Риторика Античности

Слово риторика (греч. ррторстj от глагола ре со — «говорю»,) первоначально означало ораторское искусство. Многие греческие города-государства, как Афины, управлялись демократически. Политические и судебные решения принимались на сходке голосованием, результаты которого определялись убедительностью публичных речей и впечатлением, которое оратор производил на собравшихся граждан.

В V-IV в.х до Р. X. сложилась профессия софиста — «знатоки, мастера», учителя философии и ораторского искусства, которые обучали молодых людей технике аргументации и приемам воздействия словом.
Изобретателем риторики древние называют философа Эмпедокла (495-435 до Р. X.), который «достиг великой силы слога, пользуясь и метафорами и прочими поэтическими приемами»1 и, согласно легенде, прославился тем, что якобы бросился в кратер вулкана Этны, — «этим он хотел укрепить молву, будто он сделался богом»[6] [7]. Но, очевидно, первую конструкцию риторики разработал ученик Эмпедокла, «искуснейший в науке красноречия и составивший ее учебник, а проживший (по словам Аполлодора в „Хронологии”) целых сто лет» [8] софист ГЪргий Леонтинский (485-380 до Р.Х.). Горгий

построил первый свод топики (учения об основаниях аргументов), предложил учение об аргументации, выделил и обозначил риторические фигуры и создал школу риторов[9].
и
Вернер Иегер следующим образом характеризует историко-культурное значение образовательной деятельности софистов:
«Цель образовательного движения, осуществленного софистами, изначально заключалась не в народном образовании, а в формировании вождя. В основе своей это была старая проблема знати в новой форме. Конечно, нигде не было так много возможностей овладеть основами элементарных познаний для каждого, даже и для простого гражданина, как в Афинах, даже и без того, чтобы государство взяло школу в свои руки. Но софисты изначально обращаются только к избранным. К ним приходит лишь тот, кто хочет сформироваться как политик и когда-то повести за собой свой город. Чтобы удовлетворять требованиям времени, такой человек должен не только, как Аристид, соответствовать древнему политическому идеалу справедливости, чего можно потребовать от любого гражданина. Ему недостаточно соблюдать законы; от него требуется управлять государством через законы, для чего, кроме обязательного во всяком случае опыта, приобрести который позволяет только вхождение в процесс политической жизни, ему необходим еще и общий взгляд на сущность человеческих вещей. Впрочем, основные качества государственного деятеля невозможно усвоить. Энергия, присутствие духа и дар предвидения, которые Фукидид прежде всего хвалит у Фемистокла, — врожденный дар. Но дар меткой убедительной речи может быть воспитан. Уже у благородных геронтов, которые составляли государственный совет в гомеровском эпосе, это отличительная доблесть властителя, и этот ранг она сохранит во все последующее время. Гесиод видит в ней силу, которую Музы сообщают царю и благодаря которой последний руководит любым собранием с помощью мягкого принуждения. Таким образом, красноречие приобретает одинаковый статус с поэтическим вдохновением, также ниспосылаемым Музами. Вероятно, в первую очередь Гесиод имел в виду судейскую способность к решительному и обоснованному слову. В демократическом государстве народных собраний и свободы слова дар красноречия впервые становится действительно необходимым, — он, собственно, делается кормчим веслом в руках государственного человека. Классическая эпоха просто называет политика ритором. У этого слова еще нет чисто формального значения, свойственного позднейшим временам, — напротив, оно включает в себя и содержательный элемент. Тогда было самоочевидным, что единственным содержанием всякого публичного красноречия является государство и его дела.
Отсюда должно было начинаться любое политическое воспитание вождя. Оно с необходимостью становится формированием оратора, причем, в соответствии с греческим словом А 07оа и его значением, здесь мыслимы совершенно различные степени взаимопроникновения формального и содержательного элементов. Отныне становится понятным и осмысленным, что образуется целое сословие воспитателей, публично заявляющих о себе, что они берутся учить „добродетели” — как переводили раньше — за деньги. Эта ложная модернизация греческого понятия арете в основном и ответственна за то, что притязания софистов, или учителей знания, как называли их профессию современники, а вскоре и они сами, изначально кажется современному человеку наивной и бессмысленной самонадеянностью. Это глупое недоразумение исчезает, как только мы придаем слову арете значение, само собой разумеющееся для классической эпохи, — значение политической арете, имея в виду при этом в первую очередь интеллектуальные и ораторские способности, которые в новой ситуации V в. должны были казаться ее решающим элементом. Для нас естественно, что мы ретроспективно с самого начала глядим на софистов скептическим взглядом Платона, для которого сократовское сомнение в том, что „добродетели можно научить”, было началом любого философского познания. Но исторически неоправданным и препятствующим реальному пониманию этой в высшей степени важной для истории человеческого образования эпохи является навязывание ей результатов более высокого этапа философского самосознания. С точки зрения истории культуры софисты — столь же необходимое явление, как и Сократ с Платоном, — да и вообще последние без первых немыслимы» *.
