АБОРИГЕНЫ, КОЛОНИАЛЬНЫЕ ЧИНОВНИКИ И КОММУНИСТЫ-ГОСУДАРСТВЕННИКИ

После завоевания колониальные чиновники, представлявшие метрополии в общении с «дикими племенами», нуждались в опоре. Если туземцев было слишком много, а природные условия казались или действительно были неподходящими для расселения европейцев, требовалось не только завоевать, но и «приручить» покоренные общества, состыковать их с административной машиной метрополии.

На практике задачи выглядели проще — «дикари» были обязаны платить налоги, выполнять работы, необходимые для нормального существования данной колонии (разумеется, с точки зрения европейских чиновников и министерств ме-
троиолии), а также уважать частную собственность и жить в мире, т. е. не воровать и не воевать. Право на насилие отныне принадлежало только белым и тем туземцам, кому это право было делегировано белыми.
При всей внешней простоте задач осуществить их было трудно, а иногда и почти невозможно. Платить налоги, как законопослушный европеец, многие «дикари» не могли, и не только потому, что не хотели или не были знакомы с разного рода данью до колонизации. Сама идея регулярного налогообложения в денежной форме с письменным подтверждением уплаты налога для многих народов была, безусловно, революционной. Как собирать налоги, если покоренный народ не имеет представления ни о деньгах, ни о письменности, ни о собственности на землю? Туземцы не умели или не хотели считать, строили круглые в плане хижины — они решительно не понимали идеи прямого угла («они не могут строить прямоугольных зданий»),[263] не желали отказываться от охоты за головами или другими частями тела (например, т. н. человеческими хвостами у сомалийцев и других народов Северо-Восточной Африки), необходимыми для превращения мальчика в мужчину, и т. п.
Как научный ответ на возникшие проблемы, в Европе и Северной Америке расцвела социальная антропология. В реальной жизни колониальный администратор мог и не читать труды этнографов, но налоги собирать он был обязан. Если туземец не мог заплатить деньгами, следовало отработать долг в натуральной форме, например на строительстве дорог, на плантации или на шахте.
Похожие задачи приходилось решать и миссионерам. Например, в Северной Австралии миссия, которой руководил У. Чеслинг, стремилась приобщить «бродячих» аборигенов к земледелию и скотоводству и убедить их отказаться от войн, несмотря на возникавшие проблемы в межкультурной коммуникации.
Аборигены не могли понять, зачем закапывать хорошие клубни сладкого картофеля, если их можно съесть. Им в голову не приходила мысль о связи между посадкой и будущим урожаем... им, усматривающим в каждом животном повод для пиршества, казалось крайне тягостным ежедневно ухаживать за скотом. Пасти стадо, охраняя его от динго, — непривычное дело для охотников каменного века.[264]

