Более того, в демократических обществах (прежде всего западных), достигших определенного уровня культурного развития, материального благосостояния, возросло неприятие насилия как средства достижения национальных целей.
В результате разочарования в циничной внутренней и внешней политике, потребность в которой обычно оправдывалась необходимостью трезво смотреть на мир, возникающих в связи с этим скандалов, процветающих на почве прагматического, но абсолютно безнравственного поведения ряда национальных лидеров (обремененных вседозволенностью), резко повысился интерес к моральной стороне политической деятельности как внутри страны, так и на международной арене. Свидетельством этого явилось, например, в Соединенных Штатах уотергейтское дело, приведшее к вынужденной отставке президента Р. Никсона, равно как и предпринятое администраций Дж. Картера и Конгрессом США расследование деятельности (тайных операций) ЦРУ, попытки импичмента президента У. Клинтона. Результаты расследований шокировали американское общество своим цинизмом и укрепили позицию тех, кто требовал проводить как внутреннюю, так и внешнюю политику в соответствии с морально-этическими ценностями, утвердившимися в американском обществе. Реформирующейся России пока еще рано в этом плане равняться с Соединенными Штатами, но по уровню аморальности ее элита быстро нагоняет единственную сверхдержаву, о чем свидетельствует и попытка (правда неудачная) импичмента Государственной думой президента Бориса Ельцина. Кризис силовых ориентаций во внешнем мире судя по всему надвигается. Это, однако, не означает, что возможность силовых решений в международных делах исключается. Подобное заключение было бы преждевременным, тем не менее, надвигающийся кризис порождает необходимость наличия определенных рамок применения силы, равно как и поиска принципиально иных средств решения проблем, возникающих в международном сообществе. Потребность ввести какие-то нормы поведения государства во внешней среде, в системе взаимоотношений с другими странами, их объединениями (союзами, коалициями), в ходе решения возникающих во внешней сфере проблем возникла не сегодня. Когда объективно возникла система международных отношений, т.е. появилось два и более государств, так или иначе взаимодействующих (негативно или позитивно, не имеет значения) друг с другом, им потребовалось как-то кодифицировать свои отношения, ввести в них какие-то правила, установить какие-то их рамки. Можно предположить, что эти государства заключали между собой договоры, которые, наверное, уже тогда содержали принципы (нормы поведения), на основе ко торых оба государства были готовы строить (развивать) и дальше свои отношения. В этом плане нормы на международной арене представляют собой свод правил поведения государств во внешнем мире вообще, по отношению друг к другу, в определенных ситуациях (прежде всего конфликтных), равно как и по отношению к проблемам, возникающим между отдельными странами (или их группами), способам решения этих проблем, в частности. Правила (нормы) - это общие императивные принципы, которые повелевают или позволяют определенным классам людей или их группам, организациям вести себя определенным образом. Для обесЬечения нормального состояния общества, сообщества, международных отношений, для предотвращения в них хаоса порядок поддерживается не просто чувством общегб интереса, но и правилами, которые четко предписывают тип поведения, обеспечивающего порядок. Правила играют решающую роль в жизни общества (или сообщества) только при условии, что они эффективны. Действенность же правила не сводится лишь к выполнению его теми людьми или группами, к которым оно обращено; в порядке вещей и то, что любое правило поведения время от времени нарушается, и если бы было невозможно отличить действительное поведение от предписанного, то не было бы и смысла в этом правиле. Но чтобы правило действовало в обществе (сообществе государств), оно требует, чтобы ему в некоторой степени подчинялись. Более того, необходимость подобного подчинения должна осознаваться в качестве важного фактора в расчетах тех, к кому оно обращено и даже тех, кто решается нарушить его. Необходимость соблюдения правил порождает необходимость условий, организационных форм, институтов, которые бы не только контролировали исполнение правил, но и создавали условия для их эффективного функционирования. Эти условия включают ряд требований, без выполнения которых вряд ли можно ожидать, что правила поведения будут эффективны. Основные среди этих требований следующие. Правила должны быть: созданы, иными словами, они должны быть сформулированы и провозглашены в качестве таковых ради соблюдения нормального состояния общества; коммуникативными - их нужно изложить или объявить таким образом, чтобы их содержание было понятно тем, к кому они адресованы; дополнены административными структурами для того, чтобы их положения соблюдались должным образом и во всей полноте. Правила, запрещающие или ограничивающие насилие в современных обществах (государствах), например, чтобы быть эффективными, должны предполагать наличие полицейских формирований, тюрем, судов, адвокатов органов юстиции и т.