Этносы, нации, государства, как элементы глобальной структуры

Основными элементами, «кирпичиками» глобальной системы, называемой человечеством, являются с момента его зарождения по настоящее время этносы. Данное понятие обладает большой степенью общности, под него подпадают сообщества от рода и племени в первобытном обществе до современных «этнических» наций.

Вместе с возникновением классового общества появилось государство, объединяющее людей по иным признакам, сначала как «подданных» верховной власти, в последующем как граждан, подчиняющихся законам государства и распоряжениям органов государственной власти. В наши дни государства являются наиболее важным первичным, базовым элементом глобальной системы, совокупность граждан государства, а также сами государства часто называют нациями. Далее будет идти речь о «нациях-государствах» и соотношении их с «этническими» нациями, об общих чертах и различиях этих двух общностей людей, фигурирующих под одним и тем же названием, и двух разных смыслах понятия «нация» в современной научной и политической литературе.

Закономерностью прогресса человеческой истории является «укрупнение» означенных клеток — от рода в несколько десятков человек на заре истории до современных этнических наций, насчитывающих миллионы сограждан; от греческих городов- полисов до государств-гигантов, таких, как Китай, США, Россия, Индия, Бразилия и т. д. Между этими базовыми элементами и глобальным человечеством располагаются весьма разнообразные политические, экономические, культурные, религиозные объединения этносов и государств, важнейшие из них называют цивилизациями и региональными объединениями государств.

Первоначальные формы этноса родились из семейных связей. Семья как первичная ячейка общества, необходимая для воспроизводства рода, сохраняется на всех последующих ступенях развития, изменяя свои формы. Род первоначально и был расширенной семьей, все его члены находились «в родстве», т. е. были связаны кровнородственными связями. Отношения между членами племени, состоящего из определенного числа родов, также являются отношениями кровного родства, что находит выражение в общем тотеме. Необычайную прочность этих первичных для человечества, унаследованных от животных предков связей и в наши дни можно наблюдать в самых различных формах. У народов, отставших в своем развитии, наличествуют такие пережитки родовых отношений, как кровная месть за убитого сородича. П. Ме- риме описал корсиканскую вендетту начала прошлого века в повести «Коломба»; сегодня она продолжает существовать, например, между чеченскими тейпами. Живучесть подобных связей демонстрируют перенявшие их преступные сообщества, например, кланы сицилийской мафии, перекочевавшие в СИТА, а также образовавшиеся в 90-е гг. «солнцевские», «урал- машевские» и подобные криминальные организации в России.

Кровные, семейные связи вполне естественны, они сохраняются в самых что ни на есть цивилизованных странах, национальные (в обоих смыслах) связи как бы надстраиваются над ними. Но просматривается общая тенденция снижения их роли в общественных отношениях при переходе от «многопоколенной» семьи, когда одно домохозяйство совместно ведут три и более поколения, к «нуклеарной», состоящей из родителей и детей, притом последних до определенного возраста. К концу XX века это ослабление дает о себе знать в повышении брачного возраста вследствие растущего разрыва между сроками половой и экономической зрелости; в росте числа разводов (в России в 1999 году соотношение браков и разводов составляло 6,3 и 3,7 наЮОО человек населения, т. е. 1,7:1); возрастании удельного веса женщин фертильного возраста, не состоящих в браке; распространении неестественных, противоречащих требованиям воспроизводства населения и общечеловеческим нормам морали «однополым» бракам и иным сексуальным извращениям и т. д.

Выше мы уже отмечали, что одним из основных возражений против идеи прогресса сегодня выдвигается падение нравов в технически наиболее развитых обществах. Стоит отметить, что глашатаями отрицания прогресса и неотделимых от него благ цивилизации нередко выступают весьма авторитетные в своей области гуманитарии, которые в своем быту от пользования этими благами и не помышляют отказываться. Приведем в качестве весьма типичного примера предсказание будущего на пороге нового тысячелетия, сделанное академиком РАН Панченко: «Цивилизация — это дело Каина. И все эти гнусные автомобили, самолеты, вертолеты — это открытия дьявольские»; «К сожалению, эта гнусная цивилизация познает все больше и больше — в космос летаем — зачем нам это нужно?» Главное — это Любовь, Добро, Красота, ну и, разумеется, семья» [18]. Мы согласны с уважаемым филологом в том, что семья принадлежит к числу высших ценностей, но проблема не в том, чтобы противопоставить семейную жизнь и воспитание детей достижениям науки и техники, а в том, чтобы изменить общественные отношения в соответствии с достигнутым уровнем материального прогресса и тем способствовать прогрессу нравственному.

