ЮревичА.В. ПСИХОЛОГИЯ НАУЧНОГО ОБЪЯСНЕНИЯ

Один из центральных и трудно поддающихся объяснению компонентов научной деятельности - само научное объяснение. В нем пересекаются самые различные составляющие научного познания, подчас органично сосуществуют полярные проявления, переплетаются логика и ее нарушения.

Нет смысла в очередной раз подчеркивать первостепенную роль, которую объяснение играет в структуре научного познания. Объяснение - одна из основных функций науки. Любая форма научного познания в конечном счете стремится именно к объяснению. Этого достаточно если и не для отождествления познания с объяснением, то, по крайней мере, для трактовки объяснения как цели познания, задающей его основной вектор. Существенно и то, что объяснить некоторое явление - значит не просто осуществить некоторый познавательный акт именно по отношению к нему. Все основные трактовки объяснения: как раскрытия связи между явлениями, как сведения непонятного к понятному, неизвестного к известному, как подведения под общий закон, как раскрытия "порождающего" механизма, и др. имеют общим знаменателем включение объясняемого объекта в систему, которое позволяет видеть его смысл через смысл элементов этой системы. Это включение возможно только путем двустороннего познавательного действия, затрагивающего не только объясняемый объект, но и саму систему, каждое новое включение "сдвигает" ее смысл. В каждом акте объяснения фокусирована целостная система познания, которая приводится этим актом в движение и обогащается, а иногда и кардинально перестраивается его резулі татами.

В объяснении сближаются субъективный и объективный полюса познания. Объяснить - значит, с одной стороны, сделать объект понятным для субъекта, с другой, раскрыть его внутреннюю объективную (объектную) логику, позволяющую предсказывать и контролировать его изменения.

Поучительны результаты, к которым пришли два направления философского анализа научного объяснения. Первое из них - "гипотетико-дедуктивное", было порождено логическим позитивизмом, реализовало свойственные позитивизму "выпрямление” и упрочение изучаемой реальности. Объяснение было сведено к последовательному дедуцированию объясняемого объекта из исходных оснований на основе правил формальной логики. Эта система представлений сейчас переживает трудные времена, что выражается в активизации ее критики и "извне" - в основном с позиций "научного реализма", и "изнутри" - представителями самого дедуктивного подхода. В частности, неудовлетворенность дедуктивной моделью объяснения выразил К.Гемпель, немало сделавший для ее развития. Проблемы, переживаемые этой концепцией, в основном, связаны с тем, что последовательные этапы объяснения логически не вытекают друг из друга. Научные законы не связаны однозначно с теориями, факты не вытекают из законов. Одной лишь формальной логики явно недостаточно, чтобы связать последовательные звенья объяснения в единую структуру. Для построения такой связи надо выйти за пределы формальной логики, а значит, отказаться от основы гипотетико- дедуктивной концепции объяснения.

"Дедуктивистская" концепция, используя факты для иллюстрации своих утверждений, никогда не утруждала себя эмпирической проверкой этих утверждений. В то же время, поскольку субъект научного объяснения - не наука вообще, а реальные ученые ("физики, а не физика "объясняют" физические явления"*), то проблема была легко выносима в плоскость эмпирической проверки. Адекватность "і ипотетико-дедуктивной" модели оказывается в таком случае в прямой зависимости от того, строятся ли реальные объяснения ученых в рамках формальной логики. Результаты эмпирических исследований проблемы, развернувшихся со второй половины 70-х годов, показывают, что это далеко не так. Формальная логика играет более чем скромную роль в регуляции реальных объяснений, ее нарушения являются не редким исключением, как полагали дедуктивисты, а правилом.

Оценить, в том числе и количественно, степень "логичности" мышления ученых позволяет типовая задача П.Вейсона, построенная на том, что логически правильной является фальсифици-

^Тулмин С. Человеческое понимание. М., 1984. С. 163.

руюіцая, а не подтверждающая стратегия проверки гипотез33. Использование этой задачи как диагностического приема показало, что ученые не более "логичны”, чем студенты; как правило, вообще плохо понимают и применяют формальную логику*. Связь между "благополучностью научной дисциплины и способностью ее представителей понимать логические отношения обратная: наилучший показатель - у психологов, наихудший - у физиков, биологи занимают промежуточное положение. Такая связь, по-видимому, объясняется большей необходимостью задумываться над логико-методологическими проблемами познания, существующей в "неблагополучных" науках.

Несоблюдение логических нормативов проявляется не только при определении учеными стратегии проверки гипотез. Плохо справляются они и с нормативными задачами, диагностирующими способности индуктивного обобщения и логически правильного выведения, часто формально правильные выводы делают на логически неверной основе34. И, хотя все эти данные небезупречны из-за тестирования мышления ученых преимущественно в искусственных ситуациях, вывод о том, что "ученые нелогичны или, по крайней мере, не более логичны, чем кто-либо другой"* имеет веские эмпирические основания.

Но даже без пересечения с этой эмпирической традицией, разрушительной для "і ипотетико-дсдуктивного" подхода, он все более явно сдает свои позиции, вытесняясь концепцией "научного реализма". Последняя, развитая в работах П.Фсйерабенда, С.Тулмина, Селларса и др., видит основной вектор научного объяснения в сведении объясняемых объектов к "интуитивно ясным основаниям". Концепция научного реализма объемнее своей прямолинейной предшественницы, задаст модель объяснения, более приближенную к реальности, не приходит в сколь-нибудь явное противоречие с исследовательской практикой. Однако и она имеет трудности. Прежде всего, эта концепция не самодостаточна. Ее ключевые элементы - "внелогическое суждение", "интуитивные основания" - остаются непроясненными, и вероятно, в принципе не могут быть прояснены в рамках этой концепции. Прояснение данных

понятий неизбежно выводит за пределы самой концепции. Попытки преодолеть трудности научного реализма на его собственных основаниях оставляют проблемы: не-логическое отождествляется с психологическим, последнее же просто констатируется, а не подвергается анализу. Психологическое в научном объяснении не получает собственной позитивной характеристики, а определяется негативно - через отсутствие некоторых атрибутов - как "темная” реальность, начинающаяся за пределами логики. Отсюда вытекают две проблемы: столь же трудной для научного реализма, сколь неудобной для логического позитивизма оказалась невыводимость друг из друга элементов объяснения. Во-первых, правомерность отождествления не-логичсского и психологического. Во-вторых, позитивное раскрытие способов "встраивания" психологических механизмов в научное объяснение, которое, согласно научному реализму, выступает не как патология, а как нормальное течение этого процесса. .

