Практические применения социальной науки

В отличие от естественных, социальные науки неизбежно вовлекаются в «отношения субъект-субъект» с тем, что они изучают. Теории и открытия, сделанные в рамках естественных наук, обособлены от описываемого ими универсума объектов и событий.

Это гарантирует, что отношения между научным знанием и объективным материальным миром остаются «технологическими », то есть такими, при которых накопленная информация применяется к независимо образовавшимся совокупностям явлений. В социальных науках ситуация отличается коренным образом. Вот как пишет об этом Чарльз Тейлор (Taylor): «Хотя естественнонаучная теория также преобразует практику, последняя не тождественна содержанию теории... Как правило, в этих случаях мы говорим о «применении » теории ». В социальных науках «практика является целью теории. Здесь теория трансформирует свой собственный объект »[50]. Из всего вышесказанного можно сделать весьма существенные выводы, касающиеся нашей оценки достижений общественных наук, а также их практического влияния на социальный мир.
Если бы мы приняли сторону тех, кто полагает, что общественные науки должны стать подобием наук естественных, первые, несомненно, следовало бы считать несостоятельными. В общественных науках нет — и по причинам, ранее упоминавшимся нами — никогда не будет точ-
зо*

ных законов, обнаруживаемых в более сложных областях наук естественных. На первый взгляд, кажется, будто утрата стремления создать «естествознание общества» знаменует конец представлений о том, что общественные науки смогут когда-либо воздействовать на «свое царство » — социальный мир — в той же мере, в какой естественные науки воздействуют на свое. Поколениями те, кто поддерживал натуралистическую социологию, делали это на основе представлений о том, что социальные науки должны интеллектуально и практически «приближаться» к уровню естественных. Иными словами, считается, что с точки зрения своих интеллектуальных достижений, а следовательно, и практических результатов, естественные науки явно опережают науки общественные. Таким образом, перед общественными науками встает проблема восстановить утраченные основания, дабы иметь возможность применять собственные открытия во имя обретения аналогично              го контроля над событиями, происходящими в социаль
ном мире. Из этой позиции исходила программа, предложенная О. Контом; впоследствии она неоднократно
возникала в том или ином виде.
Ниже              приводится              типичная формулировка ее, предло
женная автором, во всем остальном далеким от того, чтобы ,              считаться              сторонником              идей Конта:
Будучи обществоведами, мы, как и все должным образом образованные люди нашего мира, с волнением осознаем, что, в общем и целом, прогресс в исследуемой нами области происходит гораздо медленнее, чем в естественных науках. Открытия и изобретения последних способствовали радикальным изменениям в обществе, тогда как наши — во всяком случае до сих пор — имели гораздо менее значимые последствия. Опасная, неустранимая «лакуна», очевидная из этого сопоставления, вызывает все большую тревогу. В то время как власть человека над природой прогрессирует быстро, а в действительности очень быстро, возможности его контроля над обществом, то есть, в первую очередь, над собственными установками, позициями и общественными институтами, значительно отстают. По меньшей мере отчасти, это происходит благодаря более медленным темпам развития наших представлений о человеке и обществе, в котором

он существует — знаний, которые во имя проведения социальных реформ необходимо будет облечь в действия [51].
На первый взгляд, несравнимо большее, чем в случае общественных наук, преобразующее влияние наук естественных не вызывает никаких сомнений. Естественные науки обладают собственными парадигмами, общепризнанными открытиями, знаниями, отличающимися высокой степенью универсальности, выраженной с математической точностью. Здесь имена «основоположников » забыты или вспоминаются, если речь заходит о родоначальниках представлений, имеющих исключительно исторический интерес. Слияние науки и технологии породило удивляющие своими масштабами формы поразительных материальных преобразований. С другой стороны, социальные науки постоянно страдают вследствие многочисленных разногласий, не способны игнорировать своих «основоположников », труды которых, как считается, актуальны и поныне. Иногда современные власти обращаются к социальным наукам как к источнику информации, необходимой для принятия стратегических решений; однако все это выглядит мелким и незначительным по сравнению с всеобъемлющим влиянием естественных наук. Нам представляется, что более высокий социальный престиж естественных наук согласуется с достигнутыми ими успехами и их практическим влиянием.
Возникает вопрос, справедливо ли — как это делается по традиции — считать социальные науки «бедными родственниками »? По крайней мере, можно сказать, что подтверждать это становится все труднее, если мы принимаем во внимание значимость двойной герменевтики. Рискуя повториться, отметим, что социальные науки не обособлены от «сферы собственной деятельности » в том смысле, в котором науки естественные обособлены от «своей». Этот факт, безусловно, подвергает опасности получение совокупности абстрактных знаний того типа, к которому стремятся те, кто рассматривает в качестве эталонного образца естественные науки. Вместе с тем, это означает, что социальные науки проникают в самую суть строения «собственного мира», что совершенно невозможно для естественных наук.

