Нравственные позиции государства и предпринимательства в эпоху становления и укрепления российской монархии (XIV-XVII вв.)
Важнейшая веха в истории государства и предпринимательства в России — эпоха становления и укрепления русской монархии — отмечена расширением ценностно-смыслового пространства утилитаризма российского общества в результате кристаллизации идеала государственной пользы.
Разумеется, в условиях господства религиозного мировоззрения этот идеал мог артикулироваться только на языке религиозной морали. Этическое обоснование идеалу государственной пользы давало учение «осифлян», ставшее господствующим течением в официальной идеологии на длительный период существования российской монархии. Иосиф Волоцкий был идеологом «теократического абсолютизма» — идейно-политического союза церкви и государства, «симфонии» православия и самодержавия. Идеалы государственной пользы отливались в его интерпретации в своеобразную форму православной государственной аскезы: «Обрядовая суровость, самоотречение, аскетизм в трактовке “осифлян” были направлены... на благо централизованной власти — церковной и государственной, социальной и духовной, на религиозное и национальное возвышение, избранничество Руси» [Кондаков 1999,122]. Вместе с тем представления о государственной пользе первых российских самодержцев было односторонним: интересы царской власти ставились выше интересов подданных. Такого рода мотивации зримы в государственных деяниях Ивана Грозного, последствия правления которого для страны были неоднозначны. Главным итогом почти 50-летнего пребывания первого венчанного царя и самодержца всея Руси на престоле, стало формирование централизованного, завоевавшего высокий международный авторитет российского государства. Однако одним из основных способов достижения государственного могущества был террор, который вел к разорению значительной части страны, бегству ее населения на окраины. Московский самодержец, по утверждению В. О. Ключевского, считал себя вотчинником, объявляя всю страну своей собственностью [см.: Ключевский 1989, 120-127]. Представление о пользе государства как, в первую очередь, пользе его самодержца находит отражение в «Соборном уложении» 1649 года, которое фактически отождествляло царскую особу с государством. Государство, как и в прежние времена, выступало в качестве крупного и привилегированного предпринимателя: в казну поступали не только денежные доходы, но и различные ценные товары со всей страны, государство пользовалось преимущественным правом приобретения товаров у иностранных купцов, наконец, в XVII веке государством начинают создаваться производственные предприятия, призванные обслуживать интересы казны и двора [см.: История предпринимательства 2000,15]. Экстенсивно-потребительский, своекорыстный утилитаризм правящей элиты служил нравственным образцом и ориентиром деятельности рядовых государственных служащих. Атрибутом государственной жизни российской монархии являлась коррупция, принимающая по мере укрепления самодержавия все более изощренные формы. Н. Ф. Демидова выделяет разновидности денежных и материальных приношений должностным лицам: «почести» — предварительные приношения, способствующие продвижению дела; «поминки» — плата за выполнение работ, входящих в обязанность должностного лица, которые, оно, тем не менее, могло искусственно задержать; наконец, «посулы» — взятки [Демидова 1987, 142-145]. Коррупция замораживала качественный рост предпринимательского утилитаризма: в ее условиях залогом успеха выступали не деловая активность и производственная предприимчивость, а связи в государственных учреждениях, при царском дворе.
Что касается идеала частной пользы, то в рамках официальной православной идеологии он не находил широкой моральной легитимации. Православие жестко противостояло проникновению в лоно своей моральной доктрины буржуазных добродетелей. Не вписывающийся в систему православных представлений о должном предпринимательский утилитаризм существовал на правах житейских «низких истин», повседневного рассудочного практицизма. Такого рода культурная маргинальность предпринимательского утилитаризма являлась одним из факторов, сдерживающих темпы его качественного роста. Другим таким фактором была двойственная экономическая политика государства. С одной стороны, заинтересованное в получении благ и повышении международного престижа государство в известной степени поощряло развитие предпринимательства. Эта поддержка выражалась, например, в выгодных казенных заказах, привилегиях на производство и сбыт той или иной продукции, откупах, протекционистской таможенной политике, а также мерах по ограничению иностранной конкуренции [Зарубина 1998, 125]. С другой стороны, не менее действенными были государственные акции, сужающие рамки торгово-предпринимательской активности. Важнейшие из них — государственная монополизация внутреннего рынка, сословные ограничения, закрепощение крестьянства. Последнее было, пожалуй, самой главной силой, сковывающей и ограничивающей качественный рост предпринимательского утилитаризма. Процессам инвестиций капитала в производство препятствовала крайняя узость рынка труда, поскольку большая часть трудящегося населения была вовлечена в крепостную зависимость. Крепостными были некоторые крупнейшие предприниматели этого периода, например А. Ф. Строганов. С целью регламентации частной жизни был создан свод практических советов и наставлений о праведной жизни — «Домострой». В этом мирском по своей направленности произведении, в сущности, впервые на Руси предпринимается попытка примирения идеала православной монашеской аскезы с идеалом житейской пользы. В «Домострое» осуществляется частичная моральная реабилитация утилитарных благ, в частности богатства. Однако показательно, что, морально санкционируя стремление к наращиванию богатства, «Домострой» не отказывается от сакрализации бедности. (По «Домострою», живущие за счет благотворительности богатых бедняки призваны вымаливать для них прощение Бога.) Такая двойственность — свидетельство недостаточной зрелости утилитаризма российского предпринимательства этого периода, для которого достижительные ценности не стали главным ориентиром в жизни. Назидая жить тихо, скромно, славы земной не желать, не восставать на власть, ежечасно заботиться о хозяйстве, «Домострой» по сути своей являлся рупором мещанской психологии, проповедуемый им практицизм представлял собой практицизм потребительской, но не производящей экономики. Необходимо особо отметить, что, морально легализуя идеалы частной житейской пользы, «Домострой» отнюдь не объявлял эти идеалы ведущими, на первое место в иерархии смысложизненных ориентиров он ставил безусловную покорность Богу и царю [Домострой 1902, 63-65].