Опыт характеристики личности М.И. Туган-Барановского

Отдельные личности в конкретной полноте и композиции образующих их элементов бесконечно разнообразны.

Естествознание, говоря о системе элементов, различает системы с более и с менее устойчивым равновесием этих элементов. Точно так же, говоря о личности как о культурно-психическом единстве элементов, можно различать тип людей, у которых система элементов их личности находится в относительно устойчивом гармоническом равновесии, и рядом с этим другой тип людей, у которых такого устойчивого равновесия системы элементов нет. Трудно сказать, где кончается первый тип и начинается второй. Существуют, несомненно, смешанные типы. Но в своих ярких проявлениях тот и другой тип людей глубоко отличны.

Первый тип будет характеризоваться объективизмом, относительным спокойствием, второй — субъективизмом и подвижностью в жизни и действиях. Первый тип будет склонен относительно больше считаться с объективной окружающей средой и более или менее пассивно поддаваться ее воздействиям, второй будет склонен более считаться со своими субъективными построениями, будет одержим стремлением воздействовать на среду, хотя, конечно, далеко не всегда успевать в этом. Первый тип будет типом относительно более рационалистическим, со способностью созерцательного отношения к миру, второй — относительно более эмоционально-волевым, увлекающимся, со способностью религиозного отношения к миру. Первый тип будет обладать, как правило, большей внутренней свободой, большим критицизмом, меньшей страстностью и меньшей духовной продуктивностью. Второй будет более догматичен, обладать большей страстностью, находиться в более или менее постоянном состоянии ’’мятущегося” и в своем ст ,емлении воздействовать на мир будет духовно более продуктивен. Первый тип людей условно и для краткости мы назовем объективным, второй — субъективным369.

Михаил Иванович Туган-Барановский, безусловно, принадлежал в общем и целом ко второму типу людей. Ниже мы увидим, как все черты его характера в значительной мере вытекают из этой основной и общей черты его, заключающейся в относительной неуравновешенности системы элементов его личности как культурного социально-психического единства.

Но прежде чем перейти к конкретным чертам его личности, необходимо еще установить второе подразделение характеров и тем отметить вторую общую черту характера М.И.

Второй, как, впрочем, до некоторой степени и первый, установленный тип людей может в свою очередь обладать большей или меньшей способностью к систематичности, размеренности в своих мыслях и действиях, или обратно — меньшей или большей способностью мыслить и действовать по интуиции.

В первом случае мы будем иметь перед собой личность активную, эмоционально-волевую, которая в то же время будет облекать свои идеологические построения и действия в относительно стройную систему, будет поклоняться этой системе и навязьюать ее другим, будет увлекать других, создавать школу, привлекать фактических приверженцев и т.д. Во*втором случае мы будем иметь перед собой личность, способную к минутам высокого творческого вдохновения, но бессильную облечь свою идеологию и действия в стройную и убедительную систему; личность с большой субъективной жаждой воздействия на других и бессильную создавать вокруг себя устойчивый круг последователей; личность яркую, увлекающуюся, но неспособную к устойчивому и фанатическому проведению своих идей; личность мало приспособленную и мало приспособляющуюся, несмотря на сильное стремление приспособлять. Первый подтип субъективного типа мы назовем условно и для краткости систематизирующим, второй — интуитивным. Михаил Иванович Туган-Барановский принадлежал к числу именно тех людей второго типа, которые мыслят и действуют в значительной мере по интуиции.

Мы склонны думать, что относительная неуравновешенность системы элементов личности, органически связанная со способностью мыслить и действовать не столько систематически, сколько интуитивно, и является той центральной общей чертой его характера, исходя из которой-легче всего можно понять конкретные черты и проявления личности М.И.

Быть человеком субъективного уклада, эмоционально-волевым, обладать жаждой воздействия и в то же время мыслить и действовать в значительной мере интуитивно — это значит прежде всего мыслить и действовать, проявлять свою личность ярко и с большим увлечением, но в то же время как бы по наитию.

Без интуиции нет яркого, смелого творчесїва. Но интуиция свободна и капризна. Она менее всего считается с установленными и обычными рамками и шаблонами. Она то возносит человека на недосягаемую высоту проникновенности, то, замирая и как бы покидая человека или направляясь в ложную сторону, делает его беспомощным. Вот почему выдающаяся личность субъективно-интуитивного характера представляется нам то в ярком, ослепляющем блеске, то удивительно-тусклой, обыденной. Это мы наблюдаем и у М.И. Туган-Барановского.

Как человек субъективно-интуитивного характера, в значительной мере свободный от раз принятой системы условленных путей и шаблонов, он был способен ярко отдаваться заинтересовавшему его вопросу и делу, черпая содержание их из окружающей общественной среды. Отсюда его склонность сильно реагировать на запросы окружающей жизни. Это свойство он обнаруживал равно как в области научно-идеологического творчества, так и общественно-практической деятельности.

Но именно благодаря этому и в связи с интуитивным характером своей личности он склонен был впадать, если так можно выразиться, в состояние инерции, увлечения, некоторого упоения захватившим его вопросом, мыслью, построением, что делало его порой индифферентным к другим явлениям жизни. Вместе с тем благодаря тому же общеинтуитивному характеру он склонен был под влиянием охвативших его новых мотивов работы бросать и запускать прежние волновавшие его думы и проблемы, что производило порой впечатление некоторого непостоянства. Только что приведенные две черты являются у него производными. В основе их лежит способность интенсивно и ярко отдаваться тому злободневному вопросу и делу, на которые падали по той или иной причине лучи его интуиции и которые овладевали его субъективной, ищущей душой.

Наряду с указанным в личности М.И. должна быть отмечена богатая природная умственная одаренность. Но основные черты его характера кладут резкий след и на его талант. Его талант — интуитивный в высшей степени. И как таковой он не горел постоянно ровным, как бы размеренным светом. Он вспыхивал и блистал особенно ярким светом моментами, когда интеллектуальная работа становилась для М.И. очень легкой, скорей игрой, чем трудом. М.И. и сам, по-видимому, сознавал последнее обстоятельство. На скромном чествовании его (по поводу, если не ошибаемся, 15-летия его научной деятельности) в кружке политической экономии при Петроградском университете М.И. в своей ответной на приветствия речи заметил, что научная работа давалась ему чрезвычайно легко, без труда, доставляя величайшее интеллектуальное наслаждение.

Субъективно-интуитивный характер богатой одаренности М.И. кладет яркий отпечаток и на все интеллектуальные проявления его личности.

Ум с преобладающим характером интуитивности мы противополагаем, согласно всему сказанному выше, уму с преобладающим характером систематичности и дискурсивности. Ум дискурсивный склонен к выработке системы мировоззрения той или иной степени оригинальности — в зависимости от силы таланта этого ума, к разложению объекта познания на первоначальные элементы, к установлению логически точных классификаций, к несколько щепетильному определению исходных предпосылок мышления, к некоторому формализму в мышлении, к возможной, хотя иногда чрезмерно формальной, доказательности. Наоборот, ум интуитивный — и это мы наблюдаем у М.И. — обычно обнаруживает иные черты. Конечно, и он имеет то или иное мировоззрение, но он не стремится к такой строгой систематизации его. И ум интуитивный пользуется анализом, классификациями, доказательствами, устанавливает те или иные исходные положения, но он не так озабочен их строгостью. Поэтому интуитивное мышление обладает, как правило, меньшей дифференци- рованностью и большей аморфностью. Оно в большей мере опирается на интуитивную, внутреннюю очевидность высказываемых положений. Самоочевидность принятых им положений имеет для него примат над доказательствами их, простые наглядные иллюстрации он часто принимает за доказательство. Поэтому в интуитивном мышлении больше элементов веры. И когда интуитивный ум встречается с критикой ума дискурсивного характера, он часто начинает колебаться, уступать, отказываться от своих положений. Однако этот отказ бьюает сплошь и рядом временным. От положений, которые для него обладают особой внутренней самоочевидностью, он отступает весьма часто лишь на словах, а не на деле. В отношении к М.И. нам вспоминаются здесь два особо характерных случая. В первом издании своих ’’Основ политической экономии” М.И., всецело следуя за распространенным мнением, исходил в своих построениях между прочим из предпосылки, что хозяйствующий человек руководится в своих действиях эгоистическими мотивами. Но уже во втором издании ’’Основ” он писал: ’’Обычное мнение, что основной посылкой ’’экономической жизни” является ’’посылка эгоизма”... было подвергнуто сильной и убедительной критике Л.И. Петражицким”. И под влиянием этой критики М.И. заменяет упомянутую посылку ’’эгоизма” посылкой, что хозяйствующий человек руководится не чисто эгоистическими мотивами, имеет ”в виду не только себя лично, но и свою семью (действует как bonus pater familias, говоря языком римского права) ”3 v

Другой случай связывается для нас с частыми личными беседами с М.И. о значении его схем, которые он, следуя в основах за Кенэ и Марксом, приводит, по его мнению, для доказательства своей теории рынков. Очень часто в упомянутых беседах М.И. склонен был, однако, призна* вать, что схемы эти являются скорей иллюстрацией, чем доказательством

о

Основы политической экономии. 2-е изд. Гл. II.

его теории рынков, и что они, во всяком случае, являются при известных условиях доказательством лишь возможности характеризуемого им типа распределения национального продукта, а не доказательством того, что фактический ход этого распределения в капиталистическом хозяйстве именно таков. Однако в конечном итоге бесед М.И. неизменно заявлял, что он все-таки абсолютно убежден в правильности своей теории и в доказательной силе схем. К сказанному интересно присоединить еще следующее. М.И. при этих беседах признавался, что, будучи убежден в правоте своей теории рынков, он не может столь же категорически утверждать это относительно своей теории кризисов, что он не может дать достаточно убедительных доказательств в пользу теории кризисов, и в частности в пользу необходимой связи этой теории с теорией рынков. И темне менее интуитивно он, по-видимому, был убежден и в правоте своей теории кризисов, и в ее органической связи с теорией рынков. Вот почему существовавшие у него относительно теории кризисов сомнения не мешали ему даже в последние годы его жизни писать об этой теории: ’’Изложенная в тексте теория кризисов находится в органической связи с развитой в предыдущей главе теорией рынков - обе теории стоят и падают вместе”370 Во всем этом самым наглядным образом проявляется его субъективный и в то же время интуитивный характер мысли и действий.

Сказанное нами в качестве характеристики субъективно-активного интуитивного ума и таланта обрисовывает его как будто в менее положительном свете, чем ум дискурсивный.

В теснейшей связи с основными чертами его характера и этими порывами творческого увлечения у М.И. стоит, нам кажется, и его удивительная способность красочного, порой почти художественного, страстного, даже патетического изложения. Многие страницы, написанные М.И. и относящиеся, казалось бы, к чрезвычайно прозаическим и скучным вопросам экономики, являются прямо классическими по своему блеску и эмоциональному подъему.

Эта способность к высоким творческим порывами подъему позволяет нам далее, на фоне уже описанных основных черт его характера, понять и отметить еще и новую черту М.И.: его склонность к идеализму и в силу этого его живой интерес к проблемам идеализма, которым он посвятил значительную часть своих работ. Притом идеализм натуры М.И. носил в глубине своей религиозно-эстетический характер. Французский философ Гюйо в своей замечательной книге ”L‘Irreligion de 1‘avenir” старался показать, что старые, полные ритуала и внешних эффектов религии различаются, заменяясь особым и более высоким типом углубленного внутреннего состояния души и сознания современного культурного человека, — состояния, которое выполняет для каждого такого человека особым образом функцию старых религий, делая для него созвучным и близким весь мир. Именно в этом не конфессиональном, а расширенно-психологическом и переносном смысле мы говорим о религиозном характере личности М.И. Он, как нам хорошо известно, чрезвычайно ценил и высоко ставил отмеченное состояние сознания и настроения. Совершенно ясно, что и указанная склонность к идеалистическим построениям, и отмеченное религиозно-эстетическое настроение его являются прямым следствием и конкретным проявлением основных черт характера М.И. как характера субъективно-интуитивного, вообще склонного к субъективноидеалистическим построениям и религиозно-эстетическому отношению к жизни.

