Системная модель рассматривает социальную жизнь прежде всего как эмерджентную совокупность упорядоченных, замкнутых в себе отношений. Проблематичными являются, однако, как степень этой замкнутости, так и ее формы.
Поэтому необходимо изучить возникновение социального порядка в его отношении к случайностям повоедневой жизни. Для этого мы обратимся к анализу порядка как продукта реализации рутинных процедур интерпретации, применяемых членами социального- мира в контексте социальных взаимодействий. Блумер кратко характеризовал социальный мир как мир, организованный в терминах взаимодействий: «Организа ция — это социально сконструированная система, в которой происходит действие, а не фактор, его детерминирующий» [20, р. 189] *. При этом структурные характеристики социальной орган и задай «являются продуктом деятельности участников, а не результатом проявления сил, независимых от участников взаимодействия» {20, р. 189]. То, что теоретики-системники считают структурными характеристиками социальной системы, а именно нормы, ценности, культура, роли и т. д., представляет собой элементы структуры лишь постольку, поскольку действующие индивиды осознают и определяют их как таковые. Другими словами, под социальной структурой нужно понимать представления людей о социальной структуре, сложившиеся благодаря наличию общей системы отсчета. Имея в виду эти уточнения, обратимся к анализу функционалистских представлений о социальной системе. Важнейшим понятием, относящимся к социальному действию, является понятие «роль». Если социальная система есть 'нормативно ориентированная система действия, организованная таким образом, чтобы обеспечить потребности собственного выживания, то «роль» можно понимать каик стандартизованную единицу поведения, локализованную в общей системе действияС каждой из ратей связаны соответствующие нормативные экспортации, регулирующие поведение участников в конкретных социальных ситуациях. Эти экспектации в свою очередь связаны с центральным комплексом предписаний социальной системы таким образом, что при этом обеспечивается согласованность и взанмодополнительность ролей и ролевых экспектации. Индивид, следовательно, получает роли от социальной системы и интернализует их согласно принятым экспектаииям. Социальное действие поэтому следует рассматривать как продукт интер- нализованных ролевых экспектаций. Парсонс объясняет этот процесс следующим образом. Всякая роль и ее исполнение двояким образом обусловливают поведение индивида. С одной стороны, он руководствуется собственными экспектациями относительно поведения других индивидов. С другой—он ориентируется на экспектации других по отношению к нему самому. На пересечении этих экспектаций складывается для индивида общеприемлемая социально стандартизованная модель поведения. Согласно этому объяснению, индивиду выгодно сохранение стабильности системы в целом. Однако в объяснении этом возникает целый ряд неясностей. Прежде всего неясно, как трактовать проблему социального отклонения. Что происходит, если действующее лицо расходится с предписанными экспектациями, и как вообще оказывается возможным такое отклонение? Отвечая на первый вопрос, Парсонс говорит о вторичных механизмах социального контроля (осуществляемого прежде всего со стороны других действующих лиц), действие которых вынуждает девианта вернуться обратно «в ряд». Отвечая на второй вопрос, он ссылается на возможность неправильной социализации, когда индивид 'не усваивает (или плохо усваивает) требуемые ролевые экопектации. Такая социализация в свою очередь объясняется нарушениями в системе личности, что- вряд ли можно считать удовлетворительным социологическим объяснением отклоняющегося поведения. Более социологично, считает он, искать истоки отклонения в конфликте или в конкуренции ценностей в рамках данной социальной системы, в результате чего различные индивиды усваивают различные нормы и ценности. Речь идет о таком положении, когда индивид действует в согласии с предписаниями группы (подсистемы), к которой он принадлежит, но расходится с требованиями, предъявляемыми к поведению с точки зрения системы в целом. Однако и в этом случае проблема объяснения социального отклонения остается нерешенной; она просто переносится на другой уровень, ибо возникает вопрос: как следует понимать отклонение, происходящее на уровне субсистемы? Более того, если принять такое объяснение, то как быть с определением общества как системы, интегрируемой некой совокупностью ценностей, 'регулирующих деятельность системы и определяющих ее границы? Где же искать тогда нормальный стандарт поведения, применительно к которому должно оцениваться и измеряться отклонение? Ясно, что с позиции, которой придерживается Парсонс, вообще невозможно удовлетворительно объяснить феномен социального отклонения, ибо эта позшвия фактически предполагает его отсутствие. Вторая проблема связана с предположением о наличии ролевого согласия: существуют якобы четко сформулированные экопектации, определенным образом локализованные в рамках социальной системы. Подобная точка зрения кажется проблематичной ввиду явного несоответствия этих представлений опыту повседневной ролевой деятельности, в ходе которой постоянно приходится сталкиваться с разнообразными интерпретациями ролей, которые сами по себе требуют серьезного изучения. Парсонс предпочитает игнорировать проблемы, возникающие в связи с тем, что познание и усвоение ролей происходит в различных социальных контекстах так же остаются необъ- ясненными, принятыми на веру и другие ключевые термины его анализа. В общем, парсонсовская модель социальной системы не может удовлетворительно объяснить, как сами действующие индивиды понимают содержание ролей и соответственно организуют свое поведение. Подобно другим функционалистам, Парсонс рассматривает нормы и ценности как формальные правила взаимодействия, фиксирующие степень общего согласия взаимодействующих индивидов по поводу соответствующих проблем. Однако принять идею общего согласия как раз и значит принять в качестве предпосылки то, что должно быть объяснено. Нормы и ценности представляют собой всего лишь идеализированные и обобщенные правила, экопек- тации, определения ситуаций (то есть социальные значения). Проблема заключается ib выяснении способов их функционирования. Как сами индивиды представляют себе правила и наделяют их значением? Другими словами, как они понимают правила? Как они узнают, какое праяило применимо к данной ситуации? Как им удается решить, соответствует ли действие правилу? Как они ведут себя п>ри наличии противоречивых правил или когда обнаруживается несоответствие правила и предполагаемых условий его применения? Ни один из этих вопросов не ставится, да и не может быть поставлен' при таком подходе, когда социальные правила рассматрива ются ка,к детерминанты деятельности внутри социальной .системы, хотя решение их необходимо для понимания истинной природы [социального действия и социального порядка. Впрочем, сторонники системного подхода «с ставят этих вопросов потому, что принимают как само собой разумеющееся факт существования социального порядка, воплощенного в институционализированных нормах и ценностях, интерналтауемых индивидами в социальном мире. В этом отношении особенно значительным представляется вклад феноменологической социологии, предложившей альтернативный подход к изучению проблематичных свойств порядка и действия. Социальный мир с точки зрения феноменологической социологии — это принимаемый на веру интерсубъективныи мир обыденных значений, конституирующих социально стандартизованные (и стандартизирующие) экспектации, посредством которых индивиды осмысливают этот мир. Эти экепек- ташпи составляют основу процедур интерпретации, при помощи которых индивиды собирают разрозненные образы социального мира в организованную, упорядоченную систему, фундамент которой составляет «то, что каждому известно». Экспектации не следует понимать как формальные значения, навязываемые ситуациям взаимодействия. Наоборот, из-за случайного характера самих этих ситуаций они оказываются чрезвычайно подвижными, подверженными постоянной переинтерпре- тации в ходе выработки индивидами повседневных решений в этих специфических изменчивых контекстах («et cetera clause»). Именно практический и принудительный 43 характер социальных значений позволяет им функционировать в качестве общей системы отсчета. '-Социальный порядок в таком случае оказывается порядком, формирующимся в терминах самоорганизующейся системы значений (то есть организующейся (в ходе интерпретационной деятельности членов общества). Следовательно, чтобы исследовать та1кие понятия, как «роль» «ли «социальная структура», необходим анализ обыденных категорий, при помощи которых индивиды ?