Ливингстон начал внедрять у южноафриканских тсвана представление о земельной собственности, купив участок земли, «хотя совершать покупку в стране, где сама мысль о покупке вообще являлась новостью, едва ли было необходимо. Полагалось просто, чтобы мы попросили себе подходящее место и заняли его, как это делает всякий, принадлежащий к их племени».[265]
В процессе форсированной и часто насильственной модернизации покоренные народы поневоле совершили прыжок «в светлое настоящее». Тот, кто не мог прыгнуть, был обречен на вымирание.
Одним из компонентов «скачка к прогрессу» стало огосударствление выживших народов. Колониальные чиновники на местах при всем желании не могли применить на практике результаты этнографических исследований, показывавших, что у «дикарей» существовали весьма сложные социальные системы, сильно отличавшиеся от известных в Европе к концу XIX века. Министерства по делам колоний также не могли считаться с тем, что «дикари» не понимают самой идеи государства. В качестве уступки местным условиям предполагалось, что аборигены застряли в европейском средневековье. Наконец, если ничего похожего на феодалов у покоренного народа найти не удавалось, искали или создавали начальника (вождя, старосту) хотя бы на уровне деревни или кочевого сообщества. Страсть к насаждению единоначалия у «дикарей», возможно, частично объяснялась и тем, что среди колониальных администраторов после завоевания преобладали военные.
Чиновники и миссионеры фактически конструировали этносы, приписывая им определенную территорию с четко очерченными границами и особый язык, явно по аналогии с европейскими нациями. Ограничивалась свобода перемещения административно признанных «колониальных племен», туземцам выдавались удостоверения личности, в которых фиксировалась принадлежность к таким этносам.
Экономические задачи диктовали необходимость перемещения рабочей силы в колониях. В городах и в новых отраслях промышленности вновь прибывшие еще сильнее осознавали принадлежность к своему «племени». Этому способствовала и деятельность колониальной администрации; например, на шахтах в Южной Африке раздельно селили в общежитиях представителей разных «племен».
В конечном счете восприятие навязанного взгляда на этничность привело к «этнификации» и современным формам трибализма, когда инди
вид уже не может одновременно принадлежать к разным этническим общностям. Многие современные народы бывших колоний представляют собой «колониальные племена», т. е. фактически продукт «национально-административного строительства». Формирование этих народов напрямую связано с колониальной и постколониальной модернизацией.
Как заметил известный американский антрополог Игорь Копытов (Igor Kopytoff), «модернизация часто сочетается с политической независимостью, усиливающейся борьбой за ресурсы государства, большим влиянием западных идей и усиливающимся акцентированием этнического представительства. Результатом является возникновение целостных этносов в полном (западном) смысле этого слова».[266] Пребывание под властью государства, нацеленного преимущественного на хищническую эксплуатацию ресурсов, способствовало усилению экономической роли этничности.
Аналогичные процессы происходили в XX веке и в тех странах, которые попытались изолироваться от остального мира. В СССР и Китае государству также пришлось иметь дело с «первобытными народами». Советские и китайские коммунисты оказались такими же государственниками и культуртрегерами, как и европейские колониальные чиновники. Так называемое национально-государственное строительство включало обязательное и предельно жесткое конструирование этносов. В Китае в итоге были официально признаны 55 национальных меньшинств. Меньшинства группировали на научной основе (прежде всего, по языковому родству), объединяя их в этносы с фиксированным членством.
Например, куцуны в провинции Юньнань общались с внешним миром только посредством «молчаливой торговли» вплоть до 1950-х годов. Народная власть стремилась «мобилизовывать их на оседлый образ жизни. Однако куцуны, едва завидя незнакомых людей, обычно убегали, и найти их было нелегко... куцуны поначалу не могли привыкнуть к оседлой жизни, кое-кто возвращался в джунгли. После нескольких таких рецидивов в 60-х годах более 2100 куцунов полностью вышли из джунглей и стали жить оседло.
Одновременно с этим все время проводилась работа по национальной идентификации куцунов».[267] В 1980-х годах было наконец уста
новлено родство куцунов и официально признанного нацменьшинства лаху.
По китайскому законодательству, «национальная принадлежность гражданина Китая определяется национальностью его отца или матери... Для лиц, чья национальная принадлежность уже определена как относящаяся к нацменьшинству, произвольное изменение национальной принадлежности запрещено».[268]
В Советском Союзе количество «административных этносов» было более неустойчивым, чем в КНР, но в целом наблюдалась сходная тенденция к составлению «окончательного» списка народов. К концу советской эпохи в перечне «малых народов Севера», или «народностей Севера, Сибири и Дальнего Востока», числилось 26 этносов. В паспортах и других документах требовалось указывать национальность (по национальности одного из родителей, т. е. выбор был ограничен 1-2 вариантами).
«Первобытным народам» России был навязан сверху скачок в социализм. Собственного побуждения к такому скачку у этих народов, вероятно, не было, о чем свидетельствуют мемуары советских активистов.

