О ПРЕДПОЛАГАЕМОМ ОСОЗНАНИИ СВОБОДЫ [ВОЛИ] И О ПОЛЬЗОВАНИИ ТЕРМИНОМ «ДЕЙСТВУЮЩАЯ СИЛА»
Величайшие трудности при рассмотрении вопроса о свободе и необходимости вытекают из двусмысленного употребления слов. Желая по возможности содействовать выяснению этого столь важного вопроса, я рассмотрю смысл тех слов, которые, по моему мнению, внесли в него наибольшую путаницу, и я воспользуюсь этим случаем, чтобы ответить на возражения, выдвинутые по этому вопросу столь превосходным человеком и талантливым метафизиком, как д-р Прайс в его «Обзоре принципов морали», ибо, на мой взгляд, он был введен в заблуждение неправильным употреблением подобных слов. «Мы, — утверждает он 192, — в действительности так же постоянно и необходимо сознаем свою свободу, как сознаем то, что мы мыслим, выбираем, хотим или даже существуем; и, какие бы противоположные взгляды ни высказывали люди, невозможно, чтобы они серьезно думали, будто они не обладают вовсе активной способностью самодвижения и не являются причинами своих собственных хотений; невозможно, чтобы они не приписывали самим себе того, что, как они должны сознавать, они мыслят и делают. Когда мы говорим, что мотивы определяют чело- века, то мы имеем в виду, что он решил следовать своему суждению и желаниям или что он в сущности делает то, что он хочет делать. Но в то же самое время очевидно, что мотивы не имеют никакого отношения к осуществлению им своего решения, т. е. что нет никакой физической связи между его суждениями и взглядами и следующими за ними поступками. Нет ничего более нелепого, чем утверждать, что наши склонности действуют на нас и понуждают нас, что наши желания и опасения приводят нас в движение или порождают наши хотения, т. е. являются действующими силами (agents); и в то же время нет ничего более понятного, чем то, что они могут быть лишь поводами того, что приводит нас самих в движение. Какой смысл утверждать, будто положение некоторого тела, служащего предлогом или поводом того, что оно испытывает удар от другого тела, представляет действующую (efficient) или побуждающую (impeller) силу его движения?» Я не думаю, чтобы можно было сильнее или лучше сформулировать возражение против учения о необходимости, и я намеренно привел эту цитату, чтобы ответить на трудность, выраженную здесь сильнейшим образом; однако я убежден, что если разобраться в этом вопросе, то окажется, что цитируемый мной автор в действительности детерминист (necessarian) и что только по какому-то недоразумению и лишь на словах он выступает защитником учения о метафизической свободе [воли]. Во избежание всякой двусмысленности я изложу факты о природе человека таким образом, что, думаю, вряд ли я буду введен в заблуждение словами. Человек так устроен, что если предложить ему некоторые вещи (например, плоды двух сортов), то они в разной степени становятся предметами его желания, в зависимости от его знакомства с их различными качествами, их полезностью, приятностью на вкус и от других соображений. Так как желательность в этом случае носит сложный характер и впечатления, производимые на дух различными, связанными с ней обстоятельствами, изменчивы, находясь в зависимости от состояния духа в данный момент, от наличия или отсутствия других представлений и т. д., то возможно, что сравнительная желательность обоих плодов сильно колеблется в небольшой промежуток времени, причем в разные моменты берет верх желание взять то один из них, то другой. Но если потребовать, чтобы человек сделал свой выбор в какой-нибудь определенный момент времени, то ясно, что он, конечно, возьмет тот плод, который покажется ему в данный момент более желательным. Если он не подвергается никакому ограничению, то возможно, что в силу каких-нибудь соображений он вообще не сделает никакого выбора и пренебрежет обоими видами плодов. Но и это он сделает потому, что такое поведение покажется более желательным, т. е. более предпочтительным, чем другое. Это все, что, на мой взгляд, человек может сознавать, т. е. что ничто не препятствует его выбору, ничто не препятствует тому, чтобы он взял любой из плодов, представляющийся ему более желательным, или чтобы он не сделал вообще никакого выбора, в зависимости от того, какое решение в целом покажется ему предпочтительным. Но здесь всегда имеется какое-нибудь основание в пользу того предмета или того поведения, которое кажется желательным или предпочтительным, основание, заключающееся