомолья» сильнее указов. В следующем году, едва только Алексей Михайлович вступил на престол, как Герасим бил ему челом, что земля Усть- Ницынской слободы выпахалась, а смежная с нею земля за рекой Мостовой около 300 десятин пустая и в дачах ни за кем не была, и просил отвести в дом Софии Пр. Божией эту землю. И государь пожаловал и в то же время послал указ, чтобы впредь и тщ.235.
Этим мы пока окончим обозрение хозяйственной деятельности тобольского Знаменского монастыря и тобольского архиепископского дома. Следствием этой деятельности было, как мы видели, основание слобод Усть-Ницынской и Покровской в Тюменском уезде, слободы Тавдинской, села Богословского и нескольких деревень в уезде Тобольском. Во всех этих поселках к концу царствования Михаила Федоровича находилось до 650 человек взрослого мужского населения, а количество земли за монастырем и за домом Софии Пр. Божией в это время можно считать уже тысячами десятин. Судя по краткости времени, в которое основаны и заселены вышеупомянутые поселки, мы должны признать, что тобольский монастырь и софийский дом были очень энергичными факторами в истории заселения Сибири. Правительство уже вступает в борьбу с ними: ограничивает их право относительно увеличения земельной собственности и крестьян, приказывает воеводам отбирать от монастыря и софийского дома лишние земли и лишних крестьян на государя бесповоротно и безденежно.
Но, как мы увидим в другой части нашего исследования, и при этих условиях монастырь и софийский дом делают новые заимки, увеличивают год от года число крестьян и находят средства укреплять за собой противозаконные приобретения.
Всего русского населения в Тобольске и его уезде в конце царствования Михаила Федоровича было до 2330 семейств, а инородческого населения в то же время было около 1300 семейств.
В заключение этой главы сообщим сведения о казенных денежных и хлебных доходах по городу Тобольску. До 1623 года количество местного хлеба, собираемого в тобольские царские житницы, было незначительно, оным и пятой доли не покрывалось местных расходов. Воевода Сулешов несколько увеличил этот сбор: прибавил на пашенных крестьян государевой пашни, на оброчных крестьян — оброчного хлеба, обложил «пятинным снопом» пашню ружников и посадских людей и «десятинным снопом» пашни тех служилых людей, которые получали из казны полные оклады хлебного жалованья. Но почва в Тобольском уезде не отличалась плодородием: средний урожай озимого — сам 472, а ярового — сам 3. Поэтому, несмотря на то, что со времени Сулешова сбор хлеба увеличился, его все-таки далеко не хватало для покрытия расходов. Например, в 1628 году всего собрано разного хлеба 2330 четвертей, а израсходовано 6527 четвертей236. С 1633 года расход хлеба значительно увеличился вследствие того, что число служилых людей в Тобольске увеличилось на 500 человек, а между тем хлебного сбора против 1628 года прибавилось в царских житницах, сравнительно с расходом, небольшое количество — всего около 700 четвертей. В конце царствования Михаила Федоровича расход хлеба превосходил доход приблизительно на 7000 четвертей. Далеко не в таком отношении в Тобольске находились денежные доходы к денежным же расходам: тобольские «сметные книги денежных доходов» не только заканчивались без дефицита, но ежегодно отмечался в них значительный излишек, и этот излишек постоянно возрастал. Так, в 1624 году всяких денежных доходов собрано 5780 р. 24 к., в 1625 году — 6581 рубль, а в следующем году — 6635 рублей. Считаем, однако, нужным заметить, что эти суммы показывают только «окладные денежные доходы верного бранья», а были еще