и
Упомянутая В. Йегером критика софистов и риторики Платоном (427-347 г. до Р. X.), создавшая в последующей философской традиции отрицательное и во многом несправедливое о них мнение, имела тем не менее исключительное значение. Платон определил этические границы публичной аргументации и отношение риторики к религии и философии. В диалоге Платона «1оргий», участники которого представлены как реальные люди, взгляды 1оргия на риторику представлены, очевидно, в утрированном и схематическом виде, но при этом Платон удачно сформулировал важнейшую проблему риторики:
«Сократ. ...Объясни, что ты имеешь в виду, говоря о величайшем благе и называя себя его создателем. [10]
Горгий. То, что поистине составляет величайшее благо и дает людям как свободу, так равно и власть над другими людьми, каждому в своем городе.
Сократ. Что же это, наконец?
Горгий. Способность убеждать словом и судей в суде, и советников в совете, и народ в народном собрании, да и во всяком ином собрании граждан. Владея такою силой, ты и врача будешь держать в рабстве, и учителя гимнастики, а что до нашего дельца, окажется, что он не для себя наживает деньги, а для другого — для тебя, владеющего словом и уменьем убеждать толпу» .
Платон критикует софистику в первую очередь за хаотические последствия публичной речи, лишенной нравственного и предметного основания:
«Так вот, когда оратор, не знающий, что такое добро, а что — зло, выступит перед такими же несведущими гражданами с целью их убедить, причем будет расхваливать не тень осла, выдавая его за коня, но зло, выдавая его за добро, и, учтя мнения толпы, убедит ее сделать что-
нибудь плохое, какие, по-твоему, плоды принесет впоследствии посев
2
его красноречия?»
По мысли Платона, Горгий и другие софисты, обучая технике эристической диалектики, разрушают общество, поскольку ловкая речь создает в неподготовленной аудитории иллюзию компетентности, в результате чего ответственные посты в государстве занимают безнравственные и неподготовленные люди:
«Знать существо дела красноречию нет никакой нужды, надо только отыскать какое-то средство убеждения, чтобы казаться невеждам большим знатоком, чем истинные знатоки» [11] [12] [13].
Поэтому ответственность учителя риторики за содержание его риторического учения и последствия преподавания[14] определяется уровнем нравственной подготовки учеников.
Основная задача ритора и преподавателя риторики состоит, по Платону, в повышении компетентности общества:
«А если мы проявим заботу о своем государстве и согражданах, не должны ли мы стремиться к тому же — чтобы сделать сограждан как можно лучше? Ведь без этого, как мы установили раньше, любая иная услуга окажется им не впрок, если образ мыслей тех, кому предстоит
разбогатеть, или встать у власти, или вообще войти в силу, не будет „ 1
честным и достойным» .
Цель риторики — подготовка компетентного гражданина, в первую очередь государственного деятеля и судьи, ораторское искусство которого совершенствует нравы общества[15] [16] [17].
Истинное искусство риторики, по мысли Платона, выходит далеко за пределы техники аргументации, а истинный ритор предстает
о
как философ .
Платон прекрасно владел риторической техникой и искусно использовал ее в своих произведениях, не пренебрегая и формами аргументации, которые можно назвать эристическими или софистическими. Проблема познавательной ценности аргументации правдоподобного, поставленная Платоном, непосредственно связана с проблемой места риторики в системе знания. Предмет риторической аргументации — «промежуточная область между существующим и несуществующим, область становящегося и возможного»[18]. Суждение о правдоподобном, различным образом соединяя в себе ощущение и фантазию, может содержать истинное и ложное мнение.
Этическая проблема риторики состоит в следующем: если риторика занимается словесной техникой аргументации в публичной речи и такая аргументация может оказаться не только диалектической, но и эристической, а в риторике исследуется и даже преподается всякая техника словесной аргументации, то ответственна ли риторика как знание за возможные последствия ее применения в безнравственных целях? На самом деле это проблема практического применения любого знания, но впервые она была поставлена именно в отношении риторики, поскольку отрицательные последствия безнравственного использования словесной техники были в то время наиболее очевидными. И хотя различного рода угрозы, вызываемые современным ростом научного знания, представляются неизмеримо более значительными, этические проблемы риторики продолжают обсуждаться и само слово риторика до сих пор ассоциируется с духовно-нравственной опасностью целенаправленного обмана и манипуляции сознанием словесных средств убеждения.