Переходной ступенью от племен к современным нациям являются народности, возникающие в процессе укрупнения этнических объединений из племенных союзов. Древнерусская народность сформировалась в результате сближения полян, древлян, кривичей, дреговичей, ильменских славян и т. д. и объединила их в крупном раннефеодальном государстве, каким была Киевская Русь, причем важнейшими факторами объединения выступали не только государство и право (общий свод законов «Русская правда»), но также факторы духовные, такие, как христианская церковь с единым языком богослужения (старославянским), а также складывавшийся единый древнерусский литературный язык, зафиксированный в «Слове о полку Игореве» и других памятниках письменности. В последующем, в период феодальной раздробленности духовные скрепы играли самую первостепенную роль, а с образованием централизованного русского государства и развитием отношений товарного обмена на расширяющейся территории создались предпосылки для складывания великорусской нации в XVI-XVII вв.

Для наших целей нет необходимости приводить дальнейшие иллюстрации процесса укрупнения этнических «клеток» глобальной системы на колоссальном временном интервале истории от племени до современной нации. Важно отметить две его особенности. Во-первых, процессы складывания государств и народностей в основном не совпадали, поскольку имели разную природу. Государства в форме империи Александра Македонского и возникших на ее месте эллинистических государств, Римской империи и империи богдыханов в Китае, еще менее спаянных конгломератов, возникших после завоевательных походов Чингис-хана и Тамерлана, охватывали колоссальные пространства, на которых проживали десятки, а то и сотни самых разнообразных по культуре и языку народностей. Империи не прекратили свое существование и в более поздние времена. Еще в начале XX века в Европе существовали Российская, Австро-Венгерская, Османская империи (две последние частично располагались в Азии), а также возникшие в Новое время в результате завоевания заморских территорий колониальные империи Великобритании, Франции, Испании, Голландии, Португалии, с некоторым запозданием также Германии и Италии. С другой стороны, феодальные государства могли множиться в большом количестве на территории проживания единой народности, как это было на Руси и в других странах в период удельной раздробленности, но кое-где (например, в Германии) десятки мелких государств сохранялись очень долго — до создания единого государства после франко-прусской войны 1870-71 гг. Несоответствие государственных границ и ареалов расселения народностей породило многочисленные противоречия, о которых речь будет идти далее.

Во-вторых, нет принципиальных отличий в признаках народностей и сформировавшихся на их основе этнических наций. Общность территории, наличие общего языка (при наличии диалектов), общность экономической жизни, особенности психического склада — все это налицо и у тех и у других. Различие заключается в степени развития этих признаков. Так, вместе с ростом товарообмена, складыванием единого рынка преодолевались постепенно диалекты в языке, все шире распространялся нормативный литературный язык, используемый в печати и в школах при обучении молодого поколения; но процесс этот еще не закончен, и не только в России с ее пространствами, но и в Германии, Франции и других странах. Отсутствие резкой разграничительной грани между народностям и нациями существенно затрудняло советских этнографов, социологов, историков, которые пытались «твердо придерживаться» официальной доктрины по национальному вопросу и формулировок, данных в брошюре Сталина «Марксизм и вопросы языкознания». Нам представляется, что этническое развитие по своему характеру является постепенным процессом, в ходе которого переход от одного качественного состояния к другому происходит постепенно на протяжении длительного временного интервала. Так было при переходе от племени к народности, так происходило (а во многих случаях происходит и сейчас) при образовании из народностей современных этнических наций.

Однако наряду с указанным в последние два столетия стал приобретать все большее значение процесс образования наций-государств, их можно также назвать «гражданскими нациями». Освещение этого вопроса требует привлечения материалов дискуссии, ведущейся в последнее время в нашей печати, которая не может не оказывать определенного вляния на принятие практических политических решений.

Выше уже говорилось о том, что термин «нация» неоднозначен, что он употребляется для обозначения двух различных по своему происхождению и типу существующих ныне общностей, которые лишь в редких случаях совпадают. Так, в Исландии этническая нация со своим языком (исландцы) и гражданская общность под этим же названием практически тождественны, в то время как в Бельгии совместно проживают фламандская и валлонская общины, говорящие соответственно на голландском и французском языках, а также немецкое компактное меньшинство на востоке страны. Все они равноправны, государственными языками объявлены все три, гражданство общее — бельгийского королевства. Нацией называют как этнические общности, так и общность граждан государства. Казалось бы, о чем тут спорить? Но в российской научной печати последних лет по этому поводу развернулась дискуссия, в ходе которой были подняты важные теоретические и политические вопросы. Поскольку автор принял в ней активное участие, он полагает необходимым остановиться на некоторых вопросах теории нации, тем более, что это позволит глубже вникнуть в ход исторического процесса изменения основных элементов глобальной структуры общества.

Дискуссия фактически велась (и продолжается) между двумя направлениями в понимании нации и этноса вообще — традиционным для российского обществоведения (в основе своей в течение последних десятилетий марксистским) и постмодернистским, распространившимся у нас с начала 90-х гг. Центральной фигурой второго направления оказался В. М. Тишков (одно время он был министром по делам национальностей в правительстве РФ), который в ряде публикаций развернул постмодернистскую концепцию нации и высказал вполне определенные политические рекомендации для национальной политики российского государства и его отношений с другими «постсоветскими» государствами [19, 20,21].

В основе дискуссии о нации лежит различный философский, методологический подход к решению коренного вопроса о соотношении общественого сознания и общественного бытия, наших понятий и реальности (см. очерк первый). Спор о том, что первично: реальность или наше понятие (слово), в котором эта реальность находит аналог, не нов, еще в средневековой схоластике различие между реализмом и номинализмом состояло в понимании природы общего: существует ли оно в самих вещах или только в нашей голове? Собственно таким же образом поставлен постмодернизмом вопрос о нации : существует ли она в реальности или конструируется нашим сознанием, а затем с помощью средств идеологического и политического воздействия на массы распространяется в форме национализма и тогда лишь нация начинает приобретать черты реальности? Материализм придал этому спору полную определенность, поскольку признал за объектами природы существование вне и независимо от человеческого сознания, а за понятиями нашего ума — их более или менее полное и точное отражение, не лишенное, безусловно, субъективных моментов.

Исходя из сказанного, рассмотрим внимательнее, что понимается в наши дни под нацией? При точном переводе с латыни нация — это народ. Происхождение слов и стоящих за ними понятий должно учитываться, но исходить при определении содержания понятий и значения слов следует прежде всего из сложившегося в настоящее время в науке и массовом сознании их употребления. Выше уже говорилось о том, что в процессе развития цивилизации кровнородственные отношения отходят на второй план. Тишков критикует «советскую теорию нации» за то, что она, мол, признает кровное родство одним из признаков этнической нации. Это совершенно безосновательное обвинение. В обществоведческой литературе в СССР долгое время господствовало в разных вариантах определение нации, принадлежащее Сталину. Там этот признак начисто отсутствует, более того, Сталин в труде «Марксизм и национальный вопрос» его отвергал, считая присущим первобытному обществу. Данное им определение нации для дальнейших рассуждений надо воспроизвести полностью: «Нация есть исторически сложившаяся устойчивая общность людей, возникшая на базе общности языка, территории, экономической жизни и психического склада, проявляющегося в общности культуры» [22].

Марксистский (в главном) характер этого определения не подлежит сомнению. В нем общность экономической жизни, развертывающейся на определенной территории, выступает в качестве основы, которая определяет культурные и психологические особенности нации, а наличие общего языка рассматривается как самостоятельный признак, поскольку язык суть важнейшее средство общения, сплачивающее людей в нацию во всех сферах жизни. Но считать эту формулу полностью отвечающей материалистическому и диалектическому пониманию истории, а тем более абсолютной истиной, никак не приходится. В советский период, по условиям времени, она не была подвергнута прямой критике, но попытки внести в нее поправки предпринимались в двух направлениях.

