«ГОЛОСА ПТИЦ»

В тюрьме, в лагере, в неволе узнику видится свобода — весенний лес. пение птиц. Давным-давно, до войны, на
заседании КЮБЗа замечательный человек, ученик и последователь Кольцова, биофизик и орнитолог, тончайший знаток жизни птиц, профессор Александр Николаевич Промптов говорил о важности записи и анализа птичьего пения.

Зоологи записывали пение птиц условными звукосочетаниями: у большой синицы — «зиззи-вер»... С тех пор и в неволе, и на свободе Вепринцев мечтал о магнитной записи голосов птиц.
Он так писал об этом: «...Книга (Промптова) «Птицы в природе» впервые была издана в 1937 году. Многие поколения советских орнитологов воспитаны на ней и до сих пор находятся под ее влиянием... В 20-х годах Промптов пытался использовать нотную запись птичьего пения. В его книге имеется глава, посвященная определению птиц по их пению и классификации песен. Промптов интересовался отношениями между врожденными и приобретенными формами поведения и исследовал их на примере гнездования и пения птиц... В 1939—1940 гг. Промптов начал записывать пение птиц, используя машину для записи звука на мягкие диски, сделанные из рентгеновской пленки...
Весной 1940 года А.Н.Промптов прочел лекцию в Зоологическом музее МГУ о научном использовании голосов птиц. Я был на этой лекции, и все, что я видел и слышал тогда, с тех пор с кристальной ясностью стоит у меня перед моими глазами и в моем сознании. Мне было тогда 12 лет, я был принят в КЮБЗ и интересовался главным образом рыбами и птицами. Московский зоопарк был тогда тесно связан с Московским университетом. Нас, членов КЮБЗа, всегда приглашали в университет на зоологические сборища. Но тот доклад Промптова запомнился всем нам. В конце выступления он проиграл три пластинки Людвига Коха с пением диких птиц в природе и свою собственную запись восточного соловья. Это было потрясающе. В глубокой тишине огромного зала Зоологического музея раздавалось кукование кукушки, напоминающее флейту пение черного дрозда и хохот зеленого дятла. Особенно поразило громкое пение соловья, записанное Промптовым. Это был новый мир, вызывающий сильное, свежее ощущение. С этого самого вечера звучание в резонирующем пространстве музея этих записей, связанных с именами Л.Коха, Е.Н.Никольского, Дж.Хаксли, А.Н.Промптова, горит как огонь в моем сознании.
В течение нескольких лет я пытался собрать аппарат для
записывания на диски по описанию в журнале, но безуспешно. Однако с этого времени меня не покидала мечта записать пение птиц. Весной 1955 г. я, студент университета, пытался превратить эту мечту в реальность и начал записывать птиц в лесах вокруг Звенигородской биостанции Московского университета. Я делал записи с помощью «гибридной» машины весом около 30 кг, состоящей из пугающего патефона и магнитофонной приставки с ламповым усилителем, требующим огромного количества батареек... Результат был ужасен, качество звучания записей было очень низким, хотя, должен сказать, для моего слуха они были подобны райской музыке и вызывали большой энтузиазм среди университетских преподавателей и моих друзей зоологов...
Работа над диссертацией в аспирантуре университета отвлекла меня на время от проблемы звукозаписи... В это время орнитологическая секция Всесоюзного общества охраны природы, ее председатель профессор Г.П.Дементьев. решила организовать записывание голосов птиц и поручила это мне. Это произошло в то время, когда я по причине занятости и отсутствия хорошей техники несколько охладел к звукозаписи. Попытки получить, хотя бы на время, магнитофон на киностудии или радио ничего не принесли. Никто не был готов доверить незнакомому студенту дорогостоящее оборудование. В 1957—1958 годах ...я пытался сделать магнитофон сам. Магнитофон работал стабильно дома, но неизменно ломался в поле. Весной 1959 года директор Дома культуры Московского университета, которому я рассказал о своих затруднениях, великодушно разрешил мне взять на время только что полученный полупрофессиональный магнитофон lt; Ре портер-2», работающий на 14 батарейках. Это был ламповый магнитофон, работающий на скорости 19,05 см/сек. Он имел полосу пропускания между 50 и 10 ООО гц и динамический микрофон... Весь май и июнь 1959 года я провел в лесах, делал мои первые сносные записи... Некоторые записи были продемонстрированы осенью того же года на Всесоюзной орнитологической конференции. Все присутствующие пришли в восхищение, услышав естественно звучащие записи пения пеночки-вес- нички, мухоловки-пеструшки и других птиц.
Благодаря усилиям Джеффри Бозволла эти записи впервые были переданы в эфир по внутривещательному каналу Би-би-си. Он брал у меня интервью 13 сентября 1959 года.

