Власть, гражданское общество и право в современной России
В Интернете размещены размышления Валерия Подороги, нашего известного философа. «Нынешний, объявленный “диалоге властью”, — говорит он, — начинает звучать несколько странными обертонами. А, собственно, зачем власти вступать в диалог с гражданским обществом, к тому же если она полагает, что его как бы нет, что его будто еще надо построить? Почему искать диалога с этими слабыми гражданскими союзами, которые не могут оказать ни на что какого- либо существенного влияния?..
Идея “равноправного” диалога говорит лишь о поразительной гипертрофии функций власти в современном российском обществе. Власть (в лице ее отдельных функционеров) нисходит до гражданского общества, словно демонстрируя его бессилие и неспособность быть равноправным участником диалога. И это надо признать (чтобы не создавать себе ложных иллюзий). А раз дело обстоит именно так, то неплохо понять, что хочет эта власть, которая вольно-невольно берет на себя и общественно-гражданские функции, стимулируя чуть живое “гражданское общество” (финансовыми и другими льготами; кстати, право их распределения тоже узурпировано властью)... Избыток силы порождает чувство милости к падшим. Объявлен Фонд кремлевской политики. И вот по развертыванию этой цепи мы видим, как переформируется, вероятно, почти бессознательно, собственный образ власти. Это действительно всенародный национальный Фонд, который отпускает средства на выживание граждан некой известной всем страны. Высшие чиновники как сотрудники Фонда (включая, разумеется, президента). По принятию решений можно судить об эффективности политики этого Фонда (власти)... Фонд виртуализирует свою политику, поскольку его главная задача состоит в том, чтобы граждане не умерли с голоду, от болезней и не погибли бы в техногенных катастрофах. Иронизировать над этой стороной деятельности Фонда было бы невер-' но... О чем же говорит подобная фондация власти, да о том, что власть становится все более народной властью и все более (через становящуюся харизму Путина как президента) приобретает черты “гражданственности”, подменяя собой развитие гражданского общества как критика и контролера власти» [Подорога 2001]. С анализом Подороги вполне можно согласиться. Да, как и обычно, Россия родила странного монстра — «почти народную власть с чертами гражданственности». Но и право в стране существует в виде не менее удивительного монстра. Оно больше прикидывается цивилизованным правом, чем является таковым. Российское право в значительной своей части теневое и коррумпированное, и, к сожалению, во многих случаях используется не по назначению (в политических целях, прикрывая беззаконие, имитируя красивые фасады демократических сооружений). Что вообще-то и понятно. «Вопреки расхожему мнению о правовой пассивности и чрезмерном долготерпении российских граждан, — пишут Т. Заславская и М. Шабанова, — 66% опрошенных все же предпринимали какие-то действия, направленные на восстановление своих законных прав. Однако для абсолютного большинства (73%) пытавшихся сопротивляться они чаще всего были напрасными». Наблюдается даже своеобразный парадокс — право в современной России формируется в контексте неправовых практик. За годы реформ, отмечают те же авторы, этот контекст настолько расширился, что для большинства стал более реальным, чем само право. По данным этих авторов, 42 % респондентов «указали, что в современных условиях их законные права нарушаются чаще, чем до реформ. Особо неблагоприятно и важно для осмысления сути современного трансформационного процесса России то, что основными субъектами, нарушающими права граждан, являются власти разных уровней (их назвали 89 % респондентов)... Многие исследователи выражают тревогу по поводу глубокого разрыва между административноправовой и социокультурной составляющими российских институтов. Отмечается, что новые законы и нормы нередко остаются на бумаге, реальные же практики развиваются так, как если бы этих норм не было» [Заславская, Шабанова 2001,6-7, 20]. А вот размышления нашего известного, несколько циничного, но весьма реалистичного в своем мышлении политолога Леонида Радзиховского. «Кстати, два слова о “выборе президента” Многие “братья-де- мократы” шумно дышат носом — как же так? Без праймериз! Без предварительного обсуждения программы! И дальше, ясно, что сами выборы пройдут — мягко говоря — при неравных условиях, но зато с известным результатом... Да-с “страшно далеки они от народа” Возможны в нашей сегодняшней системе все эти дела — праймериз, скажем?! Это какой же... чудак, из числа реальных поли тиков (губернаторы, министры и т.