С одной стороны, догматиков от марксизма смущал тезис насчет « общности культуры». Так, в столь авторитетном издании, как «Философская энциклопедия», М. Каммари фактически оспаривал этот признак нации, «споткнувшись» на попытке соединить тезис Сталина с высказыванием Ленина о наличии «двух культур» в каждой национальной культуре — верхов и низов общества [23]. Каммари (и многие другие) зря «спотыкались» при сопоставлении и «увязке» этих двух положений. Ленин исходил из формулы Гегеля (и Маркса) о единстве и «борьбе» противоположностей, в ней само собою подразумевается наличие двух культур в рамках одной национальной культуры. С учетом изменившейся терминологии речь должна идти о субкультурах, причем таковых может быть в национальной культуре не обязательно две. В России начала XIX века противоположность именно двух культур — дворянской культуры и культуры крестьян и городских низов — была столь очевидна, что Грибоедов пожелал аристократам говорить иногда по-русски, «чтоб умный, бодрый наш народ хотя по языку нас не считал за немцев». В настоящее время в связи с усилившейся социальной дифференциацией проблема субкультур стала весьма актуальной. В рамках единой современной русской культуры не только продолжает в пережиточной форме сохраняться кое-где специфическая старообрядческая субкультура, но и явственно выделилась молодежная субкультура, испытывающая особо сильное влияние СМИ. Социологи отмечают также специфические черты культуры «новых русских» и сохранение в низах «советской» субкультуры.

Но критика сталинской формулы раздавалась, хотя без афиширования, начиная с 60-х гг., и с других позиций, окрепших с начала «перестройки». Например, в «Кратком словаре по социологии», вышедшем в свет в 1989 году, отмечается, что нация воспроизводится не только в материальной жизни общества, но также на основе «этнического (национального) самосознания» [26]. Данное уточнение представяется нам важным, поскольку выводит духовный фактор за узкие границы «особенностей психического склада». В важности последнего, конечно, сомневаться не приходится. Особые черты национальной психологии в народном искусстве находят непосредственное выражение, они продолжают отчасти сохраняться в профессиональном искусстве, например, японской живописи или русском романсе. Очень тонко заметил особые черты национального характера французского и немецкого А. Блок, когда отметил их как «острый галльский смысл» и «сумрачный германский гений». Но даже в сфере социальной психологии особенностями национального характера никак нельзя ограничиваться, следует учитывать также «национальные чувства», а от них один шаг до осознания личностью (и группой) своей принадлежности к данной нации, своей этнической (или гражданской) самоидентификации. Осознание себя частичкой, членом общности так или иначе связано с осознанием общих национальных интересов. Они проявляются как в отношениях с другими нациями, так и с чужеродными «вкраплениями», которые наличествуют практически во всех современных нациях, как «гражданских», так и «этнических». Таким образом, пункт о национальном самосознании в той или иной форме должен присутствовать в определении «этнической» (и «гражданской») нации.

Если критика отмеченного выше основного недостатка сталинского определения нации в советский период носила сглаженный характер, то критика позиции, делавшей упор на национальном самосознании, отличалась грубым, а подчас и примитивным характером, отвергалась с порога, как присущая «буржуазной идеологии». Об этом следует напомнить потому, что сейчас в идеологическом климате в России происходит знаменательный поворот, нечто вроде сальто-мортале или «петли Примакова», выполненной им при подлете к Соединенным Штатам в момент, когда администрация США дала команду начать воздушную войну против Югославии. Если в конце 80-х - начале 90-х гг. значительная часть социологов (и представителей других общественных наук) повернулась «враз» на 180 градусов от марксизма к либерализму, то длящееся непрерывно уже ряд лет нарастание народного недовольства ухудшением материального положения, социальная поляризация, авторитарность и одновременно растущая слабость государственной власти стимулировали известное отрезвление. Оно охватило не всех либералов, власть продолжает это течение мысли поддерживать, а способов поддержки в ее руках достаточно. Тем не менее сравнительно узкий слой гуманитарной интеллигенции продолжает восхвалять новые порядки и не желает видеть, что страна поставлена на грань национальной катастрофы. В настоящих очерках подвергнуты критике преимущественно социологи и другие обществоведы, принадлежащие к этому слою.

Наличие национального самосознания, национальных интересов и национальной идеи рядом авторов, в т. ч. Тишковым, выдвигается в качестве основного признака нации, в то время как объективные факторы рассматриваются как вторичные, производные или игнорируются вовсе. Наибольшие симпатии у него, как «более современная», вызывает «конструктивистская интерпретация национализма» Б. Андерсона, согласно которой нации трактуются как «воображаемые общности» (в очерке четвертом в связи с проблемой конфликта мы вернемся к подобной трактовке нации А. Здравомысловым).