Таким образом, можно вычертить общий вектор развития двух наиболее влиятельных подходов к научному объяснению, один из которых - логический позитивизм - попросгу игнорировал психологические факторы и поэтому пришел в явный конфликт с реальностью, второй - научный реализм - признал их важную роль, но тем самым вынес изучаемый объект за пределы своих аналитических возможностей. Философское изучение объяснения вышло на его психологическую составляющую и остановилось перед ней, не располагая аппаратом для се позитивного анализа.

Навстречу философскому двигался психологический анализ проблемы. Начав с закономерностей "житейского" объяснения, он в результате углубления в этот объект подошел к объяснению научному. Исходным пунктом психологического изучения проблемы была работа Ф.Хайдера35, рассмотревшего восприятие человеком окружающего его социального мира как развертывание структур его объяснения. Хайдер по существу уравнял осмысленное восприятие социальных объектов с их объяснением, и данное отождествление задало основную направленность исследований восприятия в социальной психологии. В дальнейшем на этой основе была построена теория каузальной аттрибуции?, обобщившая психологические механизмы "житейского" объяснения. В основе теории аттрибуции лежат три постулата: а) человек всегда, сознательно или бессознательно, объясняет себе происходящее; б) это объяснение имеет свои закономерности; и в) оказывает существенное влияние на поведение человека36. В своем современном виде теория каузальной аттрибуции представляет собой систему утверждений о психологических закономерностях объяснения, стимулирующую обширную практику эмпирических исследований37, задающую их категориальную основу и способ интерпретации результатов.

Анализ психологических механизмов объяснения привлек внимание к тому, как они преломляются в научной деятельности. Это произошло на фоне представлений о научном объяснении как процессе рациональном, подчиненном правилам логики. Поэтому роль психологических факторов виделась в отклонении научного объяснения от логических нормативов - "ошибках" научного объяснения. Данную идею в наиболее категоричной форме сформулировал А.Тверски, угверждавший, что нет таких "ошибок" "житейского'* объяснения, которые не проявлялись бы в объяснении научномю. Л.Росс и Р.Низбетт суммировали наиболее распространенные нарушения учеными логических стандартов иод влиянием психологических закономерностей. Сюда вошли, во-первых, игнорирование статистических правил и размеров выборки; во-вторых, влияние априорных ожиданий на установление причинных связей; в-третьих, влияние "априорных теорий" каузальности; в-четвертых, игнорирование принципов регрессии; в-пятых, недооценка фальсифицирующих стратегий проверки гипотез; в-шестых, суждение о причинных связях по их репрезентации в памяти человека38.

Симптоматично, что очень близкую классификацию "ошибок” научного объяснения построил А.НЛук, двигаясь в своем анализе не от психологических закономерностей к их проявлению в научной деятельности, как Л.Росс и Р.Низбетт, а в обратном направлении - от науки к ее психологическому подтексту.

А.НЛук выделил, во-первых, игнорирование законов математической статистики, неправильную оценку случайностей, восприятие случайных последовательностей как закономерных; во-вторых, пренебрежение размерами выборки, выдвижение гипотез и формулирование выводов на основе недостаточного количества наблюдений; в-третьих, игнорирование принципиальной непредсказуемости некоторых явлений, склонность проявлять большую категоричность суждений, нежели позволяют знания и факты; в- четвсртых, установление мнимых корреляций: суждение о частоте совпадения событий но их совпадению в памяти ученого; в- пятых, завышение вероятности конъюнктивных событий, перенесение вероятности простых событий на вероятность их конъюнкции^.

Взаимное наложение результатов анализа, идущего от научной деятельности и приходящего к ней, является сильным свидетельством в пользу реального существования выявленных отклонений объяснения от логических нормативов. Однако при этом обрисовывается односторонняя картина: психологические факторы обусловливают различные патологии научного объяснения, в норме же этот процесс протекает вне их влияния.

И такая односторонность закономерна, поскольку психологический подход к научному объяснению имеет общую черту с двумя другими, разработанными в рамках логического позитивизма и научного реализма. Эта общая черта заключается в бессубъектной трактовке научного объяснения, в рассмотрении его как саморазвсртывапия объяснительного знания об объекте. При такой трактовке психологические факторы либо вообще элиминируются из модели объяснения (позитивизм), либо - сводятся к его существенным, но внешним по отношению к самому процессу основаниям (научный реализм), либо - рассматриваются как внутренний, но патологический слой объяснения (теория ат- трибуции). При отсутствии субъекта в модели объяснения психологические факторы иного места занять и не могут.

Недооценка субъектной составляющей объяснения, характерная для всех трех подходов, связана с замедленным проникновением образа науки как системы деятельности в изучение объяснения. Неадекватный образ науки, сводящий ее только к системе знания, отошел во вчерашний день науковедения в целом, однако задержался в ряде его разделов, в том числе в изучении научного объяснения. Ориентация на этот образ обусловливает рассмотрение научного объяснения через его результат - объяснительное знание, в котором субъект в данном виде не представлен. Переориентация на представление о науке как о системе деятельности по производству знания ведет к неизбежному введению субъекта в систему объяснения.

Нерасчлененность двух смыслов объяснения - объяснения как процесса и объяснения как результата этого процесса - характеризует ситуацию в данной области исследования и проявляется терминологически. Один и тот же термин обозначает и готовое объяснительное знание (объяснение как теория или гипотеза), и

процесс построения этого знания (объяснение как познавательный акт, как построение теории или гипотезы). На гносеологическом уронне второе понимание заслоняется первым. В результате субъекту действительно не находится места. Однако, если брать объяснение во втором смысле - как процесс (а не сделав этого, нельзя понять как оно происходит, как вырабатывается объяснительное знание), то обращение к субъекту неизбежно. Объясняет всегда кто-то. Естественно, этот "кто-то" необязательно персонифицирован в отдельном ученом: и

научные группы, и научное сообщество в целом могут выступать в роли субъекта объяснения. Но в любом случае объяснение как процесс предполагает наличие субъекта, данный процесс осу щсст в л я ю ще го.

Однако этим субъективность объяснения не исчерпывается. В его структуре присутствуют, хотя и в разной степени выражены, два субъекта: субъект, вырабатывающий объяснительное знание, и субъект, которому оно адресовано. Объяснение не может быть безадресным. Как пишет Б.Г.Юдип, "объяснить нечто - значит сделать данное нечто попятным некоему В. Таким образом, объяснение предполагает отношение между двумя индивидами А и В. Конечно, в качестве В здесь следует иметь в виду не некую конкретную личность, а обобщенного, абстрактною представителя научного сообщества ("generalized other”, но терминологии Дж.Мида), причем этот В всегда предположен при построении объяснения"^. Следует подчеркнуть, что адресатом объяснения может быть не только обобщенный другой, но также конкретный другой и конкретные другие. В последнем случае релевантно понятие "опнонентный круг", введенное МГ.Ярошевским и обозначающее группу лиц, наиболее значимі,їх для данного ученого. В полемике с ними он формулирует свои идеи, отталкивается от нее в определении основных направлений исследования^.

Присутствие в структуре объяснения двух субъектов, между которыми заключено движение объяснительного знания, означает принципиально диалогичный характер этого процесса. Объяснение - эго диалог, реальный или мыслимый, направленный на передачу другому конкретной когнитивной структуры субъекта. "Построение объяснения выступает как "свернутый ди- алог"і5. Не все элементы привычных - развернутых - диалогов в объяснении присутствуют, но оно не уграчивает от этого своего

диалогичного характера. Однако специфика объяснения как диалога не только в его свернутом характере. Объяснение (за исключением тех случаев, когда оно осуществляется как диалог с физически присутствующим адресатом) представляет собой диалог, в котором место другого занимает его образ. И даже в тех случаях, когда это образ реального лица или группы лиц, он строится субъектом и потому отличается от фотографической копии прообраза. Один из важнейших элементов объяснения как процесса - построение образа другого. Он строится и во внешнем диалоге с конкретными оппонентами или обобщенным другим, и во внутреннем диалоге ученого с самим собой, выступая в этом случае как "внутренний диалог".

Таким образом, субъектность объяснения неотделима от его процессуального характера, а диалогичность неотделима от его двусторонней субъективности. Значительная роль психологической составляющей этого процесса вытекает из обеих его характеристик и выступает, во-первых, его неотъемлемой, во-вторых, внутренней, а не внешней, в-третьих, нормальной, а не патологичной, стороной.

Последовательное развитие субъектной трактовки объяснения заставляет сделать два логических шага: во-первых, увидеть за абстрактностью конкретного субъекта - ученого, объясняющего объект, во-вторых, увидеть в ученом человека, мышление и поведение которого подчинено психологическим закономерностям, выходящим, таким образом, на уровень закономерностей научного объяснения.

Ученый-человек пристрастен. Поэтому, по выражению Ф.Бэкона, "наука смотрит на мир глазами, затуманенными всеми человеческими страстями". "Норма незаинтересованности", сформулированная Р.Мертоном, является идеальным ориентиром, контролирует научную деятельность, однако никогда не соблюдается полностью. И не может быть соблюдена. Ученый всегда заинтересован в определенном результате исследования; при современном характере исследовательского груда и системы поощрений в науке иначе быть и ие может. В то же время "норма незаинтересованности4' реально действует в науке - как норматив, который невозможно соблюдать в реальной исследовательской деятельности, но к которому надо приспосабливаться при репрезентации ее результатов. Так возникает расхождение между двумя уровнями научной деятельности, один из которых отражает действительную детерминацию действий ученых, второй - конвенции, за которыми ее принято скрывать. Эти два уровня зафиксированы в исследовании Дж.Гилберта и М.Малкея, где названы "эмпиристским и условным репертуарами' ученых. В рамках первого, характерного для официального лица науки, "профессиональные действия и профессиональные представления ученых последовательно описываются как жестко обусловленные реальными свойствами изучаемых природных явлений"*6. Второй ’’репертуар” репрезентирует науку, скрытую под системой конвенций, и заключается в том, что "действия ученых предстают не как однозначные реакции на реальные свойства природного мира, а как поступки и суждения конкретных лиц, действующих под влиянием своих индивидуальных склонностей и своего специфического места в системе социальных связей"!7. Первый репертуар - это система конвенций, необходимых для поддержания высокого статуса науки в обществе. Под внешним слоем конвенций наука предстает как система действий ученых, обусловленная в большей степени их субъективными интересами, чем логикой изучаемых объектов.