Звукозапись и фотография. Командорские острова

Осенью 1959 года Всесоюзная студия грамзаписи Министерства культуры СССР попросила меня подготовить долгоиграющую пластинку. Это предложение было полным сюрпризом для меня. Оказалось, что студия подхватила эту идею поэта и орнитолога-любителя Павла Барто. который гоже был на орнитологической конференции. Благодаря энтузиазму, с которым сотрудники студии, особенно редактор А.Н.Качалина и директор студии B.C.Владимирский, взялись за подготовку диска, пластинка действительно была сделана и вышла в конце апреля 1960 году под названием «Голоса птиц в природе».
С рефлектором я начат записывать с 1968 года. Рефлектор подарил мне Жан-Клод Роше, когда я встречался с ним во Франции в 1967 г. С 1962 по 1973 год я пользовался своим самодельным стереомагнитофоном с полосой пропускания между 30 и 12 ООО гц и хорошей дифференциальной чувствительностью. Вместе с блоком питания он весил 8 кг.
Весной 1969 года я работал в Узбекистане. Долина Сырдарьи в 100 км к юго-западу от Ташкента и Туркестанский хребет принесли нам много интересных записей. Моим спутником в этой поездке был замечательный орнитолог Р.Н.Мекленбурцев, первоклассный знаток птиц Средней Азии и, несмотря на свои преклонные годы, неутомимый ходок. Снежные шапки горных вершин, окруженные можжевеловыми рощами. Ярко-синее небо, длинный протяж
ный свист гималайских уларов и пение синих птиц вызывали сильное щемящее чувство, оставшееся во мне навсегда...
Записывание (голосов) редких и исчезающих видов животных будет продолжаться. Я надеюсь, что со временем будет опубликован определитель птиц и животных СССР (по голосам). Мы продолжим каталогизацию новых и уже имеющихся записей и попытаемся стандартизировать методы акустического анализа звуков. Биоакустический анализ становится общепринятой практикой в зоологических исследованиях.
Научное значение таких записей сегодня очевидно. Значение записи диких животных как элемента культуры наследия каждой страны и каждой нации все возрастает. Сохранение животного и растительного мира на планете бессмысленно без сознания того, что необходимо сохранить всю красоту и разнообразие природных богатств.
Итак, наряду с созданием научных пособий для определения животных по голосам, используемых вместе с полевыми определителями, очень важно издавать массовыми тиражами по доступной цене учебные серии очень качественных и высокохудожественных записей голосов животных, дополненных комментариями и наборами слайдов. Главной целью таких изданий должно являться воспитание природоохранительного сознания и пробуждения чувств. Это, мне кажется, важное дело. Мы в этом нуждаемся» [1].
Пение птиц, голоса птиц, конечно, интересны для про- фессионала-зоолога. Почему песнь именно такова у данного вида? Неясно, зашифрован ли в ритме, длительности отдельных звуков, в мелодии какой-либо смысл. Нельзя ли зяблику или соловью менее художественно сообщать окружающим о занятости гнездового участка? Анализ генетической обусловленности характера песен, например разных видов одного рода овсянок, дроздов, куликов, коньков и т.д., чрезвычайно интересен. Однако помимо чисто научного значения птичье пение — это звуки детства, ассоциации прошедших лет, импринтинг родных мест. Вот почему первые три пластинки, выпущенные Вепринцевым с записями птиц средней полосы, так взволновали общество.
Н.С.Хрущев, сколько я знаю, услышал эту пластинку в Нью-Йорке и очень одобрил, что способствовало выпуску ряда последующих пластинок и новых тиражей прежних.
Тут, правда, все годы было, как может показаться, курьезное обстоятельство. «Мы платим лишь исполните
лям», — сказали Вепринцеву руководители фирмы «Мелодия». В любой другой стране... а тут он еле сводил концы с концами, покупая и даря свои пластинки многочисленным друзьям.
Пластинки, записи голосов птиц принесли Вепринцеву известность. Особенно велика его популярность в Англии. Там орнитология — традиционное увлечение, в том числе и представителей английской аристократии, включая членов королевской семьи. В Англии у Бориса Николаевича было много друзей. Особое место среди них занимает Дж.Бозволл. Сэр Э.Хаксли, знаменитый биофизик, Нобелевский лауреат, бывший ряд лет президентом Лондонского Королевского общества, многие годы дружески способствовал Вепринцеву в разных делах.
Вепринцев поставил перед собой задачу записать голоса по возможности большего числа видов птиц. Отсюда его многочисленные экспедиции в разные уголки тогда еще необъятной страны (СССР), всегда вместе с замечательным орнитологом и человеком Владимиром Владимировичем Леоновичем, обладателем ценнейшей коллекции гнезд и яиц. Этот союз оказался чрезвычайно плодотворным. Из экспедиций они привезли тысячи уникальных записей. С профессиональным магнитофоном «Награ» (8кг) и рюкзаком по горам, тундре, пустыням, болотам — нелегкий физический труд, часто на грани человеческих возможностей.