Ясно, что оставаться на позициях средневекового реализма в их первозданном виде в наше время неудобно и бессмысленно. Нации, как бы их ни понимать, существуют в реальности. Поэтому вслед за солидаризацией с приведенной выше броской фразой Тишкову приходится объяснять, каков путь от воображаемой реальности к реальности подлинной. Этот путь он пролагает, во-первых, через психологию и, особенно, идеологию национализма, которая объединяет людей вокруг реальных (даже ложных) национальных интересов и, якобы, «делает» их членами общности, называемой нацией. Во-вторых, через переход от психологии и идеологии, т. е. сознания, к коллективному действию, когда лидеры добиваются социального контроля и политической мобилизации через обращение к этническим чувствам. Таким образом, автор приходит к вопросу о взаимодействии общественного сознания и общественного бытия. Мы уже отмечали (см. очерк первый), что в этом взаимодействии лишь в конечном счете определяющая роль принадлежит общественному бытию. Более конкретно, рассуждая применительно к проблеме нации, объективно складывающаяся на определенной территории, благодаря развитию экономических связей и становлению общего языка, общность людей осознает себя как общность, осознает наличие общих интересов и начинает действовать в целях осуществления этих интересов в политической сфере, прежде всего путем создания государства. С другой стороны, политическая концентрация, оформляемая созданием государства, является важнейшим рычагом ускорения экономической концентрации, формирования литературного языка и национальной идеи, их распространения с помощью системы образования и средств массовой информации и т. д., т. е. формирования и консолидации нации.

При более общей философской постановке это вопрос об обусловленности субъективного объективным и превращении субъективного в объективное. Конспектируя «Науку логики», Ленин отметил важную мысль Гегеля: «Различие субъективного от объективного есть, но и оно имеет свои границы» [25]. Настаивая на объективности существования наций, мы вовсе не склонны преуменьшать роль субъективного фактора в процессе их консолидации, например, в Европе второй половины прошлого века при воссоединении немецких земель во втором рейхе или становлении итальянского государства в эпоху Рисорджименто, а тем самым формировании германской и итальянской наций. Еще рельефнее роль субъективных факторов в консолидации наций проявлялась в периоды больших войн во имя общенациональных целей в XX веке, хотя эти цели могли оказаться в конечном счете ложными. В Германии при Гитлере (цели оказались недостижимыми и ложными) и в СССР при Сталине (цели были справедливыми и осуществились) происходил одновременно подъем патриотизма государственного («гражданская нация») и национального, будь то немецкого или русского («этническая нация»). Тем самым осуществлялась консолидация нации как объективно реальной общности и как духовно сплоченного, осознающего себя нацией целого. Тишков односторонне трактует даже субъективный фактор, который имеет много компонентов, поскольку сводит его в основном к идеологии и, далее, рассматривает идеологию как демиурга реальности. Вот высказывания, с которыми он выражает полную солидарность: «нация есть продукт идеологии национализма» (Т. Эриксен), «решающим фактором конституирования нации является “осознанное стремление людей быть единым народом и жить вместе”» (А. Собчак), «нация является продуктом идеологии национализма, а не наоборот» (опять Т. Эриксен) и др. [19, с 35; 20, с. 22-24]. Он идет, таким образом, не от нации к национализму, а от национализма к нации. Далее мы обратимся специально к понятию национализма в трактовке Тишкова и выводам, которые следуют из нее, для политики. Наиболее абсурдным теоретически и политически является предложение этого автора о «нулевом варианте».

Обсуждение «нулевого варианта» представляется уместным начать с замечания философского порядка, которое продолжает мысли, высказанные в первом очерке. Наиболее общие понятия науки, будучи высшим продуктом абстракции, обладают весьма коварными свойствами. Их краткие определения концентрируют в себе сущность определенных теоретических воззрений. Так обстоит дело не только с понятием нации, но также с понятиями класса, государства и т. д., и поэтому спор по частным вопросам неизбежно упирается в содержание этого понятия и в способ его создания. Задача обобщения, выделения главного при отвлечении от второстепенного при анализе многообразной и противоречивой реальности чрезвычайно трудна и сложна вообще, в сфере социальных наук — в особенности. При создании обобщений высшего порядка, каковы базовые понятия социальных наук, теоретиков постоянно подстерегает опасность одностороннего подхода к совокупности явлений общественной жизни в любой данный период, что дополнитеьно усложняется необходимостью исторического подхода.