неокладные, или, по-нашему выражаясь, чрезвычайные доходы. Например, в 1625 году «продано 15 лошадей, которыми ударили челом государю калмыцкие послы разных тайш» за 48 р. 52 к., в том же году продано мягкой рухляди (брак, который не отсылался в Москву) на 110 рублей. Между тем как окладных и неокладных расходов ежегодно выходило не более 5500 рублей.
Главная статья денежных доходов — это сборы таможенной и проезжей пошлин с торговых людей: в 1625 году первой пошлины взято 4198 р. 91 к., а второй в том же году — 713 р. 39 к. Крупный же расход составлял плату жалованья служилым людям, оброчникам, ружникам и юртовским служилым татарам: в 1625 году такого жалованья уплачено 4234 р. 93 к., а в следующем году — 4735 р. 24 к.237. Впоследствии с увеличением числа служилых людей в Тобольске и с устройством Самаровского и Демьянского ямов хотя и значительно прибавилось денежных расходов, зато мы видим и значительное увеличение денежных доходов. Тобольск был главным торговым центром для русских людей, татар, бухарцев, коганцев, калмыков и ногайцев; торговые операции здесь постепенно расширялись, а вместе с тем увеличивался и сбор пошлин. Первое место в делах торговых, несомненно, занимали бухарцы; их торговые обороты, как видно из таможенных тобольских книг, производились на довольно значительные суммы, случалось, что в один месяц приезжие бухарские купцы распродавали своих товаров в Тобольске более чем на десять тысяч рублей — эта сумма но тому времени громадная. Бухарцы начали вести торговлю с русскими людьми в Сибири еще с «Ермакова взятья», некоторые из них даже совсем переселились из Бухары в русские сибирские города — Тару, Тобольск и Тюмень. Московское правительство особенно покровительствовало бухарским купцам, наделило их особой привилегией пред всеми другими торговыми людьми, не исключая и русских; так, все другие купцы платили со своих товаров в государеву казну десятую пошлипу, а бухарцы — только двадцатую. Предметы их торговли были очень разнообразны, они привозили в Тобольск женок, парней, лошадей, верблюдов, овец, рогатый скот, хлопчатую бумагу, сафьяны, шелк, пшено сара- чинское, разные материи под названием «бязь», «зендень семендя», выбойки, куртки и кафтаны зенденные, азямские и проч. Калмыки и ногайцы пригоняли в Тобольск целые табуны лошадей, а местные татары торговали мягкой рухлядью и остячками. Таможенная и проезжая пошлины с товаров брались в государеву казну то натурой, то деньгами; с «женок ногаек и остячек», вероятно, собиралась пошлина на государя исключительно деньгами, потому что этого рода товара привозилось немного, всего штуки по две и по три, не более, так что брать натурой десятую или двадцатую долю на государя было невозможно. Да и деньгами не всегда удавалось таможенным головам брать пошлину с женок: купцы умели скрывать этот товар, обходить правило о пошлинах. Например, один «бухаретин привез с собой двух женок ногаек, — пишет в книге таможенный голова, — и с тех женок пошлин на государя не взято, потому что он сказал: те-де женки в жены у него место, а не продать-де». Само собой понятно, что этот бухаретин обманул таможенного голову, впрочем, может быть и то, что сам голова за взятку покривил пред государем душой и скрыл эту пошлину.
Чтобы иметь понятие о тогдашней рыночной цене в Тобольске на людской товар, мы приведем здесь некоторые данные об этом предмете. Например, «25 декабря 1640 года, — читаем в таможенной книге, — у татарина у Меличка Елусанова с купленной им женки остячки взято пошлины 8 алтын 2 деньги»; «29 декабря того же году у татарина у Мемеделья Кизилбаева с купленного им парня ногаети- на взято пошлины 8 алтын 2 деньги (или 26 коп.)»; а так как с татар бралось пошлины десять процентов, то, стало быть, женка и парень проданы по 2 р. 60 к. Относительная цена этого товара, как видно из сравнения с тогдашней ценностью других предметов торговли, была довольно высокая; по крайней мере упомянутые люди были проданы дороже, чем в то же время и на том же рынке продавались лошади и быки.
Русским людям московское правительство строго запретило эту постыдную торговлю. Еще Борис Годунов указал, «чтобы служилые и всякие люди не возили на Русь полоненников и ясырь (купленные люди) и у себя в Сибири не держали...»; он же приказывал сибирским воеводам, чтобы они обыскивали русских людей, и если у кого найдут полоненников или купленных людей, то отбирать и отсылать
их на родину, объявляя, что государь дарует им освобождение...[215] Последующие государи также не раз подтверждали этот указ[216]. Но тем не менее тайный провоз на Русь пленных и ясырей существовал, и в Сибири у всяких русских людей были они в услужении; из дозорных книг видно, что даже пашенные крестьяне имели у себя «крепостных» и «купленных людей» и ими обрабатывали свои пашни. Мы выше упомянули, что калмыки преимущественно торговали в Тобольске лошадьми, но из одной отписки тобольского воеводы видно, что они продавали русским людям еще какую-то траву под названием «шар» и семена этой травы. Неизвестно, какое назначение имела эта трава. Нам попался только один документ, касающийся этого предмета калмыцкой торговли, но из него нельзя вывести положительного заключения относительно назначения «шара». Содержание документа следующее. В 1640 году один крестьянин говорил тобольскому воеводе, «что у тобольских у многих людей — у русских, татар и бухарцев — есть трава, а называют ту траву шаром и пьют ее вместо табаку для пьянства дымом рогами», т.е. курят, ибо московские люди и относительно курения табака выражались «пьют табак», «пьянствует табачным дымом», а курящих называли «питухами» и «пропойщиками». Но очевидно, что шар — не табак, доносчик различает эти травы. По извету этого крестьянина тобольский воевода велел сделать у русских людей обыск, велел искать толченой травы — «шар» в клетях и сеянный в огородах. Извет наполовину оправдался: у одного боярского сына было посеяно этой травы на трех грядках, у тобольских пеших казаков — у Ермачка на 7 грядках, а у других — на пяти и на 15 грядках; у казака Морозова найдено в клети 30 каченов и толченого «шару» 3 гривенки. Всех тех, у кого была посеяна или лежала в клети трава, потребовали в съезжую избу к воеводе. Но на допросе виновные все в один голос утверждали, «что они той травы не пьют, а держат для лечения, что эту траву в толченном виде они присыпают к ранам, и раны заживают»[217]. Других показаний воевода не добился. Мы, со своей стороны, заметим, что очень может быть, что эта трава «шар» имела двоякое назначение, т.е. употреблялась как лекарство и для курения вместо табака, как говорит изветчик. То