В числе этих, субъективно обусловленных действий, и научные объяснения. Представление о том, что они всегда направлены на поиск истинных причин - неправомерная идеализации и науки, и ученых. Ученые часто объясняют изучаемые объекты так, как им удобнее. Бывают случаи, когда это сопровождается явной подтасовкой фактов. Такие случаи никтс, естественно, не афиширует, и, тем не менее, история науки собрала уже богатую коллекцию таких лжс-объяснсний, "подкрепленных" - лже-подтверждениями. Разветвленная система "доказательств", использовавшаяся английским физиологом Т.Бартом для подтверждения сформулированного им генетического объяснения способностей -

наиболее известный пример такого рода.

Тенденциозные объяснения фактов возможны не только в тех случаях, когда ученый стремится подтвердить свою гипотезу, но и тогда, когда хочет опровергнуть чужую. Именно этим желанием были мотивированы объяснения в полемике Бертло и Пеан де Сен Жиля с Бсртоллс**, Мсшпуткина - с Бутлеровым*0, и тд.

Связь научных объяснений с субъективными интересами проявляется не только в деятельности отдельных ученых, и отражает не только индивидуальные пристрастия. Групповые интересы также играют значительную роль. Симптоматично, что даже К.Поппер, явно не склонный к психологизации науки, был вынужден признать, что нормативы научного объяснения часто вы ражают профессиональные интересы объединений ученыхзо. Особенно это ныражено в гуманитарных науках, где общеразделяемые критерии адекватности знания еще не сформировались.

Во всех описанных случаях речь идет о наиболее "грубой" форме психологической детерминации объяснений - о сознательной формулировке учеными выгодных им способов интерпретации явлений. Хотя таких примеров немало, а зафиксированные искажения реальности являются "верхушкой айсберга" на фоне незафиксированных, все же типичнее не столь явная форма субъективной обусловленности объяснений. Проявляется она в том, что ученый, сам того не осознавая, "настроен" на определенные интерпретации, которые подтверждают его гипотезы, лучше вписываются в разделяемую им теорию, и т.п. И как бы он ни подавлял в себе предвзятость, полностью объективным он быть не может. В данном случае "настройка" объяснительного процесса субъективными интересами осуществляется на бессознательном уровне, помимо воли самого ученого.

Онтологическая основа для этого влияния - множественная детерминация большинства изучаемых наукой явлений, которая допускает несколько объяснений и оставляет ученому свободу выбора между ними. Неоднозначная связь фактов и их интерпретаций постоянно подчеркивается исследователями науки и, применительно к научному объяснению, возводится Р.Рорти в представление о том, что физическая причинность не тождественна нашему пониманию ее; то, что ученый выбирает в физических связях в качестве их объяснения, полностью зависит от негоді. Это утверждение страдает чрезмерной абсолютизацией, однако абсолютизирует оно реальный плюрализм потенциальных способов объяснения. При их примерно равной онтологической вероятности предпочтение, бессознательно отдаваемое ученым тем объяснениям, которые ему наиболее удобны, может сыграть решающую роль.

Описанные виды психологической обусловленности объяснений относятся к категории мотивационных. В этих случаях, в принципе, правомерно говорить именно о нарушении если не нормального, то объективного характера объяснений, понимая под объективностью не соответствия объекту (субъективно обусловленные объяснения тоже могут адекватно отражать реальность), а беспристрастности, нацеленности только на раскрытие логики объекта.

Однако существует и другая сторона проблемы. Само научное объяснение, а не только его определенная направленность, в том числе и то, что считается его объективностью, часто эксплицирует человеческую психологию. Объяснение - это приведение образа реальности в соответствие с самой природой человеческого ума, а не только в соответствие с объективированными смыслами. Данную функцию выполняет сам "культ" причинного объяснения, характерный и для науки, и дня современной цивилизации в целом, являющийся одним из главных внутренних стимулов их развития. Этот "культ" отражает особенности познавательных процессов человека.

Здесь возникает проблема, исследовавшаяся И.Кантом: зависимость мышления от устройства ума, ограниченность его исходными (априорными) категориями. Эта идея Канта трансформировалась в один из основных принципов современной когнитивной психологии, трактующей все познавательные процессы как накладывание на мыслимые и воспринимаемые объекты исходных категорий, отражающих внутреннюю организацию когнитивной сферы человека. Правда, сами категории трактуются не вполне в кантовском смысле - как "правила классификации^, т.е. с акцентом лишь на одну из выполняемых ими гносеологических ролей. Однако общую логику Канта когнитигная психология принимает с минимальными модификациями, утверждая, что человеческий ум связан закономерностями своей внутренней организации, отражающими, во-первых, структуру его физиологического субстрата, во-вторых, результаты эволюции.

Одним из "ограничений" ума, в действительности не ограничивающих, а расширяющих адаптивные возможности человека, является его стремление к упорядочению вещей. Способ упорядочивания мира, к которому человеческий ум явно тяготеет - причинная связь явлений. Одним из первых эту закономерность акцентировал Мейерсон: "опыт... подчиняется принципу причинности, который мы с большой точностью можем назвать причинной тенденцией"2э. Современная психология накопила немало эмпирических свидетельств стремления к упорядоченности и определенности как универсального свойства человека. Определенность предпочитается неопределенности даже в тех случаях, когда в силу других характеристик ситуации неопределенность была бы субъективно предпочтительнее. Например, заведомо тяжелый диагноз больные часто предпочитают отсутствию всякого диагноза, поскольку он вносит в ситуацию определенность*4. Эмпирические данные показывают, что человек психологически не приемлет неопределенных ситуаций и всегда стремится их упорядочить - даже явно абсурдным образом25. Люди ищут причинные закономерности даже там, где господствует чистая случайность, вносят фиктивную причинно-следственную упорядоченность в совершенно неупорядоченные последовательности явления, систематически недооценивают случайность в детерминации событийзб.

