Лекция 16 Талкотт Парсонс. Структура социального действия
В этой лекции будет подробно рассмотрена концепция социального действия в том виде, какой придал ей Парсонс. Как известно, понятие социального действия впервые было введено Максом Вебером, которому важно было подчеркнуть: действие, которое совершает нормальный, культурный человек, содержит в себе много элементов, не поддающихся внешнему наблюдению.
Однако эти элементы известны каждому человеку из собственного внутреннего опыта: это мотивы, цели, средства достижения результата, нормы, определяющие дозволенное и недозволенное, и проч. Томас и Знанецкий ввели понятие «определение ситуации», которое человек совершает как перед началом действия, так и в ходе его. Кроме того, необходимо учитывать ценности и установки, имеющие огромное значение в концепции социального действия Флориана Знанецкого. Таким образом, Парсонс начал построение своей концепции отнюдь не на пустом месте, им было учтено многое из наработанного. Тем не менее его построение оказалось достаточно неожиданным, своеобразным и очень сложным. Для анализа социального действия Парсонс применил свой метод структурно-функционального анализа. В предыдущей лекции мы разбирали понятие системы, имеющее в концепциях Парсонса очень важное значение. Теперь необходимо разобраться также с понятием структуры. Если под системой понимается некоторое целое со всеми входящими в него элементами и связями между ними, то структура — это схема устойчивых элементов этого целого, это не все целое, а только его схема, устойчиво сохраняющаяся во времени. Философский словарь определяет структуру как «совокупность устойчивых связей объекта, обеспечивающих его целостность и тождественность самому себе, то есть сохранение основных свойств при различных внешних и внутренних изменениях» [3: с. 657]. Приступая к изучению объекта, известного нам не полностью или неизвестного вовсе, мы предполагаем: для того, чтобы он существовал и сохранялся во времени, должны осуществляться определенные функции. Поэтому важно выделить те части объекта, которые обеспечивают выполнение этих функций. В этом основа структурно-функционального анализа, предложенного Парсонсом. Структурализм — одна из интереснейших и глубоко разработанных концепций методологии XX в. Он зародился в 1920-е гг. в лингвистике, а затем распространился на литературоведение, этнографию и другие отрасли знания. Разработка и применение структурного метода привели в 1960-х гг. к оформлению целого комплекса философских и научных идей, связанных с именами Клода Леви-Стросса, Мишеля Фуко, Жака Дерриды и ряда других ученых. Они пришли к выводу, что понятие структуры характеризуется не только устойчивым соотношением элементов целого, но и совокупностью правил, по которым из одного объекта можно получить другой, третий и т. д. путем перестановки элементов и некоторых других симметричных преобразований. Можно получить единую структурную закономерность множества объектов, достаточно лишь описать их различия как превращающихся друг в друга конкретных вариантов единого абстрактного инварианта. Внимание должно быть при этом перенесено с природных свойств этих объектов на отношение между элементами и зависящие от них реляционные, то есть приобретаемые в системе, свойства. Структуралисты называли этот принцип «методологический примат отношений над элементами в структуре». Структуралисты считали, что за сознательным манипулированием знаками, словами, образами, символами с помощью анализа можно обнаружить неосознаваемые глубинные структуры, скрытые механизмы знаковых систем. И этот пе реход к изучению бессознательных структур обеспечивает научную объективность исследования. Скрытые закономерности, которым бессознательно подчиняется человек, соответствуют каким-то глубинным пластам культуры. Они-то и опосредуют отношения человеческого сознания и мира. Получается, что сознание и самосознание человека, когда оно игнорирует это опосредование глубинными бессознательными структурами, оказывается источником иллюзий, предполагающих свободную и суверенную деятельность человеческого «я». Качественные преобразования культуры могут обеспечить только радикальные перестройки именно этих глубинных структур. Т. Парсонс хорошо знал все методологические идеи и разработки своего времени, он сам был выдающимся методологом. Но, как показывают его тексты, он никогда не увлекался вскрытием бессознательных пластов культуры. Его подход к выделению структуры более традиционен и рационален. Он считал, что нужно задать набор функций, которые, по нашим представлениям, отвечают за целостность и жизнеспособность объекта, и затем выделить те его части, которые выполняют именно эти функции. И тогда мы получим структуру, с которой и будем в дальнейшем работать. Конечно, это лишь одна из возможных структур, могут быть выделены и другие (если задать другой набор функций), но это уже зависит от цели исследования, от того, что именно мы хотим узнать об объекте. Согласно концепции Парсонса, социальная система должна структурироваться с точки зрения следующих важных для ее существования функций: адаптации; целедостижения; воспроизводства структуры и снятия напряжений; а также интеграции системы. Этот набор функций будет отражен и в конфигурации социальных ролей, и в культурных нормативах, и в ориентациях самого актора как действующего лица. Переходя непосредственно к понятию «действие», мы должны, во-первых, отметить, каким образом в нем отражаются три основные системы, с которыми мы разбирались в предыдущей лекции: социальная система, культурная система и система личности. Отражение это происходит следующим образом: а) «социальные системы — это системы мотивированного действия, организованные вокруг отношений акторов друг к другу»; б) «личности — это системы мотивированного действия, организованные вокруг живого организма»; наконец, в) «культурные системы — это системы символических эталонов» [2: с. 460-461]. В центре системы действий, организованной как личность, стоят диспозиции — потребности человека. В центре социальной системы — взаимоотношения с другими людьми. Это могут быть отношения конкуренции, взаимопомощи, вражды и привязанности друг к другу и множество других направлений и оттенков отношений, которые принимаются во внимание при всех действиях данного актора в данной среде. «Культурная система — это модель культуры, отдельные части которой взаимосвязаны так, что они формируют системы ценностей, системы убеждений и системы экспрессивных символов» [2: с. 462], Система отсчета социального действия, по Парсонсу, включает три основных структурных элемента: а) сам актор (или несколько акторов); б) ситуация, в которой происходит действие; в) ориентация данного актора на данную ситуацию. В ситуацию могут входить разнообразные объекты: 1) физические; 2) культурные — элементы культурной традиции или культурного наследства (в частности, идеи, законы, рецепты и проч.); 3) другие акторы, или просто «другие». Все это — социальные объекты, которые могут оказываться и часто оказываются наиболее важными объектами всей ситуации. Таким образом, мы имеем три типа ситуаций. Кроме того, необходимо учитывать еще ориентации, которые подразделяются на мотивационные и ценностные. В свою очередь, мотивационные ориентации тоже бывают трех видов. Познавательные («когнитивные»), когда актор намечает какой-то объект и рассматривает его со всех сторон — что можно с него получить в свою пользу. Катектические, то есть собственно потреб- ностные, посредством которых актор устанавливает значимость данного объекта с точки зрения удовлетворения или неудовлетворения своих потребностей, — такая значимость называется аффективной. И, наконец, оценочные ориентации, с помощью которых актор дает общую оценку данной ситуации. Для большей ясности приведем такой пример. Человек идет вдоль забора, за которым растут яблони с большими краси выми яблоками. Когнитивная ориентация: «Яблоки! Близко, стоит только руку протянуть. Однако там, кажется, хозяин по саду ходит». Катектическая ориентация: «Какие вкусные яблоки и пахнут как замечательно». Оценочная ориентация: «Надо перемахнуть через забор, если по-быстрому, может, никто и не увидит; но если поймают да накостыляют по шее — это из- за двух яблок! — не стоит этого делать». Ценностные ориентации — это нормы, стандарты, критерии выбора, которые человек применяет, когда ему приходится выбирать. Здесь так же, как и в случае мотивационных ориентаций, есть познавательный аспект, — но он совершается уже с применением определенных критериев и норм (да, они недалеко висят, эти яблоки, но с этого места их не достанешь, нужно лезть через забор; и хозяин довольно-таки близко, может, здесь и сторож еще есть). Оценочный аспект — опять-таки с применением определенных критериев. В частности, принимается во внимание устойчивость катексиса: испортишь отношения с соседями и свою репутацию, потом тебя никто близко к дому не подпустит; или: хозяин — знакомый матери, не стоит до такой степени напрягать отношения в собственной семье и т. д. Наконец, моральный аспект дается с точки зрения еще более широкого целого: если каждый будет по чужим садам лазить — до чего мы дойдем? Или еще проще: воровство есть воровство — хоть корову украдешь, хоть яблоко, все равно это аморально. Итак, мы наметили структуру социального действия; ее основные элементы: а) сам актор — действующий и выбирающий, но, если так можно выразиться, далее неразложимый, как атом (понятно, что в атоме есть составные элементы (электроны, позитроны и проч.), но нас они в данном случае не интересуют; мы наблюдаем только, как он движется, прослеживаем его орбиты, а не внутреннее строение); б) ситуация — констелляция объектов, между которыми делается выбор; в) ориентации — мотивационные (имеющие в основании диспозиции потребностей) и ценностные (в основании которых лежат ценностные эталоны). Парсонс подчеркивает: «Наша теория занимается эксплицитным выбором альтернативных возможностей, а следовательно, процессом оценивания и в конечном счете, ценностными этало нами» [2: с. 474]. Ценностные эталоны, с одной стороны, прививаются актору в процессе его социализации — и тогда они действуют изнутри, но они также существуют и в каждой ситуации как познаваемые актором части ситуации. И там, где недостаточным оказывается воздействие внутренних эталонов, воздействуют уже внешние — посредством санкций. Задача ценностных эталонов — ограничивать выбор: с точки зрения познавательного интереса, или катективного, или же с моральной точки зрения. В зависимости от преобладания тех или иных ориентаций можно выделить три типа действия: интеллектуальная деятельность (преобладание познавательного интереса); экспрессивное действие (поиск прямого удовлетворения) и ответственность, или моральное действие (интеграция данных действий в интересах более широкой системы действия). Особый подраздел — действия инструментальные, имеющие значение только в связи с другими действиями, для которых они являются подготовительными. Описав таким образом структуру действия, Парсонс вводит свои знаменитые (можно назвать их и «пресловутыми») эталонные переменные, описывающие дилеммы ориентации. Ситуация приобретает для актора определенный смысл только после того, как он сделает несколько выборов, используя данные ему — в процессе социализации или же непосредственно в ситуации — ориентации, оформленные как культурные эталоны. Парсонс считает, что можно аналитически выделить пять основных выборов и определить их дихотомически. 1. Начать ли удовлетворение своих потребностей сразу, как только для этого появился подходящий объект, или провести оценку всех имеющихся в наличии обстоятельств, в результате которой, может быть, придется и отказаться от удовлетворения. В первом случае, когда актор действует импульсивно, он практически отбрасывает оценочную ориентацию. Это — аффективный выбор. Во втором случае он проявляет сдержанность и удерживает свои импульсы — это аффективно нейтральный выбор. В случае с яблоками за забором аффективный выбор предполагает хватательный рефлекс, в случае социального объекта — парень хватает понравившуюся ему девушку и тянет к себе. Аффективно нейтральный выбор предполагает обратное решение: обуздание импульсов и вежливую просьбу. 2. Использовать ли при выборе эталоны только ближайшей подсистемы (себя самого или «своих») или эталоны более широкой системы (своего коллектива, организации или же общества в целом). Эта моральная ориентация в первом случае будет называться ориентацией на себя, а во втором — ориентацией на коллектив. Под коллективом может пониматься сколь угодно широкая группа, вплоть до общества в целом. 3. Далее возникает вопрос о том, какие именно эталоны будет использовать наш актор — познавательные или оценочноразличительные. В первом случае он возводит определение всей ситуации к общепризнанным классификациям, во втором — к признакам, которые ближе всего ему самому. Например, человека, с которым ему придется иметь дело при достижении каких-то целей в данной ситуации, он может определить как «старосту нашей деревни», «мирового судью», «человека принципиального и всеми уважаемого» либо как «своего соседа», «знакомого своего отца» или «своего шурина». Первый ряд эталонов оценивает этого человека с точки зрения «всех», второй — с точки зрения самого актора. Первый способ у Парсонса носит название «универсализм», а второй — «партикуляризм». Очевидно, что в первом случае актор ставит свой социальный объект в связь с какой-то обобщенной системой отсчета, во втором — в связь с самим собой, своими мотивами. Эти два термина — наиболее сложные для уяснения и запоминания не потому, что они сложны сами по себе, а потому, что термины эти как-то вне привычных и обычных фразеологических выражений. 4. Четвертый и пятый выборы относятся к социальным объектам, то есть к людям, с которыми актору приходится иметь отношения в ситуации. Актор может отдавать предпочтение ли бо социальным объектам, которые оценивает с точки зрения их характеристик (качеств), независимо от тех типов деятельности, которые они совершают; либо тем объектам, которые совершают определенные типы деятельности, независимо от их качеств как личностей. Эта переменная называется ^Парсонса «качества — деятельность» (иногда «аскриптивность — деятельность»), В первом случае при выборе для актора имеет значение, является ли человек добрым, веселым, ответственным, интеллектуальным и т. д. Во втором случае — занимается ли он туризмом, бизнесом, игрой в карты или игрой на сцене и проч. Безусловно, в каждом человеке есть и то и другое в самых разных сочетаниях, но речь идет не о том, что в нем есть, а о том, что в нем ценит выбирающий его актор. Эта переменная может быть прослежена и у других социологов. Например, в типологии личности Знанецкого подчеркивается, что хорошо воспи- р тайный человек выбирает себе друзей по их качествам, а не по их деятельности и достижениям в ней. 5. Пятый выбор — также выбор социальных объектов. Этот выбор характеризуется отношением актора к данному человеку по его значимости для актора. Отношение может быть функционально-диффузным в этом случае актор склонен выполнять любое требование своего партнера по отношению, какое только есть возможность выполнить. Ограничение может наложить только требование другого партнера, находящегося также в функционально-диффузных отношениях с ним. И оно может быть функционально-специфичным. Здесь круг возможных требований друг к другу конкретно определен, и если партнер предъявляет требование, выходящее за пределы этого определения, то оно может быть с полным правом отвергнуто актором. Если описать это на простом примере, то если друг, у которого с актором существуют диффузные отношения, пришлет телеграмму, что он попал в беду и нуждается в помощи, то актор бросит все свои дела и поедет выручать этого друга. Удержать его может только очень серьезное обстоятельство — например, болезнь или смерть близкого человека. Если же с такой просьбой обратится к нему приятель, с которым отношения специфичные, то актор может отказаться, сославшись, например, на дела. Но, как правило, приятель (если он правильно оценивает свои отношения с актором и свою значимость для него) никогда не обратится к нему с подобной просьбой, осознавая ее неуместность в данной ситуации. Итак, мы имеем пять основных эталонных переменных: 1) эффективность — аффективная нейтральность; 2) ориентация на себя — ориентация на коллектив; 3) универсализм — партикуляризм; 4) качество — результативность (деятельность); 5) специфичность — диффузность. Эти эталонные переменные работают при анализе социального действия на четырех уровнях. Во-первых, на конкретном уровне, когда данный актор в данном конкретном действии проявил аффективнонейтральную установку; сделал достаточно заметную поправку на окружающих55; оценил ситуацию и окружающих людей универсалистически и построил специфические отношения с партнерами, которых выбрал себе по характерным для них видам деятельности. Во-вторых, на личностном уровне — тогда мы скажем о нем, что он имеет обыкновение вести себя в ситуации аффективнонейтрально, мало считаться с окружающими, оценивать ситуацию по преимуществу партикуляристски (TQ есть с точки зрения своих собственных взглядов и интересов), выбирать себе партнеров по принципу деятельности и устанавливать с ними отношения специфического типа. В общем, довольно хладнокровный и расчетливый деляга. В-третьих, рассматривая действие на уровне коллектива, можно отметить, что для данного коллектива (или группы, или социального круга, то есть какого-то социального образования, про которое актор может сказать «у нас так принято») характерна56 установка аффективно-нейтральная, учет интересов коллектива, оценка универсалистского типа, выбор партнеров по комплексам качеств (устойчивым чертам личности) и установление с ними отношений диффузного характера. Очевидно, что каждый член данной социальной группы не должен в любом случае устанавливать с людьми отношения именно такого типа. Жизнь сложна и разнообразна и требует от человека самых различных отношений с людьми и обстоятельствами, но перечисленные выше предпочтения для данной гипотетически заданной нами группы являются значимыми и ценными, а к прочим группа относится с терпимостью. И наконец, в-четвертых, существует предпочтительность тех или иных эталонных выборов на уровне культуры. Напри мер, для какой-то определенной культуры при большом уважении к аффективно-нейтральной установке может существовать весьма зауженный «допуск» личных интересов по сравнению с групповыми; при ценности универсалистского критерия оценок — большая значимость выбора партнеров по аскриптивно- му принципу (по качествам личности) и установление с ними отношений диффузного характера. Поскольку все термины в том значении, в котором вводит их Парсонс, все-таки довольно непривычны и отнюдь не вошли во всеобщее употребление, укажем, что довольно подробные определения даны Парсонсом в его работе «Ценности, мотивы и системы действия»57. Это раздел из книги «К общей теории