больским обитателям мало было развлечений: кабак был давно уничтожен, а за курение табака, как известно, при Михаиле Федоровиче резали носы. И вот жители Тобольска за невозможностью иметь другие развлечения, отуманивающие голову, начали курить «шар»; если нельзя «пьянствовать вином» или «пьянствовать табачным дымом», то им казалось, что, может быть, правительство будет снисходительно относиться к «пьянству шаровым дымом». К сожалению, мы не знаем, какое решение Михаил Федорович постановил относительно последнего рода пьянства. Но тобольские обитатели чувствовали, что «шар» — запретный плод, об том можно судить по тому, что калмыки продавали эту траву секретно и на таможенных заставах не являли этот товар: мы просмотрели таможенные книги за 12 месяцев 1640 года, и ни в одном месте не встретили упоминаний о шаре, хотя в них записывали столь ничтожной цены товары, что десятой пошлины взималось с них на государя только четверть деньги. Вероятно, трудность взимания подобных мелких пошлин и заставила одного тобольского воеводу обратиться к Михаилу Федоровичу со следующей челобитной. «В твоих, государь, русских городах, — писал он около 1640 года — для торговли живут твои государевы мелкие деньги — московки и полушки, а в Тобольске и в других сибирских городах мелких денег нет, и вследствие этого в торговых и во всяких делах бывает медленность и казне убыль; торговые же люди таких мелких денег в Сибирь не возят...». В заключение этой челобитной воевода просил, чтоб государь прислал из Москвы тысячи две или три московок и полушек для размена всяким людям копеек241.
Вообще торговля в Тобольске процветала, хотя нужно заметить, что на тобольском рынке русские люди несравненно более покупали товаров, чем продавали. Мы выше упомянули, что государевы денежные доходы в этом городе к концу царствования Михаила Федоровича значительно увеличились. Это будет очевидно из сравнения сумм пошлинных сборов в Тобольской таможне в разное время: в 1624 г. таможенных десятой и двадцатой пошлин взято 3182 рубля, в 1625 г. взято 4118 р. 91 к., в 1640 г. таких пошлин собрано 5692 рубля; соот- встствсшю этому увеличился сбор и других пошлин, как проезжей, поамбарной, посаженной, явчсй, номерной, поголовной и т.п., например, проезжей пошлины в 1625 г. взято 713 р. 39 к., в 1640 г. — 1092 рубля. Общая же сумма всяких пошлинных сборов в 1640 году достигла почти 8000 рублей. По нашему вычислению, на тобольском рынке в течение года продано разных товаров на 82 405 рублей, а провезено товаров чрез Тобольск на 27 300 рублей. Заметим, однако, что последняя цифра не вполне еще определяет количество товаров, провезенных через этот город, потому что с тех товаров, с которых проезжая пошлина взята, например, в Таре, в Тобольске уже таковая не взималась. Вышеприведенные цифры пошлинных сборов показывают, что в Тобольске в конце царствования Михаила Федоровича была «миллионная торговля», ибо тогдашняя ценность денег по крайней мере в десять раз превосходила нынешнюю. Тобольский рынок особенно оживлялся в июне месяце, об этом можно судить по тому, что за этот месяц взято пошлин на 2595 р. 36 к.[218]. Таким образом, местные казенные денежные доходы в Тобольске с излишком могли покрывать таковые же расходы. Сбор ясака с тобольских инородцев также значительно увеличился к концу обозреваемого нами периода: в 1628 году собрано мягкой рухляди с ясачных людей на 663 р.[219], в 1629 г. — на 786 р.[220], в 1640 г. — на 1997 р.[221]. Наконец, к концу царствования Михаила Федоровича сбор этой рухляди простирался на 2233 рубля[222].

<< | >>

↑

Источник: Буцинский, П.Н.. Заселение Сибири и быт первых се насельников. 2012

Еще по теме ГЛАВА V Тобольск и его уезд (1587—1645):

- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историческая литература - Историческое краеведение - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История наук - История науки и техники - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -