ФАНТАЗЕР, ПРИХОДЯЩИЙ К ПОЗНАНИЮ РЕЛИГИОЗНОЙ ИСТИНЫ, И ПАСТОР, КОТОРЫЙ НА КАФЕДРЕ ЗАБЫВАЕТ, ЧТО ОНСВЯЩЕННИК, И ГОВОРИТ ПРОСТО КАК ЧЕЛОВЕК

Союз заставил всех людей призадуматься. «Кто бы это мог подумать?» — говорили мужчины и женщины. Но больше всех это огорчало бывшего учителя. Простофиля не считал уже сегодня, как он считал вчера, чудом господним, что Арнер лежит при смерти.

Он уже не славил так громко имя божье, не говорил уже больше, что пути господни правильны и справедливы, он говорил только, что они неисповедимы.
К этому убеждению приходит в конце концов и дурак, если жизнь его складывается не так, как ему хочется. Но тот, кто не принимает бога за человека или за ребенка, тот всегда в этом убежден и никогда не думает, что он знает, что бог делает и чего он хочет.
Но суеверный человек и идолопоклонник — тот всегда это знает; для него никогда не бывает тайной, что бог делает и чего желает тот, кто правит небесами. Для него ничего не бывает неисповедимым и ничего не бывает сокрытым, кроме того, что находится у него перед носом.
В это время много тихих слез было пролито о больном человеке, много молитвенников, на которые в течение многих лет не капали слезы, орошались теперь слезами и много сотен людей не спали ночами, думая о нем. Горе заставляло многих, глубоко любящих его людей, доходить до уныния и отчаяния.
Дочка Рикенбергерши снова впала в то состояние, в котором она находилась непосредственно после смерти отца,— оставалась целые ночи у него на могиле, плакала там и часто не замечала мать, братьев и сестер, когда они стояли около нее. Где бы она ни находилась, ее всюду преследовала страшная мысль, что богу не угодно, чтобы на свете был хороший отец, а если найдется такой, то он должен умереть. Ей думалось, что, должно быть, люди недостойны того, чтобы у них были хорошие отцы, иначе было бы по-иному.
А пастор в воскресенье с кафедры, видит бог, говорил почти то же самое. Дело обстоит так,— сказал он,— как будто бы о людях не должны заботиться их же братья — люди. Вся природа и вся история говорят человеческому роду,
что каждый должен заботиться о себе самом, что о нем никто не заботится и никто не может заботиться и что лучшая помощь, которую можно оказать человеку,— это научить его заботиться самого о себе. И Арнер пытался сделать именно это и ничего другого,— сказал он голосом, прозвучавшим во всех концах храма, и прибавил приглушенным, тихим тоном,— но что теперь из всего этого выйдет?
Немного погодя он опять начал говорить: Милостью божьей в природе вещей заложено, чтобы человек ни на кого на земле не полагался: даже родители, готовые ради младенца броситься в огонь и воду, разжевать для младенца последний кусок, хотя сами они голодают, и не проглотить его, чтобы спасти ребенку жизнь, эти самые родители уже не бросятся ради него в огонь и в воду, не поделятся с ним последним куском хлеба, когда он станет взрослым, а вернее, скажут ему: «Помогай себе теперь сам, ты воспитан!»
И по существу говоря, совершенно справедливо и полезно для человеческого рода, когда родители и начальство делают людям такое указание, и против их слов — «Вы воспитаны, помогайте себе сами» — ничего нельзя возразить, если эти слова справедливы *.

Если же, однако, эти слова не справедливы, если ребенок и народ не воспитаны так, чтобы они могли заботиться о самих себе, более того, когда несчастные создания (дети и народ) запущены, превращены в калек и чахоточных, брошены несовершеннолетними, ничего из себя не представляют и не в состоянии ничего для себя сделать и себе помочь, и если и тогда им говорят: «Помогай себе сам, ты воспитан» — и еще добавляют к этому всякие другие слова,— тогда, разумеется, дело обстоит иначе.
О Арнер, Арнер! Как ты это понимал и как бы ты помог, если бы ты остался жив! Но, господь небесный, как мы можем помочь? Учитесь же, бедные люди, учитесь заботиться сами о себе, о вас никто не заботится!
Так говорил этот человек. И кто поставит ему в вину эти слова, кто не простит Рикенбергерше?
Кто скажет, что богу неугодно, когда человеку становится страшно за людей? Кто скажет, что он выступает против начальства, если с жаром, который жжет сердца людей, он говорит о бедных, несчастных и обездоленных в стране?

О люди! Огонь ревнителя, который, переживая заброшенность рода человеческого, доходит до того, что начинает говорить языком отчаяния,— это священный огонь, и его речь есть как бы тень небесной истины, как бы полустертая печать нашего божественного происхождения!
Но пастор говорил не только это.
Содержание глав 34—35 Государственный министр в деревне. 35. Служанка требует расчета и рекомендаций от своей госпожи
Герцог направляет к больному Арнеру министра Биливского, сочувствующего его начинаниям, и своего лучшего врача. Узнав о приезде министра в деревню, где он собирается ознакомиться со всеми нововведениями, Сильвия выходит из себя. Свою злобу она срывает на своей компаньонке Аглаё. Та тайно ее покидает, захватив с собой часть драгоценностей Сильвии и компрометирующие ее бумаги.

<< | >>

↑

Источник: И. Г. Песталоцци. Избранные педагогические произведения в трех томах.Том 1. 1961

Еще по теме ФАНТАЗЕР, ПРИХОДЯЩИЙ К ПОЗНАНИЮ РЕЛИГИОЗНОЙ ИСТИНЫ, И ПАСТОР, КОТОРЫЙ НА КАФЕДРЕ ЗАБЫВАЕТ, ЧТО ОНСВЯЩЕННИК, И ГОВОРИТ ПРОСТО КАК ЧЕЛОВЕК:

- Воспитание ребенка - Дидактика - Дошкольное образование - Избранные педагогические труды - Инновационная педагогика - История педагогики - Книги по педагогике - Коррекционна педагогика - Логопедия - Педагогика и воспитание - Педагогическая методика преподавания - Социальная педагогика - Физическая культура и спорт -