действия», вторая глава раздела «Теоретические основания социальных наук»58. Довольно часто в наше время происходит несостыковка навыков выбора на уровне личности с общепринятыми эталонами на уровне коллектива или даже на уровне культуры. И тогда становится очевидным, насколько полезными могли бы оказаться парсоновские переменные для анализа возникающих ситуаций противостояния культур. Приведу один пример из собственной практики. В конце 1980-х гг. в Москве вдруг распространились слухи о грядущих еврейских погромах. И хотя русские были совершенно уверены, что никаких погромов не будет, евреи, естественно, взволновались. К тому времени я как раз написала свою книгу о русском национальном характере59, и несколько мальчиков- интеллигентов захотели встретиться со мной, чтобы поговорить на эту злободневную тему. Они хотели, чтобы я как специалист ответила на важный для них вопрос: «Почему нас не любят?», точнее, «Почему русские нас не любят?» Видимо, предполагалось, что у русских есть какая-то особая черта характера, настраивающая их против людей другой национальности. В то время на слуху уже был термин «ксенофобия», то есть нелюбовь ко всем людям, которые на нас непохожи. Но обычно эта непохожесть трактовалась внешним образом: другая одежда, непонятный язык, какие-то экзотические обычаи и проч., что к данной ситуации, по мнению моих собеседников, совершенно не подходило. Ведь мы же, утверждали они, говорим на одном языке, одинаково одеваемся, работаем в одних и тех же учреждениях. Я могла бы добавить к этому еще: в одних и тех же школах учимся, читаем одни и те же книги и т. д. и т. п. Я им доказывала, что, по моему мнению, как раз в этом-то все и дело. Ведь если какой-то человек в халате и тюрбане совершает какие-то странные для меня поступки, я не буду его осуждать, так как ясно, что он — человек другой культуры; ему надо объяснить, как принято у нас, или вообще оставить в покое. Но когда «свой» человек, которого я определяю как «одного из нас», совершает какие-то не общепринятые поступки, он может подпасть под обвинение в аморальности, в неуважении к общепринятым нормам. Для людей, живущих достаточно долго среди нас (или среди любого другого народа), ситуация оказывается конфликтной только тогда, когда расхождения «спрятаны» на общекультурном уровне. Я ссылалась при этом на парсоновскую категорию «ориентация на себя» — «ориентация на коллектив»: это двуэкстре- мальная ось, на одном полюсе которой предполагается полная ориентация на коллектив, то есть радикальный запрет на осуществление в частном порядке каких бы то ни было личных интересов, а на другом — полная вседозволенность для личности и разрешение совершенно не считаться с интересами коллектива. Между этими двумя крайностями различные степени «допусков» или ограничений для тех и других интересов: от весьма широкой свободы, предоставляемой индивиду для осуществления собственных планов, до довольно сильного контроля коллектива за его деятельностью, если она оказывается направленной против интересов всех. Точнее, конечно, не против, а без учета интересов всех. Крайние области этой оси в современных культурах не встречаются60. Но линия допуска частных интересов не размещается в середине оси: в разных культурах она сдвинута в ту или иную сторону — иногда личности предоставляется довольно большая сфера для преследования собственных целей без оглядки на этот самый коллектив, в других случаях гораздо более узкая. Между допуском частных интересов в одной культуре и допуском их в другой лежит, может быть, не всегда четко определенная сфера, на которой и происходит столкновение оценок, даваемых людьми разных культур одному и тому же поступку. И еще один жизненный пример. В начале 1960-х гг., в аспирантском общежитии Ленинградского университета, где я жила, было много иностранцев из восточноевропейских и более отдаленных западных стран, а также из Азии и Африки. Контакты развивались довольно интенсивно, но аспирантком, партийная ячейка и, видимо, какие-то другие контролирующие органы были этим обеспокоены. Аспиранты слишком много и слишком свободно болтали на различные темы, которые несколько лет назад были еще запретными. Так получилось, что одна из наших аспиранток, девушка очень живая и даже талантливая, пользовалась большим успехом у иностранцев. Она вела себя свободно в том смысле, что ходила с иностранцами в театр и кафе, подолгу с ними беседовала. И, как всегда в таких случаях бывает, кто-то уловил фразу сомнительного в политическом смысле содержания и донес начальству. Девушку вызвали на собрание, достаточно закрытое, так что никто не мог понять, в чем, собственно, ее обвинили, и приняли решение о выселении ее из общежития. Девушку отправили в какое- то загородное общежитие, откуда добираться на занятия было довольно трудно, а ее место, в нашем общежитии вознамерились занять. Но обитательницы комнаты, где она жила, заявили протест и стали бороться за возвращение соседки в общежитие. К ним примкнули и многие другие женщины. Хотя мужчины на нашем этаже не жили, но Люсю они знали и тоже были против такой беспардонной расправы. Мы ходили в администрацию университета, в комсомольские и партийные органы, добрались даже до редакции газеты «Ленинградская правда». Все это время место Люси в ее комнате оставалось незанятым. Комендант направлял туда новеньких, но как только являлась новая кандидатка с вещами, ей объясняли: «Видишь ли, это не свободное место... Здесь вот как обстоят дела...» Очередная жиличка, часто даже не дослушав объяснений, забирала свои вещички и отправлялась искать себе другое место. Я в это время жила в комнате вместе с одной литовской девушкой. Она была серьезная и умненькая, только очень медлительная. И вот она приходит как-то и говорит: «Мне предлагают поселиться в 19-й комнате... Там у них хорошо, я подумала, что нужно, наверное, переселиться». Я сказала: «Рута, ни в коем случае не переселяйся туда. Это же Люсино место...» — «Но ведь ее же выселили», удивилась она. Я объяснила ей, что дело еще не закончено, вся комната воюет за ее возвращение. «Ты им сорвешь акцию», — предупредила я ее. Она два дня ходила, обдумывая сказанное, потом так выразила свое решение: «Не буду туда переселяться, не хочу „срывать акцию", как ты сказала». Она не пошла, но для нее это было немного странно. Почему — нельзя? Почему они до сих пор борются, хотя ясно же, что человека выселили? Но она почувствовала какое-то моральное осуждение, и это ее остановило.