Эта тенденция, по-видимому, связана с ролью объяснений в жизни человека. Объяснить, раскрыть связь явлений - значит сделать их предсказуемыми и контролируемыми. Контроль может быть реальным или иллюзорным. Мистические объяснения тоже удовлетворительно выполняли эту функцию: объясняя природные явления волей божества, человек тем самым утверждал возможность управления ими - например, с помощью молитвы. В результате эволюционно закреплялась тенденция видеть мир закономерно организованным, тенденция, сделавшая восприятие вещей вне системы связей вызывающим явный психологический дискомфорт27.

Неудивительно и то, что тенденция видеть мир упорядоченным закрепилась у человека как тенденция, прежде всего, к причинному объяснению явлений.

Существенно то, что данное свойство человеческой психологии, отражаясь в основном векторе научного объяснения, не отклоняет его от рациональности, а напротив, содействует ей. Здесь именно тот случай, когда научная рациональность выступает как экспликация психологических смысловзо. Таким образом оборачивается традиционное представление о соотношении психологического и рационального в научной деятельности. Психологическое не разрушает рациональное, как считает, например, К.Попиер, ИЛакатос и другие, и не образует "перерывы" в нем, как это описано в работах Т.Куна, а часто обеспечивает рациональность, является ее основой.

мОграничсниям человеческого ума задают не только общий вектор, но и конкретные формы научного объяснения. В психологии человека заложено стремление не только к причинному, но к наиболее простому причинному объяснению явлений. Для того, чтобы упорядочить ситуацию и создать у себя ощущение контроля над ней, нет нужды эксплицировать несколько причин, достаточно одной. В данном случае отчетливо выступает различие между контролем реальным и контролем психологическим, то есть ощущением контроля. Реальный контроль требует знания всей системы детерминации явления. Для ощущения контроля, снимающего психологический дискомфорт, достаточно установления одной связи. Поэтому монокаузальные объяснения - связывание явлений с какой-либо одной потенциальной причиной - фундаментальное свойство психологии человека, постоянно обнаруживается в эмпирических исследованиях31. Более того, люди вообще плохо терпимы к множественным причинам и обычно стремятся свести их к одномерным СВЯЗЯМ39.

Эта черта человеческой психологии, в отличие от нацеленности на причинное объяснение, часто настраивает научное объяснение неадекватно. Почти все изучаемые наукой объекты полиде- терминированы, и однофакторные объяснения неизбежно создают одностороннюю картину. Особенно это проявляется в мало развитых науках, где отсутствие нормативной методологии создает большой простор для проявления психологии исследователей, и в результате доминируют упрощенные, одномерные объяснения: вся изучаемая реальность ’'стягивается* к какой-либо одной категории, общие теории строятся как генерализация объяснения частных феноменов, конкретные интерпретативные при емы возводятся в ранг универсальных объяснительных принципов И Т.Д 33.

Психологический механизм "житейского" объяснения описан в работах одного из основателей теории каузальной аттрибу- ции - Г.Келли34. Согласно разработанному им фрагменту этой теории, в основе связывания человеком двух событий причинной связью лежит установление их ковариации. Для того, чтобы идентифицировать ковариацию событий А и В, человек должен убедиться, что, во-первых, А всегда предшествует В, во-вторых, после А всегда следует В, в-третьих, в отсутствие А отсутствует и

В. В данном случае психологический анализ ориентирован на логические принципы ANOVA - модели анализа вариаций.

Модель Келли часто подвергается критике за чрезмерную логизацию мышления человека. Однако даже в рамках излишне логизированного механизма остается большой простор для нарушения логической обоснованности выводов. Во-первых, различные субъективные искажения объяснения под влиянием мотивационных факторов, анализ которых превратился в одну из заметных исследовательских традиций современной психологии^. Во-вторых, нарушения адекватности объяснения под влиянием неизбежных издержек, возникающих при накладывании его нормативных структур на реальность.

Второй вид искажений объяснения заслуживает особого внимания, поскольку возникает вне действия мотивационных факторов, на фоне искреннего стремления человека к объективным объяснениям. Основа данного вида деформации объяснений состоит в том, что в большинстве ситуаций человек лишен возможности осуществить полный ковариантный анализ, поскольку для этого требуется рассмотрение всех случаев появления событий А и В. В результате применяются различные "сокращенные эвристики", представляющие собой упрощенные приемы установления ковариаций. Эти приемы делают ковариантный анализ реально осуществимым, но они неизбежно же во многих ситуациях приводят к "ошибкам". За простоту приходится платить потерей точности, но у человека просто нет другого выхода.

Л.Росс и Р.Низбетт прослеживают, как основные виды "сокращенных эвристик" закономерно обусловливают основные виды "ошибок" объяснения. В основе "ошибок" лежат, во-первых, неадекватные эвристики, во-вторых, неправомерная абсолютизация эвристик адекватных. Одна из наиболее распространенных ошибочных "эвристик" - сведение ковариантиого анализа только к его "позитивной" ветви, выключение из сферы анализа случаев А-+В и А~*В. Такая стратегия приводит к тому, что большинство ковариаций устанавливаются как "да-да" ковариации3*. В результате не учитывается, что одно и то же следствие может вызываться разными причинами. Этот неадекватный способ установления ковариаций наиболее типичен для медицины. Медики привыкли однозначно связывать определенные симптомы с определенными болезнями, устанавливая диагноз на этой основе. В то же время разные болезни могут иметь одинаковые симптомы. Игнорирование на практике этого очевидного факта является одной из основных причин ошибочных диагнозов.