либо в предыдущем состоянии духа человека, либо в его представлениях о предметах, которые ему предлагаются. В предметах второстепенных или при очень быстрой смене идей основание это могло быть забыто, или, может быть, на него даже не было обращено внимания, но оно все же существовало и фактически содействовало тому, что в рассматриваемый момент этот предмет или это поведение представились желательными. Это все, что человек может сознавать относительно самого себя, и все, что он может наблюдать над другими. В соответствии с этим, когда мы размышляем о своем собственном поведении или думаем о поведении других людей, мы всегда рассматриваем или спра- шиваем, каков мог быть мотив того или иного выбора. Мы всегда исходим из того., что должен быть какой- нибудь мотив, и мы никогда не допускаем возможности того, чтобы выбор мог произойти без того или иного мотива или того или иного очевидного основания. Когда утверждают, что человек действует только по своей воле (хотя обычно так не говорят), то слово это никогда не употребляется в строго метафизическом смысле воли, не находящейся под влиянием никакого мотива; в этом случае хотят лишь сказать, что человек действует своевольно (from wilfulness) или из упрямства, т. е. сопротивляясь противодействию других людей. Мотивом здесь является желание показать свою свободу и независимость, что совсем не значит, будто человек действовал здесь без всяких мотивов. Таким образом, осознание свободы — это двусмысленное выражение, ровно ничего не доказывающее в пользу философской или метафизической свободы; наоборот, если правильно понять его, то оно, по-видимому, говорит в пользу учения о необходимости, о необходимости влияния мотивов на решение и выбор. Если все вышеизложенное соответствует фактам и исчерпывает их (а насчет правильности моего изложения я апеллирую к собственному внутреннему опыту каждого человека), то совершенно пе важно и безразлично, если не цепляться за слова, скажу ли я, что причиной выбора является мотив в пользу пего (представляющий, согласно правильному определению д-ра Прайса, суждение или желание) или дух, сделавший этот выбор, т. е. я сам либо какое-нибудь другое лицо. Этой причине мы и приписываем активное начало или детерминирующую силу. В первом случае это сила мотива, а во втором — сила лица.
В обоих случаях мы имеем перед собой определенное действие п в качестве причины его — совокупность двух обстоятельств, именно мотива и духа, перед которым или в котором находится этот мотив. Если исходя из данного выше описания кто-нибудь станет утверждать, что, несмотря на то что здесь имеется реальное действие и достаточная причина, но нет активного начала (agency), в собственном смысле слова, на том только основании, что воля здесь необходимо определяется мотивами, то мне останется лишь без всякого сожаления заменить это слово каким-нибудь другим словом. Однако если скажут, будто у нас есть сознание какого-то другого рода активного начала, чем описанное мной, то я буду это отрицать и попрошу человека, утверждающего это, не ограничиваться одним голым утверждением. В ходе человеческой жизни, развертывающейся в смене хотений и соответствующих поступков, мы не замечаем никакого другого активного начала, кроме того, которое я описал; с указываемой мной точки зрения приобретают смысл и значение правила жизни, регулирующие нашу волю и поведение: при всяком ином предположении они не имеют никакого смысла. Однако в данном случае я готов отвечать д-ру Прайсу, стоя на собственной его почве, т. е. апеллировать к обычному словоупотреблению по вопросу о соответствующей причине хотений и поступков. Он говорит: «Нет ничего более нелепого, чем утверждать, что наши склонности действуют на нас и понуждают нас, что наши желания и опасения приводят нас в движение или порождают наши хотения». Сколь нелепым ни кажется этот способ выражения д-ру Прайсу, но именно так обычно описывается поведение человека, и это, безусловно, доказывает, что если слова людей действительно соответствуют их мыслям, то очевидно, по их убеждению, что не дух, а мотивы человеческих поступков являются в настоящем смысле слова причинами последних. Таково обычное словоупотребление, и оно должно иметь основание в общераспространенных взглядах людей. Д-р Прайс утверждает: «Если наши склонности понуждают нас действовать, если наши желания и опасения приводят нас в движение, то они являются действующими силами\ в