Обратимся к следующему высказыванию:
Государь, получивший власть из рук народа, наоборот, должен стараться удержать за собой его расположение; достигнуть этого государю не очень трудно, так как народ стремится только к тому, чтобы не быть угнетаемым. Точно так же, достигнув власти с помощью аристократии, как бы против желания народа, правитель прежде всего должен стараться расположить народ в свою пользу; это нетрудно — для этого нужно только принять его под свое покровительство. Тогда народ становится еще более преданным и покорным, чем даже тогда, когда сам вручил государю власть, ибо люди обыкновенно гораздо более ценят блага, получаемые ими от тех, от кого они ожидают только зла, и считают себя более им обязанными [52][†††††††††].
Доктрину, предложенную Макиавелли, нельзя рассматривать исключительно как наблюдения, касающиеся власти и феномена народной поддержки в политике. Она была предназначена и воспринята как вклад в реально действующие механизмы управления. Безо всяких преувеличений можно заявить, что с тех пор как труды Макиавелли приобрели широкую известность, практика руководства никогда не была совершенно одинаковой. Непросто проследить влияние работ этого автора. В какой-то мере уничижительное звучание термина «макиавеллизм » определяется причинами, практически не связанными с фактическим содержанием того, о чем писал Макиавелли — например, известным поведением правителей, по-своему трактующих то, что было сказано в «Государе». Принципы, которые могут быть использованы государями, могут быть применены и их подданными, и оппозицией. Практические выводы и значимость научных трудов, сродни тем, что были написаны Макиавелли, как правило, сложны и многообразны. Они очень далеки от ситуации, когда открытия общественных наук критически рассматриваются и оцениваются в одной среде («внутренняя критика» профессиональных специалистов), а «используются » в другой (в мире практической деятельно
сти). Вместе с тем, их судьба куда более типична для соци- ально-научных знаний, чем картина, описанная в последнем пассаже.
Вопрос о том, имеем ли мы право считать Макиавелли «специалистом в области общественных наук», является спорным на том основании, что его работы были написаны в эпоху, когда размышления о сущности социальных институтов не носили систематического характера. Обратимся, однако, к более позднему периоду конца XVIII — начала XIX в. Можно сказать, что это было время, положившее начало обстоятельным эмпирическим исследованиям социальных проблем. Некоторые рассматривали этот период как первую стадию или ступень развития, на которой общественные науки обрели доказательную базу, имеющую некоторое сходство с доказательной базой естественных наук. Поражает, однако, то, что методы проводимых исследований и полученная «информация» незамедлительно становились важной частью общества, для анализа которого они использовались. Признаком и одновременно вещественным результатом этого процесса является расцвет официальной статистики, накопление которой стало возможным благодаря использованию систематических методов социальных исследований.

