А. М. Курбский — один из ближайших сподвижников Ивана IV, играл видную роль в период реформ середины XVI в. Опасаясь опалы за близость к казненным Иваном IV феодалам, в 1564 г. бежал, в Литву. В 1573 г.
написал политический памфлет «История о великом князе Московском», в котором отразил идеологию крупной аристократии, выступавшей против укрепления самодержавной власти. В своем имении в местечке Миляновичи на Волыни Курбский организовал кружок образованных людей, сам «уже в сединах» изучил * Материал об А. М. Курбском и комментарий к нему составлен Е. Н. Дзюба. латинский язык и занялся переводом богословских сочинений. Участниками кружка Курбского были переведены «Парадоксы» Цицерона, отрывок «О силлогизме» из «Диалектики» И. Спангенберга. Отдавая предпочтение духовному просвещению, А. Курбский считал необходимым также изучение «внешних наук», в особенности языков, философии, риторики, астрономии. Значение этих наук он раскрывал в своих предисловиях к сочинениям византийских богословов Иоанна Златоуста, Иоанна Дамаскина. Курбский призывал своих соотечественников учиться, советовал искать нужных учителей за границей. Он призывал к изучению античной философии, рассматривая ее как составную часть греко-славянской культурной традиции. Не имея достаточной образованности, утверждал Курбский, нельзя «понять книг учителей наших», поскольку они «мудре и пре- красне под мерами и чины грамотическими и риторскими философским обычаем писали». Отрицательное отношение Курбского к «латинской науке» связано в основном с его неприятием идейной направленности преподавания в католических иезуитских школах, которые служили целям окатоличивания украинцев и белорусов. Отрывок из предисловия к переводу книги Иоанна Дамаскина* «Источник знания» ...А того ради, яко рехом, прилежати нам подобает трудолюбие ко прочитанию священных писаний... И не токмо священным, но и внешным учитися потщимся, яко Григорий Богослов2 глаголет... Се слышите, возлюбленные, иж многажды того ради писаний возбра- няють нам читати и навыкати внешных, иже бы прелесть их самых не открылася и всем явственна не была... К тому да будет сие вам ведомо, аще не будем со прилежанием прочитати и учитися, не будем учителей нашых книг разумети, ибо они были мудры и искусны, мудре и прекрасне под мерами и чины грамотическими и риторскими философским обычаем писали и якобы град твердый на превысочайшей горе догматы благочестия нам оставили со безщислен- ными различными оборонении, сиречь, непреодолимыми свидетель- ствы, яко с пращами огнистыми направили и яко мужи крепкие и стрелы в тулех готовые положили и уготовали писания свои, но по пребостях таковых, кому действовати и стреляти. Чего ж ради мы боимся и ленимся уже уготованным действовати... О науках же внешных простые христиане не ведають, а многие их и страшатся (понеже ельнинских философе обретение), по речен- ному: убоятся страха, и деже не бе страха. А сего ради мы кратце изьявим. Иж видели древние мужие родоначальники скоро по размещению языков, иж род человеческий в скотоподобие накланяется и телесным сластем прилежить, а душевными добротами тлеет, и сего ради последним родом перволепотные доброты украшения добро- хотствующе описали, сиречь словесные науки, ими же человек был украшен от бога...
Грамматику написали, которая частью учит, яко пря мо подобает человеку глаголити, а частью, яко прямо писати: а две части оставляю долготы ради речения. А реторику написали, которая учит зело прекрасне и превосходне глаголити, ово вкратце много и разум замыкающе, ово пространне разширяюще, но и то под мерами не допущающе со велеречением много звягати. Диалектику написали, которая учит, яко мерами слогни складати, чем правду и истину от лжи и потвори разделити. Естественную философию написали, о всех естественных бытствах телесных и безтелесных, яже елико их от бога в существо приведенны... Нравонаказательйую философию написали, ею же царства и гражаньства благочиние правятся, которая научает правде и разумности, мужеству и целомудрию и тым добротам душевным, которые от тех походят, яко от начальных добродетелей... [2, с. 366]. . Отрывок из предисловия к переводу книги Иоанна Златоуста1 «Новый Маргарит» ...Помянух же и обращахся в скорбех ко господу моему со вздыхании тяжкими и со слезами, просяще помощи и заступления, да отвратит гнев свой и да не презрит унынием потребитися и утешающи ми ся в книжных делах и разумы высочайших древних мужей про- хождах. Прочитах, разсмотрях физических2 и обучахся и навыках этических3. Часто же обращахся и прочитах сродные мои священные писания, ими же праотцы мои были по душе воспитаны. И случило ми ся, часто вникающему в них вспамятати о преподобном Максиме4, новом исповеднике, ибо прилучило ми ся с ним некогда беседовати. И вопросих его о книгах великих учителей наших восточных: если бы все преведены от грецка языка в словенский, и где суть? Если у сербов, альбо у болгаров суть, або у иных языков словенских? Он же отвещал ми, иж не преведены суть во словенский, но в грецком все обретаются, а не токмо в словенский, но ни в латинский язык недозво- лены были преложитися, аще и зело их римляне5 желали и многие прошения о том чинили. ...И приехав мне уже ту от отечества моего с сожалением потщахся латиньску языку приучатися того ради, иж бы могл преложити на свой язык, что еще не преложено; иж наших учителей чуждые наслаждаются, а мы гладом духовным таем, на свои зряще. И того ради немало лет изнурих в грамотических, и в диалектических, и в прочих науках приучахся... Всякое сопротивное со противным вкупе пребывати не может. А иж нечистота чистоте сопротивна, того ради, не очистився очищати других не может. Несовершен будучи, сам учити других не может; а иж неискусный несть совершен; того ради иных учити не может. Всяк искусився словесных и делательных совершен есть; а всяк совершенный во учениях словесных и свидетельствовавший в делах добрых, уже искушен. А про то иных учити, просвещати может, яко от сокровища духовного уже подающе и умножающе талант ему вданный... [4].