2. Евангелистский заговор против революции

Сосредоточение критики на теории революции (и государства) нетрудно объяснить, так как именно эта сторона марксистской теории имеет непосредственное значение для практической революционной борьбы рабочего класса и всех трудящихся. Это знают наши враги, и они направляют свои усилия именно против этой части марксистско-ленинского учения. Эрвин Метцке, редактор первого тома «Очерков о марксизме», в предисловии высказывает мнение об основных вопросах полемики следующим образом: «Они [решающие вопросы.— Авт.] касаются одновременно наших собственных размышлений в (области) истории и тревожной для нас действительности и в еще большей мере страстной попытки Маркса познать закон, «логику» исторического процесса не спекулятивным путем, а приведя в движение массы, которые преобразуют отношения. Не случайно поэтому комиссия сосредоточила свое особое внимание в работе на понятии «революции» 2.

Ниже мы более подробно рассмотрим, какую трактовку претерпевает марксистское учение о революции в «Очерках о марксизме» и какие цели преследуют его критики.

Герман Болльнов очень хорошо знает, что понятие революции занимает одно из центральных мест в марксизме. Он пишет, что понятие революции является «ключевым понятием Маркса, всего социализма и коммунизма во всех его различных формах»405. В общем и целом это верно. Однако после этого сразу же следуют искажения и фальсификация взглядов Маркса и Энгельса. Статья Болльнова о взглядах Энгельса по вопросам революции и развитии их в работе «Принципы коммунизма» (1847 год) начинается с абсурдной попытки искусственно сконструировать противоречия во взглядах Энгельса и Маркса на революцию. Болльнов требует обратить внимание на особенность и своеобразие взглядов Энгельса406. Естественно, мы не намерены отрицать своеобразие и особенность этих взглядов, если они понимаются в правильном смысле. В действительности взгляды Энгельса не отличаются в основном и главном от взглядов Маркса по данному вопросу. Однако в разделе книги, посвященном проблеме развития взглядов Маркса и Энгельса на революцию до выхода в свет «Манифеста Коммунистической партии», Болльнов пишет следующее: «Революционная теория Маркса пропитана Гегелем и гегельянством, его понятие революции несет на себе следы политического лексикона, применявшегося в то время на континенте. Теория революции Энгельса исходит из тех же предпосылок, но уже с 1843—1844 годов в ней сказывается влияние английской национальной экономики и английских политических терминов, допускающих понятие «промышленной революции». На первый взгляд это может показаться простой формальностью , но она знаменательна в том отношении, что Энгельс предпочитает подчеркивать «промышленную революцию», а Маркс ее не подчеркивает» 407.

Оставляя в стороне достойное похвалы открытие господина Болльнова, что слова «промышленная революция» заимствованы из английского политического словаря, следует отметить, что эти слова свидетельствуют прежде всего о его «знаменательном» невежестве и незнании работ Маркса того периода. Он мог бы очень легко убе- диться в том, что Маркс и Энгельс одинаково объясняют возникновение современной буржуазии, современного пролетариата и классового антагонизма между ними из переворота, происшедшего в промышленности, из индустриального развития, из революционизации промышленности. Уже в работе «К критике гегелевской философии права. Введение» (конец 1843 — январь 1844 года) он мог бы найти следующее положение: «Пролетариат зарождается в Германии в результате начинающего прокладывать себе путь промышленного развития» К В работе «Морализующая критика и критизирующая мораль» (октябрь 1847 года) К. Маркс говорил о том, что существуют «современные противоречия между буржуазией и рабочим классом и проистекающая отсюда борьба» 408.

В «Манифесте Коммунистической партии» ясно и определенно сказано: «Тогда пар и машина произвели революцию в промышленности. Место мануфактуры заняла современная крупная промышленность, место промышленного среднего сословия заняли миллионеры-промышленники, предводители целых промышленных армий, современные буржуа» 409.

Это перечисление работ можно продолжить. Оно свидетельствует о том, что конструируемое господином Болль- новом противоречие во взглядах на промышленную революцию, породившую классы буржуазного общества, является продуктом его богатой антикоммунистической фантазии.

Намерения Болльнова, связанные с конструированием подобных противоречий, имеют далеко идущие цели. Его конечная задача сводится к тому, чтобы изобразить ленинизм как учение, находящееся в противоречии со взглядами Маркса. Этой цели Болльнов рассчитывает достичь следующим путем: вначале он изобретает противоречие между Марксом и Энгельсом, а затем утверждает, что Ленин опирался на мысли Энгельса, с которыми якобы не соглашался Маркс.