д.) полезет “поперек вертикали — в пекло”? (Вот именно — в пекло!)... Плохая система? Да. Но она ТАКАЯ. Не вчера такой стала — что ж вы удивляетесь, что по Москве в декабре не ходят в шортах?! Ну, вот такой здесь климат. Дальше. Давайте представим себе в таких условиях выборы- с-равными-условиями. Это возврат в 1996 год. В стране с десятками миллионов настоящих бедняков и с крайне низкой политической культурой других десятков миллионов такие “честные выборы” с огромной вероятностью означают возможность прихода к власти лево-националистических популистов — повторяю, как в 1996-м. А поскольку этого — к счастью! — никто из власть имущих допустить не хочет и не может, то, значит, все равно, уже в ходе кампании, когда такая опасность обозначится, условия станут неравными, последует “подправка результатов” (как говорят и было в 1966-м)... Нет, выборы в России — слишком важное дело, чтоб доверять их народу» [Радзиховский 2007]. Поражает здесь не только сам вывод, но, прежде всего, то, что об этом уже давно спокойно пишут газеты и журналы, открыто на ТВ говорят политики. Никакой политкорректности, никаких фиговых листочков демократии — режут «правду матку» как есть. Но позвольте, как тогда жить, как участвовать в политической жизни и работать на общественное благо?! Или в России это удел одних политиков и властей, даже одного Путина, как утверждают некоторые прямые циники от политики? Тем не менее все же нельзя сказать, что закон и право полностью бездействуют. Это не так. В стране медленно идет сложный противоречивый, мучительный процесс становления права и гражданского общества. Люди учатся использовать закон и право. К тому же наличие законов и установка власти на признание гражданского общества создают, с одной стороны, соответствующие возможности развития социальной жизни, с другой — ограничения, отчасти сдерживающие незаконные поползновения различных социальных субъектов и сил. Правда, нужно сказать, что развитию положительных тенденций сильно препятствует отмеченное выше нигилистическое отношение к праву. Теперь вопрос о российской власти. В институциональном отношении российская власть мало профессиональна и склонна решать сложные проблемы простыми методами. По отношению к российскому обществу она предельно эгоистична, хотя, как мы отмечали, вынуждена все же печься о его благополучии и здоро вье. Профессиональные сообщества (в армии, полиции, на производстве, в управлении, в сферах науки и образовании и т.д.), с одной стороны, разобщены (негативную роль здесь сыграло отсутствие реально действующих и эффективных профессиональных союзов), с другой — часто тоже эгоистичны. Российские партии выглядят предельно незрелыми и коррумпированными, прежде всего в силу несформированности в России политикоправового пространства и институтов. Наиболее жизнеспособными и живыми сегодня являются региональные сообщества. Это обусловлено, вероятно, тем, что они находятся дальше от федеральной власти (и отчасти в оппозиции к ней) и более консолидированы в силу единства территории и обозримого масштаба хозяйственных и культурных задач. В целом же российское общество пока не консолидировано, не осознало себя единым социальным субъектом, субъектом социального действия. А при такой пестрой картине получается, что пока некому выступить и реальным субъектом формирования нового российского базисного сценария. Но, конечно, слабая в профессиональном отношении власть, отсутствие гражданского общества и права — не единственные проблемы, угрожающие благополучию России. Не менее серьезные проблемы — бедность одних и обогащение других, сокращение населения страны, распространение наркомании и алкоголизма, детская беспризорность, потеря социальной ориентации россиян (мы так и не знаем, в какой стране живем и куда идем) — и много других, так и не решаемых нашей властной элитой тяжелых проблем. Пока российская элита успешно решила только одну проблему — обеспечила себе безбедную, но вовсе не спокойную жизнь. Что же делать? Итак, приходится согласиться с