4. Физика и «свобода воли»

В тот период, когда ньютоновская механика признавалась за бесспорное основание физики, делалось множество попыток найти «бреши» в предсказаниях механики и использовать их как «лазейки» для введения свободы воли. Многие авторы, например, указывали, что частица, движущаяся перпендикулярно направлению действующей на нее силы, не будет выполнять никакой работы и не будет поэтому поглощать никакой энергии. Следовательно, сила воли могла бы производить такое движение, не нарушая закона сохранения энергии, выведенного из ньютоновской механики. Более хитроумным способом нахождения «бреши» было указание на особые точки в дифференциальных уравнениях механики. В такой точке силовое поле бесконечно или неопределенно, и ускорение а не может быть точно вычислено на основе уравнений. Здесь, доказывали некоторые философы, сила воли может получить господствующее положение и определить движение материальных масс.

Если, однако, сила воли может быть подставлена в уравнение Ньютона вместо /, то нет необходимости ни в каких «брешах», чтобы свободу воли сделать совместимой с механикой. Если же, наоборот, сила воли не может приводить в движение материальную массу, то в «брешах» нет никакой необходимости. Если, например, массы должны двигаться Перпендикулярно механической силе, то нужна сила, чтобы двигать ее в каком-либо определенном направлении. Хотя никакое движение не нуждается в энергии, оно все же нуждается в силе для определения направления.' Например, увеличение импульса необходимо для избрания какого-либо определенного движения. Точно так же, если имеется только одна особая точка, то движение за нею может быть определено посредством введения добавочного закона движения. Но в таком случае снова встает та же проблема, что и раньше. Если сила воли может определить движение частицы в особой точке дифференциальных уравнений, то нет никакого основания утверждать, что подстановка этой силы вместо/в ньютоновском уравнении неправильна. В этом случае, однако, движение частицы в регулярной точке зависело бы, кроме гравитационных и электромагнитных сил, также и от силы воли. Свободная воля была бы понятна и без введения каких-либо «брешей».

Следовательно, всякое обоснование свободной воли брешами вопроса не решает; если сила воли может заменить физическую силу, то бреши не нужны; если же такая замена неправильна, то бреши бесполезны, потому что тут необходим добавочный закон, который определял бы движение массы, начиная с бреши. Этот добавочный закон является, конечно, физическим законом, потому что он определяет движение материальных масс. Вели сила воли может играть роль добавочного закона, то она с таким же успехом могла бы играть роль и в начальных ньютоновских законах. По всем этим основаниям введение «брешей» в механические законы не приносит никакой пользы для решения проблемы свободы воли. Если мы согласимся с этим рассуждением, то легко прийти к заключению, что замена ньютоновской механики квантовыми механиками Бора или Гейзенберга, или, другими словами, механиками субатомных частиц, не может принести какой-либо пользы для решения проблемы свободы воли или свободы решений.

Чтобы выяснить это, может быть, лучше всего вернуться к примеру из субатомной физики, который мы использовали в трактовке научного аспекта. Мы можем взять пучок электронов, который проходит через отверстие в диафрагме и падает на экран. Согласно ньютоновской механике, точка, в которой частица попадает на экран, может быть предсказана, исходя из состояния частицы в момент времени, когда она проходит через отверстие в диафрагме. Это состояние определяется в ньютоновской механике положением и импульсом частицы в момент прохождения через диафрагму,

В субатомной механике такого состояния не существует. Мы знаем только положение отверстия в диафрагме и способ, каким пучок электронов испускается. При этих условиях теория субатомной механики позволяет нам вычислить статистическое распределение точек попадания на экране; мы можем узнать, сколько в среднем будет точек попадания каждую секунду в квадратном дюйме экрана. Это распределение однозначно определяется законами волновой механики в соединении с операциональными определениями. Эти законы заменяют причинные законы ньютоновской механики. Если никакая ньютоновская (то есть гравитационная или электромагнитная) сила не действует на электроны, проходящие сквозь диафрагму, то, согласно ньютоновской механике, они будут подчиняться закону инерции, а согласно волновой механике, будут создавать на экране систему пятен вокруг центрального пятна, которое получилось бы в соответствии с законом инерции.