Отвлекаясь немного, скажу, что в 1970-х гг. мне довелось прожить несколько месяцев в Эстонии в ситуации, крайне для меня сложной. Я, уже знакомая с теориями Парсонса, ощутила в их культуре очень сильную индивидуалистическую ориентацию. Сильную, естественно, по сравнению с нашей культурой. Мне охотно помогали, но только до определенной черты, за которой я ясно ощущала, что просить помощи уже не следует. В нашей культуре эта черта отодвинута гораздо дальше, можно просить помощи гораздо больше. Но я уже понимала, что это не моральное отклонение, каким оно выглядело бы в нашей культуре, а компонента данной культуры, то есть совершенно нормальная ориентация. Я обратила внимание, что эстонцы слабо настроены создавать отношения диффузного типа. Зато в специфических отношениях они очень доброжелательны, порядочны, и ведут себя на редкость вежливо и предупредительно, что первоначально меня совершенно очаровало. Но один мой знакомый преподаватель, на мои восторженные похвалы поведению эстонцев сказал: «Не обольщайтесь этой вежливостью и благо желательностью — это верхний слой, а глубже может встретиться вам много неожиданного». И встретилось. Но я пережила это оптимистически, определив, что это «прямо по Парсонсу». Завершая свой экскурс в примеры из жизни, должна сказать, что на нашем полуконспиративном собрании мне пришлось несколько раз повторять, что причины нашего взаимного раздражения лежат на уровне культурных ценностей. Действительно, понять это специалистам других областей науки (там были программисты и один этнограф, который прилагал очень большие усилия к тому, чтобы мы не поссорились в ходе обсуждения) было сложно, но они поняли в конечном счете. Подумали и сказали: «Какая все-таки неудобная культура!» — «Ну почему же неудобная?» — «Того нельзя, этого нельзя... Человек как бы со всех сторон ограничен». — «Да, — сказала я. — А вы обратили внимание на то, что этот самый „коллектив" способен очень эффективно защищать своих членов, особенно там, где отношения складываются как отношения диффузного типа?» Они покачали головами, как бы желая сказать, что, может быть, этого и не нужно. И завершающий штрих. Вскоре после нашего импровизированного семинара один из его самых активных участников уехал в Америку. Он там неплохо устроился и добился определенных успехов. В 1990-х гг. там был в командировке другой участник нашего семинара и навестил своего знакомого. Приехав, он специально позвонил мне, чтобы сообщить: «Я встречался с Юрой. Помните его? И знаете, что он мне сказал? „Ты не представляешь, насколько русским я себя здесь чувствую!"» Все сказанное выше о различии культур нельзя однозначно применять к обществу. Общество, безусловно, не монокультурное образование, особенно современное сложное общество. Раньше культура гораздо чаще совпадала с обществом. Собственно, с такого совпадения начиналась история человечества. Культура ведь феномен инструментальный, предназначенный для адаптации человеческой группы к окружающим условиям, в число которых, как мы помним, входят физическое окружение и особенности организма человека. Этими факторами обусловлены система целей и способы действий людей данной группы, живущей в данных условиях. Общество в эту пору еще довольно просто устроено. Однако и в таких простых условиях происходит разделение функций: кто-то руководит, кто-то осуществляет суд, кто-то является служителем культа, кто-то охотится, а кто-то выделывает каменные орудия и проч. Для каждой функции культурой предусмотрены определенные типы действия и определенные отношения с другими людьми. Как отметил еще Ф. Теннис, на выполнение тех или иных функций отбираются по предписанным (аскриптивным) признакам люди данного племени или данной группы. Поведение людей, занимающих те или иные статусы, также предписано. И тут возникает феномен: что не дозволено одним, дозволено другим и даже от них требуется. Например, для выполнения функций руководителя весьма неудобен был бы пар- тикуляристический способ оценки действий окружающих, даже в том случае, когда культура придает именно этому способу большое значение. При расширении и усложнении общества умножаются и усложняются также и отдельные функции, направленные на его поддержание. Великие переселения народов, миграции, войны и проч. приводят к перемешиванию культур, что облегчает дифференциацию внутри общества. Мы видим общества, разделенные на сословия, которые имеют собственные субкультуры, различающиеся иерархиями ценностей. Например, сословие рыцарей, сословие купцов, сословие крестьян и сословие мастеровых — все это очень разные культурные образования. Довольно часто оказывается, что представители основной культуры данного общества сталкиваются в нижние слои населения (крестьяне, горожане-мастеровые и др.), более же высокие слои населения формируются из пришедших на данную землю завоевателей или в результате мирной экспансии. Происходит определенный сплав культур, которые образуют новое целое, и внутри этого целого различия в ценностных предпочтениях начинают занимать свое функционально определенное место. Рыцарское сословие в Западной Европе, например (а у нас дворянство), должно защищать страну от внешних вторжений и выполнять организационные функции, а именно: соблюдать порядок в пределах данного государства, творить суд и расправу. Другие сословия выполняют свои функции, совершенно иные. Очевидно, что для этого они должны руководствоваться несколько отличными друг от друга культурными моделями. Функции разнообразны, но Парсонс считает, что их можно распределить на четыре основных куста, — мы уже приводили это функциональное деление выше, здесь еще раз напомним его — в обществе должны обязательно выполняться следующие функции: а) целеполагание (постановка и достижение целей для общества в целом); б) сохранение латентной модели культуры; в) адаптация к окружающей среде (природа, личность, другие общества); г) интеграция общества — поскольку в обществе, как в любом сложном образовании, постоянно идут процессы дезорганизации, точно так же, как и дезадаптации и размывания культурных эталонов. Естественно, когда мы определяем функцию целеполагания для общества в целом, то не представляем себе, что есть какие- то особые люди, которые сидят и