За основу берется сравнение между «Принципами коммунизма», которые принадлежат перу Энгельса, и «Манифестом Коммунистической партии», написанным совместно Марксом и Энгельсом. Между этими произведениями существуют определенные различия. Этот факт Болльнов пытается использовать для обоснования многочисленных противоречий во взглядах между Марксом и Энгельсом. Он констатирует, что Маркс переработал в «Манифесте Коммунистической партии» некоторые мысли Энгельса, не использовав другие и, наоборот, мысли «Манифеста Коммунистической партии» частично имеются в «Принципах коммунизма», а частично не представлены. Отсюда вытекают резкие «характерные особенности этих двух личностей в стиле их изложения, образе мышления и восприятии жизни. Не нашли отражения характерные мысли, которые Маркс урезал и сократил. Однако Энгельс позднее неоднократно возвращается к ним и они были восприняты затем ленинизмом; это свидетельствует о том, как сильно Ленин тянулся к Энгельсу»

Каждый человек, имеющий даже поверхностное представление об истории возникновения марксизма, должен знать, что «Принципы коммунизма» и «Манифест Коммунистической партии» внутренне тесно связаны между собой. В октябре 1847 года Энгельс, находясь в Париже, написал для обсуждения в местной организации Союза коммунистов проект программы — «Принципы коммунизма», который был противопоставлен проекту программы центрального правления Союза в Лондоне, «улучшенному» в свою очередь Мозесом Гессом. В нем Энгельс, придерживаясь формы катехизиса лондонского проекта, популярно изложил основные идеи марксизма. Спустя месяц Энгельс предложил отказаться при составлении кредо от формы катехизиса, заменив ее историческим изложением. В письме к Марксу от 24 ноября 1847 года он писал: «Подумай над «Символом веры». Я считаю, что лучше всего было бы отбросить форму катехизиса и назвать эту вещь «Коммунистическим манифестом». Ведь в нем придется в той или иной мере осветить историю вопроса, для чего теперешняя форма совершенно не подходит. Я привезу с собой здешний проект, составленный мною. Он написан в простой повествовательной форме, но ужасно плохо, наспех отредактирован. Я начинаю с вопроса, что такое коммунизм, и затем перехожу прямо к пролетариату — история его происхождения, отличие от прежних работников, развитие противоположности пролетариата и буржуазии, кризисы, выводы. Попутно — различные второстепенные вещи, и в конце партийная политика коммунистов»

Позднее Маркс и Энгельс получили задание II конгресса Союза коммунистов написать программу Союза. В декабре 1847 года они работали в Лондоне вместе над «Манифестом Коммунистической партии», используя при этом «Принципы коммунизма». В январе 1848 года в Брюсселе Маркс закончил его и в полном согласии с Энгельсом сдал «Манифест» для печати в Лондон.

Утверждение Болльнова, что Маркс якобы не использовал и частично ограничил идеи Энгельса, которые затем были восприняты Лениным, является чистейшей выдумкой, преследующей довольно прозрачную цель — представить ленинизм как искажение «подлинного» марксизма.

В том же плане автор предпринимает совершенно абсурдную попытку вывести существенные различия во взглядах Маркса и Энгельса из формы изложения «Принципов коммунизма». Болльнов пишет, что «Принципы коммунизма» не имеют ярко выраженного подстрекательного характера «Манифеста Коммунистической партии»; они разъясняют вопросы и ответы в пространной менторской форме. Они скорее успокаивают и утешают, чем подстрекают» 410. Тем самым он безусловно желает выдать Маркса за революционера-подстрекателя и, наоборот, Энгельса — за осмотрительного и малореволюционного филантропа. Болльнов проводит одинаковую линию с другим автором «Очерков о марксизме», Христианом Гнейссом, который осмелился даже превратить Энгельса в родоначальника современного ревизионизма и предшественника Бернштейна411.

Уличив таким путем в ереси Энгельса (и Ленина!), Болльнов пытается свести понимание революции к полному абсурду. Этот процесс для нас будет представлять интерес, так как он наглядно показывает, что марксистские знания господина Болльнова находятся в обратно пропорциональном отпошепии к его антикоммунистической амбиции. Его полная беспомощность проявляется уже в том, что он совершенно не в состоянии понять внутреннюю взаимосвязь различных аспектов марксистского понятия революции. Болльиов говорит о «различных, взаимоисключающих» значениях слова «революция», так как, с одной стороны, Энгельс якобы говорит вообще о «революции общества» в смысле полного «преобразования всего общественного строя» и в смысле насильственного ниспровержения, имеющего целью избавление от несправедливого гнета»412. С другой стороны, нам преподносят различие в «марксистском» понимании радикальной, социальной и политической революции, хотя Маркс и Энгельс и не употребляют этот привычный термин413. И далее, утверждает Болльнов, Энгельс говорит о «промышленной» революции и о «коммунистической» революции, или революции пролетариата, но также, с одной стороны, в смысле «только национальной», а с другой — в смысле «всеобщей» революции414.

