[...] Долг первой и самой крайней необходимости — перевернуть вверх дном все ложные понятия и взгляды; общество должно убедиться, что самая святая и неприкосновенная вещь — это право собственности труда над его произведениями; оно должно проникнуться той мыслью, что право собственности только для того и существует, чтобы охранять труд.
Всякий раз, когда право собственности вырывает из рук производителя произведенную им вещь и уменьшает его доход, оно должно быть отменено и уничтожено. Все это поняли и доказали давно, много сделало человечество для достижения этой великой цели, но ему остается сделать еще больше. Оно борется уже много веков с этим могучим, обоюдоострым оружием, которое называется правом собственности, с этой великой властью, которая одна может дать работнику благосостояние и счастье, цо которая скорее всякой другой может бросить его на солому без крова и хлеба, лишить труд всякой энергии, сделать работника ленивым, бездушным и загрубелым. [...] В Западной Европе старались и стараются достигнуть цели путем рабочих стачек, причиняют этим рабочим бесчисленные страдания и разорение, держат иногда целую страну в бесполезном волнении. Не лучше ли было бы вести дело начистоту? Работники имеют на ход дела такое же влияние, как и капиталисты, они товарищи. Доходы фабрики, капитал, на нее определенный, одинаково известны и тем и другим. Одни получают процент в вознаграждение за риск, работники — остальное 2. Капиталисты уверяют, что они ничего не желают, кроме процентов, достаточно вознаграждающих риск,— желание совершенно справедливое, пусть же они примут такое положение. Заграничные работники, без всякого сомнения, достаточно развиты для подобного товарищества, стачки со всеми их мучительными последствиями сделались бы ненужными. Конечно, социальный вопрос в деле промышленной производительности этим не был бы еще разрешен; его разрешение началось бы со дня окончательного устранения капитала от производства; во всяком случае ожесточение между пролетарием и капиталистом увидало бы свой конец. [...] Современное ожесточение между рабочими и капиталистами зависит исключительно от того, что плоды их трудов находятся в безотчетном распоряжении другого, они никогда не знают, обил жены они или нет, они всегда должны предполагать, что они обижены, и почти всегда действительно остаются обиженными; барыши, которые принадлежат им по всей справедливости, достаются другому. Когда же они сами будут распоряжаться делом, они уделят себе все, что следует, и к жалобам не будет никаких причин. [...] Конечно, следует ожидать, что капиталисты еще постоят за себя, и вопрос о власти кончится не разом, но зато каждое правительство будет заинтересовано в его окончании, потому что с тем вместе уничтожится и главный источник революций. [...] [...] Не подлежит сомнению, что обществу придется сначала основательно освоиться с идеей о товарищеских отношениях между капиталистами и работниками, прежде чем идея эта может дать какой-нибудь практический результат. Еще довольно пройдет времени, прежде чем работники освоятся с ней даже настолько, чтобы понять ее осуществимость и выгодность для себя.
Но и от этого момента пройдет еще время до того, пока понятие об этом будет у них достаточно ясно и полно, чтобы сделать возможным осмотрительное и прочное осуществление. [...] Никогда не нужно забывать, что между работником и капиталистом добровольного согласия быть не может. Если говорят о договорах между работником и капиталистом, основанных будто бы на добровольном их согласии, то это не что иное, как только способ выражаться. Работник соглашается на условия капиталиста так же добровольно, как Венеция и Ломбардия когда-то добровольно согласились подчиниться Австрийской империи3. Подчинение работника условиям капиталиста — это такое же явление природы, как и подчинение завоеванного народа своим завоевателям; честный человек может смотреть на этот факт хладнокровно и предоставлять вещи своему течению только тогда, когда он видит, что дело устроилось безобидно без его помощи. Можно считать, что отношения работников и капиталистов установились на началах безобидного только тогда, когда капиталисты получают не более, чем им следует. [...] [...] Известно, что во время Пугачева уральские заводы действовали без всякого участия горного начальства. Только человек, совершенно незнакомый с заводской жизнью, может считать утопической идею управления заводов рабочими. Может быть, рабочие не всегда способны с успехом управлять государством, и в этом нет ничего удивительного: для того чтобы верно определить нужды государства, необходимо иметь понятие о международной политике; человеку, который не знает даже, какие государства в международном союзе, трудно оградить себя от заблуждений; но каким образом можно сказать, чтобы рабочий не был способен управлять фабрикой и заводом, когда он и его потребности, и все, что на нем делается, знает гораздо лучше, чем капиталист; так как все, что делается на заводе, есть результат его работы, то он теперь уже знает лучше капиталиста, какое значение имеют на заводе материал и труд и что из этого происходит. [...] Когда я обдумываю наше политическое и социальное положение, когда я смотрю на то, как мы волочимся в хвосте европейской цивилизации, когда мне приходит на ум сравнение с Персией, которая, подобно нам, была велика и погибла от того, что она, подобно нам, волочилась в хвосте античной цивилизации, я вижу для нас один исход — это осуществление великой идеи, за выполнение которой еще никто не брался. Не подлежит никакому сомнению, что не только наши славянские соседи, но весь мир обратил бы на нас внимательные и любопытные взоры, если бы он увидел у нас, что и высшие, и низшие слои общества направились к одной цели и ищут своего счастья на одном пути, и если бы он получил через нашу жизнь осязательное доказательство, что разлад общественных классов не есть природная необходимость, а есть искусственное произведение его цивилизации. Как велика была бы наша сила, если бы мы сплотили все части нашего общества таким могучим цементом. [...]