5. «ЛИНГВИСТИЧЕСКИЙ» АРГУМЕНТ

(1) Боль тождественна возбуждению С-волокон.

Это предложение девиантно (так строится этот аргумент, хотя терминология используется другая), ибо не существует такого утверждения, для выражения которого оно могло бы использоваться в обычных условиях. Поэтому, если философ выдвигает его в качестве тезиса, он, стало быть, придает этим словам новое значение, а не высказывается о каком бы то ни было открытии. Например (утверждал Макс Блэк), можно было бы начать говорить: «У меня возбуждены С-волокна» вместо — «Я испытываю боль» и т. п. Но в этом случае мы бы просто присвоили выражению «иметь возбужденными С-волокна» новое значение «испытывать боль». Это означает, что пока слова сохраняют свои нынешние значения, предложение (1) остается неосмысленным (unintelligible).

Я согласен, что предложение (1) является «девиантным» в современном языке. Но я не согласен с тем, что предложение (1) не сможет стать нормальным, недевиантным предложением, пока не изменятся нынешние значения слов.

Если выразить суть в двух словах, то, что считать «девиантным», во многом определяется контекстом, который включает и состояние нашего знания; с развитием новых научных теорий постоянно происходит то, что предложения, которые прежде «не употреблялись», которые прежде были «девиантными», входят в употребление, но не потому, что слова приобретают новые значения, а ^потому что старые значения, образующие ядро обычных употреб- [ЄЙЙЙ ЭТИХ СЛОВ, обуславливают (determine) новый способ их потребления с учетом нового контекста.

Нет ничего предосудительного в том, чтобы попытаться ис- юльзовать лингвистическую теорию для решения этой проблемы, [О она должна быть довольно сложной. Реально вопрос стоит не [ЛЯ синхронической, а для диахронической 22 лингвистики, т. е. >ечь идет не о том, «девиантно ли сегодня предложение (1)?», а о юм, «обязательно ли изменились бы значения слов, если бы изме- іения в научном знании (например, появление интегрированной :ети "высокоприоритетных" психологических законов в нашем об- цем научном мировоззрении) привели к тому, что предложение (1) :тало бы яедевиантным предложением», а это не такой уж простой юпрос.

Хотя сейчас не время и не место заниматься разработкой семантической теории 23, рискну сделать несколько замечаний по •тому вопросу.

Во-первых, нетрудно показать, что простое произнесение іредложения. которое прежде никем не произносилось, необязательно вводит «новый способ употребления». Если я говорю: «На •том столе лежит ящерица-ядозуб», то, видимо, я произношу пред- южение, которое до меня никто не произносил, но я никоим обра- ом не изменяю значение используемых слов.

Во-вторых, даже если предложение, прежде девиантное, начи- [ает обретать стандартное употребление, то это вовсе не означает, іто произошло изменение значения используемых слов. Так, пред- южение «Я нахожусь за тысячи миль от вас» или его древнегрече- кий перевод, несомненно, были девиантными до изобретения письменности, но обрели («обрели», а не им «задали») нормальное употребление с изобретением письменности и появлением возмож* ности личной переписки на больших расстояниях.

Отметим причины, почему мы не считаем, что какое-либо ело* во (например, «я», «ты», «тысяча») в этом предложении изменило свое значение: (а) новое употребление не было случайным, не бы- ло результатом соглашения; оно представляло собой автоматическую проекцию 24 имевшихся обычных употреблений тех не* скольких слов, что составляют это предложение, на новый контекст; (б) значение предложения в целом является функцией значений отдельных слов, из которых оно составлено. (Фактически, этот принцип лежит в основе всего понятия значения слова — так, если мы говорим, что предложение изменило свое значение, то мы должны ответить на вопрос: «Какое слово изменило свое значение?» Совершенно очевидно, что в рассматриваемом случае этот вопрос поставил бы нас в тупик.) В рассмотренном примере новый контекст возник в результате появления новой технологии, но сходное влияние на язык может оказывать и новое теоретическое знание. (Например, предложение «он обошел вокруг Земли» девиантно в той культуре, где неизвестно, что Земля круглая!) Сходный случай описывает Малкольм: благодаря различным физиологическим показателям (электроэнцефалограммам, движению глаза во время сна, перепадам кровяного давления и т. п.) у нас появляется возможность определять, когда начинаются и заканчиваются сны. Таким образом, предложение «Он достиг середины своего сна» когда-нибудь обретет стандартное употребление. Малкольм прокомментировал это таким образом, что словам в этом случае будто бы будет задано некоторое новое употребление. Думаю, Малкольм ошибается; в этом случае предложение обретет употребление благодаря значению входящих в него слов — в противоположность случаю, когда словам в буквальном смысле задают некоторое употребление (например, устанавливают соглашения о значении выражений). Думаю, совершенно правильно «реалистическое» объяснение этого случая: данное предложение прежде не употреблялось, потому что у нас не было способа определить, когда начинаются и прекращаются сны. Теперь у нас появляются такие способы, и поэтому мы находим ситуации, когда естественно употребить это предложение. (Отметим, что у Мал- кольма нет объяснения тому факту, что мы задаем этому предложение именно это употребление.)