Абсолютизация адекватных эвристик, как правило, выражается в том, что на их основе осуществляется причинный следственный анализ, более сокращенный, чем допускает сама эвристика. Особенно часто это случается с "эвристикой репрезентативности ", позволяющей для выведения ковариации двух событий анализировать не все случаи их осуществления, а лишь статистически достаточное, репрезентативное количество случаев. Границы репрезентативности, как правило, устанавливаются человеком психологически и в большинстве случаев занижены. В результате заключение о наличии ковариации делается на основе явно недостаточного количества наблюдения. ’

Абсолютизация выводов неполной индукции, выводы на основе недостаточного количества наблюдений весьма распространены и в научной деятельности. В неправильном использовании "эвристики репрезентативности” заключена одна из основных причин неадекватности вырабатываемых наукой объяснений. Сами ученые эту трудность осознают, пытаются регламентировать использование "эвристики репрезентативности" и тем самым исключить ее неправильное использование. "Нормы репрезентативности" - нормативные представления о том, какой объем материала должен обеспечивать достоверность выводов - существуют в различных дисциплинах. Но ни один из этих нормативов не получил достаточного методологического обоснования, и большинство из них являются конвенциями, отражающими интуитивную убежденность представителей дисциплины, например, психологов, в том, что ста наблюдений достаточно, а социологов -

в том, что нескольких сот наблюдений достаточно для репрезентативности выводов. Сами цифры беругся "с потолка", нормативами их делает система конвенций. В таких случаях "ошибки” репрезентативности объяснений не элиминируемы в принципе.

"Сокращенные эвристики" применяются человеком на фоне "априорных теорий" - представлений об основных типах связи явлений, формирующихся в индивидуальном опыте и имеющих тенденцию к оформлению во внутренне согласованные системы. Эти системы имеют отдаленное отношение к научным теориям, хотя иногда и строятся на основе преломления последних здравым смыслом. "Априорные теории" - своего рода фильтры восприятия, настраивающие человека на определенные интерпретации явлений. Их наиболее распространенный пример - социальные стереотипы, имеющие не только оценочный, но и логический компонент - систематизированные представления о том, что могут и чего не могут совершать представители определенных социальных групп. Эти стереотипы накладываются на восприятие, сужая его до ограниченного набора причинно-следственных категорий. В бытовом восприятии физических явлений типичный пример функционирования "априорных теорий” - свойственная каждому человеку определенная интерпретация своего физического состояния. Одни люди прибегают к традиционным медицинским объяснениям, другие объясняют изменения своего физического состояния биополями, третьи - видят причину в изменениях погоды, и т.д. В каждом из этих случаев реализуется определенная "априорная теория", направляющая причинные объяснения в соответствующее русло.

Эгот элемент "житейской" психологии тоже проникает в научную деятельность. Дело в том, что система причинно-следственных отношений, необходимая для объяснения большинства объектов науки, шире той системы, которую может обеспечить сама наука. Научное знание не может задать все причинно-следственные структуры, необходимые для осуществляемого ученым анализа. В зазоры между потребным множеством интерпретаций и набором интерпретаций, содержащихся в научном знании, неизбежно встраивается знание "житейское", что является одним из основных направлений влияния здравого смысла на науку. Можно выделить две разновидности такого "встраивания". Во- первых, те "идеальные" случаи, когда структура научного объяснения полна. Имеются теории, вытекающие из теорий гипотезы, их эмпирические доказательства или опровержения. В таких случаях здравый смысл исследователя встраивается между элементами этой структуры, влияя на переходы от теории к гипотезам, от гипотез к интерпретации фактов - при дедуктивном способе объяснения, и в обратном направлении - при объяснении индуктивном. Во-вторых, структура объяснения может быть неполна, какой-либо ее элемент может-отсутствовать. В этом случае функции отсутствующего элемента берет на себя здравый смысл, строящий замещающую систему интуитивных представлений, которая будет действовать до тех пор, пока отсутствующий элемент объяснения не будет построен внутри самой науки.

"Априорные теории" - это основной вид целостных логических структур здравого смысла, проникающих в научное объяснение. Эти структуры отражают не только личный опыт человека и его эмпирические обобщения, но и универсальные для здравого смысла правила структурирования. Психологическим анализом суммированы основные правила "конгруэнтности" - психологической непротиворечивости - отношений, которая отличается от непротиворечивости логической, во-первых, распространением на эмоциональные отношения, во-вторых, иным подходом к требованию универсальности. Структура: человек А хорошо относится к человеку В, В хорошо относится к человеку С, а А плохо относится к С - психологически противоречива, хотя логической противоречивости не содержит. Структура: А - хороший человек, хорошие люди совершают хорошие поступки, но А совершил плохой поступок - тоже психологически противоречива и непротиворечива логически. Причина расхождений между психологической и логической противоречивостью в первом случае заключается в том, что системы отношения между людьми, психологически воспринимаемые как согласованные или рассогласованные, обычно с формальной логикой вообще не соотносимы. Во втором случае расхождения возникают из-за того, что психологические обобщения, как правило, построены вне квантора всеобщности. Не строятся формулировки типа: "все хорошие люди всегда совершают хорошие поступки", однако следствия из обобщений выводят так, как будто этот квантор присутствует.

Одна из наиболее распространенных концепций, объясняющих механизмы формирования психологических "конгруэнтных" структур - теория "когнитивного диссонанса", разработанная Л.Фестингеромэ?. Согласно Л.Фсстингеру, человек нетерпим к рассогласованию элементов когнитивной структуры - к "когнитивному диссонансу", вызывающему ярко выраженный психологический дискомфорт и попытки восстановить "консонас" - психологическую непротиворечивость когнитивной структуры. Восстановить "консонанс" можно несколькими путями, чаще всего - с помощью замены одного из противоречивых элементов структуры элементом, вписывающимся в нее. В результате психологического давления в сторону "консонанса" даже абсурдные психологически непротиворечивые структуры имеют преимущества перед структурами, адекватно отражающими реальность, но психологически противоречивыми, и часто вытесняют их.

