Квалититавистская физика Аристотеля и космология.

Древнее понятие природы, наполненной самодвижущимися вещами, Аристотель четко отделяет от любой совокупности предметов, созданных человеком и не обладающих самодвижением. «Природою в первом и основном смысле является сущность — а именно сущность вещей, имеющих начало движения в самих себе как таковых» (Мет., V 4).

Физику с метафизикой соединяет прежде всего глобальное понятие первой материи. Бесформенная и абсолютно пассивная, она — начальная и универсальная возможность для всех последующих, все более высоких формообразований. Первыми из них являются четыре стихии: земля, вода, воздух, огонь, — выше которых не поднималась предшествующая натурфилософия. Математизированный аналитизм Платона привел его к редукционистской трактовке стихий как сводящихся к умопостигаемым треугольникам. Эта идея обладала большой перспективой для науки нового времени, но в Античности была преждевременной. Реалистическая позиция Аристотеля предопределила то, что эта идея оказалась совершенно чуждой для него.

Весьма значительная эмпирико-сенсуалистическая компонента его методологии оставила его на позициях качественного истолкования материи. Количественно-геометрическая ее трактовка к тому же не может объяснить такое свойство, как тяжесть. Трансформацию первоматерии в четыре стихии Стагирит объясняет наличием в ней таких чувственно постигаемых свойств, как теплое и холодное, сухое и влажное («состояния, а не сущности»; Мет., III 5). Земля — сочетание холодного с сухим, вода — холодного с влажным, воздух — теплого с влажным, огонь — теплого с сухим. Противоположные свойства — теплое с холодным, влажное с сухим — взаимно аннигилируются, иначе стихий было бы шесть. Стихии (часто именуемые латинским словом элементы) переходят друг в друга благодаря наличию одного общего свойства. Поэтому имеет место такой ряд превращений: земля —вода- воздух—огонь (или обратный).

Эмпирико-сенсуалистическая компонента методологии Аристотеля во многом объясняет и его понимание пространства, бесконечности времени. Философ отрицает платоновско-пифагорейское понятие абстрактного, неопределенного пространства (chora). Стагирит противопоставляет ему понятие места (topos), которое занимает конкретное тело, исключающее пустоту. Любое тело имеет свои границы, определяемые границами его объемлющего тела. Для движения тел нет никакой не- 166 обходимости в пустоте (как считал Демокрит), ибо движение в контину- уме осуществляется через взаимоперемещение тел, обретающих новые границы со стороны других тел.

В этом контексте Аристотель отрицает возможность существования актуально бесконечного тела, которое невозможно наглядно представить. Невозможно представить актуально бесконечным и весь видимый космос, ибо он ограничен сферой неподвижных — в отличие от планет — звезд. За этой сферой пребывает бог, вопрос о границах (и, следовательно, бесконечности) которого остается открытым.

Актуально бесконечное невозможно, его нельзя мыслить как нечто целостное, как сущность, как нечто постоянное, ибо тогда необъяснимы величины, время, движение. Бесконечное мыслимо не как нечто действительное, а только как возможное, потенциальное, «то, вне чего всегда есть что-нибудь, то и есть бесконечное» (Физика, III 6). Любое число при прибавлении единицы может увеличиваться беспредельно (а величина, megethos, напротив, способна только беспредельно уменьшаться). Потенциально бесконечное реально всегда выступает как конечное, само по себе целостное, поскольку обладает материей и формой. Отсюда понятно, что абсолютно аморфная первоматерия, делимая как в сторону уменьшения, так и в сторону увеличения, совершенно неопределима и непознаваема. «Бесконечное скорее подходит под определение части, чем целого, так как материя есть часть целого» (Физика, III 6).

Устанавливая принципиальное различие между актуальным и потенциальным, Аристотель вскрывает несостоятельность апорий Зенона. Например, апории «дихотомия» и «Ахиллес и черепаха» построены на противопоставлении конечного и бесконечного: они, по Зенону, совершенно несопоставимы, в конечное время нельзя пройти бесконечный путь. Но Зенон, по Аристотелю, мыслит бесконечное актуалистски, в действительности же путь должен быть мыслим как потенциально бесконечный (в сторону уменьшения), и поэтому он вполне преодолим в конечное время.

Для физики Аристотеля (достаточно условно отделяемой от метафизики в некоторых моментах) характерна широкая постановка проблемы движения, которая ориентирована на его учение о категориях. Изменение сущности приводит к возникновению и уничтожению; в отношении количества — к уменьшению или росту; в отношении качества — к качественному превращению одних вещей в другие. Но самое универсальное движение — изменение в отношении места.

Перемещение в пространстве так или иначе сопровождает три предшествующих разновидности изменения, так или иначе опосредствует их. Но сопровождение не означает редукции, сведения первых трех разновидностей изменения к перемещению в пространстве, что означало бы механистическую — в принятом нами широком смысле этого термина — трактовку изменения, как это свойственно атомизму Демокрита. Концепция гилеморфизма вместе с эмпирико-сенсуалистической компонентой методологии Аристотеля оставляет его на позициях качественного истолкования природы.

вращаясь в пар, увеличивается в объеме. Значит, пар — уже другое тело, нежели вода.