Для Болльнова все это кажется чистейшей неразберихой, о чем свидетельствует хаотическое перечисление им различных видов революции.

Каким образом можно с позиции марксизма внести необходимый порядок в ту путаницу, которую создал Болльнов вокруг различных понятий революции? Глубокое изучение работ Маркса и Энгельса и в данном случае «Принципов коммунизма» и «Манифеста Коммунистической партии» могло бы легко устранить трудности, в которые попал (вернее, желает попасть!) господин Болльнов.

На вопрос: «Как возник пролетариат?» Энгельс отвечает: «В результате промышленной революции» 415. Он разъясняет затем сущность промышленной революции и указывает на то, как в результате введения машин и фабричной системы возникли совершенно новые производственные отношения и соответствующие классы общества, пролетариат и буржуазия.

Промышленная революция является для Энгельса, с одной стороны, качественным изменением техники производства (особенно вследствие применения современных машин) и связанным с ним качественным изменением производственных отношений (то есть отношений собственности), что привело к возникновению упомянутых выше общественных классов — промышленного пролетариата и промышленной буржуазии.

Таким образом, промышленная революция определяется качественными изменениями в области техники и экономики общества. В этом и только в этом смысле Маркс416 и Энгельс употребляют понятие промышленной революции, и здесь нет никакой терминологическоой путаницы.

Отвечая на вопрос: «Каковы были ближайшие последствия промышленной революции и разделения общества на буржуа и пролетариев?» — Энгельс рассматривает ряд проблем. Он отмечает, что всюду, где крупная промышленность пришла на смену мануфактуре, она создала колоссальные возможности для развития буржуазии, ее власти и ее богатства, превращения буржуазии в первый класс общества; и там, где это превращение происходит, буржуазия берет власть в свои руки 417. «Буржуазия, уничтожив таким путем общественное могущество дворянства и цехового бюргерства, уничтожила также и их политическую власть. Став первым классом в обществе, она провозгласила себя первым классом и в политической области» 418.

Это положение Энгельса совершенно ясно выражает мысль, что, имея экономическую власть, буржуазия совершает политическую революцию, то есть захватывает политическую власть в обществе, взяв в свои руки государственную власть.

Здесь все сводится к определению понятия политической революции. В понимании Энгельса, как и в марксистском понимании вообще, она является качественным изменением соотношения политических сил общества или — что то же самое — лишением политической власти одного класса и захватом ее другим классом. Политическая революция характеризуется как попытка передачи власти из рук одного в руки другого класса. (О революции можно говорить лишь в том случае, если к власти приходит прогрессивный класс. В противном случае это будет контрреволюция. Этот факт необходимо особо подчеркнуть потому, что враги социализма характеризуют попытку контрреволюционного путча в Венгрии в 1956 году как настоящую революцию, преследуя цель — ввести народные массы в заблуждение и нажить себе на этом политический капитал.)

Рассмотренное нами выше определение революции позволяет выделить три понятия, различные по своей сущности: 1) понятие технической революции, то есть качественного изменения техники производства, производительных сил общества, при чем основой является изменение орудий производства, то есть инструментов; 2) понятие социальной революции, то есть качественного изменения общественных отношений и главным образом экономических отношений между людьми, производственных отношений; 3) понятие политической революции, выражающей процесс качественного изменения соотношения политических сил общественных классов.

Эти различные виды революций не следует рассматривать изолированно друг ат друга. Мы уже видели их взаимосвязь при характеристике промышленной революции в работе «Принципы коммунизма», где Энгельс доказал тесную связь промышленной революции с социальной и разъяснил их единство с политической революцией буржуазии. Только такой диалектический подход позволяет, с одной стороны, видеть различие между тремя указанными выше терминами революции, а с другой — понять единство и тесную связь их в общественной жизни. Так, Энгельс в «Принципах коммунизма» характеризует единый процесс этих трех революций как общий процесс революционного развития буржуазии и капитализма. Наряду с отличительными качественными признаками технической, социальной и политической революций (следует подчеркнуть, что все три являются «социальными» революциями в том смысле, что они могут совершаться только в рамках человеческого общества!) все они имеют одно общее: это революции, которые ведут всегда к качественным изменениям!