Это свойство человеческой психологии, вероятно, проявляется в нетерпимости науки к противоречиям, которая, конечно же, имеет и очевидные онтологические преимущества. Однако существенно, что не только в "житейской" психологии, но и в практике научного объяснения психологическая непротиворечивость часто вытесняет непротиворечивость логическую. В результате часто противоречие усматривается там, где его в действительности нет. Представления о бесконечности пространства, о взаимопревращениях пространства и времени так трудно распространялись в научном сообществе во многом потому, что они "трудные" психологически: для того, чтобы их принять, надо сломать привычную психологическую структуру, переносимую в науку из здравого смысла. В то же время логических трудностей эти представления не вызывают.

А.Койре пишет, что авторы великих научных открытий «должны были не "открывать” или ‘'устанавливать" эти простые и очевидные законы, а разрабатывать и строить саму систему, в которой эти открытия были бы возможны. И, прежде всего, они должны были изменить и переделать сам наш интеллект»М Научное открытие, формирующее принципиально новый взгляд на вещи, а тем более - создание новой "картины мира" предполагает, прежде всего, изменение психологии научного сообщества - создание новой психологической структуры, в которой отношения, казавшиеся прежде противоречивыми, выступают как непротиворечивые. "Простые и очевидные" законы, о которых говорит А.Койре, просты и очевидны в новой психологической структуре и неприемлемы в структуре, которая вытесняется. Главный смысл фундаментальных открытий - не добавление нового знания, а изменение способа видения реальности, означающее радикальные психологические изменения, перестройку, в первую очередь, субъекта научного познания, и лишь во вторую - знания о его объекте. В соответствии именно с этим пониманием Т.Кун вкладывает психологический смысл в смену научных парадигм, трактуя их как психологический процесс "переключения гештальтов". Новая парадигма - это новый способ видения реальности, новая психологическая структура, в которой отношения психологической непротиворечивости восстановлены.

Из теории "когнитивного диссонанса" вытекает, что внутренняя согласованность когнитивной системы обладает для человека психологической самоценностью39. Во многих случаях ее непротиворечивость субъективно важнее, чем ее соответствие реально40

сти. В этом заложена причина устойчивости когнитивной системы, способности сопротивляться не вписывающимся в нее фактам. Одной "аномалии” (в терминах Купа) мало для разрушения парадигмы, необходимо накопление некоторой "критической суммы аномалий”. Отдельный факт, противоречащий системе знания, скорее всего не разрушит се, а будет ассимилирован ею. Этот момент стал уже общим местом в многочисленных работах по методологии науки, показывающих, что научные теории "сильнее" фактов, призванных служить критерием их адекватности, могут ассимилировать любой факт, "обработав" его с помощью соответствующей персинтсрпретации4о.

Системность и внутренняя непротиворечивость видения мира - фундаментальные свойства человеческой психологии. Системность и непротиворечивость психологически самоценны. Поэтому внутренне согласованная когнитивная система может быть вытеснена только когнитивным образованием той же "весовой категории" - другой внутренне согласованной когнитивной системой. Именно данная закономерность зафиксирована ИЛакатосом в представлении о том, что теории разрушаются не фактами, а другими теориями, дающими лучшее объяснение этих фактов. Сам по себе факт бессилен против теории, он становится разрушительным для нее только как оружие другой теории4!.

Однако, неверно было бы думать, что закономерности человеческого восприятия, проявляющиеся как закономерности научного познания, подчиняются принципу "все или ничего", что факты, противоречащие целостной системе объяснения, либо вообще игнорируются, либо, достигнув "критической массы", полностью разрушают эту систему. Восстановить психологический "консонанс" возможно путем частичных перестроек внутри системы, не ломая ее в целом. Этот способ мспсе радикален, и чело* век прибегает к нему более охотно. Однако он возможен лишь в тех случаях, когда система достаточно разветвлена и обладает достаточной гибкостью, чтобы перестройки отдельных отношений внутри системы не были разрушительными для нее.

В науке функции такого "частичного ремонта" когнитивной системы выполняют ad hoc = гипотезы, представляя собой сохранение целостной системы объяснения реальности с изменением отдельных отношений вігутри ее, позволяющим достичь компромисса - не игнорировать факты и в то же время не ломать систему. Вырисовывается последовательность шагов, предпринимаемых научным сообществом для того, чтобы сохранить структуру объяснения, непротиворечивую психологически. Когда неудобные для системы факты "слабы” и носят единичный характер, предпринимается первый шаг - факты ассимилируются системой с помощью их переинтерпретации. Когда факты достигают "критической массы” и их уже невозможно примирить с системой только путем "обработки" самих фактов, приходится изменять систему. Предпринимается второй шаг - перестройка отдельных отношений внутри системы, в наибольшей степени затрагиваемых этими фактами. Когда накапливается "критическая масса" подлежащих изменению отношений, это уже в принципе невозможно внутри старой когнитивной системы. Предпринимается третий и наиболее радикальный шаг - старая система объяснения отвергается во имя новой, не только логически, но и психологически непротиворечивой.

Эта последовательность шагов воспроизводит последовательность способов сохранения психологической непротиворечивости, которая подталкивает научное сообщество к частным трансформациям и радикальным изменениям системы объяснения. Наиболее существенная роль в этом процессе именно психологической, а не логической противоречивости вытекает из того, что в логическом отношении опровержение системы объяснения одним фактом эквивалентно се опровержению многими фактами. Однако соответствующие перестройки происходят лишь при накоплении "критической массы" - в одном случае противоречащих системе фактов, в другом - подлежащих изменению отношений. То ссть радикальные изменения происходят тогда, когда логические противоречия восходят до противоречий психологических, не только объективно существуют, но и начинают субъективно переживаться научным сообществом как "аномалии".