Если мы применим какую-либо распределенную силу, например электромагнитное поле, то единичное пятно, производимое согласно закону инерции, было бы смещено на другое единичное пятно. Если мы допустим, что волновая механика правильна, то система пятен, появляющаяся на экране, если не действуют никакие силы, будет изменяться, когда будет применяться электростатическая, или магнитная, или какая-либо другая физическая сила. Другими словами, всякая физическая сила производит иное статистическое распределение точек попадания на экране. Поскольку физические силы определяют только статистическое распределение пятен, но не определяют, где в какой-либо определенный момент времени будет произведено пятно, постольку мы опять получаем ситуацию подобно ситуации с «брешами». Поскольку появление пятна в определенный момент времени не определено, постольку сила воли может вмешаться и определять появление пятна в определенный момент в определенном месте на экране, не нарушая законов физики.

Однако это рассуждение не помогает, как и в случае других типов бреши. Если мы допустим научный аспект субатомной физики, то статистическое распределение в конце эксперимента полностью определяется экспериментальным устройством и применяемыми силами. Это значит, что никакая физическая сила не может ограничить статистическое распределение таким образом, чтобы мы смогли предсказать, когда падение произойдет в отдельной точке экрана. Следовательно, никакое добавление физической силы (гравитационной или электромагнитной) не может превратить статистический закон в причинный закон, где единичные события однозначно определяются. Таким образом, мы снова должны допустить, что сила воли, духовная сила, может произвести выбор между возможностями, оставляемыми статистическим законом. Но если мы допустим, что духовная сила может производить движение материальных масс, то мы можем с таким же успехом допустить, что духовная сила может быть подставлена вместо f в ньютоновском законе та=/. Если бы это было правильно, то в уравнении движения мы не нуждались бы ни в каких брешах и соответственно ни в каких статистических законах движения.

Из всех этих положений, по-видимому, следует, что изменением теорий физики мы не можем как-либо содействовать пониманию того, что получило название проблемы свободы воли, или свободы решения; другими словами, проблема физического детерминизма Очень мало затрагивает проблему свободы воли. В физике мы только однажды встречаемся со случаем, где слово свободный или свобода может быть применено с пользой. Всякий, кто даже элементарным образом познакомился с механикой, знает разницу между свободными колебаниями. Например, если мы возьмем маятник, на который не действует никаких сил, помимо силы тяготения, то он будет колебаться с частотой, зависящей только от длины маятника L и от ускорения тяжести g. Эта частота л, как она вычисляется, исходя из ньютоновских законов, есть п = Ve/L.

Мы называем ti характеристической частотой маятника, или частотой свободного колебания, потому что она не зависит от какой-либо частоты, которая соответствовала бы действию внешних сил. Если на маятник действует внешняя сила с частотой N, которая зависит, конечно, только от внешних влияний, а не от собственной частоты маятника. Если маятник предоставлен самому себе, он будет совершать «свободное колебание» частоты п\ если же он испытывает периодические толчки с частотой N, то он будет совершать «вынужденное колебание», которое зависит одновременно от п и N. Действительное колебание будет наложением колебаний с частотами п и N. Оно будет становиться тем более интенсивным, чем ближе Сбудет к л, и будет выступать как явление резонанса, то есть как колебание с большой амплитудой, если N будет очень близким к п.

Мы можем сказать, что в первом случае поведение маятника зависит только от него самого, его движение свободно. Во втором случае оно определяется внешними влияниями. Поведение людей анализировалось таким же способом. Образ поведения зависит отчасти от внутренних факторов, которые существовали бы даже и в том случае, если бы на человека совсем не оказывало влияния его окружение. Примером такого свободного действия человека было бы мышление, которое полностью проистекает из собственного сознания человека и на которое не влияет ни чтение книг, ни речь других людей. Мы понимаем, что эта характеристика свободы имеет значение только на уровне описания, делаемого обыденным здравым смыслом, но становится очень неопределенной, если мы попытаемся получить научное понимание терминов. Свободным действием человека было бы движение его ног или рук, вызываемое только внутренними стимулами.

Ясно, что такое движение, строго говоря, не существует. С другой стороны, верно также и то, что, говоря на повседневном языке, правильно будет говорить, что некоторые действия происходят благодаря внешним влияниям, а некоторые — главным образом благодаря внутренним стимулам. Случаи с внешними влияниями распознать легко. Если сильный человек толкает слабого, то в состоянии движения окажется слабый; это движение, конечно, не является свободным. Если же человек, находящийся в покое, не испытывает внешнего толчка, который привел бы его в движение, но встает по собственному желанию, то мы можем описать это явление, сказав, что «он встает свободно». Но всякий почувствует, что это различие очень неопределенно. На самом деле различие между свободным колебанием и вынужденным колебанием в механике резким бывает только тогда, когда оно рассматривается слишком упрощенно. Утверждение, что колебания маятника, предоставленного силе тяготения, имеют частоту, которая не зависит от какого- либо внешнего влияния, истинно только в том случае, если мы оставим в стороне проблему изготовления маятника из сырого материала и получения сырого материала благодаря экономическому сотрудничеству очень многих людей. Только таким неопределенным образом слово свобода может употребляться в физике и из физики переноситься в проблему человеческих действий.