Палатка на вечной мерзлоте Б.Н.Вепринцев и В.В.Леонович. Чукотка. 1977 г.

Мы привыкли отмечать наши недостатки. Но есть в нашем обществе замечательная особенность. Чистая диалектика. В хорошо организованном высококультурном обществе, например в Германии, то, что нельзя, то невозможно. А у нас в силу нерегламентированности (пусть другие скажут — беспорядка) «и невозможное возможно». Такое может осуществиться, если Бог благосклонен...
Мне довелось побывать с Вепринцевым и Леоновичем в нескольких экспедициях (в качестве фотографа и разнорабочего). Одна из них — в Якутию и на Таймыр в 1978 году. Орнитологи Англии в письме просили Вепринцева: нет ли записи желтобровой овсянки (Emberiza chrysophrus), а этот эндемик водится только в Якутии, описан лет 50 назад на реке Мыло (приток Лены) в 60—70 км от Якутска.
Конечно, все зависело от Леоновича. Сумеет ли он узнать эту никем из нас (и им тоже) не виденную и не слышанную птицу? Прилетели в Якутск в июне. Любезные хозяева в Якутском филиале АН предоставили автомобиль. Переправились на пароме через Лену и поехали искать реку Мыло. На слое вечной мерзлоты холмы, заросшие даурской лиственницей. Речка Мыло течет по многолетнему льду. В лиственничном лесу полумрак. Вершины лиственниц с их краснокоричневой корой и благоухающей хвоей осветило раннее солнце. Ночь не спали, записывали лучший на Земле концерт: пели в вершинах деревьев поэтичные птицы тайги синехвостки (Tarsiger cyanurus). Вдруг в кустах ивы, у самого русла раздалось тихое пение. Леонович сделал страшное лицо: «Она!» И они с Борисом стелющимся шагом побежали к кустам. Перед ними сидела желтобровая овсянка и пела в микрофон с несколькими повторами. И улетела. И больше желтобровых овсянок мы не видели. И все. Вернулись в Якутск.
Оттуда полетели в Батагай. И снова так не бывает, если все по правилам... Вот уже несколько лет на американское побережье не прилетали на зимовку кроншнепы-малютки (Numenius minutus). Американские орнитологи решили, что их больше нет на свете. Они гнездятся в районе Верхоянска. Их наблюдали и изучали в 30-е годы. И вот их нет. В газетах были статьи: еще один вид исчез. Бывший с нами Ю.В.Ла- бутин видел их в 50-е годы.
Прекрасные просторы, долины, луга, озера, леса, та же даурская лиственница. Все покрыто (как бывает в средней полосе одуванчиками) здесь ярко-желтыми цветами сон- травы (Pulsatilla). Много птиц, много хищников: соколы
(чеглок), ястребы, беркутьц дятлы, утки, кулики. А под слоем почвы мерзлота, не всюду можно вбить колышек для палатки. 13 июня температура поднялась почти до +30°С, и в тот же день, начав утром, к вечеру полностью зазеленели леса.
Кроншнеп-малютка сидел на гнезде, как и полагается куликам, на четырех яйцах, в лиственничном лесу, среди бурелома, в окружении цветущей сон-травы. Борис первый записал токовую песню этого кроншнепа. Я никогда не видел Бориса таким счастливым — кроншнеп взлетел в ярко-голубое небо, почти до черной точки, и оттуда бросался со свистом, шумом и «блеянием» (как бекас!) — звуком, создаваемым крыльями. Этого никто никогда не записывал, а может, и не слышал. Сняли фильм, сделали много фотографий. Через два дня резкая смена погоды — температура упала до +5°С, дождь, сильнейший ветер. Бог был милостив — пленки целы. Прилетел вертолет. Мы вернулись в Батагай. Статья о Numenius minutus опубликована в престижном международном журнале.