Задача превращения риторики в научную дисциплину решена Аристотелем (384-322 до Р. X.). Критика Платона привела к разумному сочетанию рецептивного и развивающего принципов образования, что осуществилось в системе образовательных дисциплин, разработанных Аристотелем. В основе этой системы лежат «Топика» и «Риторика» как языковое, техническое основание философского и научного знания и методологии решения проблем научно-философского и практического характера, которое, «будучи способом исследования, lt;...gt; прокладывает путь к началам всех уче-
и 1
НИИ» .
«Риторика» Аристотеля — первая систематическая монография, описывающая «способность находить возможные способы убеждения относительно каждого данного предмета» [19] [20] [21] [22], — представляет собой, по выражению А. Ф. Лосева, логику иррациональности.
Эстетическое учение Аристотеля «всю художественную область трактует именно не как абсолютную достоверность и реальное бытие, но только как возможность, как такое бытие, которое может быть, а может и не быть и которое, собственно говоря, нейтрально к обычно понимаемой действительности и оценивается не с точки зрения своего абсолютного наличия или отсутствия, но с точки зрения того среднего, что находится между „быть” и „не быть”... Теперь Аристотель и привлекает ту логическую область, которая не основана на чистом разуме и абсолютной достоверности, но которая основана как раз на этой бытийно-нейтральной области искусства. Такую логику он и называет диалектикой. И это является диалектикой уже в смысле чисто аристотелевском. Диалектика, по Аристотелю, есть логика чистой возможности или вероятности, а не абсолютной достоверности. Именно этой логикой пользуемся мы, когда хотим друг друга в чем-нибудь убедить. И это — та подлинная логика, которой пользуются и художники и все, кто воспринимает и переживает их художественные произведения. Этой логикой и пользуется риторика вообще, то есть искусство кого-нибудь в чем-нибудь убеждать. Искусство, построенное на диалектической логике, то есть на логике бытийно-нейтральной, и есть риторика» 8.
Аристотелевское понимание риторики как теории аргументации, так же как и у Платона, связано с этической критикой софистов:
«Риторика полезна, потому что истина и справедливость по своей природе сильнее своих противоположностей, а если решения постановляются не должным образом, то истина и справедливость необходимо побеждаются своими противоположностями, что достойно порица-
1
ния» .
Поэтому и владеть средствами риторической аргументации может и должен человек воспитанный и образованный. Если «способ убеждения есть некоторого рода доказательство»[23] [24] [25], то содержание риторической аргументации подлежит сознательной оценке и критике с позиций знания и нравственности:
«Находчивым в деле отыскания правдоподобного должен быть тот, кто так же находчив в деле отыскания самой истины» .
По мысли Аристотеля, риторика, хотя она может рассматриваться и иногда рассматривается как отрасль политики[26], на самом деле «есть некоторая часть и подобие диалектики: и та и другая не есть наука о каком-либо определенном предмете, о том, какова его природа, но обе они — лишь методы для нахождения доказательств» [27].
В теории Аристотеля мышление неразрывно связано со словом: речь, высказывание («логос») содержит утверждение чего-то о чем-то, т. е. предикативность. Высказывание может быть простым и составным: «Высказывание едино, но в двух различных смыслах: или как обозначение чего-то одного, или как соединение многого — так, „Илиада” едина как соединение, а определение человека — как обозначение одного» [28].
Такая «высказывающая речь» может содержать аргументацию, т. е. словесно выраженные и обоснованные мысли, которые предстоят как истинные или ложные, а обоснование которых убедительно или неубедительно. Поэтому риторика и выступает у Аристотеля как наука «о речи и о мысли», об отношении мышления к слову:
«...о том, что касается мысли, следует говорить в риторике, так как это принадлежность ее учения. К области мысли относится все, что должно быть достигнуто словом; части же этой задачи — доказывать и опровергать, возбуждать страсти (такие, как сострадание, страх, гнев и тому подобные), а также возвеличивать и умалять» .
Что же касается диалектики, то она представляет собой «способ, при помощи которого мы в состоянии будем из правдоподобного делать заключения о всякой предлагаемой проблеме и не впадать в противоречие, когда мы сами отстаиваем какое-нибудь положение» 2.
Если диалектика является наукой о правдоподобных умозаключениях, исходящих из посылок, которые представляются правильными всем, или большинству, или компетентным людям, но одновременно инструментом образования и методологией решения спорных проблем, то, будучи «способом исследования, она прокладывает путь к основам
о
всех учений» . В этом методологическом смысле риторика предстает как часть диалектики. Действительно, диалектическая аргументация, по Аристотелю, — основа риторики.
Но риторика не сводится к диалектике: аргументы — диалектиче-
4
ские, дидактические, испытующие, эристические — рассматриваются в риторике как словесные поступки, совершаемые определенными людьми в определенных культурно-языковых и исторических обстоятельствах и с определенной целью.
