§1.1.2.8. О сослагательном наклонении в истории. Через свободу воли - к эволюционной гиперболе

Люди являются одновременно зрителями и актёрами в великой драме бытия.
Нильс Бор
В истории есть периоды, когда люди создают социальные институты, и периоды, когда институты создают людей.

Фридрих Август фон Хайек
Н.А. Бердяев утверждал, что «все попытки разрешения всех исторических задач во все периоды должны быть признаны сплошной неудачей. В исторической судьбе человека, в сущности, всё не удалось» [Бердяев 1990, с.154]. Извечная «борьба добра с добром» неизменно рождала зло, и человеческие чаяния либо не осуществлялись, либо не стоили приложенных усилий. На языке Данте это означает, что благими намерениями вымощена дорога в ад, а на российском политическом жаргоне - что люди вечно хотели как лучше, а получалось как всегда.
Касаясь «дидактики» исторического опыта, я использую аллегорию, противоречивый характер которой отвечает напряжённому парадоксу существования (его обсуждение мы начали во Вступительных заметках) и которая иллюстрирует модель техногуманитарного баланса. История - жестокая учительница, обладающая, к тому же, своеобразным вкусом. Она не терпит двоечников, безжалостно выставляя их за дверь, но не жалует и отличников. Последних она отсаживает на задние парты: общества, у которых «мудрость» превышает «силу», впадают в длительную спячку, и выводят их из неё, часто весьма бесцеремонно, ближние или дальние, драматически бодрствующие и потому развивавшиеся соседи. Именно непутёвые, но худо-бедно успевающие народы- «троечники» оказывались любимчиками своенравной богини Клио, их трагедиями, прозрениями и свершениями род Homo восходил от чопперов Олдовая до компьютеров Санта-Клары в Силиконовой долине...
Могла ли история развиваться иначе, и если да, то в какой мере? Как обещано во Вступительных заметках, мы будем регулярно
возвращаться к этой теме, которая давно занимает биологов и космологов (см. Раздел 1.2), но по традиции вызывает панический страх у многих обществоведов. Впрочем, и социальным историкам всё труднее удерживаться от захватывающе интересных размышлений.
Александр Македонский, завоевав Индию, увлёкся буддизмом и вознамерился распространить новое мировоззрение на всех подвластных территориях, но заразился чумой и умер в тридцатилетнем возрасте. А. Тойнби [1979] обсуждал вопрос: если бы злополучная бацилла не сыграла тогда роковую роль, как изменилась бы дальнейшая история Ближнего Востока, Европы и всего человечества?
А вот гораздо более близкие нам эпизоды. В крайне переменчивой ситуации 1953 года, после смерти И.В. Сталина, Л.П. Берия в смертельной подковёрной схватке потерпел поражение от группы, возглавляемой Н.С. Хрущёвым. Если бы произошло иначе, планы Берия по внедрению рыночных элементов в административную экономическую систему (вероятно, нечто вроде модели, принятой в 1970-х годах КНР, или той, которую безуспешно попытался осуществить М.С. Горбачёв поколением позже) могли существенно изменить последующую историю нашей страны и мира.
В марте 1985 года, после того как друг за другом (в течение трех лет!) скончались три генеральных секретаря ЦК КПСС, вопрос об очередном преемнике решался в процессе напряжённой интриги с участием двенадцати членов Политбюро, традиционно игнорировавших всё остальное 250-миллионное население СССР. Горбачёв победил конкурентов - Г.В. Романова и В.В. Гришина, приверженцев жёсткой линии в международных и внутригосударственных делах - с преимуществом в один голос. Как бы в противном случае развивались дальнейшие события в Советском Союзе, Социалистическом лагере и во всем мире?
Орган Исторического общества США ‘Historically Speaking’ посвятил теме сослагательной истории большую часть мартовского выпуска 2004 года, где высказались как активные сторонники, так и противники контрфактического моделирования (counterfactuals). Любопытно, что американцы связывают теоретические разногласия с идеологическими и политическими симпатиями: детерминистический подход к истории считается прибежищем «левых», а сослагательное наклонение - вотчиной «правых», которых, к тому же, оппоненты упрекают в склонности преувеличивать роль личности и выдавать желаемое за действительное (wishful thinking). В последнем случае утверждается, что выражение «если бы...» служит эвфемизмом более сильного выражения - «вот бы.».
В общем-то, логическая связь между «правыми» убеждениями и интересом к сослагательной истории (роль индивидуальности и проч.) прослеживается, но мы обратили внимание американских коллег на возможность диаметрально противоположной схемы рассуждений [Nazaretyan 2005а]. В России 1990-х, скорее, «левые» апеллировали к привходящим факторам, тогда как «правые» предпочитали своего рода экономический детерминизм. От приверженцев КПРФ мы слышали, что крах советской власти обусловлен происками ЦРУ (к числу агентов которого, по иронии судьбы, следовало бы отнести добрую половину высших партийных руководителей конца 80-х), «сионистским заговором» и т.д. Как минимум они указывали на ошибки Сталина, Хрущёва и прочих руководителей; вот если бы всё обернулось иначе, Советский Союз по-прежнему оставался бы маяком для прогрессивного человечества.

