Анархическое, в принципе неуправляемое из единого центра, состояние международной среды, наличие десятков национально-государственных суверенитетов, опасности, объективно и постоянно порождаемые этой средой, вполне закономерно ставят вопрос о необходимости в ней определенного мирорегулирования.
Его функция состоит в том, чтобы эти опасности нейтрализовать или, по крайней мере, сдерживать, ставить разрешение возникающих противоречий в определенные рамки, предотвращая разрушение сложившейся на данный момент системы международных отношений. Если международные отношения - это прежде всего, взаимодействие десятков суверенитетов, различных (часто противоположных) устремлений, стихийно порождающих конфронтацию или военные столкновения, то возможно ли тем не менее какое-то управление этим взаимодействием, хотя бы только для того, чтобы предотвратить возникновения состояния “всеобщей войны всех против всех”? Возможно ли оно в принципе в условиях неопределенностей, порождаемых самой стихийностью и кажущейся неуправляемостью внешнего мира? С античных времен многие философы и историки пытались выявить какие-то закономерности развития внешней по отношению к государству среды, которые позволяли 6bf людям управлять ею в своих интересах. Тогда же появляются не только первые схемы идеального государства, но и идеального ненасильственного (сознательно регулируемого) мира. Эмпирический взгляд на историю международных отношений позволяет сделать в этом плане некоторые заключения. В самом деле, если в отношениях подобного рода неизменно присутствует возможность (или даже неизбежность) перманентного конфликта интересов, то почему она не реализуется в виде непрерывных войн, переходящих одна в другую? Почему длительные периоды военно-силового противостояния сменяются не менее длительными периодами мира (во всяком случае, в региональном масштабе)? Вековая практика прошлого и особенно история послевоенного периода как будто говорит в пользу того, что такое мирорегу- лирование в принципе не только возможно, но скорее всего - неизбежно. Вопрос, однако, в том, как, какими методами, в какой форме, кем оно должно осуществляться. Является ли подобное ми- рорегулирование саморегулированием, т.е. существуют ли в системе международных отношений какие-то свои закономерности, которые помимо воли политиков {государств) подталкивают взаимодействия государств в этом направлении? Или это мирорегулирование зависит от осознанной деятельности людей: познав закономерности функционирования и развития этого процесса, политики могут в определенных обстоятельствах управлять им сознательно, сделав мирорегулирование частью целенаправленного курса государств? Многие ученые и политические деятели пытались разработать какие-то практические модели мирорегулирования, сознательного управления процессами, порождаемыми анархической внешней средой. Наиболее часто рассматривались два возможных варианта: гармония интересов и создание мирового правительства. Первый (гармония интересов) - предполагает, что природа международной системы не нуждается в детерминировании поведения государств в ее рамках, второй (мировое правительство) - что оно необходимо. Первый подход саму среду оставляет неизменной, но пытается изме нить поведение государств, указывая (уповая) на взаимные преимущества сотрудничества. Второй, отрицая возможность длительного сотрудничества в условиях анархии внешней среды, считает необходимым для коррекции поведения государств изменить саму эту среду. Сторонники “гармонии интересов” (к их числу принадлежал, например, М. Горбачев с его “новым политическим мышлением”, которое, как впоследствии оказалось, и не было таким уж новым, а было заимствовано у социал-демократов) обычно приводят прежде всего экономические аргументы, причем есть две их разновидности. Сторонники одной из них пытаются убедить государства, что вместо ведения войны они должны свободно торговать (взаимодействовать в сфере экономики), ибо в этом случае каждый гораздо больше получит от мирного сотрудничества, чем от войны. Апологеты другой утверждают, что ни одна страна не может вести войну без серьезных разрушений и возможных значительных материальных потерь для себя и своего противника (хотя Соединенные Штаты и некоторые нейтральные страны разбогатели на двух мировых войнах). Первый вариант подчеркивает выгоды от неучастия в войне, второй - ущерб от участия в ней. Лозунг первого варианта - “торгуй, а не воюй”, второго - “война разоряет”. В основе своей оба подхода исходят из того, что предотвращение войны - проблема проистекающая не из среды, а из восприятия. Если бы все государства осознали, где кроются их подлинные интересы, они немедленно предпочли бы мир. Решение проблемы, таким образом, переносится в плоскость образования: чтобы признать лежащую в основе гармонию, надо познать ее, принять и действовать соответственно. В дополнении к экономическим школа “гармонии интересов” выдвигает и иные аргументы в пользу кооперации, а не войны. Одним из доводов в пользу международного сотрудничества было убеждение ряда философствующих политиков, что демократии по самой своей натуре более привержены мирному сосуществованию, компромиссу, консенсусу, нежели авторитарные режимы, которые обычно и являются источниками войн. Выражая глубокую убежденность либералов XIX в. в этом, тогдашний американский президент Вудро Вильсон (1856-1924) в 1917 г. заявлял, что Соединенные Штаты вынуждены вступить в войну лишь для того, чтобы консолидировать, расширить влияние в мире демократических ценностей и режимов, сделать мир более безопасным для демократии. Он утверждал, что демократические государства будут вести войны только в целях самообороны. Однако все надежды политических деятелей и философов на то, что после двух “горячих” мировых войн и одной “холодной” на смену опасному “балансу сил” придет безопасный “баланс интересов” - не оправдались. Логически “баланс интересов” различных государств представлялся оправданным и в моральном плане вдохновляющим. Тем не менее эта идея, во-первых, так и не смогла преодолеть национальные эгоизмы: с большим трудом “баланс интересов” достигается даже в рамках интегрирующегося Европейского союза. Во-вторых, в практической политике “баланс интересов”, как правило, если и складывается, то на силовой основе, т.е. на базе известного равновесия (соотношения) сил. Об этом говорят и сложности российско-американского партнерства (как предполагалось, на базе общих ценностей), и постоянные трудности, возникающие в диалоге между союзниками - Западной Европой и Соединенными Штатами. Другим выходом из анархии видится мировое правительство. Если те/кто верит в “гармонию интересов” заблуждаются, если проблема - не в восприятии, а в среде, то единственное логическое решение - изменить последнюю, создав международное правительство. Мир, руководимый верховной властью, получил бы те преимущества, которых без нее он не имеет. “Концепция мирового правительства, - указывает Инис Клод, известный американский теоретик международных отношений, - по сути своей базируется на аналогии: она предполагает воспроизвести структуру национального государства в международном масштабе с тем, чтобы на этой основе добиться мирового упорядочивания”7. Принятие международных законов (норм поведения субъектов международных отношений, государств, прежде всего) и обеспечение их выполнения осуществлялись бы центральной властью - мировым правительством (здесь не затрагивается вопрос, сложнейший сам по себе, как такое мировое правительство создать?).
Сила в этом случае, как предполагается, перестала бы быть прерогативой отдельных государств, став монополией верховной (в масштабах планеты) власти. Порядок и мир воцарились бы в международных отношениях, они стали бы сознательно регулируемыми. С идеями мирового (наднационального) правительства выступали Данте Алигьери (1312-1313 гг., трактат “Монархия”), герцог де Сюлли (1617 г., так называемый “Великий план”), Уильям Пенн (1693 г., “Очерк о настоящем и будущем мире в Европе”), аббат Шарль де Сен-Пьер (1712-1716 гг., “Проект вечного мира в Европе”), Иммануил Кант (1795 г., трактат “К вечному миру”), Анри Клод Сен-Симон (1814-1815 гг., трактат “О реорганизации Европейского общества”), Виктор Гюго (1849 г., речь при открытии Третьего конгресса мира в Париже), Вудро Вильсон (1918 г., Парижская мирная конференция)8. На современном этапе идеи мирового правительства развиваются в русле течений (организаций) всемирного и европейского (как первой ступени) федерализма. В своем нынешнем виде международное федералистское движение сформировалось в первые годы после Второй мировой войны, когда были основаны такие организации, как Союз европейских федералистов (СЕФ) и Всемирное федералистское движение (ВДФ, до недавнего времени называлось Всемирной ассоциацией за мировую федерацию). Идейная основа совре менного мирового федерализма была заложена “Манифестом Вен- тотена” (по названию маленького островка у западного побережья Италии), подготовленного итальянскими антифашистами А. Спи- нелли и Э. Росси. Основным предметом своего критического анализа авторы избрали прежде всего представление об абсолютном суверенитете национального государства и проблемах, им порождаемых в международном плане. «Ничем не ограниченный суверенитет национальных государств, - отмечалось в “Манифесте Вентотена”, - неизбежно приводит к стремлению каждого из них доминировать, поскольку каждый видит в усилении другого угрозу собственной безопасности и стремится к тому, чтобы его “жизненное пространство” включало в себя как можно более обширные территории, дающие ему возможность свободно развиваться и в минимальной степени зависеть от других»9. Всемирная (наднациональная) федерация должна бы быть построена на основе принципов кооперации, интеграции и субсидиарности (последний принцип, как известно, заложен в основу нынешнего Европейского союза). Принцип субсидиарности означает, что вышестоящим (наднациональным) органам власти и управления должны быть делегированы только те политические, экономические и иные функции, которые не могут с той же эффективностью выполняться нижестоящими (национальными) органами. В политической философии федерализма именно субсидиарность играет роль “противовеса”, нейтрализующего опасность установления режима личной власти или иной формы бюрократической диктатуры (интересно, что сегодня в Западной Европе много говорят именно о бюрократической диктатуре КЕС). Руководствуясь этим принципом, федералисты считают возможным добиться четкого разграничения компетенции и полномочий уровней (национальной и наднациональной) власти, не позволяя ни одному из них приобрести гипертрофированное влияние. К числу проблем, эффективное решение которых возможно только на наиболее высоком, всемирном, уровне, федералисты относят, в частности, проблемы безопасности, экологии, общий контроль за соблюдением прав человека и национальных меньшинств, проблемы мирорегулирования в целом. Учитывая столь очевидные преимущества правления мирового правительства, резонно возникает вопрос: почему же его до сих пор нет? Ответ непростой и зависит от ряда обстоятельств. От времен- нбго аспекта - какие страны, в какой мере и когда готовы будут отказаться от (по крайней мере, части) своего суверенитета. От консенсуса - все государства (или, по крайней мере, большая часть мирового сообщества) должны согласиться, что они больше выиграют, подчинившись общей власти, чем потеряют, не сделав этого. От цены - нужна ли мировая бойня, чтобы убедить сомневающихся в необходимости подобного правительства, не убьет ли в этом случае лечение самого пациента. Наконец, от страха - подобный институт обладал бы столь огромной властью, что легко мог бы стать деспотическим; в этом случае решение проблемы было бы более контрпродуктивным, чем ее наличие. В силу всех этих обстоятельств до сих пор не удавалось найти надежное решение проблемы анархии международных отношений, проблемы мирорегулирования на путях создания мирового правительства. Возможно давление глобальных проблем (равно как и возможности, создаваемые тенденциями к глобализму) со временем убедит людей, что при отсутствии мирового правительства лишь сотрудничество, на порядок превышающее нынешний его уровень, сделает возможным не только выживание, но и процветание человечества. Сегодня же вопрос о том, насколько оно готово к радикальным изменениям в характере мирорегулирования, остается открытым. Можно согласиться с выводами, которые делает в связи с этим О. Аболин, президент Российской Национальной ассоциации европейских федералистов, который пишет, в частности: «Не будем отрицать, что несмотря на накопленный успешный региональный опыт, в федерализме все еще остается что-то от утопии. Но в отличие от подавляющего большинства других утопий, известных истории, он не предполагает ни переустройства мира одними за счет и вопреки воле других, ни “добровольного” отказа людей от каких-либо из их общепринятых прав и интересов. Как ни сложно представить себе сегодня организованный на основе федералистских принципов мир середины или конца следующего века, еще сложнее представить себе этот мир организованным как-то иначе. Человечеству XXI века отнюдь не гарантировано попадание в федералистскую “утопию”, однако альтернативой вполне может оказаться одна из “антиутопий”, на которые XX век (и отнюдь не только в теории) оказался столь щедр»ю. Глобализация мировых процессов и международных отношений в принципе создает реальную базу для размывания национальных суверенитетов и возникновения наднациональных органов, которые бы эту глобализацию (а вместе с ней и мирорегулирование) поставили под определенный контроль. Но глобализация ориентируется на возникновение мирового общества (“глобальной деревни”), а не мирового сообщества, в котором государства по-прежнему были бы основными субъектами. Даже Европейский союз на данном этапе пытается создать федерацию государств, а не сверхгосударство (“супердержаву”), не международное общество в региональном масштабе. В этом одно из серьезных противоречий процесса глобализации: ему тесно в национально-государственных рамках, по самой своей сути он требует наднационального управления глобальными процессами, но мир еще не готов к этому и пытается втиснуть эти процессы в традиционные национально-государственные рамки, хотя сами эти процессы давно переросли эти рамки. Если “общности интересов” государств недостаточно для преобразования анархической международной среды, если нынешних тенденций к глобализации не хватает для ее преодоления, тогда политики и ученые вполне естественно обращаются к менее амбициозным схемам мирорегулирования, к схемам, хотя бы частично проверенным историческим опытом. Если стихийность внешней среды не может быть преодолена, ее влияние может быть ограничено. Право, дипломатия и равновесие силы традиционно использовались для того, чтобы смягчить неблагоприятное влияние анархии международной сферы.