В работе «Принципы коммунизма» Энгельс не преследовал цель написать диссертацию о понятии революции и ее значениях. Для него было важно в популярной форме, понятной каждому рабочему, дать научное обоснование того, что такое коммунизм, какие условия необходимы для создания коммунистического общества и как осуществляется переход человеческого общества к коммунизму. В этой связи он ИСХОДИЛ из понятия промышленной революции, показывая ее влияние на общественное развитие, возникновение капиталистического строя с присущими ему основными противоречиями, которые постоянно обостряются и не могут быть устранены в рамках старого общества. Из всех этих противоречий капитализма Энгельс сделал вывод о необходимости устранения частной собственности «Уничтожение частной собственности даже является самым кратким и наиболее обобщающим выражением того преобразования всего общественного строя, которое стало необходимым вследствие развития промышленности. Поэтому коммунисты вполне правильно выдвигают главным своим требованием уничтожение частной собственности» 2. В другом месте мы можем прочесть: «Так, с одной стороны, вследствие роста недовольства пролетариата, а с другой — вследствие роста его мощи, промышленная революция подготовляет социальную революцию, которую произведет пролетариат»3. Если же в разных местах своей работы Энгельс употребляет различные слова, если в одном случае он говорит о «социальной революции», совершаемой пролетариатом, а в другом—о «преобразовании всего общественного строя», то не следует придерживаться буквы, где речь идет о понятии, о существе дела. Различные слова выражают здесь одни и тот же смысл: революционный переворот, или изменение, или преобразование капиталистического строя в коммунистическое общество. И это есть не что иное, как «коммунистическая революция», или «пролетарская революция». В «Манифесте Коммунистической партии» мы находим то же самое: «Коммунистическая революция есть самый решительный разрыв с унаследованными от про- шлого отношениями собственности; неудивительно, что в ходе своего развития она самым решительным образом порывает с идеями, унаследованными от прошлого»419.

Таким образом, мы имеем возможность убедиться, что смешение различных понятий происходит только у Болль- нова. Антикоммунистическая целенаправленность его манипуляций особенно наглядно проявляется в попытке отыскать различие между пролетарской и коммунистической революцией. Болльнов утверждает следующее: «Понятия коммунистической революции и революции пролетариата не совпадают. Последнее является самоосвобождением рабочих от невыносимого гнета и установление политического господства пролетариата; первое есть полное преобразование общества в результате победы пролетариата путем мероприятий по национализации капитала, производства и обмена, в результате чего частная собственность упраздняется сама по себе» 420.

В основе такого противопоставления коммунистической и пролетарской революций лежит совершенно антидиалектический подход к рассмотрению явлений. Когда Болльнов характеризует пролетарскую революцию только как захват политической власти со стороны пролетариата, а коммунистическую революцию исключительно как полное преобразование общества в результате политической победы пролетариата, то он разрывает тем самым две неразрывные взаимосвязанные стороны одного и того же процесса. Маркс и Энгельс в своих произведениях не дают никакого повода для такого толкования. Проследим сначала за ходом мысли Энгельса в работе «Принципы коммунизма». После обоснования необходимости коммунистического общества (то есть коммунистической революции!) Энгельс ставит вопрос: каков будет ход этой революции? Ответ гласит: «Прежде всего, она создаст демократический строй и тем самым, прямо или косвенно, политическое господство пролетариата» 421.

Однако Энгельс не останавливается на этом и продол- должает свою мысль: «Демократия была бы совершенно бесполезна для пролетариата, если ею не воспользоваться немедленно, как средством для проведения широких ме- роприятий, непосредственно посягающих на частную собственность и обеспечивающих существование пролетариата» К

Затем следует перечисление ряда мер, которые должен осуществить пролетариат после захвата политической власти для преобразования существующих общественных отношений. Аналогичные мысли мы читаем в «Манифесте Коммунистической партии». «Мы видели уже выше, что первым шагом в рабочей революции является превращение пролетариата в господствующий класс, завоевание демократии. Пролетариат использует свое политическое господство для того, чтобы вырвать у буржуазии шаг за шагом весь капитал, централизовать все орудия производства в руках государства, т. е., пролетариата, органи зованного как господствующий класс, и возможно более быстро увеличить сумму производительных сил» 2.