действительности же они являются только поводом для того, чтобы мы пришли в движение». Но ведь это чисто словесное различение. Если поступок всегда следует за мотивом, т. е. за склонностью духа и за восприятием находящейся перед ним вещи, то этого вполне достаточно для детерминиста; отсюда следуют все его выводы, и он охотно предоставит другим занятие изменять как им угодно слова и выражения. Д-ру Прайсу особенно не везет, когда он защищает это чисто произвольное и словесное различие. «Какой смысл утверждать, будто положение некоторого тела, служащего предлогом или поводом того, что оно испытывает удар от другого тела, представляет действующую или побуждающую силу его движения?» Но ведь понятие мотива, согласно его собственному определению, включает в себя и склонность, состояние духа, и отношение к находящимся перед ним. вещам, т. е., применяя это к его сравнению, заключает в себе и толкающее тело и положение, в котором находится получающее толчок тело; а ведь это, согласно его собственному описанию, содержит в себе всю причину толчка, все то, что содействует приведению в движение тела. Но из рассматриваемых двух обстоятельств, т. е. склонности духа и его отношения к находящимся перед ним вещам, последнее обыкновенно называется мотивом и может быть сравниваемо (пользуясь выражением д-ра Прайса) с побуждающей силой, между тем как склонность или состояние духа служит только обстоятельством, дающим мотиву возможность воздействовать иа него, двигать его, произвести надлежащие действия. Утверждая это, я, как и прежде, апеллирую к здравому человеческому смыслу. Но, оставив в стороне ходячие взгляды, о которых д-р Прайс может сказать, что они часто основываются на предрассудках и ложном взгляде на вещи, станем рассматривать этот вопрос как математики и философы; я полагаю, что могу сказать ему, что если рассуждать так, как рассуждают все люди — и занимающиеся самыми отвлеченными спекуляциями мыслители, и профаны, — то мы должны считать мотивы действительными причинами человеческих поступков, хотя человек и называется деятельным существом. Предположим философа, который совершенно не знает механизма человеческого духа, но который замечает, как это признает д-р Прайс, что люди факти- чески поступают согласно своим склонностям и желаниям, иначе говоря, согласно мотивам; разве этот философ не сделает (подобно тому как это делают в учении о случайности) вывода, согласно которому должна существовать некоторая неизменная причина этого постоянного совпадения между мотивами и поступками? Разве он не скажет, что хотя он не может заглянуть внутрь человека, но связь эта, будучи постоянной, должна быть естественной и необходимой? А так как мотивы во всех случаях предшествуют поступкам, то, рассуждая так, как рассуждают в аналогичных случаях ученые, разве он не скажет, что мотив является причиной поступка, и, пользуясь бросающейся в глаза аналогией, не станет ли он сравнивать дух с весами, чаши которых наклоняются в ту или иную сторону в зависимости от силы мотивов? Не имеет значения, если мы скажем, что мотив непосредственно не производит поступка. Достаточно, если он необходимо вызывает непосредственную причину поступка или причину этой непосредственной причины и т. д. Достаточно, например, если мотив вызывает желание, желание определяет волю, а воля порождает действие. Сколько бы ни вставляли подобных промежуточных звеньев, все-таки ясно, что в конечном счете действие осуществляется согласно мотиву, вытекает из него или зависит от него и что поэтому, выражаясь правильным философским языком, мы должны назвать мотив действительной причиной поступка: в этом отношении он нисколько не отличается от любой другой причины в мире. Так как обычное словоупотребление соответствует этому взгляду на рассматриваемый вопрос, то ясно, что в действительности люди так и смотрят на него. И если они не прослеживают указанного учения до его более отдаленных и необходимых выводов, то они поступают так либо из-за недостаточного размышления над ним, либо из-за отсутствия силы духа. Итак, руководствуясь этой одной простой истиной о необходимости влияния мотивов на человеческий дух, мы приходим к выводам, далеко превосходящим меру понимания толпы, но не получаем ничего способного смутить философа или христианина. Фундаментом здесь является истина, основывающаяся на всеобщем опыте и наблюдении, и нам нечего бояться никаких справедливых выводов из нее.