судят о взаимосвязи вещей ib социальном мире. Эти категории, существующие в форме принимаемых на веру предпосылок относительно того, что «каждому известно», и есть представления индивидов о роли и социальной структуре. Но это именно представления о «роли» и «социальной структуре», поскольку термины эти лишены всякого реального смысла, помимо того, каким они обладают в обыденном словоупотреблении членов общества. Попытки же социологов представить дело так, будто их собственное употребление этих терминов чем-то отличается от обыденного, служат лишь маскировке обыденных предпосылок, лежащих в основе понятий социологии точно так же, как и в основе обыденной категоризации социальных явлений44. Более того, поскольку категоризация явлений (социальные значения) -осуществляется средствами языка, необходима теория языка, рассматривающая языковые правила как продукт ситуаций взаимодействия45. Наряду с особой теорией языка требуется альтернативная концепция «я» (self), лишенная пассивно детерминистских представлений, свойственных системному подходу. Такая концепция может сложиться в ходе феноменологической переработки идей Мида, предполагающей, во-первых, более глубокий анализ «принятия роли другого» в связи с идеей «интерсубъективности» и, во-вторых, углубленный анализ явлений, связанных с категорией «я» (I), наиболее слабо, пожалуй, разрабо- тайной .категорией концептуальной системы Мида. Я существую внутри потока сознания. Хотя я могу воспринять «другого» в его непосредственном настоящем благодаря одновременному участию в одном с дам деле, я не могу постигнуть непосредственность своего собственного существования иначе, как в рефлексии. Другими словами, чтобы удостовериться .в своем собственном бытии в мире, мне нужны «другие», связанные со мной узами отношений, которые можно назвать «мы-отношения- ми». Возможность актуализации «я-в-мире» зависит следовательно, от интерсубъективиого переживания «я» и «другого» в «мы-отношении». «Осознавать себя, — пишет Уинтер, — означает, кроме того, рефлексивно переживать себя как интенциональный источник общения; короче говоря, самосознание (или отдаление от самого себя как действующего, мыслящего, чувствующего и т. д.) зависит от символизации, посредством которой сознание может представлять себя самому себе» [224, р. 104—105]. Значит, «мы-отношение» можно рассматривать как социальную матрицу символизации, поскольку «я» дистанцируется от самого себя лишь благодари реакции «другого» на его жесты и знаки. От «другою» «я» получает значение жеста и символ, благодаря которому его собственное сознание может стать объектом /рефлексивного постижения. «Я» (self) открывает свое направленное на «другого» интенциональное «я» как актуализированное в биографии, иначе говоря, оно воспринимает себя в своем прошлом, через прошлый опыт, рефлексивно (то есть осмысленно) постигнутый как интенциональный опыт. Важно понять, что, хотя возникновение «я» точно таи же, как другой индивид, действия которого он интерпретирует, если бы он оказался на его месте, и 2) что с точки зрения любой практически значимой цели область мира, в которой находятся он сам и индивид, действия которого он интерпретирует, одна и та же для каждого из них. Таким образом, интерсубъективный обыденный мир повседневной жизни остается верховной реальностью, с которой связаны различные способы ориентации и которой они должны соответствовать. Однако, поскольку специфический смысл социального мира для конкретного индивида есть результат его интен- ционального отношения, он не может быть объективирован. «Я», следовательно', подчинено социальному миру, внутри которого оно действует (и который оно наблюдает в определенной перспективе), — но не в том смысле, что оно подводится под какую-либо из его структур, а в том, что оно реализуется «а путях, /предоставляемых структурами этого мира. Социальный мир определяет ситуацию «я», «О' не определяет «я». Задача социологии, следовательно, не может состоять в определении субъективных значений, которыми наделяет индивид свои собственные действия. Она состоит, скорее, в исследовании параметров взаимодействий «я» и социального мира — в анализе рутинных (процедур, посредством которых индивиды в социальном мире интерпретируют и конструируют явления, факты, события этого мгра. МЕТОДОЛОГИЯ Основные соображения, изложенные на предыдущих страницах, можно сопроводить специфическим методологическим комментарием. Сосредоточимся в этой связи на природе предлагаемой функционалистами модели общества и особенностях обосновывающих ее приемов дедуктивного теоретизирования. Термин «модель» употребляется обычно в двух смыслах. Согласно П. Коэну, «в одном смысле он относится к использованию аналогий, которые помогают объяснить явление, указывая на сходство между неизвестными или недоступными наблюдению процессами и другими процессами, которые нам известны лучше. Во втором смысле этот термин относится к ряду предпосылок, используемых для обозначения и вычленения некоторой совокупности взаимосвязанных процессов, .которые можно рассматривать как автономную сферу действительности» [49, р. 15]. Применительно к функционалистским представлениям термин «модель» следует понимать сразу в обоих его смыслах, ибо предпосылки относительно реальности социальных процессов, используемые функционалистами, строятся по аналогии с биологическими системами.