д. В международной среде есть свои способы требовать или обеспечивать их соблюдение, хотя и здесь могут быть свои административные структуры, международные суды, например; интерпретированы - вопросы, возникающие по поводу смысла (интерпретации) отдельных их положений, соотношения между противоречивыми правилами, критериев для определения имело место нарушение или нет, должны разрешаться, исходя из предпосылки, что правила устанавливают всего лишь линию поведения, но не ее детали; принудительными в самом широком смысле этого слова; чтобы быть эффективными они должны предполагать неотвратимость наказания за их нарушение или несоблюдение, независимо от того, принимают ли эти наказания форму принуждения, какой-либо другой вид санкций, или имеют характер отчуждения со стороны лиц (групп), полностью подчиняющихся этим правилам; легитимными в глазах людей или групп (обществ, государств, международного сообщества), к которым они обращены. Правила признаются законными при условии, что члены общества (субъекты сообщества) принимают их необходимость или, что они основаны на ценностях, разделяемых обществом (сообществом государств). Чем более легитимны правила, тем меньше их эффективность зависит от санкций или принуждения; обладать способностью адаптироваться к меняющимся потребностям и обстоятельствам, они сами должны создавать импульсы к отмене или видоизменению отживших правил, замене их новыми; “защищены” от каких-либо процессов в обществе, способных подорвать их легитимность или эффективность. В любом обществе (или международном сообществе) эффективность правил (норм) гарантируется условиями, создаваемыми не самими правилами, а самим обществом (международным сообществом)1. По мнению профессора Хедли Булла, одного из наиболее ярких представителей современной британской школы теории международных отношений, «эти правила могут обладать статусом международного права, моральной нормы, обычной или установленной практики; или они могут быть просто действующими правилами или “правилами игры”, разработанными и принятыми без формального соглашения, а в ряде случаев - даже без устного согласия»2. По его мнению, нередко случается, что правило появляется сначала как действующая норма, потом становится установленной (согласованной) практикой, затем приобретает статус моральной нормы, и наконец может быть кодифицировано в юридическом документе, становясь правом. Таким образом, схема эта могла иметь в конечном счете такое происхождение: сначала это были моральные принципы, отражавшие уровень социального развития общества (государства, сообщества государств) и регулирующие отношения субъектов внутри его; затем некоторые из этих принципов выносились во вне, в международную сферу, где они постепенно либо отвергались, либо становились общепринятыми правилами; потом те из них, что были общеприняты, могли быть воплощены в многочисленных международных договорах или соглашениях, которые в совокупности своей касались “законов” ведения войны, в том числе и на море, согласованного уровня вооружений, дипломатического или консульского статуса, отношений между воюющими и нейтральными странами и т.д. По мнению американского профессора Майкла Хестера из университета в Беркли, международные нормы - “это правила поведения, которые являют собой определенные стандарты, дающие возможность путем сравнения оценивать правильность или неправильность поведения государства на международной арене”3. Внедрение определенных норм поведения государств на международной арене исторически прошло несколько этапов. Оно продвигалось от простого к сложному, от моральных, часто абстрактных формул, к нормативной базе (которая имела свои градации), все более отражающей долгосрочную, но конкретную заинтересованность большинства государств, всего международного сообщества в становлении стабильного мирового порядка. Эти этапы отличаются друг от друга тем, что на каждом из них упор делался либо на мораль (этику поведения), либо на международное право (попытки перевести естественное право во внешний мир), либо на нормативную систему. На первом этапе