планируют, какие цели следует поставить перед обществом на ближайшую или отдаленную перспективу. Многие люди на эту тему задумываются и даже выдвигают те или иные предположения. Есть даже специальные учреждения, которым полагается планировать нашу жизнь и как-то предусматривать направления ее развития. Но прямого воплощения всех этих планов в жизнь, в общем-то, не происходит. В советские времена благодаря плановой экономике удавалось время от времени повернуть развитие хозяйства то в том, то в другом направлении: индустриализация страны, обобществление сельского хозяйства и др., и получался результат. Но, как известно, результат — это еще не цель, а намеченной цели чаще всего достигнуть не удавалось. Получалось что-то, довольно сильно отличающееся от того, что предполагалось получить. Например, коллективизация вместо того, чтобы обеспечить страну продуктами сельского хозяйства, вконец подорвала земледелие. Быстро развивающаяся индустрия долгое время работала не на экономику в целом, не на другие отрасли промышленности, а на себя саму — чтобы основывать новые заводы, шахты и проч. В принципе оказывалось, что как наша плановая экономика и вся социальная сфера в целом, так и стохастически развивающееся хозяйство капиталистических стран мало чем отличались друг от друга. Как те, так и другие планы, проекты, предположения сталкивали общество то на тот, то на другой путь, воздействовали на него, побуждая двигаться то в том, то в другом направлении. Какие же люди непосредственно воздействуют на общество, продвигая его к тем или иным целям и путям развития? Эти люди, согласно Парсонсу, подбираются по следующим эталонным переменным: во-первых, большое значение для них имеет аффективная ориентация действия, то есть очень активная и эмоциональная вовлеченность в достижение своих целей. Они слабо склонны рассчитывать и присматриваться, предполагать те или иные варианты развития действия, им свойственно быстро включаться в действие; во-вторых, они склонны оценивать элементы ситуации с партикуляристической точки зрения. Например, для них глава какой-то крупной фирмы имеет значение не потому, что это фирма крупная или занимается определенными видами производства или операций. Гораздо важнее, что глава этой фирмы является родственником одного хорошего приятеля моего друга, а следовательно, к нему есть «ход», его можно использовать в каких-то своих интересах и т. д.; в-третьих, естественно, что такого типа люди более нацелены на выбор из своего окружения людей, которых они оценивают не по каким-то абстрактным качествам личности или их положения, а по их деятельности, точнее было бы сказать, по результативности их деятельности; в-четвертых, очевидно, что они будут строить отношения с таким образом отобранными людьми отнюдь не по диффузной, а по специфической схеме: делаем вместе то-то и то-то, я беру на себя вот этот план действия, ты — вот тот, а что за рамками этого договора — никого из нас не касается у тебя своя жизнь, у меня своя. Естественно спросить, как же такого рода люди могут планировать цели общества? А они их сознательно и не планируют. Они просто действуют. Но поскольку действия их не отличаются твердым руководством нормами коллектива, наоборот, они всегда стремятся всеми силами раздвинуть рамки, внутри которых человеку данного общества дозволено преследовать свои личные интересы, то их бурная деятельность приводит к определенному рассогласованию системы культурных нормативов. А это вызывает, если применить здесь мореходный термин, «рысканье» судна, то есть недозволенные отклонения его от курса то в ту, то в другую сторону. И в результате такого рысканья может возникнуть новое направление, какой-то новый вариант прежде запланированного маршрута. Этот тип деятельности Парсонс определяет так: «инструментально-экспрессивное достижение цели, исполнения и удовлетворения». Любопытно отметить, что переменная «эффективность», которая, пожалуй, ни в одной современной культуре не является доминирующей, у этой особой группы внутри любого общества имеет очень высокую значимость; то же можно сказать и относительно переменной «партикуляризм». Впрочем, это отнюдь не означает, что человек, характеризующийся данными переменными (эффективность, партикуляризм, ориентация на деятельностные характеристики партнера и на специфичность отношений с ним, а также расширение ориентации на себя по сравнению с ориентацией на коллектив), не может проявлять вполне «культурных» характеристик, то есть аффективной нейтральности, оценки по универсали- стическому принципу; что он никакого значения не придает качествам личности партнера или не умеет поддерживать диффузных отношений, — он все это умеет делать, просто первые характеристики для него лично имеют большую ценность и привлекательность. Он их и проявляет, когда видит перед собой возможность быстрого удовлетворения своих потребностей. Эту же оговорку следует иметь и для всех иных категорий функциональных подсистем. Противоположная функциональная подсистема, являющаяся противовесом подсистеме целеполагания, называется у Парсонса «сохранение латентной модели». Имеется в виду существующая на данный момент модель культуры. Вышеописанная нами деятельность вся непродуманность и безответственность этого, казалось бы, вполне рационального с точки зрения государства решения. Именно с точки зрения государства оно и оказывалось совершенно проигрышным. Таких поселков были тысячи, если не десятки тысяч, и все они теперь вынуждены были сесть на шею государству, которое до сих пор никаких хлопот с их снабжением не имело. А уже к концу лета стало очевидно, что скот этот, который сельскохозяйственные предприятия должны были выкупить и выкупили, они стали потихоньку распродавать. Было совершенно очевидно, что прокормить его они не могут. Даже свои (гораздо более тощие стада) они зимой не прокармливали. Кто жил в то время, помнит, что к весне отправляли рабочих и старшеклассников резать тонкие ветки кустарника, чтобы использовать их вместо сена, которое к тому времени кончалось. Откуда они могли взять кормов на вдвое выросшее число коров? Основную часть доставшегося им стада порезали, выполнив все мясозаготовки на несколько лет вперед. Можно сказать: ну, побеспокоились бы заранее и заготовили больше кормов... А где им было взять вдвое больше доярок и скотников? Опять гонять городское население, но