печальной констатацией — да Россия не готова вступить в созвездие правовых обществ, стать демократическим государством. Так что же тогда делать? Может быть, собирать вещи и переезжать на Запад, как, например, это фактически советует всем российским евреям Аркадий Красильщиков. «Готов согласиться, — пишет он в статье “Еврейские мальчики. К выборам в Российской Федерации”, — среди евреев России есть и сегодня честные, искренние борцы за “светлое будущее” Увы, честность, искренность и, скажем мягко, недомыслие — слишком часто идут рука об руку... Господи, да оставьте вы в покое Россию! Любите ее, помогайте ей, жертвуйте собой во имя ее благополучия, но не учите жить, не навязывайте этой стране свои правила, свои законы. Вам только кажется, что они взяты из общей копилки принципов цивилизованного общества. Это не так. Вы способны быть евреями на ледовой арене, за кульманом, у операционного стола, за шахматной доской... Да где угодно. Только не на политическом поле. Вы никогда не поймете, чем живет и во имя чего живет население северной державы, в которой вы родились... Сегодня я никак не могу понять русско-еврейское яростное, непримиримое сопротивление тому миру, в котором живут нынешние диссиденты. Ну, не нравится вам “новый тоталитарный режим”, “кремлевские олигархи”, “банда Путина” и проч., — кто вам мешает запастись билетом в один конец и жить в другом мире, с таким народом и таким правительством, которые вам по сердцу... Не зову всех потомков Иакова в Еврейское государство. Убежден, что репатриация — дело любви, а не расчета. Любовь евреев к России — это тоже реальность» [Красильщиков 2007]. В том-то и дело: а что если не только евреи, но и другие россияне любят свою страну, но в то же самое время хотят участвовать в политической жизни, рассчитывать на право и справедливость, не согласны, когда с ними манипулируют и обращаются, как с быдлом и рабами? Ничего-ничего, бодро успокаивают через чур разволновавшихся граждан России Жириновский и Проханов, так в нашей стране заведено и было всегда, а ради Империи, добавляет последний ничего не жалко, можно положить на алтарь и миллионы жизней, как это в свое время делал отец всех народов Сталин. Пожалуй, если первый сценарий можно назвать «отъездным», то этот второй — «фаталистическим». Третий сценарий — «интеллектуальный», кстати, весьма распространенный среди образованных людей (ученых, инженеров, служащих) — апеллирует к сознанию и разуму человека (и обычного, и политика). Уже два тысячелетия тому назад его, по сути дела, обсуждали Платон и Аристотель, рассматривая феномен обогащения. Если Платон не просто решительно осуждает личное обогащение, но и указывает законы, которые сделали бы невозможным беспредельное обогащение, то Аристотель скорее рекомендует следовать мере и добродетели. Да, сначала Платон питал иллюзии: думал, что много людей захочет жить по разуму, приблизить свою жизнь к подлинному бытию. Ведь если уже знаешь, как устроен мир, и понимаешь, что правильная жизнь ведет к блаженству и бессмертию, то разве будешь жить по-прежнему? Но оказалось, что не только тираны, но и все остальные граждане совершенно не желают или не могут приблизиться к правильной жизни, предпочитают синицу в руках, чем журавля в небе. В конце концов, Платон понял, почему: хотя в мире идей царит порядок и разум, в чувственном мире — хаос и злоба, порождающие войну. «Все, — пишет Платон в “Законах”, — находятся в войне со всеми как в общественной, так и в частной жизни, и каждый с самим собой». Тем не менее как человек разумный и знающий истину Платон не мог отказаться от попыток открыть глаза людям и способствовать преображению обычного мира. Только теперь он меняет тактику: если человек не понимает своего счастья или не хочет понимать, если у него на глазах шоры, то одними увещеваниями и обращением к разуму не обойтись. Нужно людей заставить жить правильно, необходимо создать жесткие условия — для того и законы — чтобы их жизнь постепенно приближалась к подлинной. Вот и сегодня есть много людей, которые знают или узнали в результате исследований, как там на самом деле обстоят дела и что нужно сделать, чтобы всем было хорошо и, наконец, настала социальная справедливость. Например, мой брат, бывший физик считает, что главное — это двухпартийная система, действующая наподобие двух половинок