Вернемся, однако, к самому понятию «модель». Суть дела заключается в том, что использование моделей социального мира возможно лишь при наличии изоморфизма между элементами модели и элементами понимаемой в терминах этой модели реальности. Если такого изоморфизма нет, возникает опасность подмены реальности понятием, модель начинает трактоваться как сама реальность, а не как абстрактный образ последней. Именно эта ошибка и характерна для функционалистской мотели, уподобляющей социальную систему такой естественной системе, как организм. Можно, конечно возразить, что функционалисты не считают общество организмом, что они лишь указывают на близкое сходство этих двух типов систем, позволяющее прийти посредством аналогии к эвристически ценным выводам относительно жизни общества. Такое возражение, однако. опровергается реальным анализом, в коде которого социальные процессы исследуются при помощи биологических понятий, употребляемых фактически в их буквальном смысле. Ибо как иначе можно понимать исследование, ставящее своей целью выявление потребностей социальной системы или анализирующее усилия ее элементов, направленные на достижение равновесия? Правомерность такого рода описания социальных процессов не вызвала бы сомнений, если бы функционалистам удалось эмпирически раскрыть социологический смысл заимствованных из биологии (где их смысл очевиден) понятий. Но именно этого и недостает функционалистской модели. Так, например, объяснения социальных процессов при помощи функциональных требований выживания и адаптации, понятий нормального и анормального, роста и эволюции, естественного отбора и т.д. оказываются лишенными всякого реального содержания, которое сделало бы их осмысленными. Поэтому возможность такого рода аналогий выглядит весьма сомнительной. Как указывает Бакли, биологические науки выработали рад четких признаков, характеризующих организмы: «а) органиэмичеокая система обладает относительно стабильной структурой, которая является нормальной для данного вида в данный период времени; б) эта нормальная биологическая структура дает вполне определенные критерии выявления отклоняющихся или плохо функционирующих структур и процессов; в) если в нормальной структуре проявляется тенденция к отклонению... автоматически вступают в действие механизмы контроля и восстанавливают нормальную структуру; г) если эти механизмы не срабатывают, организм распадается (умирает) и растворяется в среде» [28, р. 30—31]. Дчя того чтобы аналогия выглядела оправдай!гой, нужно, таким образом, показать, что социальная система обпадает устойчивой нормальной структурой и что изменение этой стр ^ ктуры при переходе ею некоторой границы ведет к отмиранию системы. Однако, -как свидетельствуют эмпирические факты, общественные структуры в действительности находятся в процессе непрерывных изменений, причем по темпам этих изменений общества существенно обличаются друг от друга. Далее, какой смысл следует вкладывать в понятия необходимых требований выживания и нормальных внутренних структур, ответственных за их выполнение, еслг общества, даже функционирующие в сходных условиях среды, обнаруживают значительные структурные различия? Неспособность сторонников орга н измической модели выяснить точный смысл употребляемых ими терминов наряду с отсутствием изоморфизма между моделью и обществом приводит к тому, что сама модель оказывается совершенно бессодержательной, а формируемые в ее рамках объяснения тавтологичными. Нас либо убеждают в тем, что в случае отсутствия определенного элемента в системе она обречена на гиоель (не объясняя, что это значит эмпирически), либо, на ПОХУЛИВ, говорят, что без этого элемента система будет игой (не объясняя, в чем будет заключаться это различие). Более того, эта модель предполагает, что общество состоит из конечного числа элементов, находящихся между собой в строго определенных отношениях, так что социолог может дедуктивно вывести систему в целом из некоторых первоначальных 'общих суждений. На самом же деле общество представляет собой произвольную конструкцию, созданную действующими в нем индивидами и могущую быть воссозданной лишь при условии использования «строительных» приемов, практикуемых самими этими ивдк вицами. Мы коснулись здесь дедуктивного характера свойст- венн :х функционализму теоретических процедур; остановимся на этом подробнее. Прежде всего возникает ? рис относительно исходных посылок, на которые опирается дедуктивное рассуждение. Ясно, что