Если рассмотреть судьбу диурна на всем протяжении исторической синтагмы — от молнии властной вертикали до логики правового государства и логистики «гражданского общества», мы увидим, что ноктюрн также менял свое качество, хотя всегда оставался в сугубо подчиненном положении.
Диурн-молния разит ноктюрн, учреждает его внизу той вертикали, которую он выстраивает своим проявлением. Как молния взывала к наличию того, кто ее мечет, так она и определяет цель этого метания. Целью является ноктюрн, осмысленный политически как аполитейя. На его подавлении и строится политика. Это обстоятельство в целом сохраняется неизменным во всех версиях политических моделей: монархии, аристократии и демократии — в равной мере ди- урнические и мускулиноидные системы, основанные на вертикальной оси. Выделение логоса из диурна, далее — логики из логоса, и так вплоть до механизмов номократии, протекает в рамках диурнического властно-репрессивного подхода. От прямой власти (как стихии) осуществляется переход к рациональности и механике жестких законов — все эти регистры в равной мере противоречат ноктюрническому режиму эвфемизма и его риторическим фигурам. Однако с конца XIX века в буржуазно-демократических обществах мы видим первые попытки включить в политику элементы ноктюрна. Речь идет о суфражизме и борьбе женщин за политическое равноправие и избирательные права. И в древнем мире, как описывал Аристотель, в греческих полисах были примеры участия женщин в политике (например, у лакедемонян)374. Кроме того, существуют исследования древнейших обществ, где доминировал матриархат, о чем сохранились предания в цикле легенд об амазонках — эту тему подробно изучал историк И.
Бахофен (1815 — 1887)375. Однако в подавляющем большинстве античных обществ, включая демократии (политии), женщины в политику не допускались. В XIX веке — параллельно суфражизму и раннему феминизму — складываются политические теории, жестко противопоставленные власти во всех ее аспектах и предполагающие в перспективе полный отказ от властной стратификации (анархизм, коммунизм, левый либерализм). В конце ХХ — начале XXI века эти тенденции еще более усилились, и в политической сфере стали впервые появляться чисто ноктюрнические мотивы — экологические движения, движения за права человека, сексуальных меньшинств, животных и т. д. К этому же относятся и нормы политкорректности, настаивающие на использовании сплошных эвфемизмов в политической лексике: вместо слов «негр» или «черный» надо говорить «афроамериканец» или «афроевропеец»; вместо слова «урод» — «человек альтернативной внешности»; вместо слов «бедный» — «малообеспеченный»; вместо слова «правитель» — «политический менеджер» и т. д. Это показывает, что, находясь на периферии политического и выступая в качестве приоритетного объекта подавления, вытеснения, репрессии, ограничения и цензуры, в течение практически всей политической истории ноктюрн проникал в политику по мере того, как диурн проходил цикл своих метаморфоз: молния >- логос ? логика >- логистика. Всплытие ноктюрна в области политического есть прямой результат депо- литизиции общества, распыление логоса. Причем совершенно очевидно, что появление феминоидных ноктюрнических тенденций в политике не порожда- ет новых политических форм, но лишь разрушает старые. Это не новый виток политики, но конец политики и замещение ее аполитейей.