«Риторика» Аристотеля состоит из трех частей (книг). В первой книге дается определение риторики, рассматривается ее отношение к диалектике и другим наукам. Главное свойство риторической аргументации в ее принципиальной спорности: имеет смысл совещаться лишь о таких предметах, о которых существуют и могут существовать различные мнения. По мысли Аристотеля, риторическая аргументация может быть двух типов — техническая, основанная на умозаключениях, и нетехническая, основанная на фактах. Аристотель уточняет природу риторической аргументации, отделяя субъективную (психологическую) убедительность речи как доверие конкретного человека к ее содержанию от объективной убедительности речи, вытекающей из отношения ее содержания к культурно значимой форме словесного воплощения замысла: [29] [30] [31] [32]

«Риторика не рассматривает того, что является правдоподобным
для отдельного лица... но имеет в виду то, что убедительно для всех
„ 1 людей, каковы они есть» .
Речи (риторические высказывания) разделяются на три вида — совещательные, показательные (эпидейктические) и судебные. Аргументация в каждом из этих видов речей может быть положительной и отрицательной. Содержание совещательных речей — будущее, задача — склонять к решению или отклонять от решения, а цель — польза или вред. Содержание судебных (судительных) речей — прошлое, задача — обвинять или оправдывать, а цель — справедливое и несправедливое. Содержание эпидейктических речей — настоящее, задача — похвала или порицание, цель — прекрасное или постыдное.
Совещательный ритор говорит о финансах, о войне и мире, о безопасности, о внешнеторговых отношениях и о законодательстве. Польза и вред связаны с представлениями людей о счастье. Поэтому ритор должен хорошо знать политику, экономику, военное дело, международные отношения и нравственные установления общества. Эпидейктический ритор говорит о прекрасном и безобразном. Поэтому он должен хорошо знать философию, искусство, обычаи того общества, к которому обращается. Судебный ритор говорит о справедливых и несправедливых поступках. Поэтому он должен владеть антропологическими знаниями, чтобы уметь отличать намеренные поступки от непреднамеренных действий, а также понимать психологические мотивы поступков. Он должен также хорошо знать философию и право естественное и позитивное, т. е. всеобщие принципы права (неписаные законы) и конкретное законодательство (писаные законы).
Во второй книге «Риторики» рассматриваются условия убедительности речи: страсти и нравы аудитории; приемы доказательства положений. Нравы аудитории и ритора называются этосом, страсти (риторические эмоции) — пафосом, приемы доказательства — логосом.
Аристотель называет основные пафосы: гнев — милость, страх — мужество, стыд — наглость или бесстыдство, благодарность — неблагодарность, негодование — сострадание, зависть, соревнование — и указывает приемы возбуждения этих страстей. Учение о нравах (этос) связывается с возрастом (юность, зрелость, старость), соци- [33] альным происхождением, материальным положением, общественной влиятельностью.
К основным приемам доказательства (логос) относятся пример и энтимема (риторическое умозаключение). Примеры подразделяются на фактические и вымышленные (модели) — басню и притчу. Энтимемы представляют собой умозаключения, посылки которых — положения, содержащие знаки или представляющие собой вероятностные суждения. В таком случае энтимемы содержат прогностические высказывания, надежность которых определяется типом знака (обязательного или факультативного признака), который в них используется, или установленной степенью достоверности1. Кроме того, посылки энтимем могут быть опущены и подразумеваются. Посылки риторических аргументов могут исходить либо из данных частных наук, либо из положений, которые принимаются как достоверные или правильные либо представляются общими для всех людей. Такие общие положения или общие места (топы) выступают как основа риторической аргументации в области общественных отношений («боги ненавидят несправедливость») или мироустройства[34] [35] («целое больше части»).
В третьей книге «Риторики» рассматриваются вопросы стиля и композиции речи. Аристотель называет достоинства стиля — ясность, правильность, краткость, выразительность, этичность, уместность, благозвучие. С точки зрения характера связи между предложениями речь может быть беспрерывной и периодической. Завершенность беспрерывной речи определяется ее содержанием. Периодическая речь состоит из логически и ритмически организованных фраз (периодов), строение которых обозримо и отражает структуру отдельной мысли.
С точки зрения отношения отдельной мысли к ее словесному выражению Аристотель использует понятие выражения; к выражениям относятся метафоры (слова в переносном значении) и обороты речи. В композиционном отношении речь состоит из четырех основных частей — вступления, изложения, доказательства и заключения.
«Риторика» Аристотеля — не первое руководство по ораторскому искусству1, но первый дошедший до нас научный трактат, в котором систематически изложена теория публичной аргументации.
Науки о слове, в частности риторика, активно разрабатывались в эллинистический период Античности. Особая заслуга в этом отношении принадлежит философским и научным школам стоиков — последователей Зенона (335-262 до Р.

X.) и Хрисиппа (280-204 до Р. X.), перипатетиков — последователей Аристотеля и академиков — последователей Платона.
В учении стоиков разработана следующая классификация знаний и учебного предмета[36] [37] [38]: все знание (философия) подразделяется на три части — физику, этику и логику. В состав логики входят диалектика и риторика. Диалектика включает общее учение о языке, которое в наше время называется языкознанием, учения о видах высказываний и о строении высказывания, которые в настоящее время относятся к общей филологии (теории словесности), литературоведению и логике.
Из диалектики выделяется предмет грамматики как «искусства понимать поэтов и историков, руководящее главным образом формой речи в соответствии с аналогией и обиходом» s. В задачи учебного предмета грамматики входили умение читать и писать, объяснение переносных значений слов, толкование трудных слов, нахождение этимологии, т. е. смысловых связей слов по их звуковому составу, отбор аналогий, т. е. парадигм склонения и спряжения, стилистическая оценка произведений, «что является самым прекрасным в этом искусстве»[39]. В задачи собственно диалектики входили учения о строении системы языка, о представлении, высказывании и умозаключении.
Риторика как «наука хорошо говорить при помощи связных рассуждений» [40] выстраивается стоиками как последовательность создания целесообразного высказывания и подразделяется на нахождение (изобретение), изложение, построение и исполнение речи1; впоследствии строение учебного предмета риторики принимает следующий вид: изобретение, расположение, выражение, запоминание, исполнение или действие[41] [42].
Таким образом, складывается система общего образования, впоследствии названная тривиумом (trivium — «трехпутье»): грамматика, диалектика, риторика[43].
В риторических сочинениях римских авторов нет принципиально новых идей: понятийный аппарат и содержание риторики в основном разработаны греками. Латинские риторики существовали еще в начале I в. до Р.Х.[44] [45] [46]. В римской традиции риторика утверждается и систематизируется как словесная наука о человеке в его отношении к обществу, она становится своего рода государственной идеологией и охватывает основное содержание научно-философской, юридической и художественной культуры0.
Самым знаменитым римским оратором и теоретиком риторики считается Марк Туллий Цицерон (106-43 г. до Р. X.), писатель, государственный деятель, адвокат конца республиканской эпохи, сочетавший высокую эллинистическую литературную и философскую образованность с римским практицизмом и юридизмом. Речи и письма Цицерона, в значительной части дошедшие до нас, являются непревзойденным образцом латинской прозы.
Несомненное значение риторических идей Цицерона в том, что
с
они, не претендуя на оригинальность , отражают опыт этого великого мастера слова и содержат авторитетные оценки положений риторики. Цицерон рассматривает риторику как эмпирическую науку, задача которой состоит в осмыслении и обобщении реального опыта аргументации:
«В самом деле, если определять науку, как только что сделал Антоний, — „наука покоится на основах вполне достоверных, глубоко исследованных, от произвола личного мнения независимых и в полном своем составе усвоенных знанием”, — то, думается, никакой ораторской науки не существует. Ведь сколько ни есть родов нашего судебного красноречия, все они зыбки и все приноровлены к обыкновенным ходячим понятиям. Но если умелые и опытные люди взяли и обратились к тем простым навыкам, которые сами собой выработались и соблюдались в ораторской практике, осмыслили их и отметили, дали им определения, привели в ясный порядок, расчленили по частям, — и все это, как мы видим, оказалось вполне возможным, — в таком случае я не понимаю, почему бы нам нельзя было называть это наукой, если и не в смысле того самого точного определения, то, по крайней мере, согласно с обыкновенным взглядом на вещи» .
Как представляется, понимание Цицероном природы науки риторики имеет широкое значение: по существу дела все гуманитарные науки изучают и обобщают эмпирический опыт того, что может быть названо искусством, — публичной речи, управления, хозяйственной деятельности, разрешения имущественных конфликтов, художественного творчества.
Римская ораторская практика времени Цицерона была в основном судебной и политической. Судебная речь содержит наиболее сложную и острую аргументацию, поскольку она предполагает соревнование сторон в судебном процессе, а решение принимается на основе взвешенной оценки компетентным судьей доказательств, исходящих из анализа обстоятельств дела, системы позитивного права и моральных норм, принятых в обществе. Поэтому именно судебная речь рассматривается Цицероном как основная форма публичной аргументации: при овладении судебной риторикой всякая иная речь — совещательная или показательная — представляется относительно нетрудной задачей[47] [48].