не данные, как таковые, служат в функционализме основой для выработки теории, ибо социолог, сторонник такого подхо да, обращается к анализу данных лишь после того, как выработаны общие представления о системе и ее характерных свойствах. Значит, источник теоретизирования нужно искать в чем-то ином. Я считаю, что его следует искать в неэксплицированных обыденных представлениях о социальном мире46, на которых и спекулирует функционалистская теория систем. Здесь на каждом шагу проявляется убежденность в объективном существовании социального мира и его структурных компонентов ('ролей, ценностей и т. д.), воплощающая в себе повседневный опыт социолога как обычного члена общества2. Об этом свидетельствует, в частности, этноцентризм, отчетливо проявляющийся в американизированном облике изображаемой Парсонсом социальной системы. Так, например, он утверждает, что «демократическая ассоциация» представляет собой необходимое структурное условие для достижения сложной социальной системой высших уровней адаптации. Это еще один пример того, что концепция социальной эволюции оказывается пронизанной этноцентрическими представлениями о прогрессивности изменений в направлении, указываемом общественным устройством западных обществ. Я не творю уже о сильной моральной окраске самой идеи прогресса. Характерной чертой такого рода теоретизирования является включение обыденных предпосылок в совокупность в высшей степени формальных дедуктивных положений, описывающих овеществленную социальную систему, благодаря чему истинная природа этих предпосылок оказывается замаскированной. Далее, вопросы ставятся и решаются на столь же абстрактном уровне в соответствии с логикой этих предпосылок. Эмпирические же данные оказываются предназначенными лишь для того, чтобы, будучи соответствующим образом истолкованными, служить иллюстрацией теоретических положений. Да иначе и не может быть, ибо сторонники этой модели принимают как само собой разумеющееся то, что как раз ,и нуждается в объяснении, а именно со ц'иальный порядок и социальное изменение. «Функционализм,— пишет Коэн, — .не дает объяснения своих собственных предпосылок, это значит, что функционалистские представления не объясняют, почему функциональные связи существуют в социальной жизни и почему изменяется уровень функциональной взаимозависимости элементов общества или различных общественных сфер» |[49, р. 66]. Чтобы получить эти объяснения, следует обратиться, как считает Коэн, к анализу 'процессов действия и взаимодействия. Решить эту задачу может феноменологический анализ рутинных процессов конструирования всем известного и принимаемого на веру мира, осуществляемого посредством обыденных интерпретаций этого мира, выдвигаемых непосредственными его членами. Поскольку процедуры интерпретации можно считать правилами, применение которых делает мир рациональным и осмысленным с любой практически значимой точки зрения, главной задачей исследования становится выяснение того, как индивидам удается разрешать противоречия между формальными правилами, их представлениями о должном и уместном и практическим и принудительным характером как явно сформулированных, так и подразумеваемых правил. Если рассматривать социальное взаимодействие по аналогии с игрой, то, как полагают Гарфинкель и Сикурел, задача оказывается вполне разрешимой, поскольку с этой точки зрения наблюдателю удается выявить, во-первых, совокупность основных правил, которые считают правилами нормального взаимодействия (те, кто стремится подчиняться правилам), и, во-вторых, способы осмысливания участниками конкретных социальных ситуаций с помощью этих правил. В игровой модели учитываются пять типов правил; 1) предельные условия, ограничивающие возможность выбора для играющих; 2) правила применения нормы взаимности, относящиеся к возможностям поведения, которые открывают игроки друг для друга; „3) .правила применения предпосылки, согласно которой взаимные экопектаиии играющих воспринимаются и интерпретируются ими одинаковым образом; ) правила избранной игры (свобода действий, предоставляемая играющему в обмен на его выбор); 5) общие условия ипры, такие, например, как предоставляемая участникам информация. Первые три рода правил могут быть обозначены как «конститутивные экспектации». «Конститутивные экспек- тации» относятся к конкретной совокупности возможных явлений. Будучи применены к другим явлениям, они станут считаться их «конститутивными признаками». Игровая модель дает социологу возможность исследовать целый ряд процессов, таких, например, как выбор индивидом в окружающей среде правил, выполнение которых он считает для себя обязательным; правильная, неправильная