Но религиозность М.И. носила в высокой степени индувидуальный, взвешенный и эстетический характер. Во всяком случае М.И. как человек интуитивного уклада, мало склонный к созданию целостной и негибкой системы ’’сакральных” догматов, был чужд фанатизма и обладал исключительной веротерпимостью. Это в свою очередь не могло не соединяться в нем с необычным для людей субъективно-систематизирующе- го уклада чувством внутренней свободы и душевной мягкости.

Но, может быть, именно такая композиция религиозно-идеалистических черт личности М.И. лишала его способностей политического и общественного массового вождя. Натуры, способные верить и психологически приближающиеся в этом отношении к состоянию как бы религиозного настроения, всегда таят в себе черты детской наивности. Эта черта была весьма свойственна и М.И. Но это не мешает некоторым из таких людей быть общественными вождями, группировать около себя массы, создавать школы и секты. Наоборот, быть может, только такие люди — с ярко выраженными чертами психологически-религиозного характера, религиозной увлеченности - и были действительными вождями масс. Однако такими вождями могут стать лишь те из них, вера которых, какое бы содержание она ни имела, носит массовый характер и темперамент которых полон последовательной активности, стойкости и даже увлечения.

Это удел людей не субъективно-интуитивного, а субъективно-система- зирующего уклада, людей, умеющих говорить на языке, понятном и близком для масс.

Выдающийся человек последнего типа легко может стать центром и фокусом массовых симпатий, владеть массами и вести их за собой. Но такими чертами не обладал М.И. Он был слишком резко выраженной, сложной и эстетической индивидуальностью, чтобы иметь действенный отзвук в массовом сознании. Своеобразная натура М.И., обладавшая чертами наивности, религиозной устремленности и в то же время лишенная духа последовательной и непреклонной систематичности, была мало приспособлена к роли вождя. Своими идеями, своими блестящими сочинениями он мог производить впечатление и влияние на умы, но по существу он не был и не мог стать вождем того или иного движения, не мог создать школу, сплотить около себя определенную группу последователей.

Как натура интуитивно-проникновенная и в глубине своей эстетичес- ки-религиозная, М.И. склонен был, что вообще наблюдается у таких натур, к некоторому ’’пророчеству”. Но его пророчества были так же странны и своеобразны, хотя бы порой и верны, так же малосозвучны реальному массовому сознанию, как и весь уклад его личности. В этом отношении характерны факты, переданные нам Е.Д. Кусковой. В конце 90-х годов М.И. предсказывал, что через несколько лет в России будет конституция, и предлагал Е.Д. держать пари. В середине 900-х годов он утверждал, что в России возможна скорая социальная революция и что на сцену выступит с небывалой силой демократия, и снова предлагал Е.Д. держать пари. М.И., как ясно, в этих случаях почти не ошибался. Но нельзя не признать, что эти его предсказания, несмотря на всю их удивительную правильность, носят характер скорее вспышек провидения яркой индивидуальности, чем прогнозов, которые могли бы быть и были брошены их автором в качестве лозунгов массового движения. И не случайно, что он так часто соединял их с предложением держать пари. Это так хорошо характеризует его прогнозы как провидения, которым не придавалось и не было придано характера социально-политических прогнозов, порождающих лозунги и массовое действие. Они были продуктом личного переживания и умонастроения.

И вообще М.И. производил впечатление человека со взглядом, обращаясь внутрь себя, сосредоточенного на своих мыслях и переживаниях. Отсюда его иногда необыкновенная рассеянность в отношении к окружающему внешнему миру и окружающим людям. На этой почве нам вспоминается ряд курьезов в его жизни. Так, однажды М.И. выразил чрезвычайное удивление, узнав, что проф. N читает лекции, встречается и часто заседает вместе с ним в одном высшем учебном заведении Петрограда. Так, он смог смотреть на человека как будто внимательно, как будто внимательно слушать его, но ничего не слышать, будучи в действительности и непроизвольно погружен в какие-либо свои переживания. Он мог делать и фактически делал во время разговора замечания, которые не имели никакого отношения к теме разговора или имели отношение в совершенно ином смысле. Однажды, когда в его присутствии рассказывалось, что в театре ’’Кривое зеркало” в пьесе ’’Чествование Козьмы Пруткова” под именем Межерепиуса, по-видимому, шаржирован Д.С. Мережковский, М.И. заметил с удивлением и даже легкой обидой, что он не может поверить, чтобы Д.С. Мережковский мог выступить на сцене ’’Кривого зеркала”. И по существу очень добрый, приветливый и простой, он часто, в силу этих черт своего характера, производил впечатление человека холодного, равнодушного, невнимательного.