По мысли Цицерона, оратор — государственный деятель, который средствами публичного слова организует общественную жизнь, обеспечивает регулярное правосудие, поддерживает высокий уровень общественной нравственности и единства общества и «всему государству в целом приносит счастье и благополучие» 1. Поэтому «оратором, достойным такого многозначительного названия, будет тот, кто любой представившийся ему вопрос, требующий словесной разработки, сумеет изложить толково, стройно, красиво, памятливо и в достойном исполнении»[49] [50]. Ораторская профессия требует природного дарования — хорошего голоса и внешних данных, способности к связной, плавной, свободной речи, смелости, чувства ответственности, находчивости и памяти, природного ума: «Оратор должен обладать остроумием диалектика, мыслями философа, словами чуть ли не поэта, памятью законоведа, голосом трагика, игрою такою, как у лучших лицедеев. Вот почему в роде человеческом никто не попадается так редко, как совершенный оратор» [51]. Но качества эти могут быть развиты воспитанием и обучением у всякого, кто обладает ими в той или иной мере, при должном «рвении и восторженной любви к делу»[52] [53] [54]. Поэтому профессия оратора в не меньшей мере требует глубокой и всесторонней подготовки не только в смысле овладения техникой речи, но и в содержательном плане, поскольку «никто не может говорить хорошо о том, чего он
5
не знает» .
В курс риторики входят изучение теории, правила которой «явились как свод наблюдений над приемами, которыми красноречивые
Г
люди ранее пользовались бессознательно» ; упражнения: постановку голоса и жеста, подражание образцам; письменное изложение и письменные сочинения, в которых отрабатывается стиль; переводы, заучивание наизусть ораторских и художественных текстов; аналитическое чтение произведений художественной литературы; специальные упражнения на изобретение аргументов и произнесение учебных речей, а впоследствии индивидуальная практика под руководством опытного юриста или политика.
Общее образование ценится Цицероном как осведомленность в изящной словесности — философии, истории и науках, в греческой и латинской эпической, драматической и лирической поэзии. Такое общее образование является, по мысли Цицерона, украшением речи: «...так как ораторское искусство не должно быть убогим и бледным, а должно быть приятно разубрано и расцвечено самыми разнообразными предметами, то хорошему оратору следует многое услышать, многое увидеть, многое обдумать и усвоить и многое перечитать, однако не присваивать это себе, а только пользоваться из чужих запасов» 1.
Оратор — блестящий дилетант в философии, истории и литературе — использует их по мере необходимости, но не основывается на них. Поскольку практический результат — выигрыш дела — является реальной задачей, существенно не то, что считает истинным или правильным сам оратор, а то, что считает истинным или правильным аудитория. Поэтому если цель греческого ритора, по Платону и Аристотелю, состоит в воспитании общества, в распространении истинного знания и духовной нравственности, то римский оратор, по Цицерону, говорит то, что угодно римскому народу: «Широту и глубину их науки и мысли я не только не презираю, — я ими от души восхищаюсь; однако для нас, среди нашего народа на нашем форуме, достаточно знать и говорить о людских обычаях то, что не расходится с людскими обычаями»[55] [56].
Высказываясь в пределах обыденного здравого смысла римского народа, который, само собой разумеется, «выше всех народов государственной мудростью»[57], оратор опирается в первую очередь на позитивное право, всегда остающееся для него единственным критерием приемлемости суждений. Общепринятая практическая мораль и римское право становятся основой мировоззрения: религия и духовная мораль, философия, наука, искусства подчинены правовой норме, регулирующей столкновение практических интересов, — «ведь наше-то слово должно доходить до ушей толпы, должно пленять и увлекать сердца, должно предлагать такие доказательства, которые взвешиваются не на весах золотых дел мастера, а как бы на рыночном безмене»[58].
Итак, по Цицерону, «ритор — дилетант в самом широком смысле этого слова; его дело — не „единое”, но „все”, не самососредоточение, но саморазвертывание личности, не ее систола, но ее диастола»1. Но дилетант — лишь в плане мировоззрения. Что же касается практического интереса, то здесь ритор выступает самым настоящим профессионалом, который всегда хорошо «знает, сколько есть средств, чтобы вызвать требуемое впечатление, в чем они состоят и какой род речи для этого нужен» [59] [60].
Цицероновский взгляд на ритора и на риторику оказал могущественное влияние на всю последующую западноевропейскую культуру вплоть до нашего времени. Однако, по выражению биографа Цицерона Гастона Буассье, «причины, сделавшие из него неподражаемого писателя, мешали ему быть хорошим политиком» [61].
Цицерон был убит 7 декабря 43 г. по распоряжению Марка Антония, который в 30 г., после поражения в гражданской войне против Октавия Цезаря, покончил в Александрии жизнь самоубийством. Власть полностью перешла в руки Октавия Цезаря, и начался новый этап истории Рима — эпоха принципата. Состояние дел в государстве, успешно предсказанное еще Платоном, сменилось устойчивым монархическим порядком после того, как Сервий Сульпиций Гальба в 68 г. н. э. сверг Нерона и был провозглашен императором.
Среди друзей нового императора был уроженец Испании Марк Фабий Квинтилиан, который, несмотря на свою молодость, — он родился в 42 г. — уже приобрел известность как талантливый адвокат, литератор и преподаватель риторики. В том же 68 г. Гальба учредил в Риме государственную кафедру римской риторики, которую и поручил Квинтилиану, впервые в истории образования присвоив ему звание профессора.