Если мы хотим иметь суждение о том, что физика может сделать для проблемы свободы воли, то мы должны исследовать, что думают люди, действительно заинтересованные . в существовании свободы воли и рассматривающие ее как имеющую большое значение для понимания мира и для желательного поведения людей. Мы увидим, что все эти люди охотно признают, что в мире физических явлений существует строгий детерминизм. Они считают, что существуют такие явления, которые не являются ни физическими, ни духовными и которые подчиняются законам, совершенно отличным от физических законов. Обсуждая различие между ньютоновской механикой и субатомной механикой XX века, мы нашли, что это различие ничем не помогает решению проблемы свободы воли. Однако выдающийся английский астроном и специалист в области математической физики Артур Эддингтон фактически воспользовался субатом- ной физикой XX века для поддержки популярной веры в свободную волю, которая многим людям казалась необходимой предпосылкой веры традиционной религии и этики. Он начинает с утверждения, что будущее представляет собой комбинацию причинных влияний прошлого с элементами, не поддающимися предвидению из-за статистического в основном характера законов субатомной физики.

«Вероятно, можно сказать, что заключение, которое можно вывести из этих аргументов, взятых из современной науки, таково, что религия впервые стала возможной для разумного ученого около 1927 года» 1.

Именно в 1927 году Гейзенберг выдвинул свой принцип неопределенности. В книге, написанной гораздо позднее, Эддингтон дает более тщательный анализ своего прежнего доказательства в пользу свободы воли. Он решительно утверждает, что гипотеза о том, что воление может действовать посредством наложения на статистический закон, или, как мы говорили, путем инфильтрации через бреши, оставляемые этими законами, есть просто абсурд (nonsense). Он опять приводит доказательство в пользу свободы воли, выдвигая гипотезу духовной силы, но отрицает, что можно поддерживать веру в свободную волю с помощью принципа неопределенности Гейзенберга. Однако весьма многие авторы ухватились за более раннее и довольно поверхностное доказательство Эддинг- тона и не обратили внимания на более глубокое суждение в его книге, написанной гораздо позднее. Эта позиция очень многих философов и ученых является результатом долгой традиции, в которой свободная воля объяснялась с помощью «брешей» в «жесткой причинности» ньютоновской физики.

Философы и богословы, защищавшие эту веру, были заинтересованы не в защите индетерминизма в физике, а в утверждении, что существуют такие события и явления, которые подчиняются законам, отличным от физических законов. Метафизики и богословы защищают доктрину, что в царстве физики имеется детерминизм, но что в царстве духа господствует «свобода». Поучительно узнать, что самый популярный католический философ и богослов в США, егтископ Фултон Дж. Шин, пишет по этому вопросу:

«Св. Фома Аквинский утверждает, что изменения в концепции эмпирической науки не предполагают изменения в метафизике, которая управляет этой наукой. Философия не зависит от науки... В квантовой /еории и в принципе неопределенности нет абсолютно ничего такого, что могло бы показать, что какое- либо физическое явление беспричинно. Поэтому для свободы воли в физике нет никакого основания... Проблема свободы воли есть проблема не физики, а философии»33.

Мы можем добавить к этому высказывание современного индийского философа, горячего поклонника метафизики как интеллектуального зрения и сильного сторонника «свободной воли». Налим Канта Брахма пишет о попытках Эддингтона и других ученых «доказать свободу воли» с помощью успехов физической науки:

«Если будущие эксперименты откроют нам, что индетерминизм, существование которого предполагается в движениях электрона, на самом деле не существует, то философия окажется беспомощной в доказательстве его положения, если она теперь признает доказательство профессора Эддингтона... Свобода и другие метафизические истины не Могут быть доказаны в сфере явлений, где пространство, время и причинность являются единственными господствующими категориями»2. Для того чтобы узнать, как учение о свободе воли формулируется и доказывается теми, кто защищает ее по моральным основаниям, заглянем во французский философский журнал за 1953 год. Он содержит статью о «свободе решения», дающую обычную формулировку тех, кто защищает это учение. Автор пишет:

«Два классических доказательства устанавливают, по нашему мнению удовлетворительно, существование свободного решения; первое является моральным и имеет в виду заставить нас поверить в свободу; второе — психологическое и имеет целью укрепить эту веру. Наше нравственное сознание ставит нас перед должным, которое становится реальным, когда мы его сознаем. Реальный долг имеет смысл только в том случае, если мы повинуемся или не повинуемся ему добровольно. Это сводится к утверждению, что долг предполагает свободу, или, другими словами, если я верю, что нечто является моим долгом, то это предполагает веру в то, что я свободен»

Это доказательство, свидетельствующее, что не может быть веры в долг, если нет веры в свободное решение, конечно, убедительно, если слова «долг» и «свобода воли» употребляются в том языке обыденного здравого смысла, которым мы пользуемся с самого детства. Если мы попытаемся применить более глубокий научный анализ, то доказательство, конечно, становится гораздо более сложным, но в конце концов оно будет очень простым в отношении психологического доказательства, к которому мы теперь обращаемся. Как пишет этот автор,

«Психологическое доказательство не нуждается в подробном изложении, потому что оно состоит в свидетельстве внутреннего созерцания: достаточно осознать это созерцание... Разве каждый не знает по опыту, что значит допустить моральную ответственность за действие? Допущение такой ответственности тождественно ощущению собственной свободы» 34. Что бы ни думать об убедительности этих доказательств, ясно, как говорит наш автор, что основной вопрос сводится к следующему: как воля может осуществить свободный выбор между долгом и удовольствием? Однако ответ на этот вопрос никоим образом не становится более легким, если ньютоновская механика заменяется субатомной механикой. Это чисто психологический вопрос, и даваемый нами ответ полностью зависит от той психологической теории, которой мы придерживаемся. Вполне удовлетворительным с точки зрения старых психологических теорий является ответ на этот вопрос, данный в 1673 году Спинозой в его работе «Этика». Он пишет: «В душе нет никакой абсолютной или свободной воли; но к тому или другому хотению душа определяется причиной, которая в свою очередь определяется другой причиной, а эта — третьей, и так до бесконечности». Затем Спиноза приводит следующее доказательство:

«Душа составляет известный и определенный модус мышления и, следовательно, не может быть свободной причиной своих действий, иными словами, не может иметь абсолютной способности хотеть или не хотеть; к тому или другому хотению она должна определяться причиной, которая в свою очередь определена другой причиной, эта — третьей, и так до бесконечности» !.

Согласно Спинозе, душевные состояния являются частью причинной цепи физических состояний, и вопрос, который мы можем поставить, касается не существования «брешей» в этой цепи, а скорее того, каким образом получается, что наше внутреннее наблюдение как бы говорит нам, что мы можем принимать «свободные» решения. Спиноза дает хороший ответ и на этот вопрос в приложении к первой части своей «Этики»:

«Достаточно будет взять за исходный пункт то, в чем все должны быть согласны; а именно—что все люди родятся не знающими причин вещей и что все они имеют стремление искать полезного для себя, что они и сознают. Первым следствием этого является то, что люди считают себя свободными, так как свои желания и свое стремление они сознают, а о причинах, располагающих их к этому стремлению и желанию, даже и во сне не грезят, ибо не знают их. Второе следствие — то, что люди все делают ради цели, именно ради той пользы, к которой они стремятся. Отсюда выходит, что они всегда стремятся узнавать только конечные причины совершившегося и успокаиваются, когда им укажут их, не имея, конечно, никакого повода к дальнейшим сомнениям» К

Если с крыши падает камень, то мы уже не говорим, что он упал преднамеренно, с целью попасть в мишень или, может быть, разрушить ее; мы «объясняем» падение камня законами тяготения Галилея и Ньютона. Спиноза подчеркивает, что поведение людей так же определяется причинами, как и падение камня; но из-за того, что человеческий организм есть очень сложная система, мы не знаем причин его движений и подставляем «конечные причины» или «цели». Такая цель есть то, что мы на повседневном языке на^ зываем «волей». Согласно Спинозе, «воля» есть психический феномен вроде воображения или мышления, который сопровождает наши действия, но никогда не бывает причиной наших действий. Мы переживаем психические явления, которые мы на донаучном языке обыденного здравого смысла описываем как «свободный выбор» или «свободное решение». Если бы падающий камень мог думать и говорить, то он тоже сказал бы, что он обладает «свободным выбором».

Подлинной научной проблемой является исследование того, как это ощущение свободного выбора возникает и какую пользу оно приносит человеческому организму. Психология обыденного здравого смысла, как мы знаем, описывает эту ситуацию как конфликт между «долгом» и «удовольствием». Эти термины, конечно, понятны и полны значения на уровне повседнев- ного опыта. Каждый ребенок понимает, что ходить в школу — долг, а посещать кино — удовольствие. Но могут возникать ситуации, когда посещение школы может стать удовольствием, а просмотр тяжелых кинофильмов с целью «изучения общественной жизни» — долгом.

Научная психология заменила созданные обычным здравым смыслом понятия долга и удовольствия более сложной системой понятий, как физика заменила созданные здравым смыслом понятия «покоя» и «движения» понятийными схемами теории относительности Эйнштейна.

Как пример такой научной психологии мы можем взять современную «глубинную психологию» (depth psyhology), основанную на теории Зигмунда Фрейда и известную под именем «психоанализа». Фрейд изучал «анатомию» структуры человеческой личности. Помимо «я», которое заботится об удовольствии и старается разумным образом получить его, существует еще скрытое в бессознательной области человеческой личности «я» и «сверх-я».

Первое состоит из остатков элементарных животных инстинктов в человеческой личности, тогда как «сверх-я» состоит из таких черт личности, которые приобретаются под влиянием родителей, школы, церкви, военного и гражданского обучения. Некоторая часть того, что Фрейд назвал «сверх-я», приблизительно соответствует тому, что обычно называется «сознанием».

Конфликт между «удовольствием» и «долгом», который, согласно донаучным формулировкам, разрешается «свободным выбором», был описан Фрейдом следующим образом: «Пословица говорит нам, что никто не может служить одновременно двум господам. У несчастного «я» доля еще более тяжелая: «я» должно служить трем строгим господам и должно делать все от него зависящее, чтобы примирить запросы и требования всех трех. Эти требования всегда расходятся и часто кажутся совершенно несовместимыми; не удивительно, что «я» так часто падает под такой ношей. Три тирана—это внешний мир, «сверх-я» и «я». Если наблю- дать стремления «я» удовлетворить их все, или, скорее, услужить им всем одновременно, то нельзя не пожалеть о том, что оно персонифицировано и устроено как отдельное существо. Оно чувствует себя окруженным с трех сторон и подверженным угрозе трех видов опасности, на которое оно реагирует возрастающим раздражением, когда на него чересчур наседают... Таким образом, подстрекаемое со стороны, ограничиваемое «сверх-я» и отталкиваемое реальностью, «я» пытается справиться со своей экономической задачей сведения сил и влияний, которые действуют в нем и на него, к некоторого рода гармонии»

Мы видим не одно «я», принимающее «решения» или осуществляющее «выборы»; «я» является только одной частью в структуре личности, частью, борющейся с другими частями и с внешним миром. Мы можем поставить вопросы: при каких условиях имеем мы ощущение «свободного выбора», какова функция этого ощущения в жизни человека и каково его значение для формулировки законов человеческого поведения. Проблема «свободного выбора» должна рассматриваться в этом контексте и не имеет ничего общего с физическим детерминизмом или индетерминизмом.

Если мы хотим получить хорошо сформулированное суждение о том, содействовал ли принцип неопределенности субатомной физики поддержанию доктрины «свободной воли», защищаемой традиционной религией, то мы должны заглянуть в писания признанных религиозных лидеров. Можно, например, процитировать Томаса Мертона, одного из самых влиятельных католических писателей нашего времени. Он пишет:

«Свобода состоит не в равновесии между выбором добра и зла, а в современной любви и принятии того, что есть действительное добро, и совершенном презрении и отвержении того, что есть зло, так что все, что вы делаете, есть добро и делает вас счастливым, и вы отвергаете, отрицаете и игнорируете всякую воз- можность, которая может привести к состоянию несчастья, самообмана и горя... только человек, отвергший все злое настолько полно, что становится неспособным желать его, воистину свободен... Бог, в ком абсолютно нет никакой тени или возможности зла или греха, бесконечно свободен. Действительно, он есть свобода»

Когда мы читаем такие высказывания, мы ясно понимаем, что термин «свободный» употребляется здесь в таком смысле, который не имеет ничего общего с различием между ньютоновской механикой и субатомной физикой XX века. Нет никакой цепи рассуждения, которая от статистического характера физических законов вела бы к утверждению, что свобода состоит в «любви к тому, что есть действительное добро... и презрении к тому, что есть зло».

1 Т. Me г ton, Seeds of Contemplation.