Потом на маленьком красивом бело-голубом с большими окнами самолете («пчелка» чехословацкого производства) из Батагая — в Тикси, из Тике и — в Хатангу, а дальше 650 км до бухты Марии Прончищевой на Таймыре. Полярная станция имени М.Прончищевой. Зимовщики, полярники, метеорологи, радисты... На постоянном ветру, при температуре воздуха от 0 до +4°С. На проталинах, среди снега, цветут роскошные новосиверсии. Незабудочник — сплошные «лепешки» цветков незабудки без стеблей, прямо на земле. На холмах гордые «куропачи» — самцы полярных куропаток с красными бровями и дерзкими криками. Кулики, кулики, кулики, песочники, краснозобики, тулесы. камнешарки. Гнезда — ямка в сырой холодной земле. Гусыни на выстланных пухом гнездах. Охраняющие их гусаки глупо торчат у гнезда (по ним и можно найти гнездо). И ободранные, с клочьями бело-грязной шерсти, неприятные песцы рыщут по тундре. Поют, поют пуночки. И все записано. И мы счастливы. И полагается быть до осени туманам и нелетной погоде. Полярники спокойно обсуждают, как мы с ними останемся на год. На один день меняется ветер, отгоняет туман. Знакомый вертолет, не выключая мотора, взлетает. И все. На пластинках всего несколько дорожек «записей»...
В главе «Пущино» будет рассказано о создании в начале

Кричит полярная гагара

60-х годов нового научного центра АН СССР в Пущине. В Москве уже существовал и набирал силу Институт биофизики. Сотрудники института не имели никаких резонов бросать свои оборудованные лаборатории и весь сложившийся уклад жизни и ехать за 120 км от Москвы в Пущине, где среди разрытых котлованов начавшихся строек только угадыватись основания новых зданий.
Не было снабжения. Первый магазин и первую школу построили лишь в 1963 году. Не были, вопреки правилам, до начала строительства построены дороги. В дождь нельзя было пройти по поселку без резиновых сапог. Весной 1963 года при бурном таянии снегов Ока вышла из берегов и затопила идущую вдоль поймы древнюю дорогу. Пушино было почти на две недели отрезано от мира. Жителям вместо хлеба выдали муку. Первые лабораторные помещения расположили в здании будущего вивария. Зато был полный простор для самых смелых планов.
Переезд в Пущино означал фактически создание нового Института биофизики. Нужен был особый нервный склад, чтобы испытывать энтузиазм в новых условиях. Борис был увлечен открывающимися перспективами. Для работы в Пущине под его руководством была организована лаборатория биофизики нервной клетки.

Для исследования связи электрической активности клетки с ее метаболизмом, выяснения роли в этих процессах нуклеиновых кислот и белков, изучения природы рецепторов, реагирующих на специфические нейромедиаторы.