Таким образом, многие стороны научного объяснения выводимы из психологических закономерностей. Поэтому трактовка научного объяснения как экспликации структур здравого смысла^ выглядит гипертрофирующей реальную ситуацию. Полностью правомерной была бы более имягкая" формулировка: хотя и не все, но многие механизмы научного объяснения воспроизводят закономерности человеческой психологии, сгустком которых является здравый смысл. Однако надо еще раз подчеркнуть, что эта психологическая обусловленность не уводит, а приближает научное познание к истине. Здравый смысл - это, прежде всего, смысл здравый. В нем зафиксированы механизмы

^Gutting С. Philosophy of science//he synoptic vision: Essays on the philosophy of і Wilfmd Sellars. Norte Dame. L.,1975. P.73-104.

бытового познания, отрабатывавшиеся эволюцией, в отдельный случаях дающие сбои, однако в целом способствующие адекват-1 ному познанию реальности и правильной ориентировке в ней/ Рациональность научного познания не противоположна здравому смыслу, а является преломлением его рациональности. Его логика, так же как и логика науки, фиксирует наиболее общие законы человеческой деятельности, фиксирует их задолго до появления науки и в большем разнообразии возможностей. Аппарат причинно-следственного анализа мира, отработанный психологией человека, в отдельных случаях приходит в противоречие с нормами научного объяснения, однако в целом адекватно ориентирует его, служит субъектной основой научного объяснения.

В объяснениях, которые строит ученый, неизбежно проявляются психологические закономерности мышления человека - "научное знание заключено в природе и выражает ум человека"41. Однако эта одна стороны проблемы. Современная научная деятельность организована прежде всего как деятельность научных коллективов42, и закономерности коллективной психологии столь же закономерно находят отражение в механизмах научного объяснения, как и закономерности психологии индивидуальной. Во многих ситуациях собственно субъектом научного объяснения является научная группа, хотя это, естественно, не означает, что снимается проблема индивидуального субъекта. Группы, состоящие из ученых с одинаковыми стилями объяснения, менее эффективны, чем группы, гетерогенные в отношении индивидуальных стилей объяснения^. В этом факте находит отражение более общая закономерность: гетерогенные группы, научная деятельность которых является сочетанием большого разнообразия индивидуальных подходов, работают эффективнее. Одна из главных характеристик ученого в группе - его "исследовательская роль"4*. Наиболее эффективны те научные группы, в которых представлен полный ролевой ансамбль. Группы, в которых какая-либо "роль" отсутствует, менее эффективны, поскольку соответствующее звено исследовательского процесса "выпадает". Можно предположить, что коллективный процесс объяснения также требует разделения ролей, и ограничение их разнообразия равносильно отсутствию важных звеньев этого процесса. Однако про- цесс обі>яснения, субъектом которого является группа, представляет собой не только функцию индивидуальных стилей объяснения, но и их детерминанту. Связь здесь двусторонняя: с одной стороны, индивидуальные стили определяют коллективный процесс, с другой - сами трансформируются в группе под влиянием закономерностей коллективной деятельности43?.

К сожалению, это почти все, что современная психология может сказать о процессе научного объяснения, субъектом которого является группа. Психологические исследования пока затронули только один аспект проблемы - факторы, влияющие на эффективность коллективного объяснения, не коснувшись уровня механизмов этого процесса.

Психологичность объяснения связана и с его ориентацией на другого. Образ другого, ориентирующий объяснение, не возникает самопроизвольно, он должен быть построен субъектом. Как отмечает Б.Г.Юдин, объяснение неразрывно связано с построением образа другого, актуализирующим социально-психологические процессы4*. Аналогичное происходит и на другом полюсе объяснения как диалога - при понимании объяснения. Г.Гадамср подчеркивает, что, прежде, чем приступить к пониманию текста, интерпретатор уже определенным образом истолковал обстоятельства его появления, намерения автора и себя в контексте этих обстоятельств^. То есть обе структуры - и структура объяснения, и структура понимания - не могут быть построены как безличностные, разворачиваются в пределах модели социального контекста, свойственной, в одном случае - автору, в другом - интерпретатору.

Построение образа другого, являющееся неотъемлемым элементом научного объяснения, неизбежно вовлекает в этот процесс целую систему социально-психологических факторов, включающую, во-первых, общие закономерности построения образа, во-вторых, механизмы социального восприятия, связанные с построением образа человека, в-третьих, индивидуальный психологический опыт субъекта объяснения, актуализирующий свойственные лично ему эго-защитные, проективные и другие тенденции. Нет возможности раскрывать этот блок психологических факторов, поскольку это означало бы проекцию всей социальной психологии восприятия на проблему научного объяснения. Однако одну психологически обусловленную тенденцию, проявляющуюся при построении образа другого в процессе оШ яснсиия, все же следует отметить. Другой, даже если это конкрец ный другой из "оипонентного круга” субъекта, неизбежно деинді^і видуализируется, наделяется чертами ’'обобщенного другого". Од* повременно своеобразие другого подавляется своеобразием субъекта, который, как правило, полагает другого равным себе, про* ецирует на него свою структуру понимания. В этом - источник многочисленных случаев взаимонепонимания в науке, обвинений в предвзятости и корыстном нежелании признать, "очевидные* истины. Систематически недооценивается своеобразие другого, уникальность его когнитивной структуры, в рамках которой "очевидное" представляет вовсе не очевидное.

И вновь за этой чертой человеческой психологии, дающей і отдельных случаях нерациональные результаты, стоит рациональность более общего свойства - ограничение условий диалога, делающее его возможным.

Таким образом, оба элемента диалогической структуры объяснения - субъект, будь то отдельный ученый или научная группа, и адресат - реальный или мыслимый - являются связующими звеньями между научным объяснением и человеческой психологией. Через них закономерности человеческой психологии преломляются в закономерности научного объяснения. Через них здравый смысл получает экспликацию в научном знании, а отношения между людьми находят отражение в способах его получения. Через них человеческая психология возвращает науке то, что у нее берет. "Но это уже другая история".