мозга человека; в этом спасение для России. И цинизм политологов а ля Радзиховский он тоже одобряет, поскольку, объясняет мне мой брат, если понимаешь, как устроена реальность, легче терпеть все эти безобразия. При этом представители интеллектуального направления почему-то не замечают того, что есть разные другие рецепты социального спасения, а также того, что средний россиянин, как правило, больше верит СМИ и тем же «продажным политикам», чем руководствуется разумом. К интеллектуальному сценарию, на мой взгляд, относится и позиция тех, кто, признавая социальную реальность, в то же время разделяет ценности свободной, демократической жизни и поэтому считает, что должен готовить условия для наступления лучших времен. Вернемся еще раз к упомянутой статье Заславской и Шабановой. «Чем же объяснить, — спрашивают эти авторы, — столь широкое распространение неправовых социальных практик и насколько прочно они укоренены в институциональном пространстве России? Является ли их расширение неизбежным спутником кардинальных реформ или в нашем случае они получили особое, экстраординарное развитие? Если верно первое, то попытки власти ослабить (а тем более — искоренить) неправовые практики “здесь и сейчас” обречены на провал, и обществу не остается ничего друго го, кроме как терпеливо дожидаться лучших времен. Если же справедливо второе, то наибольшую важность представляют вопросы о социальных корнях и механизмах воспроизводства и трансформации старых, а также возникновения, распространения и укоренения новых неправовых практик. Необходимо исследовать как факторы, способствующие этому, так и меры экономической и социальной политики, которые могут воспрепятствовать развитию негативных процессов. Ответ на поставленные вопросы зависит от осмысления взаимосвязи современных неправовых практик с формальными и неформальными институциональными изменениями, реально происходящими в российском обществе... Под трансформационным процессом мы понимаем постепенное и относительно мирное (не связанное с радикальной сменой правящих элит), но вместе с тем глубокое и относительно быстрое преобразование социетального типа, или социальной природы, общества, обусловленное в первую очередь не внешними факторами, а внутренними потребностями системы...
Понятие “социе- тальный тип общества”, на наш взгляд, синонимично общественному устройству, эмпирическим референтом которого служит тип институциональной структуры. Прямой и главный результат трансформационного процесса — качественное преобразование базовых институтов общества... Ни социальная структура, ни тем более социальная культура не приемлют прямых способов управления. Преобразовать их можно лишь косвенными путями, через реформирование базовых институтов... Ослабление неправовых практик может быть лишь очень постепенным и служить следствием продуманной политики, которая учитывала бы интересы и возможности акторов всех уровней и способствовала бы ослаблению несоответствий как в конфигурации новых социальных институтов, так и между отдельными элементами каждого из них. Речь идет о структурно-производственной, инфраструктурной, институционально-правовой подготовленности реформ и о том, что изменения в системе прав и правил игры (какими бы прогрессивными они ни были) должны готовиться культурно и идеологически (или, на худой конец, хотя бы сопровождаться культурными и идеологическими мобилизациями), чтобы стать легитимными для большинства членов общества... Одной и той же конфигурации власти и собственности могут отвечать принципиально различные качества структур гражданского общества и прав человека. Можно, например, укрепить исполнительную власть или быстро трансформировать отношения собственности, но сделать это за счет ущемления экономических и политических прав граждан, на основе унаследованных из прежней, административно-командной системы правил игры. Поэтому для трансформирующегося российского общества, где “на входе в реформы” доминировали отношения господства-подчинения, особо велика важность одновременного присутствия (формирования) ряда базовых институтов: легитимной, демократической и эффективной власти; легитимной и защищенной собственности; зрелого гражданского общества; широких и надежных прав и свобод человека. Несоответствия в конфигурациях базовых институтов — важный источник (и