необходимы клетки по возможности больших размеров. Такие клетки были обнаружены в ганглиях мозга голожаберных моллюсков Д.А.Сахаровым на Беломорской биостанции МГУ в 1961 году. Через год Сахаров вместе с Вепринцевым и Крастсом на о Путятине на- шли гигантские (почти

мм) нейроны в окологлоточном ганглии глубоководного голожаберного моллюска тритонии. Можно было воткнуть в такие клетки несколько микроэлектродов и сопоставить их электрическую активность с «биохимией».

Однако в Пущине нет ни кальмаров, ни голожаберных моллюсков. Но проблема была решена: очень крупные нейроны оказались и у пресноводных брюхоногих моллюсков — наших обычных прудовиков и катушек. На этих объектах были выполнены классические работы, ставшие известными во всем мире. Я употребил слово «классические» вполне сознательно. Эти работы соответствуют уровню развития мировой науки.
Проблема связи медиаторов и рецепторов, электрической активности и метаболизма, ионных градиентов и биопотенциалов — все это классика. И занять здесь достойное место среди различных лабораторий мира очень сложно. Для этого нужны современные приборы, оригинальные методы, адекватные объекты. Нужны микроманипуляторы и инструменты для микрохирургии клетки, усилители с высокоомным входом и аппараты для изготовления микроэлектродов.
И тут Вепринцев, как казалось, взялся за совершенно нереальную задачу — создать комплекс приборов, не усту
пающих зарубежным. Мы все вокруг знали, что это сделать в наших условиях невозможно. Однако комплекс приборов был не только создан, но и запушен в серийное производство в Пущинском СКБ биологического приборостроения, за что коллектив был отмечен в 1982 году Государственной премией.
Но чем уверенней работала лаборатория биофизики нер- зной клетки, тем менее удовлетворен был ее руководитель. Его занимали все новые проблемы. Была мечта сохранить нервные клетки вне организма (программа «Нейрон in vitro») так, чтобы между нейронами образовывались синаптические контакты. На такой системе связанных между собой нейронов можно было бы изучать обшие закономерности простейших нейронных связей.
Культура нейронов in vitro оказалась очень сложной проблемой. Возможно, что из этих попыток сохранить жизнеспособность клеток вне организма и возникла программа консервирования генома исчезающих видов животных и растений.
Идея сохранения жизни на Земле — давняя отечественная традиция. Эта идея, в сущности, была основой трудов и популярных книг Д.Н.Кайгородова, А.Н.Формозова,
В.И.Вернадского, Н.И.Вавилова, трудов многих отечественных зоологов и ботаников. Этой идее служил и КЮБЗ (М.М.Завадовский, П.А.Мантейфель, К.Н.Благосклонов), и знаменитый кружок Всесоюзного общества охраны природы Петра Петровича Смолина.
Вепринцев был пропитан этой идеей. В своих многочисленных экспедициях он видел, как исчезает жизнь в лесах и полях, морях и озерах, как исчезают бесценные породы домашних животных. Чувство надвигающейся опасности становилось все острее.
Многие зоологи для исследовательских целей спокойно берут в руки ружье: «В 76 вскрытых нами желудках кулика- сороки (сорокопута-жулана и т.д.) членистоногие составляют...» Я думаю, Борис этой стадии не проходил, умерщвление кого-либо было для него невыносимо. Даже беспозвоночных... Маленький сын его, Дима, в Окском заповеднике, облепленный комарами, спрашивал: «Папа, можно их прогнать?»
Идея сохранения жизни в состоянии анабиоза, в частности при глубоком охлаждении, также давно популярна в отечественной науке. В 1913 году Порфирий Иванович Бах