Впрочем, кто-то может признать, что изменения значения не сЛедует путать с изменениями в распределении (distribution) слова 25, й что научные и технологические успехи часто порождают последние изменения, которые некорректно считать изменениями значения. Но при этом он мог бы утверждать, что хотя можно бы было заранее предугадать условия, при которых предложение «Он обошел вокруг Земли» станет недевиантным, мы сегодня не способны предугадать условия, при которых 26 станет недевиантным предложение «Ментальное состояние у/ тождественно состоянию мозга ф». Но это не очень серьезное возражение. Во-первых, вполне могло бы быть, что первобытные люди были абсолютно неспособны представить шарообразную Землю (ведь тогда люди на «обратной» стороне Земли должны были бы падать с нее). Даже сорок лет назад было трудно, а то и невозможно, представить условия, при которых предложение «Он достиг середины сна» было бы недевиантным. И, во-вторых, я полагаю, что можно в общем виде описать условия, при которых предложение «Ментальное состояние у/ тождественно состоянию мозга ф» стало бы недевиантным.

Для выполнения этой задачи нам нужно рассмотреть одну важную разновидность связки «есть», используемую при теоретическом отождествлении. Указанная связка «есть» используется в следующих предложениях: (2)

Свет есть электромагнитное излучение (с такими-то длинами волн). (3)

Вода есть Н20.

Когда, например, научное сообщество приняло отождествление (2), это означало приблизительно следующее: до отождествления имелись две отдельные теории — оптическая теория (существо которой великолепно раскрыл Тулмин в своей книге по философии науки) и электромагнитная теория (представленная уравнениями Максвелла). Решение определить свет как «электромагнитное излучение с такими-то длинами волн» в научном плане (как уже не Раз отмечалось) оправдывалось следующими соображениями: (1)

Это сделало возможным выведение законов оптики (в первом приближении) из более «фундаментальных» законов физики.

Это сделало возможным получение новых предсказаний в «редуцируемой» теории (т. е. в оптике). В частности, ученые смогли предсказать, что в определенных случаях не будут выполняться законы геометрической оптики. (Ср. известные замечания Дюгема о сведении законов Кеплера к законам Ньютона.)

Попробуем теперь описать условия, при которых теоретическое отождествление ментальных состояний с физиологическими могло бы быть выполнено как надежная научная процедура. Говоря обобщенно, нам нужны не просто «корреляты» для субъективных состояний, а нечто более тщательно изученное, например, мы должны знать о физических состояниях то, что позволило бы нам не просто предсказывать человеческое поведение, но и давать ему каузальное объяснение (скажем, мы должны знать микросостояния основных процессов).

Во избежание «категориальных ошибок» (category mistakes), нужно очень четко определить, что значит «объяснить человеческое поведение». Предположим, человек говорит: «Я плохо себя чувствую». При одной системе категорий, его поведение можно описать так: «Он утверждает, что плохо себя чувствует». А объяснение возможно такое: «Он сказал, что плохо себя чувствует, потому что он голоден и у него болит голова». Я вовсе не хочу сказать, что событие «Джон утверждает, что плохо себя чувствует» можно объяснить с помощью законов физики. Но к этому событию имеет отношение еще одно событие, а именно — «Тело Джона генерирует такие-то звуковые волны». С одной точки зрения, это — «другое событие», по сравнению с событием «Джон утверждает, что плохо себя чувствует». Однако (перелагая замечание Хэнсона) было бы бессмысленно говорить, что это разные события, если бы в каком-то смысле они не были тем же самым событием. А для нас здесь как раз и важно то, в каком смысле они являются «тем же самым событием», а не то, в каком смысле они — «разные события».

Словом, когда я говорю о «каузальном объяснении человеческого поведения», все, что я имею в виду, — это каузальное объяснение определенных физических событий (движений тела, генерации звуковых волн и т. п.), которые «тождественны» в только qT0 описанном смысле событиям, составляющим человеческое поведение. И никакие аргументы в духе Райла не смогут исключить 24 ту очевидную возможность, что физика могла бы добиться многого в подобном объяснении.