В «Манифесте» мы находим те же самые предложения о проведении конкретных мероприятий для осуществления поставленных задач, как и в работе «Принципы коммунизма».

Приведенные положения из этих двух работ не дают абсолютно никаких оснований для проведения каких-либо различий между коммунистической и пролетарской революциями, наоборот, они являются подтверждением одинакового понимания Марксом и Энгельсом такого вопроса, как тождество коммунистической и пролетарской революций. У Маркса отсутствует деление на «политическую революцию» и «социальную революцию». В этом смысле Маркс писал уже в 1844 году: «Каждая революция разрушает старое общество, и постольку она социальна. Каждая революция низвергает старую власть, и постольку она имеет политический характер» 3. Для Маркса и Энгельса «политическая революция», то есть захват политической власти рабочим классом, является началом и одновременно составной частью пролетарской или коммунистической революции. Это вызывается тем, что социалистические и коммунистические производственные отношения не могут развиваться в недрах старого капиталистического строя. Захват политиче- ской власти пролетариатом или установление диктатуры пролетариата (это одно и то же) является основой для всего коммунистического преобразования общества и, как уже говорилось, существенной составной частью этой революции, без которой невозможно было бы осуществить обобществление средств производства. Однако господина Болльнова меньше всего интересуют действительные взгляды Маркса и Энгельса. Верный своему долгу, он должен ревностно выполнять задания по «опровержению марксизма».

Для успешного завершения фальсификации понятия революции Болльнов в заключение пытается дискредитировать пролетарскую революцию, представляя ее как дело нескольких заговорщиков: «В основе современного понятия «политическая революция» лежит представление о насильственном ниспровержении, которое планируется, подготавливается и осуществляется группой заговорщиков, то есть представление, что таким путем «делаются» революции и революционеры. Оно перекликается с заключительным положением «Манифеста коммунистической партии»: «Коммунисты... открыто заявляют, что их цели могут быть достигнуты лишь путем насильственного ниспровержения всего существующего общественного строя. Пусть господствующие классы содрогаются перед Коммунистической Революцией!» 422

Его цели совершенно очевидны. Болльнов пытается убедить читателей, что установление диктатуры пролетариата и проведение пролетарской революции является лишь делом группы заговорщиков, которые мешают ее подлинной сущности как революции масс пролетариата и их союзников. Однако теория марксизма-ленинизма, практика Великой Октябрьской социалистической революции и всех стран, вступивших вслед за Советским Союзом на путь строительства социализма, доказывают обратное. Всякая действительная революция осуществляется народными массами и может победить только при этом условии. Что же касается заговоров, то марксизм всегда самым решительным образом отмежевывался от всякой игры в революцию. Заговоры являются абсолютно непригодным средством для совершения коренного общественного переворота и, более того, они решительно вредны. Революции нельзя «делать» по заказу. Они являются закономерным результатом общественного развития, когда для этого созрели соответствующие материальные условия. Господин Болльнов мог бы достаточно обнаружить ссылок в «Принципах коммунизма» и «Манифесте Коммунистической иартин» по данному вопросу. Однако Болльнов ссылается на приведенную выше выдержку из «Манифеста» как на подтверждение взгляда, что революции «делаются» груп нами заговорщиков, что в корне противоречит взглядам марксизма. Это свидетельствует лишний раз о том, что ому все средства хороши для клеветы и фальсификации марксистско-ленинского учения. Впрочем, этот пример является блестящим доказательством, разоблачающим истинное социальное и политическое содержание такого рода «Очерков о марксизме». Что означало бы практически, если бы пролетарские революции действительно инсценировались кучкой заговорщиков? Тогда коммунистическая партия превратилась бы в банды заговорщиков, которые, конечно, по заданию Москвы подстерегают каждый удобный случай для организации бунта.

Это совершенно нелепое клеветническое обвинение всегда выдвигается империалистической реакцией против коммунистических партий как предлог для их подавления. Разве конституционный суд в Карлсруе не использовал это лживое обвинение для антизаконного запрета Коммунистической партии Германии? Или не по этим обвинениям в застенки бопнского клерикально-милитаристского государства брошены коммунисты и другпе прогрессивные деятели?

Господин Болльнов и ему подобные поставляют теоретические аргументы для оправдания преследования коммунистов, а бывший член СА и нынешнпй боннский министр внутренних дел Шредер с помощью своего полицейского аппарата осуществляет их на практике.

Теперь читатель может лучше понять, почему «Очерки о марксизме» опубликованы при содействии боннского министерства внутренних дел!