1. Факты и концепты

В своем стихотворении «Сонет к науке» Эдгар Аллан По предъявляет науке такое обвинение:

Наука! Ты дочь Древних Времен,

Изменяющая все вещи своим проницательным взором.

Зачем ты так мучишь сердце поэта,

Хищник, чьи крылья — банальные реальности?

Разве ты не вытащила Диану из ее колесницы?

И разве ты не выгнала Дриаду из ее леса?

Современный ученый едва ли согласится, что его наука состоит из «банальных реальностей».

Когда мы говорим о науке, мы всегда говорим о двух уровнях рассуждения или абстракции. Первый из этих уровней есть уровень повседневного опыта обыденного здравого смысла, например когда мы наблюдаем какое-либо темное пятно, находящееся в движении по отношению к другим темным пятнам. Это уровень непосредственного наблюдения; с этими простыми фактами опыта имеют дело лабораторные записи. Можно было бы проанализировать эти простые данные опыта с психологической точки зрения, но мы не будем здесь этого делать; примем как нечто само собой разумеющееся, что мы имеем эти данные опыта. При этом мы не подразумеваем, что эти простые данные опыта не могут трактоваться более глубоко, а просто имеем в виду, что эта трактовка не относится к философии науки. Второй уровень, о котором говорилось, есть уровень общих принципов науки. Он совершенно отличен от уровня опыта обыденного здравого смысла. Последний может принадлежать всем; второй же уровень пользуется языком, очень далеким от повседневного опыта. Наука в своем существе и состоит из этих общих принципов. Собрание простых утверждений о меняющихся пятнах не есть еще наука. Центральной проблемой философии науки является вопрос о том, как мы переходим от утверждений обыденного здравого смысла к общим научным принципам. Как мы уже сказали, эти данные опыта обыденного здравого смысла и соответствующие утверждения понимаются и признаются всеми. Эта основа признания хорошо характеризуется в стихах великого американского поэта У. Уитмена:

Логика и проповеди никогда не убеждают,

Сырой мрак ночи глубже проникает в мою душу,

Только то, что очевидно для каждого мужчины и каждой

Женщины, является таковым на самом деле.

Только то, чего никто не отрицает, таково на самом деле.

Утверждениями этого типа являются: «В этой комнате стоит круглый стол. Теперь этот стол перенесен из этой комнаты в соседнюю». Или: «На этой шкале стрелка совпадает с отметкой между двумя и тремя; сейчас положение стрелки меняется, и она остановилась на отметке между тремя и четырьмя». Относительно утверждений этого типа, конечно, не может быть двух мнений.

Но ситуация резко изменится, если мы обратимся к общим положениям, сформулированным в абстрактных терминах, вроде «закона инерции» или «сохранения энергии». Назовем ли мы их принципами, или предпосылками, или гипотезами, или обобщениями,— одно достоверно: в отношении их мы не можем достигнуть общего понимания того рода, которого мы можем достичь в отношении утверждений обыденного здравого смысла. Поэтому, естественно, встает вопрос: почему мы принимаем одни общие научные положения и не принимаем других? Каковы причины нашего познания этих общих положений? Это отчасти психологическая и социологическая проблема. Общие положения физической науки — не просто эмпирические факты. Фактом является, что люди прогрессируют и знают эти общие принципы; этот факт, однако, относится не к физике, а, скажем, к психологии или антропологии. Таким образом, мы видим, что философия физической науки не исчерпывается самой физикой. В физике мы узнаем некоторые из причин, например почему признаются эти общие принципы, но никоим образом не узнаем все причины. Философия науки есть часть науки о человеке, и мы по-настоящему не поймем ее, если не узнаем кое-чего о других науках о человеке, таких, как психология, социология и т. д. Все основания для признания общих принципов относятся к области философии науки. Каково действительное отношение между опытом обыденного здравого смысла и этими общими принципами? Достаточно ли только этого опыта обыденного здравого смысла? Детерминируются ли эти общие положения науки однозначно или один и тот же комплекс опытных данных может породить различные общие положения? Если имеет место последнее, то на каком основании мы отдаем предпочтение именно данным общим положениям, а не другим? Как мы переходим от одного, то есть опыта обыденного здравого смысла, к другому, то есть к общим положениям науки? Это центральная проблема философии науки.

Мы можем только предварительно и очень поверхностно описать здесь, каково отношение между наукой и философией. Если мы говорим в обычном смысле о цепи, которая связывает опыт обыденного здравого смысла с общими положениями науки, то в конце этой цепи, где положения становятся все более и более общими, мы можем поместить философию. Мы скажем, что чем дальше движение идет в сторону обобщений, тем менее однозначно они детерминируются непосредственными наблюдениями и тем менее достоверными они становятся. Пока мы rte будем углубляться в различие между наукой и философией. Мы разберем это позднее.