Свое главное сочинение — «Instinutio oratoria»[62] — в 12 книгах Квинтилиан начал писать, имея двадцатилетний стаж преподавания. Уже первые три книги имели значительный успех, и император Домициан, которому Квинтилиан посвятил свой труд, поручил ему воспитание своих внучатых племянников.
Главная мысль всего сочинения, которое иногда и переводят не «Двенадцать книг риторических наставлений», а «Воспитание оратора», состоит в том, что образование оратора должно начинаться с детства[63]. Рассматривая причины упадка элоквенции, Квинтилиан указывает, что не падение нравов приводит к плохой риторике, а упадок красноречия и падение нравов имеют общую причину — невнимание родителей к детям, неправильное воспитание и обучение. Поэтому, когда будущий оратор приступает к занятиям риторикой, именно недостатки предварительного образования препятствуют ему освоить ораторское искусство: «latent fundamenta» — скрыты основы.
Риторика преподается на возделанной почве: постоянные занятия, чтение, письмо, упражнения в устной речи, в особенности заучивание и декламация, создают способность к свободной и выразительной речи.
Воспитание оратора начинается с выбора кормилицы, которая должна не только владеть правильной народной речью, но и с младенчества привить ребенку начала нравственного и достойного поведения, которые содержатся в песнях, сказках, народных пословицах и поговорках, играх. Когда придет время отдать ребенка в начальную школу, то государственную школу следует по возможности предпочесть частной, но в особенности нужно тщательно следить за качеством преподавания и при первых признаках некомпетентности учителя немедленно сменить школу.
В начальной школе формируются основные положительные качества, но и пороки речи, поэтому необходимо следить за тем, как ребенок осваивает грамматическую систему языка, как развивается его словарный запас, насколько он умеет использовать лексику в прямом и переносном значении. Серьезное внимание следует уделить навыкам письма, правописанию и выбору круга чтения.
Занятия музыкой и изобразительным искусством развивают речевые способности, поэтому ими не следует пренебрегать. Изучение математики, в особенности геометрии, дисциплинирует разум, создает навык устойчивого внимания и сосредоточенности. Театр — прекрасная школа декламации и жеста, поэтому подростка полезно водить в театр, чтобы он освоил четкое и выразительное произношение и ритм публичной речи, контролируя репертуар представлений, на которых может присутствовать подросток. Но при этом важно не упускать из виду, что многопредметность создает опасную иллюзию знания и приводит к верхоглядству.
Отдавая подростка в риторическую школу, следует удостовериться в надежности преподавателя, в его нравственности и профессиональной компетентности. Преподаватель риторики должен быть хорошо подготовлен в методическом отношении, он должен понимать основные принципы дидактики и в упражнениях двигаться от простого к сложному. Тщательный и правильный отбор ораторов и историков, произведения которых проходятся в классе, умение при изучении классиков развивать память учащихся свидетельствуют о профессиональном уровне учителя. Не менее важным считает Квинтилиан индивидуальный подход к ученику, позволяющий развивать его способности до максимально возможного уровня. Но учитель должен быть строгим и требовательным, именно эти качества не только являются условием результативного обучения, но и развивают в ученике ответственность и чувство долга. Цель учителя — систематическое образование учащихся, но образованность означает продуманность и ответственность суждений и понимание ограниченности собственных знаний, поэтому часто кажется, что необразованные люди более сообразительны, чем образованные: они готовы высказываться о чем угодно.
Что же такое риторика, каково ее образовательное и общественное значение? Существует несколько видов искусств. Одни из них являются умозрительными и имеют целью познание и оценку вещей. Умозрительные искусства предполагают не действия, а интеллектуальное рассмотрение предмета. Практические искусства имеют целью действие, после которого ничего не остается. Таков танец. Творческие искусства, как живопись, состоят в создании произведения, чего-то завершенного и видимого.
Риторика сочетает в себе элементы всех видов искусств: размышление, действие, продукт в виде произведения слова. Но она «назовется искусством деятельным или управляющим (dicatur activa vel administrativa), таково имя ее предмета» [64]. Как всякое искусство, элоквенция требует природного таланта, который развивается размышлением и упражнением, но помимо таланта ритор должен быть образован в культуре — обладать не только обширной эрудицией в философии, истории, науках и литературе, но и фундаментальными познаниями в области права и государственного управления.
Квинтилиан следует за греческими авторами, мысли которых, очевидно, не просто излагает1, а творчески перерабатывает. Риторика разделяется на пять частей: изобретение (inventio), расположение (dispositio), выражение (elocutio), память (memoria), произнесение или действие (pronuntiatio sive actio), «к которым некоторые прибавляли шестую — суждение (judicare)» [65] [66], т. е. оценку аргументации, которую в новейшей риторике можно отождествить с риторической критикой.