ведь доить-то нужно три раза в день. Не знаю, как собирался эти проблемы решать сам Хрущев. Думаю, он не подозревал об их существовании, пока они не выросли перед ним во всей своей полноте и объемности. Я осмысляла это так и эдак своим еще незрелым умом и одно поняла безусловно: нельзя вводить новшества, особенно такие, которые задевают жизненные интересы огромных масс населения, не просчитав последствия. Но... как их можно просчитать? Ска жем, какие-то лежащие на поверхности, ближние проблемы, можно было и предусмотреть, но ведь будут же и какие-то отдаленные, которые выявятся во вторую, в третью очередь. Я поняла, насколько осторожно и внимательно следует относиться к тому, что существует, как-то устоялось, устроилось, вписано в систему всеобщих связей... И характерные для нашей культуры консерватизм и традиционализм вернулись в мое сознание. Все призывы к открытию новых миров и перестройке общества на справедливых основаниях стали вдруг пропускаться через эту призму. Я поняла, что политики, принимая какие-то глобальные решения, работают без всякой страховки, а далее — что происходит, то происходит (обычно не то, на что рассчитывали), а вернуться назад уже невозможно. Скот загубили, население озлоблено и больше не хочет обзаводиться хозяйством, а смотрит, куда бы уехать. Когда я пришла к таким мыслям, мне казалось, что я какое- то нелепое, отклоняющееся от общепринятого существо, но это было совершенно не так. Это ощущение трепетного внимания и любви к прошлому и традиции стало доходить ко мне со всех сторон — и вдруг в 1970-х гг. взорвалось распространившимся, как пожар в степи, стилем ретро. Оказалось, очень многие видят мир так же, как я. Слова были разные, пути были разные, как и ситуации, осмысление которых приводило к этому всеобщему чувству традиционализма, которое взялось как бы ниоткуда. Не учили нас этому, не пропагандировали нам это. Любовь к Родине — да, но не к традиции, а оно как-то само собою связывалось воедино, переливалось одно в другое, отстаивалось странным коктейлем. В общем, когда я уже работала в Новосибирске и изучала Парсонса, было ясно, что общественное сознание качнулось в сторону защиты этой латентной модели, в сторону единства с собственной культурой. Про куль- туру надо было, правда, еще разузнать, в чем же она состоит, каковы ее главные структуры, где ее ядро. Перестройка попыталась развернуть нас в другую сторону, но это шло с трудом, так что сторонники обновления и европеизации приходили в бешенство, отчего и возник, как мне кажется, этот остервенелый русофобский лай, многих перепугавший, многих озлобивший, но, по-видимому, никого не пере убедивший. Пойдет ли процесс в общественном сознании в обратную сторону — к обновлению? Трудно сказать и предвидеть. Моей задачей было показать, как возникает в обществе «килевая качка», — от носа к корме и наоборот. Не случайно, но и не по чьему-то плану или расчету. Через общественное сознание, работающее медленно и основательно. Наверное, есть свой резон, что когда множество субъективных факторов собирается воедино, пристраивается друг к другу, упорядочивается и т. д., то субъективность погашается. Во всяком случае, такая субъективность, которая может привести к безумным решениям об уничтожении приусадебного хозяйства. Пока мы разобрали только одну ось функциональных подсистем. А у нас есть и еще одна — «адаптивность — интеграция». Такой же баланс, выстраиваемый на противовесах, но в несколько ином, более конкретном плане. Адаптивность — «адаптивно-инструментальное манипулирование объектами» [1: с. 600]. Люди, разделяющие ценности адаптации в качестве главных, не пролагают новых путей, они имеют дело с различного рода рассогласованиями, возникающими в обществе в результате его развития и столкновения с окружающей средой. Их задача — эти рассогласования как-то устранять. При этом очевидно, что чаще всего такое устранение возникающих рассогласований не приводит систему в то же состояние, которое было ей свойственно до их возникновения. В результате процесса адаптации система принимает несколько иной вид, что сразу же сказывается на всех подсистемах и составляющих системах (культуре, социуме и личности). Начинаются взаимные процессы адаптации, что опять-таки систему раскачивает, в какой-то степени рассогласовывает и требует вмешательства. Для этого существует подсистема интеграции («интегративно-экспрессивное манипулирование знаками») [1: с. 600]. Обратим внимание, что первые (адаптаторы) манипулируют объектами, а вторые (интеграторы) — знаками. Для адаптаторов характерны аффективная нейтральность и универсализм в оценках, выбор социальных объектов по их способности к тем или иным видам деятельности и установление по преимуществу специфических отношений. Эти переменные рисуют нам портрет такого человека, которого у нас называют «деловым». От ношение к таким людям в нашей культуре сдобрено заметной долей иронии и менее заметной — недоброжелательства. Это и понятно, ведь мы — культура диффузных отношений, и люди, предпочитающие отношения специфические, не могут надеяться получить от нас (по крайней мере, с самого начала) доброжелательность и теплоту. Зато интеграторы — совершенно иной народ: они аффективны и партикуляристически мыслят, но оценивают людей по их качествам и строят отношения, как правило, диффузным способом. Несмотря на свою несколько запутанную и хлопотливую деятельность (аффективность и партикуляризм), они, конечно, всегда будут вызывать у представителей нашей культуры самое теплое отношение, так как главная их черта — верность и лояльность — и обществу (патриоты), и группе, и любому человеку, с которым они вступают в длительные отношения. Их главная задача — сохранять целое в целостности, если можно применить такой каламбур в нашем сугубо научном тексте. Для того чтобы материал лучше уложился, попробуем дать здесь схематические описания каждого типа подсистемы, используя формулировки самого Т. Парсонса. Тип Ц (целеполагатель и целедостижитель): качество — «участие в осуществлении целей системы», «законность осуществления целей данной единицы в данной системе». Нормы деятельности: а) «системные» или «относительные» обязанности; б) «регулирующие правила игры» (переменные модели: «деятельность» или «результативность» — «партикуляризм»); Нормы санкций: условное ответное вознаграждение (переменные модели: «аффективность» — «специфичность»). Тип Л: качество — «участие в осуществлении культурных ценностей». Нормы деятельности: культурный долг (переменные модели: «аскриптивность качеств» — «универсализм»). Нормы санкций: проявление уважения (переменные модели: «аффективная нейтральность» — «диффузность»). Тип А (адаптатор): качество — специальная (техническая) компетентность» (переменные модели: «универсализм» — «деятельность или результативность»). Нормы санкций: «одобрение» — «неодобрение» (переменные модели: «специфичность» — «аффективная нейтральность»). Тип И (интегратор): качество — «лояльность». Нормы деятельности: проявление солидарности (переменные модели: «партикуляризм» — «аскриптивность качеств»). Нормы санкций: диффузное признание (переменные модели: «диффузность» — «эффективность») [1: с. 601-602]. Таким образом, мы получили краткое описание всех четырех типов участников функциональных подструктур. Осталось еще потеоретизировать на тему о том, на каком месте в нашей культуре находятся отдельные подсистемы, исходя из ценностной конфигурации самой этой культуры. Большинство наших русских теоретиков-философов, а такжевнешних наблюдателей подчеркивают большое значение консерватизма и традиционализма в нашей культуре. Сохранение первоначальной модели характерно также и для нашей основной религии — православия. Не напрасно «православный» чаще всего переводится на западные языки как «ортодоксальный». На Западе ортодоксии (как и консерватизму и традиционализму) придается довольно уничижительный смысл. Что такое традиция? Это в общественном сознании ассоциируется с чем-то неподвижным, устаревающим. Но предположим, что мы как-то примирились с тем, что в нашей культуре консерватизм имеет довольно высокую ценность. Про оценку человека по качествам и диффузные отношения мы уже говорили выше — это, кстати, особых страхов не вызывает. Тогда можно предположить, что по своей культуре мы должны тяготеть к «охранительству». И действительно, эта функция оказывается нам достаточно близка. И напротив, относительно целедостижителей мы имеем иронически-недоброжелательное представление: они «слишком деловые», вечно лезут вперед, суетятся, всё рационализируют, к морали относятся без должного уважения. Отсюда понятно, как наше культурно определенное население расположится на оси Ц-Л: большинство окажется на Л, а те, кто твердо стремится в Ц, будут оцениваться как акультурные элементы. Сложнее — по оси А-И. Контингент, стремящийся в А (адаптаторы), должен обладать очень выраженными рациональными склонностями и складом характера как в подходе к делу (деятельности), так и в подходе к социальным объектам (к другим людям, что более сильно будет задевать наш «культурный элемент»). Значит, квадрат И (интегративная деятельность) больше должен соответствовать нашему культурному характеру. В принципе так и оказывается, но только на уровне социальных групп. На уровне общества в целом наши интегративные таланты, а они у носителей нашей культуры безусловно есть, не проявляются. И причина этому — наша давно установившаяся вражда с собственным правительством. Вражда эта началась еще в XVIII в., когда образованным слоям нашего общества очень понравилась Великая французская революция и, как мне кажется, многие задались целью что- то такое повторить на нашей отечественной почве. Опять же на основании того рассуждения: раз передовые нации так поступают, то мы должны их «догонять», стараясь поступать так же. Вот они свергли свою монархию и установили республику (демократию! свободу!), а мы продолжаем прозябать в верноподданных средневекового режима — скоро над нами смеяться в Европе будут... В течение XIX в. эта идея превратилась в манию. Что бы ни случилось — виноват режим. Любой ценой надо его свергнуть. Общество неслось, как разогнавшийся под гору локомотив, в одном когда-то кем-то выбранном направлении, — и наконец достигло-таки вожделенной цели. На развалинах монархии установилась слабая демократия, которая в скором времени и передала свое место диктатуре самых радикальных элементов. Если уж умеренную монархию не любили, делая ее ответственной за все несчастья и неудачи, то любить большевистскую диктатуру и вовсе было бы противоестественно. Но и свергнуть ее было не по силам: диктатуры обычно держатся крепко и жестокой рукой подавляют все попытки помешать их существованию. Так она и существовала, постепенно ветшая, слабея, коррумпируясь и деидеологизируясь, пока не рухнула под тяжестью собственных грехов. Казалось бы, вот теперь появилась возможность что-то организовать правильно, по собственным представлениям. А оказалось, что никаких представлений нет, есть только закоренелая и превратившаяся в идею фикс вражда к правительству как к имманентной сущности. Не один десяток поколений вырос в этой идеологии борьбы с правительством. Ни верноподданными, ни просто подданными мы были уже не в состоянии себя чувствовать, только борцами и критиками. Поэтому наш исконный рефлекс к интеграции на уровне общества в целом не работает. Так что на уровне общества в целом мы имеем весьма большой охранительный слой, правда, пребывающий в довольно пассивном состоянии. Все- таки русофобская прививка сумела лишить наших охранителей перспективы. Ведь удалось же оболгать и дискредитировать не только «патриотизм», но и само понятие «Родины», «отчизны» сделать как бы сомнительным, якобы присущие отсталым людям, таким архаическим рептилиям, «совкам», и проч63. Может быть, «бортовая качка» со временем оживит движение нашего государственного судна. Но, еще раз подчеркнем, на уровне социальных групп, то есть разного рода подсистем по преимуществу нижнего уровня, мы являемся неплохими интеграторами. Собственно, именно эта сеть наших социальных ячеек, социальных кругов, родственных групп (значительно, правда, обедневших, поскольку большое число боковых ветвей родства теперь уже и за родство не считается) и держит на плаву наше кризисное в данный момент общество. Социальная группа, круг друзей и единомышленников — это именно то, что не подведет, когда человек попадает в трудное положение. Здесь, правда, многое можно было бы сказать об утере в молодых поколениях навыков формирования вокруг себя постоянного социального круга и сохранения социальных связей в течение длительного времени. Но это отдельная и большая тема, которую мы отчасти уже затрагивали и раньше.