«Правые», со своей стороны, доказывали, что коммунистический режим не мог сохраниться в силу законов экономики.
Добавим, что моделирование альтернатив в экономической истории оказалось настолько содержательным, что за такое исследование американским учёным Р. Фогелю и Д. Норту в 1993 году была присуждена Нобелевская премия по экономике. И всё же достаточно забавным гносеологическим (или психологическим?) парадоксом остаётся то, что чем более мы приближаемся к сфере человеческих эмоций, столкновения воль, сознательных решений и выборов, тем большее эмоциональное сопротивление вызывают ссылки на альтернативные исторические возможности, случайности и варианты.
Игнорирование вариативности не только затрудняет исследование закономерностей, но и лишает основания «гуманитарные» оценки исторических персонажей, их решений и действий. История же, принципиально самоустранившаяся от решения таких задач, рискует превратиться в набор сюжетных констатаций, лишённых даже поучительной и воспитательной функций, присущих нормальной народной сказке. Поэтому трудно не согласиться с тем, что «добротная историческая наука нуждается в контрфактических моделях» [Lebow 2004, р.25].
До сих пор самое сильное возражение состояло в том, что метод альтернативного ретропрогнозирования окончательно устраняет идею «прогресса», ввергает исследователя в хаос постмодернистского произвола и тем самым делает его (а с ним и всё человечество) концептуально беспомощным [Evans 2005]. Это возражение снимается синергетической методологией, поскольку, как отмечалось во Вступительных заметках, число сценариев (аттракторов) в каждой полифуркационной фазе ограничено. Тем самым открывается перспектива плодотворного сотрудничества историков с программистами и математиками [Малинецкий 1997].
Как же быть с «прогрессом»? Здесь при выборе соразмерной единицы анализа обнаруживается дополнительный - онтологический парадокс.
В этой и в предыдущей главах показано, что при наличии бесчисленных случайностей, опрометчивых действий, цивилизационных катастроф, замкнутых циклов и полифуркационных фаз, при долгосрочной ретроспекции человеческой истории и предыстории с высокой достоверностью прослеживаются сквозные векторы изменений. Но в последние десятилетия серией независимых расчётов обнаружено ещё более удивительное обстоятельство.
То, что процессы мировой истории развивались с ускорением, замечено давно (см. [Поршнев 1966; Дьяконов 1994]). В 1996 году австралийский экономист Г. Снукс показал, что ускорение происходило в соответствии с простым уравнением, представленным правильной гиперболой [Snooks 1996].
В ноябре 2003 года московский физик А.Д. Панов на семинаре в Государственном астрономическом институте им. П.К. Штернберга представил доклад, в котором сопоставлены временные интервалы между глобальными антропогенными кризисами (и следовавшими за ними революционными переломами). Российский исследователь не знал о работе Снукса, использовал совсем другие источники (в частности, книгу [Назаретян 2001]) и более строгий математический аппарат. Но на выходе - аналогичное уравнение: длительность межкризисных фаз развития последовательно сокращалась в соответствии с законом убывающей геометрической прогрессии [Панов 2005, 2007]. Если под скоростью исторического процесса понимать количество революционных переломов в единицу времени, то прослеживается простой гиперболический закон (Рис.3).

1 1 1 1 ;

Информационная революция ¦
Пар, электричество * т
Промышленная революция *              -
Средние века ^ Осевая революция щ \ Городская революция Л
Неолит,* '
Верхний палеолит
Мустье                             .
-120000              -80000              -40000              0
Время до сингулярности, лет
Рис.3. График ускорения социальной эволюции (по [Панов 2007])
В 2005 году тождественный по существу график предложен в книге американского математика Р. Курцвейла, также незнакомого с результатами предшественников и использовавшего оригинальную методику (он поставил акцент на технологических прорывах) [Kurzweil 2005].
Мы здесь и далее пользуемся изображениями Панова, наиболее точными и отработанными (под сингулярностью понимается точка превращения гиперболической кривой в вертикальную линию - см. Часть II).
В гл.1.2.2 график Панова будет представлен полнее для иллюстрации того, что социальная эволюция продолжила не только направление, но и динамику общих векторов, явно обозначившихся на дочеловеческих стадиях эволюции. Прежде, однако, обобщив изложенные выше результаты, выделим ряд фундаментальных механизмов в развитии природы и общества.

<< | >>

↑

Источник: А.П. Назаретян. Нелинейное будущее. Мегаисторические, синергетические и культурно-психологические предпосылки глобальногопрогнозирования. 2013

Еще по теме §1.1.2.8. О сослагательном наклонении в истории. Через свободу воли - к эволюционной гиперболе: