Саймон Кларкуделяет меньше внимания подробной концептуальной проработке прошлого. Его больше интересует понимание современных конфликтов и перспективы развития (см.: Clarke, 1993b; Clarke and Kabalina, 1994; Clarke, 1995; Clarke, 1996; Fairbrother, 1998).
Кларк выдвигает свою теорию как альтернативу двум другим подходам, с иных позиций рассматривающих расклад классовых сил в России. 1. Теоретики, считающие, что в прошлом в СССР господствовал государственный капитализм, рассматривают текущие изменения как относительно гладкий переход от государственного капитализма к частному капиталу. В ходе этого перехода не проис- ходит рад икальных изменений производственных отношений. Речь идет лишь о приватизации государственной собственности номенклатурой. Если рассматривать происходящее с таких позиций, то конфликты внутри правящего класса не имеют особого значения для рабочего класса. Против кого бы ни выступал рабочий класс—против государства или против класса капиталистов-час- тников, его задача остается неизменной—создать движение, способное противостоять капиталу во всех его формах. 2. Если Советский Союз рассматривать как в целом социалистическое государство, современный переход означает поворот к капитализму. Эти изменения были вызваны внешним воздействием международного капитала, с одной стороны, и внутренней агентурой капитализма, с другой. Используя силу денег и государственную машину, эти силы стремятся разрушить достижения социализма и превратить массы в объект капиталистической эксплуатации внутри мировой капиталистической системы. С этой точки зрения, рабочий класс должен поддержать правящую прослойку внутри страны, поскольку последние, при всей непоследовательности их политики, представляли и представляют интересы рабочего класса, борющегося против международного капитала и его нео-либеральных идеологов. В этой ситуации рабочее движение должно поддержать «консервативную» оппозицию неолиберальным реформам. 3. Собственная позиция Кларка такова: Советский Союз представлял собой «выродившееся государство рабочих» или своеобразную форму классового господства. Соответственно, происходящий переход означает трансформацию бюрократической прослойки в класс капиталистов. В ходе этого перехода происходит трансформация производственных отношений. Конфликты внутри правящей прослойки связаны с превращением рабочего класса из класса, подчиненность которого обеспечивалась политическими репрессиями, в класс, подчиненность которого обеспечивается формированием резервной армии труда и подчинением производства закону стоимости. Эти конфликты имеют большое значение для рабочего класса. Фундаментальный вопрос, стоящий перед рабочим движением, заключается не в том, чтобы решить, какую из конфликтующих сторон поддержать, а в том, как использовать противоречия внутри правящей прослойки для включения идей демократического социализма в повестку дня. Рабочий класс остается на исторической авансцене в той же роли, что и в прошлом: не будучи подлинным агентом социальных измене- ний, он, тем не менее, является основным препятствием на пути полного захвата власти правящим классом (Clarke, 1993b, 5—6). Кларк называет следующие отличительные характеристики классового господства в Советском Союзе: 1. Классовая эксплуатация; 2. Отчуждение прямых производителей от средств производства; 3. Превращение всех видов труда в наемный труд, и 4. Игнорирование производством закона стоимости. Именно в этом, четвертом пункте кроется, по мнению Кларка, основное отличие социализма от капитализма. Эго утверждение возвращает нас к вопросу, обсуждавшемуся политической экономией социализма на протяжении десятилетий. Кларк утверждает, что внешнеэкономическая политика СССР не определялась действием закона стоимости, поскольку внешняя торговля находилась под строгим государственным контролем. С этим нельзя полностью согласиться. Закон стоимости оказывал влияние на Советский Союз на уровне макроэкономического равновесия уже потому, что внешняя торговля базировалась на твердых валютах. В социалистической экономике закон стоимости игнорировался постольку, поскольку деньги работали в ней не так, как в капиталистической. Что касается деловой деятельности, то спрос на продукты при социализме играл меньшую роль, чем предложение: велся постоянный торг по поводу ресурсов. Торг затрагивал отношения между предприятиями и