Развитие такого рода методов неотделимо от новых форм административного контроля, допускаемых посредством сбора официальной статистики. Однажды появившись, официальная статистика породила новые типы социального анализа — исследование демографических моделей, преступности, разводов, самоубийств и т. п. В свою очередь появлявшаяся литература по проблеме вновь включалась в практическую деятельность тех, кто занимался получением соответствующих статистических данных. К примеру, работы, посвященные проблеме самоубийств, широко используются коронерами, судебными чиновниками и другими людьми, включая и тех, кто намеревался совершить или предпринимал попытку суицида [53].
Конечно, развитие теоретических метаязыков и специализация, возникшая вследствие интенсивных исследований отдельных областей социальной жизни, гарантируют, что социальные науки не сольются с «предметом своего обсуждения » в единое целое. Но если мы осознаем всю сложность, непрерывность и глубину связи, существующей между «про
фессиональными » и неквалифицированными социальными аналитиками, то сумеем понять, почему основательное влияние, оказываемое социальными науками на строение современных обществ, находится вне поля зрения. Даже самые интересные и перспективные «открытия», сделанные в рамках социальных наук, не могут существовать в этом своем качестве постоянно; в действительности чем более содержательными они являются, тем выше вероятность того, что они станут неотъемлемым элементом деятельности и, следовательно, общепризнанными принципами социальной жизни.
Теории и открытия естественных наук состоят со своим «предметом» в так называемых «технологических» отношениях. Иными словами, порождаемая ими информация имеет практическую значимость, будучи «средством», применяемым для изменения независимо установленного и автономного мира объектов и событий. В случае с науками социальными такого рода отношение не является исключительно «технологическим »: их проникновение в мирскую деятельность можно считать «технологическим» лишь в самой малой степени. Здесь возможны разнообразные изменения и превращения знаний и власти. Дабы продемонстрировать, что это так, вернемся к примеру, в котором приводятся замечания Н. Макиавелли о сущности и характере политики. Ниже описываются проблемы, возникновение которых связано с его рассуждениями: Возможно, по большей части речь идет лишь об особой форме выражения того, о чем многие правители, да и не только они, уже знали — они могли даже представлять это дискурсивно, хотя, скорее всего, не сумели бы выразить свои мысли так же содержательно, как это сделал Макиавелли. Написав свои труды и сделав их доступными широкой аудитории, Макиавелли открыл новый фактор, не проявлявшийся ранее, когда те же вещи были (если были) известны. Те, кто познакомился с идеями Макиавелли, не обращаясь к первоисточникам, употребляли термин «макиавеллизм » как ругательство. Первая англоязычная версия «Государя» была опубликована в 1640 г., до этого времени англичане считали Макиавелли олицетворением безнравственности и извращенности.
Разновидность дискурса, использованная Макиавелли в своих трудах, стала одним из элементов или аспектов фундаментальных изменений, происходящих в правовой и конституционной системах современных государств. Особый, по существу новый взгляд на «политику » и политическую деятельность во многом предопределил их дальнейшую судьбу [54]. Правитель, считавшийся последователем Макиавелли, стремящимся управлять согласно его заповедям и наставлениям, мог столкнуться с большими трудностями на пути использования последних, чем тот, за кем не закрепилась слава сторонника макиавеллизма. Так, например, подданные, знающие заповедь, согласно которой люди обыкновенно гораздо более ценят блага, получаемые ими от тех, от кого ожидают только зла, могут относиться к этим благам с недоверием. По большей части Макиавелли осознавал все вышесказанное и недвусмысленно предостерегал в своей работе от неосторожных и некорректных выводов. Некоторые из упомянутых нами моментов еще более усложнились, ибо само осознание их стало частью политической деятельности.
Но почему взгляды Макиавелли остаются значимыми и сегодня и всерьез обсуждаются нами как актуальные с точки зрения современных обществ, по сути поглотивших их? Почему те, кто работает в контексте общественных наук не способны забыть имена «отцов-основателей », подобно тому как это происходит в науках естественных? Ответ на эти вопросы следует искать в конструктивном, созидательном характере идей, формулируемых и излагаемых мыслителями, сродни Макиавелли. Последний снабдил нас средством обоснованных размышлений о понятиях и практических порядках, ставших в современных обществах неотъемлемой частью сущности суверенитета, политической власти и т. п. Обращаясь к трудам Макиавелли, мы начинаем понимать основные отличительные черты современного государства, ибо автор писал об относительно ранних этапах его развития. Нет сомнений, что он обнаруживает или облекает в особую, дискурсивную форму принципы управления, применимые к государствам различных типов. Однако основная