подобный подход к внедрению этики международного поведения, по мнению его сторонников (а они впоследствии сформировались в либеральное направление, в школу “политического идеализма”), отражал сущность западной христианской цивилизации; она рассматривала человека как существо, созданное по образу и подобию бога и следовательно способного творить. Первородный грех, по их мнению, лишил человека некоторых положительных качеств, но все же людям была оставлена способность принимать на себя моральную ответственность и организовывать всемирное общество, основанное на нравственном поведении. Неизбежное стремление человеческого разума к абсолюту подвигало человека во все времена к выработке некоей универсальной, а значит абсолютной этической нормы, пригодной для всех и на все времена. В устах Христа эта всеобщность звучит следующим образом: “Итак, во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними; ибо в этом закон и пророки”4. Похожее морально-этическое утверждение нашло свое выражение и в философии, в частности, оно присутствует и в категорическом императиве Канта: “Поступай согласно такой максиме, руководствуясь которой ты в то же время можешь пожелать, чтобы она стала всеобщим законом”5. В соответствии с этими посылами методологической базой взаимоотношений государств на международной арене в известной мере становится субъективно трактуемый этический фактор - мораль. Мораль, как известно, является одной из самых ранних форм общественного сознания. Потребности общества в правилах, регулирующих взаимоотношения (поведение) людей, рождают мораль. Как только появилось общество, сразу стали развиваться нравы и обычаи, которые регулировали отношения людей друг к другу, к своим соплеменникам и другим племенам. В любом обществе мораль вырастает в сложную систему принципов, правил и норм поведения, отражающих экономическое, общественное положение и интересы определенных групп людей и охраняющих устои данного общества. Многие философы часто ссылаются на “вечную мораль”, доказывая независимость сознания людей от их общественного бытия. Они утверждают, что мораль не связана с реальными потребностями и интересами людей данной эпохи, и что она вытекает из таких внематериальных факторов, как абсолютный разум, абстрактное самосознание и т.д. Марксизм-ленинизм такой взгляд на мораль отрицает, полагая, что она не может быть неклассовой, что она может отражать лишь интересы определенных общественных групп.
Но если потребности общества в правилах, регулирующих поведение людей, привели к возникновению морально-этических норм, то почему те же самые потребности во взаимоотношениях государств не могут привести к возникновению морально-этических норм, предопределяющих их поведение. И если морально-этические нормы неизбежно присутствуют в жизни общества, объединяя под своей эгидой интересы (сталкивающиеся, а иногда и непримиримые) различных социальных, политических, национальных (расовых), профессиональных, возрастных групп, то почему они не могут стать той основой, на которой может покоиться система международных взаимоотношений, объединяющая различные национальные интересы (интересы различных государств)? Мораль обычно рассматривается как та часть этики, которая в виде обязательных норм поведения в состоянии поддерживать или улучшать качество межчеловеческих и межгосударственных отношений. Но в отличие от внутригосударственной сферы, где за множеством требуемых моральных норм стоит сила принудительной правовой системы (“диктатура закона”, как сейчас модно говорить в России), на уровне международной политики у государства нет сопоставимых по эффективности защитных механизмов. “Поэтому в данной области, - отмечает немецкий профессор Г.-К. Киндерманн из Мюнхена, - существует значительная неуверенность и замкнутость действующих лиц в самих себе. На протяжении веков международная политика не испытывала недостатка в гуманистически мотивированных и рационально составленных проектах улучшения мира. Но ни один из них, к сожалению, так и не был реализован на практике”6. Тем не менее сторонники моральной доктрины декларируют, что совесть и разум неизбежно должны присутствовать в межгосу дарственных отношениях и оказывать сдерживающее влияние на национальный эгоизм. Они полагают, что государствам в своих взаимоотношениях следовало бы руководствоваться по крайней мере такими нормами, как верность обязательствам и справедливость. По словам третьего американского президента Томаса Джефферсона, существует “одна и та же система этики для людей и для государств: быть благодарными, быть верными всем принятым на себя обязательствам при любых обстоятельствах, быть открытыми и великодушными, что в конечном случае и в равной степени послужит интересам и тех и других”7. Придя от отцов-основателей Соединенных Штатов, подобное политическое мышление сохранилось и у последующих поколений американского истеблишмента. Так, выступая против грубого материализма, прагматизма и цинизма в международных отношениях, американский исследователь (либерального направления) начала века Томас Мюррей отмечал, что “государство, планирующее свою политику лишь на основе технических и бюджетных возможностей и механистических компромиссов, не может длительное время осуществлять динамичное и конструктивное влияние на историю”8. Поэтому он категорически утверждал, что лишь мораль и моральный фактор может стать той основой, вокруг которой должны строиться внешняя политика и международные отношения. Дороти Фосдик, исследователь, стоявшая у истоков американского “политического идеализма”, обосновывая необходимость примата морально-этических норм во внешней политике, писала по этому поводу следующее: “При проведении международной политики одни идеи подходят больше, чем другие, и нашей обязанностью является отыскание этих более подходящих идей”9. Тот же Мюррей, продолжая эту мысль, подчеркивал: “Мы забыли, что методы силы, употребляемые в нарушение канонов справедливости, подрывают моральные основы всего здания цивилизации, которые они должны защищать”10. И далее он продолжает: “Люди могут совершенно искренне не приходить к согласию о том, какими именно должны быть моральные действия при тех или иных обстоятельствах, особенно когда речь идет о сложных проблемах. Но эти разногласия никак не предполагают отказа от обязанности подвергать основные политические шаги анализу в свете моральных ценностей”11. Американский профессор Ф. Танненбаум уже в годы разразившейся “холодной войны”, призывая к объективной оценке международной ситуации, предупреждал своих соотечественников об опасности “высокомерия силы”. “Для нас безопасность мыслима только в мире справедливости, - писал он. - Сила, добытая путем завоевания, эксплуатации и злоупотребления, является небезопасной именно потому, что она несправедлива и должна неминуемо пасть при соприкосновении с критической ситуацией”12. Виднейший американский социолог Д. Перкинс утверждал, что “идеи и идеалы в соединении с опреде ленными моральными предпосылками являются важнейшими факторами в осуществлении дипломатии”. По его мнению, «в эволюции американского общественного мнения в отношении первой мировой войны большую роль сыграло “чувство демократической морали”»13. Представители американских либералов, к которым принадлежат многие из цитируемых выше авторов, призывают предотвращать политические конфликты, основываясь не столько на насилии и принуждении, сколько на морали и законе, которые можно поддерживать при помощи международных организаций и договоров. Не случайно сторонники этого направления внешнеполитического мышления США в качестве одного из источников силы нации выделяют морально-этические нормы. В методологическом плане сторонники такого подхода идут не столько от реальности международной жизни, сколько от некоего созданного ими самими идеала международных отношений, который может быть достигнут и поддерживаться соблюдением государствами определенных моральных и этических установлений, которыми они должны руководствоваться прежде всего в отношениях друг с другом, в подходе к решениям спорных международных проблем. Известный русский философ Вл. Соловьев писал на исходе XIX в.: “Здравая политика есть лишь искусство наилучшим образом осуществлять нравственные цели в делах народных и международных. Поэтому руководящим мотивом внешней политики должны стать не корысть, не самолюбие национальное, а долг и обязанность”14. Однако на этом первом этапе норма в международной среде имела не столько прикладную, сколько идеологическую нагрузку. В соответствии с той же христианской моралью международные отношения рассматривались как арена противоборства добра и зла, различных систем ценностей, закладываемых в систему государственного строительства и управления. Так, отцы-основатели американской революции выводили частое возникновение войн в Европе из преобладания на континенте политических режимов, отрицающих свободу и человеческое достоинство. «Поскольку война и есть система мирового управления старой конструкции, - писал Томас Пейн, “барабанщик” американской революции, - вражда, которую нации испытывают друг к другу, является просто-напросто порождением политики собственных правительств и следствием их подстрекательств, чтобы сохранить дух системы... Человек не является врагом человека, а лишь становится таковым вследствие фальши системы управления»15. Само представление о том, что “мир зависит прежде всего от распространения демократических институтов, остается краеугольным камнем американского мышления вплоть до наших дней. Общепринятая американская мудрость гласит, что демократические страны друг против друга войны не ведут”16, - подчеркивает даже такой последовательный сторонник “real-politik”, как Г.