министерствами, а далее между министерствами и различными планирующими организациями. Согласно Кларку, советская планирующая экономика основывалась на производстве и циркуляции полезной (потребительской) стоимости. Для эксплуатации при социализме характерно следующее: «Прибавочный продукт не принимал форму прибавочной стоимости, а также форму недифференцированного прибавочного труда. Речь идет об особой совокупности полезных стоимостей, которой подчинялась система в целом» (Clarke, 1993b, 12). Политбюро и военные определяли совокупность полезных стоимостей, востребуемых как прибавочные. Госплан превращал это в «план», стремящийся примирить расширенные требования Политбюро с производственным потенциалом системы. Исходя из этого, советская экономика не была ни планируемой, ни ориентированной на капиталистическую прибавочную стоимость. Система присвоения прибавочного продукта базировалась на ситуации, при которой центр контролировал производственные ресурсы, точно так же, как феодальная система контролировала доступ к земельным ресурсам. Если бы не систематический дефицит предложения, центр не имел бы столь влиятельных позиций: именно дефицит был основой для эксплуатации и контроля со стороны центра. Руководители предприятий стремились защититься от дефицита и, одновременно, свести к минимуму свою зависимость от центра. С этой целью они максимально увеличивали свои резервы и контролировали запасы посредством вертикальной интеграции, а также при помощи развития альтернативных каналов снабжения (Clarke, 1993b, 15). Отсутствие избыточной рабочей силы существенно влияло на положение рабочего класса в системе властных отношений на уровне предприятия. В целом ситуация советского рабочего выглядит парадоксально как в теоретическом, так и практическом плане. Рабочие осуществляли широкий контроль над процессом труда, но при этом многим из них приходилось трудиться с полной отдачей. Если рабочие имели власть, зачем им было работать как проклятым? Если у них не было власти, почему руководство предприятий не могло повышать трудовую дисциплину и интенсифицировать эксплуатацию рабочих? Кларк ставит своей основной задачей найти ответ на вопрос, как особая советская рациональность воплощается в «производственной политике» на уровне предприятия. Интересы и устремления советских управляющих ничем не отличаются от соответствующей мотивации управляющих при капитализме: их основная цель заключается в том, чтобы контролировать процесс труда, чтобы привносить в процесс труда рациональное начало и интенсифицировать его. Парадокс состоит в том, что мы, имея перед глазами капиталистическое общество, часто склонны полагать, что единственным фактором, влияющим на поведение менеджеров, является сила рабочего класса. В советском обществе ситуация была иной: в интересы управляющих не входил полный контроль за тем, как работают рабочие. Важно было не то, как они работают, а сколько они производят. Основной помехой для достижения поставленных производственных целей было не сопротивление рабочих, а дефицит комплектующих и исходных материалов. Из этого вытекает, что ключевой проблемой для администрации предприятия является прежде всего обеспечение такого звена производственного цикла как снабжение. Администрации предприятия гораздо легче бороться с министерством за более мягкие показатели плана, манипулировать цифрами или заставлять рабочих интенсифицировать процесс труда, чем брать процесс производства под свой полный прямой контроль. Рабочие имели широкие возможности контролировать то, как они работают, но при этом не могли оказывать серьезное влияние на объем произведенной продукции или размер оплаты труда. Рабочие выработали свои собственные стратегии борьбы с угнетением: они увиливали от работы, меняли рабочие места, принимались пьянствовать. В обществе все время велись разговоры об отсутствии дисциплины и мотивации. С другой стороны, не существовало единой концепции производственного управления. Нет ее и сегодня на приватизированных предприятиях. Крах «командной экономики» ликвидировал все формы внешнего принуждения, но не изменил внутреннюю структуру предприятия. Советские рабочие не являлись гомогенной массой. Внутри рабочего класса существовала иерархия по профессиональному и деятельностному признаку. Были также каналы рекрутирования и мобильности, находившиеся под значительным контролем со стороны