Такое антиредукционистское истолкование — тоже важнейший аспект органицизма, определяемый активностью целостной формы, несводимой к количественным характеристикам. Хотя чувственная информация убеждает нас в том, что перемещение тел в пространстве — самое простоем элементарное, постоянное явление реальности.

В противоположность Платону, утверждавшему (в «Тимее») начало движения (а также Анаксагору и Эмпедоклу. мыслившими неподвижность мира в определенные эпохи их космогонии, не говоря уже о Пармениде|, Аристотель считал, что в принципе движение всегда непрерывно. Оно предопределено вечностью самого мира, его перводвигателя. В доаристотелевской физике большую роль играли различные космогонии. Аристотель же обосновал тотальную космологию. Субстанциальность взяла здесь верх над генетизмом. Мир не имеет ни прошлого, ни будущего, он — вечное настоящее. Его круговому движению присуща предельная, абсолютная необходимость.

Однако, хотя сам божественный перводвигатель неподвижен, его телеологическое действие приводит в движение сферу неподвижных звезд, которая сообщает его всему вмещающемуся в ней космосу. Эта весьма отдаленная сфера — как бы среднее звено, «средний термин» между неподвижным перводвигателем и движущимися единичными вещами космоса, которые могут находиться как в движении, так и в покое — в силу тормозящего влияния первоматерии.

Своей концепцией движения Аристотель объясняет и фактор времени. Оно— отнюдь не подражание вечности, как считал Платон. Движение и время неразрывно связаны. «Временем мы измеряем движение, а движением время» (Физика, IV 12). Время при этом — число, мера как движения, так и покоя, ибо оно тесно связано и с местом, относительно которого осуществляется движение. Поэтому земное движение неравномерно, один процесс протекает быстрее, а другой медленнее.

Неразрывная связь времени с движением не исчерпывает всей сложности первого из них. Время ведь переживается человеком по- разному. С одной стороны, оно должно быть равномерным потоком, поскольку его субстанцию составляет ровное движение последнего неба. Но человек, живущий в реальном времени, всегда фиксирует то «теперь», в котором он заинтересован прежде всего. Именно это «теперь» как бы вырывается из временного потока, оно становится границей между закончившемся прошедшим и предстоящим будущим. Тем самым субъектное время оказывается прерывным, ибо «теперь» «представляет собой некий край происшедшего, за которым еще нет будущего, и, обратно, край будущего, за которым уже нет прошедшего» (Физика, VI 3). Трактовка движения Аристотелем неотделима от его космологии.

Здесь Аристотель отступил вспять от тех глубоких догадок, которые сформулировали Демокрит с одной стороны и поздние пифагорейцы — 168 с другой. Из предшествующего изложения ясно, почему для Стагирита

мирг зависящий от единого и единственного бога, извечен, как бы выключен из времени, и конечен в пространстве. В этом контексте понятно, почему Аристотель — главный авторитет, утвердивший на века и тысячелетия геоцентрическую идею структуры нашего космоса.

Поскольку для земного наблюдателя планеты обращаются вокруг Земли неравномерно, делают «петли» и т. п., пифагореец Евдокс Книд- ский (ученик Архита и старший современник Аристотеля), математик и астроном, выдвинул идею, согласно которой планеты обращаются не вокруг Земли непосредственно, а вокруг особых центров, обращающихся вокруг Земли, и т. п. Не будучи сам астрономом, Аристотель превратил эти воображаемые окружности |их число было увеличено) в реальные сферы, обращающиеся вокруг неподвижной Земли, занимающей центр нашего космоса, планеты (их «перескоки с одной сферы на другую создает иллюзию неправильности их движений для земного наблюдателя!.

В этом контексте Аристотель провел принципиальное различие между движением земным и движением небесным. Первое — прямолинейно, но конечность Земли в пространстве вынуждает тело, достигающее ее предела, поворачивать обратно, и, таким образом, движение становится прерывистым. Иначе происходит перемещение планет по сферным орбитам — за счет кругового и совершенно равномерного движения. Антропоморфно-эстетические соображения взяли здесь верх над физическими. (Ведь теорийность даже «второй философии», как отмечено выше, — умозрительность, которая зиждется здесь на мнимых фактах.!

Эта надуманная «теория» дополняется в космологии Аристотеля учением о принципиальном дуализме земного и небесного. Земля образована четырьмя стихиями, на ней происходят постоянные изменения, о которых шла речь выше. Небесный, надлунный мир образован особой, неизменной «пятой сущностью», эфиром (aitherj, гарантирующим извечное постоянство небесных светил и их непрерывное равномерное движение вокруг Земли. Вместе с тем встречаются органицистские представления (О небе, II 2, 12) — об одушевленности неба и планет как причине их самодвижения (хотя и отрицается платоновская мировая душа).

Геоцентрическая космология Аристотеля с необходимостью телеоло- гична, иерархична. Стихии занимают здесь только свое, «положенное» место, стремясь вверх или вниз в соответствии с ним. Земля пребывает внизу, она омывается водой, которая окружена более легким воздухом. На самом же верху полыхает огонь.

О других, более частных, положениях спекулятивной физики — космологии Аристоте.ля (первичность покоя и вторичностъ движения под воздействием внешней силы, естественные и насильственные движения и т. п.) у нас будет возможность сказать, когда речь пойдет о преодолении аристотелевской картины мира уже в эпоху Средневековья (когда она господствовала) и в особенности в Новое время.