результат) неправовых практик... существенно ослабить неправовые практики и продвинуться в сторону правового демократического государства-общества можно, лишь принимая во внимание интересы и поведенческие реакции не только макро- и мезо-, но и микроакторов трансформационного процесса» [Заславская, Шабанова 2001, 5-8, 22-24]. Решение, как видим, достаточно взвешенное. Нужно действовать осторожно, системно, понимая природу социальных явлений, нужно готовить предпосылки для желательного будущего. А как жить сейчас, вот в чем вопрос. Несколько лет тому назад я сам был сторонником данного подхода. Ведь что показала социальная практика России. Если проект или программа социальных действий нереалистична, например, реализуется при отсутствии необходимых условий для социальных изменений, то и социальное действие в целом будет деструктивно. Более того, такие проекты очень подходят власти, потому что они создают видимость научного решения социальных проблем, видимость работы на общество. Мне кажется, что это вообще характерно для России — разрыв между замыслами, возможностями и условиями. Когда существует такой разрыв, вместо реальных изменений и действий — в основном имитация. Показывают фасад, за которым скрывается совсем другое явление. Но ситуация все же не безнадежная. Да, с одной стороны, налицо тенденция к установлению тоталитарного режима, процесс, который, сегодня, прикрывается имитацией демократических реформ. Но, с другой стороны, одновременно с этим идет региональное строительство, рождаются живые формы социальной жизни, люди учатся правовым отношениям, сопротивлению властям, происходит смена поколений. Здесь я плавно перехожу к четвертому сценарию — «региональному», региональный он не потому, что только в регионах, а именно там я его осознал. В целом ряде российских регионов местные власти переходят к следующей политике. С одной стороны, понимая реалии, они не лезут, как выражается Радзиховский, поперек вертикали в пекло, а пытаются выполнить предписания и приказы федерального центра или делают вид, что выполняют их. С другой стороны, региональные власти изо всех сил стараются развивать свой регион, в пределе стремясь сделать его независимым от центра. В этом втором направлении работы местные региональные власти, безусловно, в той или иной мере исходят из интересов целого (родного региона) и его населения. С третьей стороны, региональные власти, конечно, не забывают и себя. А почему, спрашивается, они должны о себе забыть, при правильном хозяйствовании забота о себе часто неотделима от забот региональных. Хорошо бы при таком подходе и подключить региональное сообщество. К сожалению, пока во многих регионах и городах России местные сообщества не осознают себя субъектами социальных изменений и часто не осознают себя вообще как самостоятельную общественную силу. В то же время налицо региональное строительство или попытки осуществить таковое. Как правило, инициаторами этого выступают региональные или муниципальные власти, заинтересованные в решении множащихся проблем, притоке инвестиций, подъеме промышленности, обеспечении растущих потребностей населения. Региональное строительство предполагает не только оживление «лежащих на боку» предприятий или их модернизацию, но и продумывание, проектирование и практические действия по отношению к другим подсистемам целого — культуре, образованию, экономике, местной власти и т.д. Предполагает оно также поиск и создание новых ресурсов и, не меньше, пробуждение местного сообщества. К таковому относятся и электорат, и центры образования, и общественные движения, и значимые социальные субъекты всех уровней власти, производства, культуры, образования. В активном режиме местное сообщество пополняется всеми теми, кто вышел на улицу и стал активным в социальном отношении. К сожалению, по старой российской традиции, региональные и муниципальные власти, приступая к региональному строительству или решению назревших серьезных проблем, стараются обходиться без местного сообщества, которое власти или боятся, или рассматривают как объект управления и манипулирования. Не секрет, что вслед за федеральным центром местные власти склонны к различным формам «управляемой демократии». В то же время понятно, что экономические задачи и преобразования в регионе (городе) не могут быть самоцелью. Даже если в