администрации предприятия. Кларк подчеркивает резкий водораздел между умственным и физическим трудом: «Во-первых, существовали резкие различия между рабочими, занимавшимися ручным трудом, и ИТР, являвшимися в глазах рабочих частью администрации. Эго отношение к ИТР было полностью оправдано. Большая часть ИТР занималась абсолютно непродуктивным трудом: составлением планов, наблюдением за выполнением производственных заданий, хранением документации. По таким показателям как образование, трудовая деятельность, оплата труда, траектория карьеры, ИТР представляли собой часть администрации. Более того, они полностью зависели от администрации в том, что касается перспективы карьерного роста. В отличие от рабочих, занимавшихся ручным трудом, ИТР не имели сколько-нибудь серьезной юридической защиты в случае наложения взыскания или увольнения. В результате ИТР были уязвимы для произвола со стороны администрации, что превращало их в преданных ее сторонников» (Clarke, 1993b, 20). Внутри рабочего класса существовало ядро, «рабочая аристократия», отличавшаяся надежностью, высокой квалификацией, предприимчивостью и гибкостью. В социальном отношении производство было организовано именно вокруг этой страты. Это была прослойка, целиком и полностью состоявшая из лиц мужс- кого пола. Рабочая аристократия работала с полной отдачей, ее труд хорошо оплачивался, она имела значительные привилегии. Помимо этой страты существовала разнородная группа «вспомогательных» рабочих, состоявшая главным образом из женщин, занятых в трудоемких отраслях промышленности. Вдобавок имелась огромная армия не занятых в производстве канцелярских работников и управленцев, которые занимались тем, что «готовили, обрабатывали и сохраняли горы документов и которые считали, проверяли и учитывали все, что могло быть посчитано, проверено и учтено» (Clarke, 1993b, 21). В своей идеологической ипостаси советское предприятие представало как «трудовой коллектив»: «Трудовой коллектив включал в себя всех, кто имел право работать на данном предприятии и в том числе женщин, находящихся в продолжительном декретном отпуске, молодых людей, находящихся на службе в армии, пенсионеров, бывших сотрудников предприятия.
Именно трудовой коллектив производит и воспроизводит себя посредством предприятия. (Именно трудовой коллектив является основным претендентом на право собственности в ходе приватизации). Это означает, что достижения предприятия измеряются не деньгами, не тоннами произведенной продукции, а численностью, образованностью и уровнем квалификации рабочей силы, количеством построенных домов, числом принадлежащих предприятию детских садов. Эти характеристики рассматривались как яркая иллюстрация достижений советского предприятия и социализма в целом» (Clarke, 1993b, 25). Концепция предприятия как трудового коллектива являлась вымыслом. И, тем не менее, принимая решения, руководство предприятия оправдывало их нуждами и волей трудового коллектива. От имени трудового коллектива руководители предприятия выступали в вышестоящих инстанциях. Во имя трудового коллектива руководители предприятия требовали от рабочих подчинения своей власти. Советское предприятие уже не было производственной единицей, не являлось предприятием в том смысле, в котором этот термин понимается при капитализме. Оно обеспечивало широкий спектр социальных благ. Большие предприятия имели детские сады, спортивные сооружения, учреждения культуры, дома отдыха, пионерские лагеря. Они занимались строительством жилья, социальным обеспечением и образованием. В определенном смысле труд определял жизнь рабочих при социализме го- раздо в большей степени, чем при капитализме. Многие из упомянутых благ были доступны только посредством включения в «трудовой коллектив». «Фетишизированная форма, в которой социальный характер труда, принявший облик трудового коллектива, выступал по отношению к индивидуальному работнику, был в определенном смысле характерным для государственного социализма эквивалентом капиталистического отчуждения труда в фетишизированной форме товара. И при социализме, и при капитализме он являлся чуждым объектом, подчиняющим трудовую деятельность» (Clarke, 1993b, 25—26). Социальные функции предприятия были, бесспорно, одним из величайших достижений социализма. Советские рабочие воспринимали доступ к широким социальным благам как должное. С другой стороны, эти блага