Подход Тишкова к научным понятиям совсем иной. По его мнению, понятия, во-первых, «условны по своему выбору и содержанию», ибо не могут «вместить в себя все многообразие социальной реальности»; во-вторых, «акты речи» (для автора «понятие» и «акт речи» то же самое) «обладают свойством верхушечного предписания, мобилизующего действия и могут сами по себе вызывать к жизни реальность». Иначе говоря, неполнота отражения реальности в мышлении человека и его активная роль в поведении людей заслоняют для автора тот основной факт, что мышление и его основная форма — понятие суть отражение реальности. Что касается научных понятий, то тем, кто считает их «высшей формой знания », наш автор отвечает: « На самом деле это не так» [20, с. 15].

С этих философских позиций В. Тишков дает такое определение нации: «Это категория семантикометафорическая, которая обрела в истории большую эмоциональную и политическую легитимность и которая не стала и не может быть категорией анализа, т. е. стать научной дефиницией» [24, с. 18]. Это определение по сути дела выводит спор за пределы науки. Тем не менее, поскольку выступает В. Тишков все же в научных журналах, отвлечемся от ставших ныне модными выпадов в адрес науки и обратимся к существу научного спора между сторонниками двух приводившихся ранее толкований сущности современной нации. Тишков сводит его к «гетероглоссии», т. е. к множественности значений данного слова. На наш взгляд, означенную дискуссию нельзя трактовать по-обывательски как «спор о словах».

Кратко описать различие позиций можно было бы следующим образом. Одни настаивают на одном определении, другие на другом, третьи говорят: давайте принимать и то, и другое, и пользоваться каждым из них « по случаю». Последний подход, маскирующийся под «здравый смысл», получил в последнее время наименование «мультитеоретическо- го». Ранее шла речь о попытках теоретически обосновать этот подход В. Ядовым, но он характерен вообще для постмодернизма в социальных науках. Мы (см. очерк первый) показали, что этот подход называют эклектическим, и что он ничего не дает ни уму, ни сердцу. Наконец, возможен и четвертый подход, его как раз и предложил Тишков под названием «нулевого варианта». Суть его проста: давайте откажемся от обоих понятий, т. е. обойдемся в теории без фундаментального понятия. Но все же душа его тянется ко второму варианту, т. е. признанию понятия «государства-нации» и отказу от понятия «нации этнической». Тишков позаимствовал эту концепцию у постмодернизма, она пока что на Западе остается «в моде», хотя и встречает многочисленные возражения. Основной ее методологический порок заключается в антиисторичности, в «причесывании» хода мировой истории под идеализированную картину современного положения в определенной группе стран, в односторонности, которая отмечается многими серьезными исследователями западных стран. Так, Э. Хобсбаум, отмечая, что «национальная эконо- 6

Зак. 3808 мика отходит на второй план перед транснациональной», приходит к выводу, что «нация» и «национализм» «больше не являются терминами, в которых можно адекватно описать, а тем более глубоко проанализировать политические образования и даже чувства и настроения, которые в свое время описывались с их помощью» [26]. По нашему мнению, нынешние апологеты ускоренной глобализации забегают намного вперед, воспроизводя (с других исходных позиций) известные рассуждения догматического марксизма о сравнительно близкой перспективе «всемирного слияния наций».

Эта концепция не желает считаться с тем, что в социальной реальности, взятой в ее историческом развитии, действовали и продолжают действовать, налагаясь частично друг на друга и сталкиваясь между собой, различные тенденции образования, укрупнения и развития человеческих общностей, социумов. Можно называть их нациями, народностями, народами — суть дела от этого не меняется. Плохо то, что одни теоретики обращают преимущественное внимание на совокупность фактов и на тенденцию вполне определенного рода, в то время как другие, поступая «зеркальным» образом, столь же односторонне отдают предпочтение совокупности фактов и тенденции иного рода.