причина, благодаря которой труды Макиавелли не «устаревают», заключается в том, что речь идет о ряде (стилистически блистательных) рассуждений, касающихся явлений, в становлении которых они (рассуждения) принимали непосредственное участие. Мы имеем дело с изложением способов мышления и образов действий, актуальных для современных обществ не только благодаря своему происхождению, но и вследствие неизменной организационной формы. Устаревшая естественно-научная теория перестала быть интересной, стоило появиться более содержательным и обоснованным доктринам. Теории, ставшие частью своего «предмета »(хотя, возможно, в других отношениях они противостоят подобному слиянию) неизбежно сохраняют значимость и актуальность, не доступные «антикварным » естественно-научным теориям.
Развитие критического характера социальных наук подразумевает углубление концептуальных представлений ^              о практическом содержании их собственного дискурса. Тот
факт, что общественные науки интегрируются в то, что ш              изучают, указывает на значимость истории идей. Так, на-
^              пример, исследование Квентина Скиннера (Skinner), по-
L.              священное возникновению современных дискурсивных
представлений о государстве эпохи, последовавшей за сред- f              невековьем, демонстрирует, как они (представления) ста-
Ц              . ли основополагающим, неотъемлемым элементом того, что
определяется нами как государство [55]. Доказав, что гражданское население современного государство знает о том, что есть государство и как оно функционирует, Скиннер помогает понять, насколько специфична эта форма государственного устройства и как она взаимосвязана с изменениями дискурса, становящимися частью обыденных социальных практик.
Социальные науки не способны обеспечить (релевантное) знание, которое можно было бы «сдержать », подготовив для усиления соответствующих социальных вмешательств в необходимых случаях. В естественных науках критерии очевидности и доказательности, используемые в процессе выбора тех или иных теорий или гипотез, находятся (в принципе и, как правило, на практике, за исключением случаев, аналогичных лысенкоизму) в руках разрабатывающих их специалистов-практиков. Последние могут
продолжить работу по тщательному анализу и отсеиванию доказательств и формулированию теорий, не пересекаясь с миром, к которому относятся эти теории и доказательства. Но социальным наукам это не свойственно — или, если быть более точными, эта ситуация менее всего подходит в отношении теорий и открытий, имеющих наибольшую объяснительную ценность. Во многом именно этим объясняется тот факт, что, как зачастую считается, социальные науки предоставляют политикам гораздо меньше полезной информации, чем науки естественные. Социальные науки неизбежно и во многом опираются на то, что уже известно членам обществ, которые они изучают, а также предлагают теории, понятия и открытия, «возвращающиеся» в описываемый ими мир. «Расхождения», которые могут появиться между профессиональным концептуальным аппаратом, открытиями социальных наук и осмысленными практиками, являющимися частью социальной жизни, гораздо менее очевидны и понятны, чем в естественных науках. Таким образом, с «технологической» точки зрения, практический вклад социальных наук выглядит и является достаточно ограниченным. Однако, если мы оцениваем ситуацию с позиций проникновения в анализируемый мир, практические выводы социальных наук были и остаются весьма основательными.

<< | >>

↑

Источник: Гидденс Э.. Устроение общества: Очерк теории структурации.— 2-е изд. —М.: Академический Проект. — 528 с.. 2005

Еще по теме Практические применения социальной науки:

- Cоциология семьи - Антропология. Этнография - Гендерная социология - Демография - Домоведение - История социологии - Методы сбора и анализа социологических данных - Общая социология - Первоисточники по социологии - Политическая социология - Социальная безопасность - Социальная работа - Социальная структура и стратификация - Социально-территориальные общности - Социоинженерная деятельность - Социологические работы - Социология культуры - Социология личности - Социология общественного мнения - Социология права - Экономическая социология - Этносоциология -