Это немало вредило ему в его отношениях с людьми. Многие не любили его, не любили за его наивность и за его, несомненно совершенно призрачную, холодность, ставя ее в связь с его столь же призрачным эгоизмом. Мы говорим — призрачным, ибо человек субъективного уклада вовсе не обязательно холодно-эгоистичен, и М.И. в действительности был человеком высокой доброты и душевности. Холодно-эгоистичный человек, нам кажется, не мог бы быть таким идеалистом, не мог бы проявлять такой сердечности, какую проявлял на самом деле и в глубине души М.И., не мог бы писать такие задушевные строки, как его небольшие некрологи о М.М. Ковалевском, И.И. Янжуле и др. М.И. мог иметь и имел глубокую привязанность к людям, он мог быть и был прекрасным отцом, мог сердечно и нежно любить.

Но как бы то ни было, благодаря самоуглубленности, субъективности от личности М.И. веяло иногда холодной сдержанностью. Эти черты, соединяясь в нем со своеобразным эстетизмом, с едва уловимым, тонким и по-своему красивым налетом дворянского барства, позволяли звучать у него временами нотам некоторого меланхолического разочарования, неспособности чему-либо удивляться и равнодушия. Однако в глубине своей они являлись лишь иной формой и отголоском его горячей жажды красочной, активной и яркой жизни.

Все сказанное приводит нас, наконец, к уяснению общего жизненного тона М.И.

Выше мы говорили о ’’стоимости” и ’’ценности” личности как объективных общественных категориях. Но эти же категории имеют и субъективно-психологическое преломление в сознании самой личности. Есть люди, которым их субъективная и общественно-объективная ’’ценность” представляются эквивалентными. И эти люди бывают с наиболее устойчивым самочувствием, с наиболее ровным положительным жизненным тоном. Таких людей мы чаще встречаем среди людей объективного уклада. Но есть люди, которым субъективно кажется, что их общественная ’’ценность” выше, чем это полагает общество. И если эта разница в оценке со стороны общества и самой личности слишком значительна, жизнь такой личности наполняется страданиями от сознания, что она недооценена; тогда она проникается разочарованием, иногда озлобленностью, и жизненный тон ее резко понижается. Такие случаи мы чаще всего встречаем среди людей ярко выраженного субъективного уклада. В личности М.И. мы встречаем в общем и целом скорей гармонию общественно-объективной и субъективно-психологической оценки его личности, почему и жизненный тон его был в основе устойчивый, бодрый. Однако мы не можем не отметить некоторой, весьма слабой, впрочем, психологически неглубокой тенденции у него к превышению субъективной оценки личности над объективной и, следовательно, уклона жизненного тона в сто рону отрицательную. Но именно потому, что эта тенденция и этот уклон были неглубоки, несильны и не имели корней в действительности, они не нарушали устойчивости его положительного тона. Они лишь облекали его личность тонким и красивым слоем той легкой грусти, меланхолии и некоторой разочарованности, о которых упоминалось выше. Все это делало его личность еще более сложной и своеобразной.

На этом мы закончим характеристику личного характера М.И. Эту характеристику не следует понимать как оценку, похвалу или порицание. Оценка личности в смысле общей похвалы или порицания — слишком ответственное и едва ли не нужное суждение. К тому же это слишком субъективное дело. Наша характеристика претендует на гораздо более объективное значение и имеет своим единственным назначением уяснение и понимание личности М.И.

Но во всяком случае, заканчивая эту характеристику, мы с большим правом можем повторить то, что сказали в начале: в лице М.И. Туган-Ба- рановского мы потеряли выдающегося по своеобразию, богатству оттенков, одаренности и высоте духовной культуры человеку. Данная общая характеристика личности М.И. позволит, как нам кажется, лучше уяснить теперь и влияние на него общественной среды, т.е. общественных идей и общественной практики. 3.