Однако исторический процесс в интересах истины следует рассматривать в его целостности и многообразии, учитывая, во-первых, различные варианты сочетания общего и особенного, притом, что сфера особенного в обществе чрезвычайно широка и подвижна — вследствие вариативности путей исторического развития и зависимости складывающихся ситуаций от субъективного фактора. Во-вторых, рассматривать его в диалектическом развитии. Последнее означает, что надо учитывать не только различие эпох и типов социальных общностей, им присущих, но также смену господствующих тенденций в процессе концентрации людских общностей в более крупные образования.

Первая по времени тенденция действовала еще на базе кровнородственных отношений и обусловила перерастание родов и мелких племен в крупные племена и их коалиции, о ней достаточно обстоятельно говорилось в начале данного очерка. Вторая тенденция как бы «надстроилась» над первой и постепенно вытеснила ее при переходе к классовому обществу, когда происходило образование народностей и их перерастание в современные «этнические» нации. Ей принадлежала определяющая роль при возникновении национальных государств в Европе. Процессы экономической и политической концентрации при этом шли как бы параллельно. Так, объединение земель Северо-Восточной Руси вокруг Москвы, сначала Великого княжества, затем царства, опиралось на имевшуюся этническую близость славянских племен и на развитие экономических связей между ними, но политическое объединение, особенно со второй половины XV века, несомненно способствовало ускорению этого процесса. Близким образом происходило это объединение в Англии и во Франции. Данная тенденция продолжает действовать поныне, процесс складывания народностей и наций на этнической основе, продолжаясь даже в Европе, получает полное развитие в Азии (Китай; страны Юго-Восточной

Азии, хинди, тамилы, бенгали, маратхи и др. в Индии), активизировался в ряде стран Африки и Центральной Америке, собственно говоря, он идет на всех континентах. Вытеснение этнического понятия нации «гражданскими» было зафиксировано еще в начала XX века. Уже цитированный нами Э. Хобсбаум ссылается на «Новый словарь английского языка» (1908 г.): «Прежде данное слово обозначало главным образом этническую общность, тогда как новейшее его значение делает упор на понятие “политического единства и независимости”» [27].

К числу недостатков господствовавшего в советское время, по сути марксистского определения нации, кроме отмеченного выше игнорирования национального самосознания, состоял в недооценке происходящих в мире (особенно активно в XX веке) процессов складывания наций совершенно иным образом. Эти процессы являются выражением, проявлением третьей тенденции в доминирующем (сравнительно с разделением сложившихся социумов на составные части) процессе укрупнения «клеток» глобальной системы. Распространение на ряд регионов планеты этой тенденции обусловлено действием нескольких факторов. Отметим в их числе следующие:

а) деколонизация, в ходе которой границами новых государств оказались границы колониальных владений европейских держав, почти всегда не связанные с этническим составом населения; новые государства «третьего мира» (например, в Африке) сплошь являются полиэтническими, так что государственным языком, как правило, остается английский, французский, португальский, испанский, и др.;

б) европейская колонизация, т. е. заселение выходцами из метрополий, а затем и других стран, новых территорий; начата была с конца XV века в Центральной и Южной Америке, странах Карибского бассейна испанцами и португальцами (в известной степени ту же роль выполнили французы, англичане, голландцы) при сохранении части коренного населения, в результате постепенно образовались новые нации с этнически смешанным составом населения, усвоившим язык колонизаторов;

в) заселение европейцами территорий, где коренное население было в основном истреблено, а остатки его (индейцы в США и Канаде, аборигены в Австралии и т. д.) оттеснены на малоудобные для проживания земли и сохранились в качестве этнического меньшинства.

Все эти процессы имели основную общую черту, а именно: определяющую роль государства в появлении новых наций. Одновременно возрастала роль государства и в других странах в регулировании экономической, социальной, культурной жизни, в развитии образования и контроле над средствами массовой информации, что содействовало формированию общего языка и у наций, возникших первым путем, т. е. на этнической основе. Само собою разумеется, что в многообразии реальных процессов складывания современных наций можно без труда найти «смешанные», «пограничные» и т. д. случаи, не в них суть.