Кис- синджер. В соответствии с таким нравственным подходом предполагалось, что в мире были (есть) хорошие, правильные государства и были (есть) государства плохие и неправильные. И задача поведенческих норм в системе международных отношений сводилась не столько к тому, чтобы в этих условиях (существования “плохих” и “хороших” государств) найти пути и способы их взаимодействия на международной арене, сколько в том, чтобы создать возможности для переделки “плохих” государств - в “хорошие”. Отголоски этого этапа были особенно заметны в годы “холодной войны”. Достаточно вспомнить выступление в английском парламенте американского президента Р. Рейгана (1982 г.), охарактеризовавшего тогдашний Советский Союз как “империю зла”, от которой идет негатив по всему миру. И подобная ситуация, полагал и Р. Рейган и его окружение, будет существовать до тех пор, пока советский народ не сменит свою систему ценностей. Москва платила Вашингтону той же монетой, утверждая , что все зло в мире идет от американского (западного) империализма и лишь окончательная победа социализма во всем мире принесет человечеству всеобщий мир, безопасность и процветание. Об “оси зла” (состоящей из Ирака, Ирана, Северной Кореи) говорил уже в 2002 г. президент Дж. Буш-мл.). Нынешнее деление Западом (прежде всего США) мирового сообщества на государства правильные и государства-изгои так же выявляет живучесть критериев, которыми пользовались на первом этапе внедрения норм поведения государств на международной арене. Другим последствием подхода к международным отношениям с точки зрения морально-этических норм, добра и зла является на этом этапе мессианизм во внешней политике ряда государств. Наиболее ярко последствия подобного подхода отразились в американской концепции “явного предначертания” (Manifest Destiny), предполагающей, что Соединенные Штаты - богом избранная страна, призванная нести в мир добро и бороться со злом. При этом предполагается, что именно Соединенные Штаты будут судить и определять, что является добром на международной арене, а что злом. Этот мессианский порыв во внешней политике США возникал периодически, начиная с выходом страны на международную арену под занавес Первой мировой войны (предложения американской делегации на Парижской конференции 1919 г.). После окончания Второй мировой войны администрация Г. Трумена провозгласила, что она готова перестроить весь мир по американскому образцу. В одном из своих выступлений тогдашний президент США утверждал, что “весь мир должен принять американскую систему. Эта американская система выживет в Америке только в том случае, если она станет мировой системой”17. Между прочим нечто похожее утверждали и большевики в Советском Союзе, которые неоднократно вещали о том, что люди (народы) придут к счастью и безопасности лишь тогда, когда исчезнет враждебное окружение и реальный социализм восторжествует во всем мире. Американский исследователь Р. Габриэль, писал в 1956 г.: “Старая концепция миссии Америки распространить демократическую свободу на весь мир по необходимости стала в век насилия и революций главной движущей силой реалистической политики в международных делах”18. С этим полностью был согласен и Д.Ф. Даллес, стоявший у руля американской внешней политики в 1950-е годы. “Главная наша сила, - утверждал он, - это способность рассматривать идеалы нравственности, которые должны были бы стать преобладающими”19. Мотивы великодержавного мессианизма были отчетливо заметны в кампании в защиту прав человека во всем мире, поднятой президентом Дж. Картером, равно как и в рейгановской пропаганде американской (западной) системы ценностей. В нынешних российских поисках национальной идеи также многое идет от мессианизма (византийского типа: Москва- Третий Рим). Можно предположить, что подобный подход к созданию нормативной базы международного поведения государств, основанной на морально-этических ценностях, не только давал удобный повод для критики, но в ряде случаев (на отдельных этапах становления) фактически и дискредитировал это направление теоретической мысли. Представители “политического реализма” были особенно безжалостны к “моралистам”, как они их называли.