укрепляли зависимость работника от предприятия в целом. Кроме этого, распределение товаров и услуг, традиционно находившееся в ведении руководителей, служило мощным инструментом контроля над поведением рабочих. В целом это была система, регулировавшаяся главным образом при помощи централизованной системы снабжения. Эта система управляла как распределением трудовых ресурсов, так и выделением денег на заработную плату работникам. Упомянутые вопросы становились предметом переговоров между предприятием и министерствами, а внутри предприятия — между администрацией, бригадирами и отдельными рабочими. Кларк определяет противоречие между производительными силами и производственными отношениями внутри системы. Развитию производительных сил препятствовала особая система эксплуатации. Именно это противоречие стало основной причиной краха командной экономики. Рабочие были заинтересованы в том, чтобы не увеличивать, а уменьшать производство, поскольку контроль над прибавочным продуктом и его распределение находились в руках правящей прослойки, не занятой в производстве. Сопротивление принимало форму повсеместного сокрытия действительного производственного потенциала системы. Сокрытие практиковали не только рабочие. Предприятия скрывали свой истинный производственный потенциал в ходе переговоров с вышестоящим министерством, а министерство действовало аналогичным образом в переговорах с центральными органами управления. Чтобы сломить сопротивление, правящий класс нуждался в параллельном звене управления в форме партии, КГБ и профсоюзов. В результате утвердилось «планирование от достигнутых показателей», при котором показатели развития определялись на основе достигнутых результатов. Требования к производителям определялись не их производственными возможностями, а потребностью в прибавочном продукте, определяемой нуждами военных и прихотями Политбюро. В этой системе конфликт между классами был вытеснен конфликтом по поводу распределения ресурсов. Интересы рабочих находили воплощение в требованиях их непосредственных руководителей. Со временем застой, вытекающий из основного противоречия системы, разрушил ее воспроизводство. Классовый конфликт проявлялся не в открытых формах, а в форме постепенного разрушения системы, так, как это случилось при феодализме. Теория Кларка во многих отношениях более интересна, чем абстрактные выкладки, рожденные теорией власти или теорией эксплуатации. В частности, концепция Кларка позволяет существенно продвинуться к пониманию такой проблемы как особое положение управленцев и внутренняя дифференциация рабочего класса. Его ракурс зрения фокусирует внимание на роли предприятий и микро-уровне производственной политики, на котором формируются классы. Опираясь на теорию классов, Кларк развивает идею контроля над организационными ресурсами, который Райт и Ремер рассматривают как один из аспектов теории эксплуатации. Немаловажно и то, что общее описание «планового аппарата», содержащееся в работах Райта, представлено в теории Кларка более подробно. Кларк более детально останавливается на отличительных чертах экономической структуры плановой экономики. Если цель теории классов состоит в том, чтобы объяснить процесс их формирования, то это безусловно очень важный вклад в нее. С другой стороны, проблема управленческих интересов не должна рассматриваться лишь в связи с контролем над процессом труда. Кроме этого мы должны изучить особенности управленческих интересов и их взаимоотношения со специалистами и инженерами, то есть с разными формами умственного труда. Наиболее важным вкладом Кларка является то, что он продемонстрировал существование тесной связи между процессом формирования классов и базовыми характеристиками экономической системы. Это лишает опоры любые аналогии, пытающие ся говорить о существовании статусного общества (Ришпеп, 1997) или даже феодальной системы внутри реального социализма. Трудовой коллектив обладал очень большим влиянием. На Таблице 2 можно видеть социальные блага, которые трудовой коллектив имел в советскую эпоху и те блага, которые он имеет сейчас. Таблица также иллюстрирует процесс эрозии трудового коллектива. В контексте теории Кларка этот процесс должен рассматриваться как ключевое звено классовых отношений переходной фазы развития. ' Социальные блага, предоставляемые трудовым коллективам ^ в прошлом (10-15 лет назад) и настоящем (%) Сейчас Раньше Жилье 3 13 Детские ясли, сады 2 17 Отпуска 16 46 Пункты питания на работе 20 19 Одежда 33 37 Поездки 18 10 Еда 10 28 Другое 5 20 N = 1346 С другой стороны, многие из положений теории Кларка способны свести ортодоксальный марксизм к экономическому редукционизму. Кларк оставляет многие важные вопросы без ответа. Его критика вырождающейся власти рабочих базируется в конечном итоге на положении о «препятствии на пути развития производительных сил» и возможности «реального планирования». Это означает, что не имеет смысла задаваться вопросами о параллельных формах собственности или о реалистичности традиционной программы левых. В свою очередь Алек Ноув убедительно доказывает, что планирование от достигнутого уровня во многих отношениях единственный способ организации производства без рынка (Nove, 1983; ср.: Rutland, 1985). Да, действительно процесс планирования мог бы стать демократичнее, но даже в этом случае многие базовые проблемы невозможно было бы решить в рамках предлагаемой Кларком программы. В их числе такие вопросы как планирование качества и управление системой в целом. В современной ситуации Россия и Восточная Европа нуждались бы в иной модели, сочетающей различные формы собственности таким образом, чтобы от этого выиграл рабочий и средний класс. Если же придерживаться программы демократического планирования, то эти вопросы выпадают из поля зрения. Аналогичный симптом редукционизма просматривается и в утверждении Кларка о том, что необходимость партийного руководства определялась потребностями планирующих органов. Если согласиться с этим, то нет нужды в рассмотрении основополагающих проблем демократии или марксистской концепции государства. Экономический редукционизм Кларка находит отражение и в его концепции «производственных рабочих», не имеющей ничего общего с проблемой структурирования классовой ситуации или проблемой становления социальных интересов (Kivinen, 1989,164—197). В действительности понятия производственной и непроизводственной рабочей силы появились в контексте критики «классической буржуазной политической экономии» «непроизводственного» класса земельных собственников (Makinen, 1993, 162—178). Подобный редукционистский подход означает, что в системном анализе структуры классовых отношений нет необходимости. Для Кларка особые типы божественного, характерные для рабочего движения (я буду обсуждать это более подробно в главе 4, являются скорее предпосылкой для дальнейшего анализа, нежели проблемой. Это означает, что он не задается вопросом о природе рабочего движения как культурного феномена или образа жизни, словно интересы и сознание рабочего класса и любой гегемонический проект, реализуемый им, может определяться способом производства, вне какой-либо связи с особой социальной ситуацией, историей или культурой России. Подобная аргументация никак не предусматривает ситуацию, при которой Россия продвигается от нынешнего этапа, со свойственным ему бурным развитием профсоюзного движения, к программе (Лдемократическогосоциализма». щ». .. -.о- Ограничивая свой анализ понятием божественного, традиционного для рабочего движения, Кларк обходит стороной не только проблемы различных форм собственности, но и проблему среднего класса. Действительно, в работах Кларка предлагается интересный анализ ситуации положения инженеров и других ИТР. Однако, он избегает делать общие выводы о формировании в этой группе особых классовых интересов. Средний класс предстает в его рассуждениях как абстрактная интеллигенция, словно рабочий класс и «правящий» класс — это единственные значимые агенты социального действия. Если рассматривать реальный социализм и капиталистическую систему как частное проявление всеохватывающей эксплуатации, легко упустить из виду конкретные классовые интересы, различные типы компромиссных ситуаций, в которых классовые отношения не являются игрой с нулевой суммой. В результате, к примеру, отдельные этапы исторического развития Советского Союза становятся неразличимыми. Взять хотя бы «ориентацию на специалистов», свойственную поздним этапам сталинизма. В контексте классового компромисса эта политика имела совершенно иной смысл, нежели ориентация на рабочих и крестьян, характерная для хрущевской эпохи. Одновременно игнорируются текущие интересы среднего класса, хотя именно к этим интересам апеллируют сегодня все политические силы России.