Именно данная тенденция, названная нами третьей, поскольку исторически она возникла позднее второй, нашла теоретическое обобщение в одностороннем определении нации как совокупности граждан государства, независимо от наличия языковых, культурных, психологических и прочих особенностей больших и малых, компактно проживающих и «рассеянных» (диаспоры) групп, входящих в это сообщество. Классическим образцом появления такого рода нации является североамериканская, постепенно сложившаяся на базе первоначального англосаксонского ядра за счет ассимиляции последовательно сменявших друг друга волн ирландской, немецкой, итальянской, скандинавской, еврейской, славянской и т. д. иммиграции, а также остатков индейского и ввезенного в качестве рабов африканского населения; теперь она захлестывается потоками легальных и нелегальных иммигрантов из Латинской Америки и Восточной Азии. Называющая себя просто американцами, усвоившая в качестве языка общения слегка подпорченный английский и создавшая своеобразную, усиленно навязываемую сейчас всему человечеству культуру, эта великая современная нация идеально подходит под определение совокупности граждан государства. При этом, конечно, учитывается, что временно сохраняются в качестве личного или группового пережитка элементы той культуры, которую иммигранты (и их потомки) принесли с собой.

Но уже в Европе, где нации в основном сложились на моноэтнической (реже полиэтнической) основе, описание реальности требует учета обеих (второй и третьей) тенденций, как в теории, так и в политике. Действительно, даже каталонцы не склонны считать себя испанцами («кастильяно») по языку, культуре, самосознанию, а баски и вовсе не признают себя испанцами, хотя и те и другие с полным правом считают себя гражданами Испании. Примерно так же обстоит дело с корсиканцами или эльзасскими немцами во Франции. С другой стороны, XX век породил проблему массовой иммиграции в Западную Европу дешевой рабочей силы из других стран, в том числе колоний, теперь бывших. Миллионы индийцев и пакистанцев в Англии, арабов и негров во Франции, турков и югославов в Германии, даже когда они получают паспорт гражданина (что обставлено немалыми трудностями), продолжают идентифицировать себя с «собственным» этносом и его культурой, хотя с правовой точки зрения они стали англичанами, французами и немцами. Если теория нации хочет быть в ладу с жизнью, она должна учитывать,что третья тенденция еще не вытеснила полностью вторую даже в Европе, а с остатками первой приходится постоянно сталкиваться в странах «третьего мира».

Все сказанное выше полностью относится к нашей стране. Ни российское подданство до 1917 года, ни признание некоторых общих черт в образе жизни, возникших в советское время и получивших отражение в провозглашении советского народа «новой исторической общностью людей», ни выражение «дорогие россияне», неизменно повторяемое в обращениях бывшего президента РФ, не могут служить основанием для объявления всей совокупности граждан Российской империи, Советского Союза и современной Российской Федерации нациями. Ничего не меняет в этом отношении факт членства СССР или РФ в Организации Объединенных Наций. Просто- напросто в международном праве произошло отождествление государства и нации, понимаемой во вполне определенном смысле. Но выдавать этот смысл за единственное основание теоретического понимания нации суть слепое следование моде, а с позиций теории его следует расценивать как вопиющую односторонность. Именно эта односторонность ставит теоретиков постмодернизма, в т. ч. Тишкова, в чрезвычайно уязвимую позицию. Общественное сознание нашей страны таково, что ее жители одновременно считают себя гражданами РФ, и в этом смысле определенной общностью людей, но вовсе не склонны в подавляющей своей массе к национальному нигилизму и с полным основанием осознают себя русскими, татарами, якутами, евреями и т. д. Поэтому предстоящее получение гражданами РФ новых паспортов с двуглавой птицей на обложке уже вызвало кое-где протесты из-за отсутствия знаменитой «пятой графы», хотя именно для паспорта она действительно не нужна, поскольку сей документ призван удостоверять только личность гражданина определенного государства. Один из недавних социологических опросов всероссийского масштаба свидетельствует, что «наличие стихийного переноса идентичности с государства на нацию в массовом сознании прослеживается довольно отчетливо» [28].

Итак, теория этноса, по нашему разумению, должна отображать взаимодействие всех рассмотренных выше тенденций в исторической перспективе, специфику их переплетения в данном месте и в данное время и, наконец, противоречия, возникающие при столкновении этих тенденций. А именно противоречия приводят при их объективно обусловленном обострении к национальным, государственным, этническим и т. д. конфликтам самого разного рода как во всем мире, так и в нашей стране, и об этом в очерке четвертом.