Если бы это уже произошло, то теоретическое отождествление «ментальных состояний» с их «коррелятами» имело бы следующие два преимущества: (1)

Это сделало бы возможным (опять-таки в «первом приближении») выведение из законов физики классических законов (или обобщений низшего уровня) «менталистской» психологии здравого смысла, таких как: «Люди стремятся избегать то, с чем связаны болезненные переживания». (2)

Это позволило бы предсказывать случаи (а их множество), которые «менталистская» психология здравого смысла не способна предсказать.

Конечно, преимущество (2) можно было бы получить и без «отождествления» (используя законы установления корреляций). Но преимущество (2) в равной мере можно было бы получить без отождествления и в случае оптики (предположив, что свет сопровождается электромагнитным излучением, но не тождествен ему.) Однако ни в том, ни в другом случае никаким иным способом, кроме отождествления, нельзя было бы одновременно элиминировать несколько законов (в пользу теоретических определений) и при этом увеличить объяснительную силу теории. Следует заметить, что любой аргумент «за» и «против» отождествления равным образом применим как в случае, когда речь идет о сознании и мозге, так и в случае, когда речь идет о свете и электромагнитном излучении. (Против отождествления света и электромагнитного излучения можно было бы выдвинуть даже аргумент на основе «обыденного языка».)

Два небольших замечания: (і) Когда я называю предложение «свет есть электромагнитное излучение (с такими-то длинами волн)» определением, я не имею в виду, что оно является «аналитическим». Но в таком случае «определения» в собственном смысле слова фактически никогда в теоретической науке не быва- ют аналитическими 27. (Куайн заметил однажды, что ему известны по крайней мере девять приемлемых значений «определения» и ни в одном из этих значений определение не является аналитиче- ским.) Конечно, философ мог бы тогда поставить под сомнение ра~ циональную оправданность теоретического отождествления, со28 славшись на, что мы ничего не достигаем, элиминировав «законы» в пользу «определений», раз те и другие — синтетические предложения. Тот факт, что ученый вовсе так не думает, лишний раз показывает, сколь бесполезно смотреть на науку под углом зрения «аналитического и синтетического», (іі) Принятие теоретического отождествления, такого, как, например, «Боль есть возбуждение С- волокон», не обязывает нас, как считал Блэк, употреблять термины «боль» и «возбуждение С-волокон» как взаимозаменимые в разговорных выражениях. Например, отождествление «воды» с «Я20» сегодня хорошо известно, но никто не говорит (разве только в шутку): «Принесите мне стакан Я20». Думаю, что предложенные здесь соображения позволяют: (а) объяснить тот факт, что в современном языке предложения типа «Ментальное состояние у/ тождественно состоянию мозга ф» деви- антны, и в то же время (б) показать, каким образом эти же предложения могли бы стать яедевиантными при соответствующем углублении наших научных знаний о физической природе и причинах человеческого поведения. Рассматриваемые предложения нельзя сегодня использовать как предложения, выражающие теоретическое отождествление, ибо такое отождествление не было выполнено. Теоретическое отождествление — это не то действие, которое можно выполнить «по желанию»: его выполнение, как и выполнение многих других действий имеет предпосылки, которые сегодня еще не сложились. С другой стороны, если бы появилась описанная выше научная теория, то возникли бы и предпосылки для теоретического отождествления, как это имело место в случае света и электромагнитного излучения, и тогда предложения рассматриваемого вида автоматически вошли бы в употребление — как выражения для соответствующих теоретических отождествлений. Повторяю: этот способ обретения употребления отличается от случая, когда употребление задается (и от «изменения значения» в собственном смысле слова), тем, что «новое употребление» пред- тавляет собой автоматическую проекцию существующих употреб- іений И не предполагает произвольно принимаемого соглашения (если іе считать элемент «соглашения», связанный с принятием любой ручной гипотезы, в том числе и гипотезы «Земля круглая»).

До сих пор мы рассматривали только предложения, имеющие |>орму 29 «Ментальное состояние у тождественно состоянию мозга ф». { как быть с предложением:

(3) Ментальные состояния есть микросостояния мозга?

Это предложение не «задает», так сказать, никакого конкретного теоретического отождествления: оно говорит только о воз- южности теоретического отождествления, которое не конкретизи- ,уется. Именно такого рода утверждение мог бы высказать Фейгл. і Блэк 30 мог бы в ответ указать, что, произнося (3), Фейгл произ- [ес бы странный набор слов (т. е. девиантное предложение). Воз- южно, Блэк прав. Возможно, что предложение (3) девиантно в со- ременном языке. Но возможйо и то, что наши потомки через два ли три столетия будут считать, что Фейгл был совершенно прав и то лингвистические возражения, выдвинутые против (3), были до- ольно нелепыми. И может оказаться, что они будут правы.