регионе создается зона или крупное предприятие, ориентированные на обслуживание всей страны, эти новообразования являются составляющими региона и должны работать и на регион (город). В общем же случае экономика региона должна работать на все другие подсистемы целого, так же как, например, образование и культура — на экономику. Региональное строительство или решение крупных экономических задач невозможно без активности и усилий всех основных социальных субъектов и даже отчасти всего населения региона или города. В свою очередь, подобная активность и усилия предполагают и новое видение действительности, новое отношение к различным социальным реалиям. Современные исследования показывают, что и то и другое возникает тогда, когда общество «просыпается» и становится активным, когда в результате общения и обсуждения изменяются общественное сознание и общественное мнение. Само по себе местное общество без социальных катастроф (война, революция, беспредел, невозможность существования и прочее) проснуться не может. Общество нужно, условно говоря, разбудить: необходимо инициировать ряд социальных процессов, которые бы возбудили активность населения и основных социальных субъектов. К числу последних могут относиться, например: публичное обсуждение и экспертиза новых экономических проектов; дискуссии в СМИ; создание групп и обществ по поддержке тех или иных инноваций; подготовка в сфере образования новых специалистов, которые могли бы обеспечить нововведения; организация в культуре акций, направленных на создание соответствующей творческой атмосферы; формулирование и выдвижение новых общественных целей, призванных консолидировать и по-новому ориентировать население. Существенную роль в этих процессах должны сыграть, с одной стороны, местные власти, с другой — деятели культуры и образования, а в регионе — университеты. Дело в том, что современный университет, особенно в регионах, является не только центром образования, но и культуры. Где как не в университете можно создать центры инноваций и проектирования, кто больше студентов потенциально готов к изменениям и экспериментам, к служению на благо малой родины? Важную роль в этом процессе начинает играть и процесс самоорганизации профессиональных сообществ. 5 апреля 2008 года на «Эхе Москвы» обозреватель Юлия Латынина рассказала такую, как она выразилась, «духоподъемную» историю. В Санкт- Петербурге есть сообщество («АйТи-бизнес), торгующее, как я понял, электронным оборудованием и программным обеспече нием. Фирмы этого сообщества регулярно грабили сотрудники МВД. Схема отъема чужого имущества была следующая. Покупали кого-то в прокураторе, прокурор выписывал поручение, с которым на фирму являлись люди МВД. На основании этого документа у фирмы со складов забиралась аппаратура, как якобы контрабандная (или указывались другие причины). Затем аппаратура передавалась в РФФИ (Российский фонд федерального имущества), сотрудник которой в свою очередь отдавал приказ о реализации этого оборудования по суперзаниженным ценам через определенную фирму. Разницу клали себе в карман. Что сделало сообщество, понимавшее, что действовать по закону бессмысленно. Во-первых, оно сорганизовалось. Во-вторых, крупнейшие фирмы, входившие в этот альянс, приняли хартию, запрещавшую продавать краденую продукцию. В-третьих, разыскали фирму, она называлась «Ультра Электронике» (кстати, подписавшую хартию), через которую продавалась эта продукция. В-четвертых, все перестали работать с этой фирмой; кроме того, с ней перестали работать банки и западные партнеры. В результате «Ультра Электронике» мгновенно обанкротилась. Итак, четыре основных сценария: отъездной, фаталистический, интеллектуалистический и региональный. Мне лично более симпатичен последний, региональный, и отчасти интеллектуалистический, их я стараюсь поддерживать. Однако современное российское общество, как известно, расколото и состоит из самых разных социальных субъектов и популяций. Но вспомним средневековую историю борьбы пап с королями. «Потому, — пишет Берман, — и не могли в рассмотренном конфликте победить ни церковь, ни светские власти, что средневековое общество было обществом многих равных перед Богом, обществом, не мыслящим деспотизм в качестве нормы социальности... Образцом при этом выступала христианская церковь. Так, несмотря на единовластие папы, сам папа избирался кардиналами, в свою очередь, епископ избирался соборным капитулом, т.е. канониками и другими клириками, аббат избирался монахами монастыря. “Хотя законодательство было прерогативой пап, они все же в XII— XIII вв. чувствовали потребность в периодическом созыве вселенских соборов, чтобы те помогали им в законодательном процессе. Это и были первые законодательные собрания Европы” Церковь представляла собой общество, с одной стороны, отстаивавшее свободу своих членов и более мелких сообществ, с другой — выстраивавшее отношения между ними на демократической средневековой основе (выборность всех основных должностей, обсуждение на вселенских соборах, обсуждение на философско-теологическом уровне, сложная иерархическая, опирающаяся на право структура управления). Как пишет Г. Сайз, “при такой тонкой сверхразветв- ленной системе управления, как в средневековой Церкви, консенсус решал абсолютно все”» [Берман 1998, 203, 208]. Не подсказывает ли этот случай, что, может быть, неплохо, когда общество состоит из самых разных, часто противоположно ориентированных социальных групп, популяций и сообществ. Все они должны иметь свой голос, представительство (исключая, конечно, откровенно человеконенавистнические, фашистские), возможность нормально функционировать. В этом, в частности, некоторая гарантия против деспотизма власти и тоталитаризма. Другое дело, подчеркну еще раз, личное отношение отдельного человека. Как гражданин я, хотя и признаю права других граждан и социальных сил, даже тех, которые хотят реставрировать социализм или живут только для себя, но работать буду лишь на ту социальную тенденцию, которая мне по душе. Если моя страна еще не готова к свободе, демократии и правовой реальности, то я всегда жил как свободный человек, что проявлялось в моем творчестве и поступках. Однако я не могу не признавать российскую реальность и не собираюсь плевать против ветра. Состоятельность моя как личности, что, безусловно, предполагает творчество, заключается в том, чтобы быть свободным не где-то там, на Западе, а здесь в России. А уж как это мне или кому-то другому удается (или не удается вообще), это иной вопрос, зависящий от обстоятельств, удачи и того же творчества. Если что-то осмысленное начинает получаться у наших региональных властей, то почему не может получиться у каждого из нас? В социальном плане моя миссия (не только моя лично, но и других образованных людей, переживающих за жизнь страны, чувствующих свою ответственность) заключается в том, чтобы в условиях снижения общей культуры и определенной варваризации жизни сохранять и проносить культурные и духовные ценности, поддерживать в культуре разум и справедливость, работать на человека и будущее. Кто-то скажет, что это становится все более трудным делом, почти невозможным. Я согласен, но другого пути нет, если мы считаем себя ответственными. Не менее важная задача — прояснять, что происходит на самом деле, помочь людям разобраться, где реальные процессы, а где их имитация, прикрывающая прямо противоположное. И при всем том я не призываю к самопожертвованию, к закланию себя ради справедливости. Все люди имеют право на нормальную жизнь, и нужно к этому стремиться. В условиях современной российской жизни это предполагает определенное обособление и защиту. Если власть и богатые люди отгораживают себя от остальных заборами, охраной и законами, то мы можем консолидироваться и защитить себя с помощью знаний, понимания происходящего, своих компетенций, общения с себе подобными, наконец, образа жизни, предполагающего умное, реалистическое поведение. Другими словами, создания особой культуры. А культура на большой дистанции, как известно, надежней всяких заборов. Поэтому у меня нет бесповоротного пессимизма в отношении России. Как сказал бы мой учитель Георгий Петрович Щедро- вицкий, покамест дела идут не лучшим образом, но, если мы не будем впадать в отчаянье, а работать, засучив рукава, то, глядишь, и ситуация изменится, и российская власть и действительность начнут приобретать более цивилизованные черты. Кроме того, кто сказал, что власть государства — это единственная власть на земле. Более действенной является власть духовная, власть правильного мышления. А я бы добавил — правильной, ответственной и, одновременно, умной, реалистичной личной жизни.