Под речью (oratio) Квинтилиан понимает завершенное по цели и содержанию устное или письменное высказывание, которое «состоит из того, что обозначено, и из того, что обозначает, то есть из вещей и слов»[67]. Слово «вещь» (res) в латинском языке имеет множество значений; применительно к риторической терминологии это слово может быть передано как рассматриваемое дело или предмет мысли[68] [69] с его содержанием и обстоятельствами. Важнейшее отношение мысли к слову — определенность и точность. Всякая речь, обозначающая некую «вещь», предстает ответом на вопрос и задается содержанием и строением вопроса, который, таким образом, лежит в ее основании.
Рассматривая важнейшую часть теории вопросо-ответа, учение о статусах, Квинтилиан не связывает их исключительно с частными вопросами практического характера. Статусы независимы от семантики переменных — значений слов, а определяются отношением значения вопросительного слова к «совокупности ответов, допускаемых этим вопросом»'0: любая из приведенных выше тем римской учебной риторики соотносима с каким-либо статусом.
Если рассматривать логический порядок статусов по умозрительным вопросам, то первым будет статус установления (status coniecturalis), за ним следует статус определения (status finitionis) и статус оценки (status qualitatis).
Статус установления предполагает вопрос о наличии и составе обсуждаемого факта. Здесь рассматриваются вопросы возможности и действительности деяния и обстоятельств дела. При обсуждении

этих вопросов «ум направляется к истине», которая предстает как реальность, а задача ритора — добиться соответствия слов вещам, чтобы речь стала истинной.
Статус определения заключается в нахождении отношения отдельного факта (случая) к виду, правилу или норме. Здесь обсуждается вопрос о том, чем является данный факт, и о том, как соотносятся между собой общие виды, к которым он может быть отнесен. В статусе определения Квинтилиан выделяет пять основных проблем: письменные и мыслимые законы, противоречие законов, нормы, выводимые умозрительно, двусмысленные нормы, отводимые нормы.
Третий статус — оценки — заключается в отношении правила и факта к особым обстоятельствам дела или проблемы: оценивается индивидуальность деятеля и особенности ситуации, мотивы и конкретные последствия действия.
В вопросах собственно юридических Квинтилиан дает иной порядок статусов: установления, оценки, определения, отвода (status praescriptionis), в последнем решается вопрос о правомочности суда или законности обвинения1.
«Мы видим, — отмечает М. Л. Гаспаров, — что при переходе от статуса к статусу поле зрения постепенно расширяется: при статусе установления в поле зрения находится только поступок; при статусе определения — поступок и закон; при статусе оценки — поступок, закон и другие законы; при статусе отвода — поступок, закон, другие законы и обвинитель. В первом случае вопрос стоит о применимости общей нормы к конкретному случаю, во втором — о понимании этой нормы, в третьем — о сравнительной силе этой нормы, в четвертом — вновь о применимости нормы. В области философии первая постановка уводит нас (выражаясь современными терминами) в область онтологии, вторая — в область гносеологии, третья — в область аксиологии. Такая последовательность рассмотрения применима не только к таким конкретным вопросам, с которыми приходится иметь дело суду, но и к любым самым отвлеченным» [70] [71].
Кто бы ни был действительным автором учения о статусах — Квинтилиан, Цицерон, Гермагор или кто-либо иной, — это учение имеет громадное значение не только для риторики или юриспруденции, что вполне очевидно из их истории, но и для всей логики и методологии гуманитарного знания: ибо именно таким образом, хотя и не всегда осознанно, рассматривается научная проблема в языкознании и других областях филологии, в исторической науке, экономической науке и т. д.
В связи с риторикой античность выдвинула ряд философских проблем, которые находят различное решение на протяжении истории мысли. Допустимо ли, а если допустимо, то каким образом и в какой мере, использование средств убеждения и эмоционально-образного воздействия словом при обсуждении значимых для общества вопросов и принятии ответственных решений? Ответственна ли философия (в античном смысле слова) за социальные и нравственные последствия создаваемого ею знания? В какой мере общество, состоящее в основном из людей некомпетентных в философии, науке, праве и не имеющих специального опыта управления, способно самостоятельно выдвигать из своей среды и наделять властными полномочиями лиц, управляющих деятельностью этого общества и в какой мере такие лица несут ответственность за свои действия перед обществом? Возможно ли рациональными методами установить и доказать истину там, где она связана с несовместимыми целями и интересами людей (например, в религии, праве, истории)?

<< | >>

↑

Источник: Волков А.А.. Теория риторической аргументации. 2009

Еще по теме Риторика Античности:

- История русского языка - Лингвистика - Перевод и переводоведение (Английский язык) - Прикладная лингвистика - Риторика - Русский язык - Социолингвистика -