метьев, к тому времени широко известный работами по изучению насекомых, начал при содействии Кольцова создавать в Университете имени АЛ.Шанявского лабораторию низких температур. Однако он вскоре умер. Идея криоконсервации клеток и организмов развивалась и потом. В 40-е годы широкую известность получила книга П.Ю.Шмидта «Анабиоз», оказавшая большое влияние на Вепринцева. Работы 20—30-х годов (Милованов, Соколовская и Смирнов) по криоконсервации спермы сельскохозяйственных животных и по искусственному осеменению не были замечены «мировой общественностью». А в 1949 году аналогичная работа была выполнена К.Польджем, О.Смит и А.Пар- ксом. В 1953 году О. Смит сообщила о возможности сохранения в замороженном состоянии жизнеспособных зародышей кролика. В 1972 году были опубликованы два независимых сообщения о возможности криоконсервации зародышей мышей.
В сознании Вепринцева достижения эмбриологии и биофизики соединились с проблемой сохранения исчезающих видов. Сейчас 20% всей фауны нашей страны в Красной книге: на грани изчезновения 50% видов крупных хищников, 9 из П видов диких кошек, 50% копытных, 25% видов амфибий, 200 видов бабочек, жуков и т.д., 6 из 7 видов китов. Классические предохранительные меры недостаточны. Отсюда идея сохранить бесценные геномы в замороженном состоянии, чтобы потом восстановить целые биоценозы. Вепринцев сформулировал эту программу в 1975 году, говоря о необходимости создания криобанка «Ноев ковчег XX века». В 1978 году в Ашхабаде на XIV ассамблее Международного союза охраны природы и естественных ресурсов он выступил с комплексной программой «Консервация генома». Председатель МСОП сэр Питер Скотт предложил в связи с этим создать международную группу «Консервация генома». Председателем этой группы был избран Вепринцев и оставался на этом посту в течение 12 лет.
В разных странах, в разных лабораториях мира развернулась экспериментальная работа, периодически собирались совещания. Однако «компетентные инстанции» ни разу не выпустили Вепринцева на эти заседания, так что он оказался заочным председателем. Программа криоконсервации, разработанная вместе с Н.Н.Ротт, была опубликована в «Nature» и в «Природе» [2].
В программе ставились следующие задачи: обеспечить
сохранение полной генетической информации вида в условиях сверхнизких температур; найти способы реализации этой информации, т.е. обеспечить воссоздание живых организмов из замороженных клеток; интродуцировать восстановленные виды с одновременной реконструкцией биоценозов. Для реализации этой захватывающей воображение программы в лаборатории биофизики нервной клетки была создана специальная группа, из нее в 1988 году сформировалась новая лаборатория, которую возглавил Вепринцев.
Удивительным образом многие пункты этой программы в результате международных усилий в настоящее время решены. Многое сделано здесь и в лаборатории Вепринцева.
В России, Литве, на Украине (в Москве, Санкт-Петербурге, Харькове, Пущине, Новосибирске, Владивостоке, Уфе) работают исследователи над проблемами криоконсервации. Криобанки стали обязательным условием селекционной работы в животноводстве. В Пущине, в лаборатории Вепринцева, создан криобанк зародышей лабораторных животных. Для «оживления» эмбрионов исчезнувших видов решена в принципе проблема их трансплантации в матку животных не только других видов, но даже других родов. Так, крысы рожают мышей, коровы — яков, овцы — коз.
В нашей стране, как и в других странах, работают талантливые исследователи в разных лабораториях. Их объединение — важное условие успеха. Регулярные рабочие совещания, созывавшиеся Вепринцевым, созданная им программа оказались эффективным средством такого объединения. И сейчас, после смерти Вепринцева, в Пущине регулярно собираются участники этих совещаний. Их объединяет память о нем...
Говорят, распалась еще недавно великая страна, и теперь есть ряд независимых государств. Но прежние узы, связывающие исследователей, не ослабели, а может быть, даже укрепились — взаимная дружеская поддержка, сотрудничество особенно необходимы в наше драматическое время общественного метаморфоза.
Вепринцева все время приглашали в «капиталистические» страны и как председателя международной комиссии по сохранению генома, и как пионера записи голосов птиц, и как заведующего лабораторией биофизики нервной клетки Института биофизики АН СССР, и как автора и руководителя работ по созданию комплекса приборов для микрохирургии и исследований живой клетки, и как знатока работы