и «странная» игра; факторы, обеспечивающие устойчивость социального взаимодействия; определение ситуации и ее изменение во времени; правила вывода на основе поведения другого заключения о его роли и правила формирования представлений о собственной роли. Далее, сосредоточившись на том, как индивиды при помощи норм судят о нормальности воспринимаемых явлений, мы получаем возможность ставить и решать такие вопросы, как вопрос о типичности повседневных явлений, о том, как индивиды сравнивают прошлые и будущие события, как явлениям приписываются причинные отношения, как явления подводятся под типовые категории средств-целей, почему те или иные факты считаются необходимыми с точки зрения морального порядка. Хотя, как указывает Сикурел, ограниченность этой модели очевидна (социальные нормы не лимитируются предельными условиями как игровые правила, а правила повседневной жизни не поддаются рациональной калькуляции ввиду несоответствия их идеальных описаний их практической принудительной реализации), она все-таки позволяет установить те ограниченные области, где значения формируются в ходе определения ситуаций, и выяснить способы, к которым прибегают индивиды для истолкования фактов и явлений, возникающих в процессе социального взаимодействия. Сикурел [40] и Гарфинкель [74] применили игровую модель к изучению рутинных методов обращения с клиентами, вырабатываемых различного рода организациями. Но поскольку эти исследования неоднократно рассматриваются на протяжении всей книги, я продемонстрирую использование игровой модели на примере проведенного Скоттом [195] анализа социальных процессов на скачках. Скотт рассматривает ситуацию скачек как рутинную ввиду самоорганизующегося характера ее информационной структуры. Фактором, организующим рутинное поведение участников (профессиональных игроков, жокеев, тренеров, букмекеров, ипподромных служащих), становится стремление обнаружить ^ли, напротив, скрыть некоторую стратегическую информацию— стратегическую ь том смысле, что ее наличие или отсутствие решающим образом влияет на результаты их практической деятельности. Главная цель, к которой стремятся участники, — это уточнить и дополнить имеющуюся неопределенную и неполную информацию, чтобы достаточно рациональным образом соотносить средства и цели собственных действий. Существует ряд рутинных методов, ведущих к решению этой задачи. Профессиональные игроки, например, вырабатывают методы получения информации специфического содержания («в форме» ли участвующие в скачках лошади, каково их состояние в день скачек, «в форме» ли жокеи, зачем тренер выставил лошадь — чтобы получить приз или просто для тренировки, и т. д.), обладание которой сводит так называемую «рискованную» деятельность до уровня нормальной, рутинной, предсказуемой, то есть рациональной деятельности. Другие участники вырабатывают свои особые рутинные методы получения информации. Таким образом, скачки можно описать как игру, характеризующуюся системой правил, определяющих совокупность возможных действий. В рамках этой системы события можно рассматривать как события в игре, а участников скачек — как фигуры в игре. По отношению к постоянно повторяющимся проблемам играющие придерживаются определенного рода стратегии, соответствующей их интересам. Это в свою очередь приводит в выработке стандартизованных ориентаций. в результате участники, организующие свою деятельность в соответствии с этами ориентациями, опознаются типизируются как таковые другими участниками, и Дальнейшее взаимодействие разворачивается как взаимодействие представителей этих типических категорий, менно таким образом, посредством применяемых уча- тниками взаимодействия процедур интерпретации, фор- Руется упорядоченная социальная структура. Особым достоинством такой модели можно считать то, что она удовлетворяет требованию изоморфизма, поскольку создаваемые в ее рамках объяснения постоянно соотносятся с эмпирической реальностью социальных процессов (то есть с реальностью повседневной деятельности членов общества по конструированию социального мира). Далее, эта модель дает возможность избежать применения процедур формальной рациональности как при ее построении \ так и в ходе ее обоснования47, а также обойтись без реификации общества, неизбежной, если подходить к обществу с точки зрения «социальной системы». И наконец, в отличие от моделей функционалистской теории систем игровая модель ставит своей целью не конструирование социального мира при помощи «объективных» понятий, а раскрытие процессов, благодаря которым он конструируется самими членами общества как объективный для них самих социальный мир.