зоопарков. И много еще было поводов для приглашений. Его не выпускали. Главный ученый секретарь АН СССР академик Г.К.Скрябин заверял: «Все в порядке». В ответе на письмо Ю.В.Андропову: «Нет претензий». Однако паспорт не давали. '
В 1980 году мы были с ним в экспедиции на Командорских островах. Рев котиков и «лай» сивучей, изысканные вокальные упражнения — рулады — песцов, крики чаек- моевок («говорушек») на птичьих базарах, пустынные берега Тихого океана и вдруг бодрая песнь маленького крапивника — сквозь грохот прибоя — те же звуки, что в лесу под Москвой... И вдруг телеграмма: «Вылетай в Москву. Разрешена поздка в Англию». Борис бросил нас с Н.Н.Петропавло- вым на острове Беринга и улетел в Москву. Билеты на самолет в Лондон ему уже были готовы. Но... паспорт ему не дали. Где, в какой инстанции, какой начальник ответствен за это издевательство — неизвестно.
Пришел к власти Горбачев. Началась перестройка. Повеяли новые ветры. И весной 1989 года Вепринцев наконец на три месяца уехал работать по консервации генома в Южную Америку, в Колумбию. Осенью 1989-го он провел шесть недель в. Англии. Дж.Бозволл, теперь уже генеральный секретарь Королевского общества защиты птиц, принимал его с максимальным радушием. В Англии Вепринцев впервые встретился с заочно возглавляемой им многие годы международной комиссией по криоконсервации генома редких видов. Встреча произвела на него большое впечатление. Его просили и дальше, уже очно, возглавить эту работу.
Но весь 1989 год был элегически окрашен. Борису Николаевичу осталось жить всего несколько месяцев. На прощание в ярком вечернем свете закатного солнца был он в южноамериканской Колумбии и среди изумрудно-зеленых газонов Кембриджа, на торжественных обедах во главе стола рядом с Нобелевским лауреатом, экс-президентом королевского общества сэром Хаксли, в Тринити-колледже и в качестве пленарного докладчика международного симпозиума Британского общества, объединяющего авторов кино- и телевизионных фильмов и звукозаписи в дикой природе, когда после доклада о многолетних работах по записи голосов птиц и зверей зал долгими аплодисментами выражал ему свои симпатии и признательность...
Но жизнь кончалась. 30 ноября 1989 года он сделал последний доклад — рассказал о поездках в Колумбию и

Англию на ученом совете Института биофизики. 13 декабря собрал последнее совещание, на этот раз посвященное судьбе Института биофизики, а в начале 1990 года перенес первую тяжелую операцию.
Он спешил, он собирался в большую экспедицию в Монголию. 11 апреля 1990 года он умер.
После первой операции он обратился с письмом к проходившему 15—19 января 1990 года в Москве Глобальному форуму по окружающей среде и развитию в целях выживания. Вот это письмо.
«Дорогие друзья, волею судеб я оказался на операционном столе и не могу быть среди вас. Но проблема, которая стоит перед нами, превосходит по важности все мыслимые проблемы, стоявшие перед человечеством. Чудо природы, чудо космической эволюции, чудо Земли с ее водой, зелеными силуэтами листьев, невероятной красоты животными и даже люди стоят на границе уничтожения. Это, кажется, понимают многие из могучих мира сего, а не только зоологи и ботаники и люди, живущие в мире природы и питающиеся ее тодами. Здесь нет вопроса, накормим ли мы страждущее человечество, вырубив леса и распахав остатки земли и опустошив океанские глубины. Человечество, как расширяющийся газ, оно не хочет знать ограничений могучему инстинкту сохранения жизни и освоения пространства. Мы уже дошли до последней черты. Мы долж ны сейчас, не теряя ни секунды, перестраивать экономику, быт, традиции. Другого выхода нет. Мы, имевшие счастье общаться с сэром Питером Скоттом, принцем Филиппом, Алексеем Ябло- ковым, Эндрю Хаксли, Конрадом Лоренцем и другими выдающимися людьми, видим три пути.
Первый. Сохранение основных естественных экосистем в их нативном состоянии, полностью исклюненными из хозяйственного, культурного и научного освоения. Только мониторинг, слежение. Это должны быть самоподдерживающиеся системы с охранной зоной, охраняемые так же жестоко, как советские границы в период культа, с привлечением всей современной оборонной техники. С этим надо смириться. Это естественные хранилища генофонда Земли. Это гарантия ее будущего. Пока расчеты дают очень широкий спектр размеров необходимых для этого площадей. Для разных регионов разные. Но наиболее авторитетные экспертные оценки сходятся на 30% территории Земли.

Второй путь — это разведение животных и растений в усювиях неволи. Эта идея положительна, но она не спасет
^13 Шноль С. Э.

чудо существования Земли. Она прекрасна для охранной зоны, для поддержания в ней генетического разнообразия, для реинтродукции видов в закрытую зону.
Третий путь — это низкотемпературный генетический банк зародышевых меток животных и растений. Современные методы криоконсервации и биологии развития дают надежные гарантии сохранения многих редчайших видов геномов в этом «Ноевом ковчеге» XX века и воскрешения из них полноценных животных. За 10 лет, прошедших после публикации нашей статьи в «Nature», пройдены уже многие принципиальные шаги. Межвидовые трансплантации эмбрионов стали в известной степени рутинными...
Теперь я хочу коснуться крайне чувствительного вопроса. Где границы роста популяции человечества? Я видел своими глазами перенаселенные районы — это ужас. Так жить нельзя. Это источник всех видов преступлений, не говоря уже о чувстве индивидуальности и ценности собственной жизни, присущей человеку. Экспертные оценки возможной численности населения варьируют в диапазоне 12—20 млрд. Это оценки, основанные на подсчетах ресурсов энергетики. Оценки, основанные на особенностях поведения человека, не поднимаются выше 1 млрд, если мы хотим для каждого иметь дом с удобствами, душевный покой, нормальную физическую и интеллектуальную работу. А сейчас мы подходим к 6 млрд с массой нерешенных проблем. Здесь мы стоим. Мы должны начать движение. Мы должны быть мудрыми и добрыми».
Завершая биографический очерк, осталось сказать: жил в нашей стране активный и одаренный Борис Вепринцев. Он получил от российских интеллигентов М.М.Завадовского, П.А.Мантейфеля, Л.В.Крушинского, К.Н.Благосклонова, А.Н.Формозова, М.И.Казанина, А.Н.Промптова и многих профессоров и преподавателей Московского университета в наследство знания, традиции, культуру, а от родителей — отца-революционера и матери-подвижницы — способности и темперамент. Его поддерживали друзья. Его преследовали власти. Он перенес арест и каторгу. Но, оказавшись на свободе, он достиг целей, казавшихся недостижимыми. Он в свою очередь оставил нам и будущим поколениям богатое наследство: свой жизненный пример, свои труды в биофизике, бесценные записи в фонотеке, международную программу сохранения генома исчезающих видов, учеников и последователей.
Его пример — свидетельство чрезвычайной жизненной

силы отечественной интеллигенции, а, следовательно, гарантия расцвета и процветания нашей страны.
Так бодро завершил я статью о Вепринцеве для журнала «Природа» в 1993 году. Прошло еще несколько лет. И с каждым годом я чувствую, как не хватает мне его общества, его недоверчивого, нервного и доброго взгляда. Как легко он обижался и как великодушно мирился. Он был активен и талантлив. Как много он мог бы сделать в «нормальных» условиях. Как похожи на него его дети Катя, Дмитрий, Кирилл. Как важно, чтобы им удалось то, что не удалось Борису.

<< | >>

↑

Источник: С.Э. Шноль. ГЕРОИ И ЗЛОДЕИ РОССИЙСКОЙ НАУКИ. 1997

Еще по теме «ГОЛОСА ПТИЦ»:

- Альтернативная история - Античная история - Архивоведение - Военная история - Всемирная история (учебники) - Деятели России - Деятели Украины - Древняя Русь - Историческая литература - Историческое краеведение - История Востока - История древнего мира - История Казахстана - История наук - История науки и техники - История России (учебники) - История России в начале XX века - История советской России (1917 - 1941 гг.) - История средних веков - История стран Азии и Африки - История стран Европы и Америки - История стран СНГ - История Украины (учебники) - История Франции - Методика преподавания истории - Научно-популярная история - Новая история России (вторая половина ХVI в. - 1917 г.) - Периодика по историческим дисциплинам - Публицистика - Современная российская история - Этнография и этнология -