Парадоксальным образом, говоря о построении бесклассового общества, коммунисты пытались найти у туземцев классовую борьбу и конструировали эксплуататоров в лице «шаманов и кулаков».
Если в Российской империи туземные жители окраин и «медвежьих углов» мало сталкивались с властью и часто имели о ней самое смутное представление, то в советский период государство само пришло к аборигенам.[269] Были образованы новые административные единицы (национальные сельсоветы, районы и округа, автономные области и республики). Формально власть в них принадлежала коренному населению, хотя фактически управление осуществлялось из центра (в этом плане система напоминала косвенное управление в британских колониях по форме и французское прямое управление по своему содержанию). Культурная революция привела к образованию значительного слоя людей, получивших среднее, а затем и высшее образование в го
роде. Была создана система школ-интернатов, фактически оторвавшая детей аборигенов от традиционного образа жизни. Бывших «бродячих инородцев» и кочевников переводили на оседлость даже там, где экономической необходимости в таких мерах не прослеживалось совершенно. Очевидно, действовала другая, административная логика, восходящая к еще досоветским представлениям о нежелательных «беспаспортных бродягах».
В итоге прыжок в социализм из первобытного общества и т. н. кочевого феодализма принес с собой не только спорные административные нововведения и бесспорные блага цивилизации, а также льготы и привилегии для малочисленных и «титульных» народов. Формально защищенные этносы в действительности не были защищены от произвола чиновников и хозяйственных руководителей. Взамен купцов, спаивавших «инородцев», появились государственные и кооперативные магазины, выполнявшие план за счет продажи спиртных напитков. В 1959 году этнограф Г.М. Василевич, работавшая среди эвенков Иркутской области, писала: «Вино и одеколон не только разрушают здоровье эвенков, но незаметно разрушают хозяйство артелей и мешают строительству коммунизма, что характерно не только для Катангского района, но и для других северных районов Сибири».[270]
Давление извне становилось особенно очевидным в тех районах, где началась добыча полезных ископаемых. Грандиозные планы освоения природных ресурсов Севера и Востока РСФСР включали переустройство окружающей среды в том направлении, которое считалось желательным для государственного и партийного аппарата. Об опасности такого переустройства для народов, которые были прописаны (и в переносном, и в прямом смысле) на осваиваемых территориях, в постановлениях ЦК КПСС и Совета министров СССР не говорилось ничего.
Еще меньше заботились об аборигенах хозяйственники на местах. Перед концом советской эпохи много писали и говорили о варварском отношении к природе, о хищнически уничтожаемых природных ресурсах. По выражению В.А. Тишкова, «экоцид сопровождался элементами этноцида».[271] На самом деле, хищничество тогда еще не приняло масштабов, характерных для постсоветского периода.

В новых отраслях экономики абсолютно преобладали приезжие. Среди них встречались «идейные» коммунисты и комсомольцы, но доминировал сугубо экономический интерес. Законодательство, защищавшее права местного населения, мало принималось во внимание, как, впрочем, и любые законы и инструкции, если они мешали выполнить и перевыполнить спущенный сверху план, а значит, вовремя отчитаться и прилично заработать.
К концу советской эпохи автономные (до 1977 года — национальные) округа фактически превратились в особые административные единицы, в которых вся работа государственного и партийного аппарата была направлена на добычу сырья и его вывоз в другие районы страны и за рубеж. Аборигены быстрыми темпами лишались своих угодий, привычных занятий и деградировали везде, где они попадали в зону промышленного освоения территорий. Контакты с приезжими русскими, украинцами, молдаванами и другими народами на задворках великих строек вызвали новый всплеск алкоголизма.
Больше повезло «титульным» народам автономных и новых (образованных уже после создания СССР) союзных республик, совершившим, согласно официальной версии отечественной истории, переход от феодализма к социализму, минуя капитализм. За советский период эти народы обрели, если использовать выражение И. Копытова, «полную (западную) этничность», резко повысив свой социальный статус. Такие перемены с трудом воспринимались русскими, как тогда полагали вожди большевиков, из-за великорусского шовинизма. К 1960-м годам титульные народы повсеместно овладели государственным аппаратом. Для нетитульных народов такая смена власти была болезненной, особенно для русских, привыкших свысока смотреть на «нацменов».
Со своей стороны рост административного и экономического благополучия местных элит был связан не с чувством благодарности, на которую явно рассчитывали русские («мы столько для них сделали, лечили, учили», и т. п.), а с культивированием этнической мифологии, по сути дела, с таким же неотрибализмом, как и в странах Африки. В историческом прошлом теперь четко разграничивали позитив (свидетельства древнего величия и самостоятельного государственного существования) и негатив (тяжелые последствия деятельности российских колонизаторов и советской власти, т. е. тех же русских в новом обличье).
Для описания темной стороны истории фактов хватало. С приходом русских действительно был нарушен привычный образ жизни. Покоренные народы лишились права на войну; например, российские власти
не позволяли туркменам совершать традиционные набеги на земледельцев Персии. Земли, пригодные для аграрной колонизации, передавались крестьянам без учета мнения башкир, казахов и прочих «степных инородцев». Добыча полезных ископаемых, строительство городов и железных дорог тоже велись таким образом, как будто на осваиваемых территориях никто не жил до российского завоевания.
В советский период, несмотря на декларации о «коренизации», традиционный образ жизни пострадал еще больше. Например, киргизы (кыргызы), в массе бежавшие в Китай после восстания 1916 года, вернулись и обрели собственную административную единицу и статус титульного народа «с правом на самоопределение вплоть до отделения». Однако за новый статус и права они, как и другие «националы», дорого заплатили. В 1930-е годы первое поколение советской национальной элиты было репрессировано, весь народ пережил коллективизацию и страдал от голода.
Освоение важнейших природных ресурсов, строительство трубопроводов и горно-обогатительных комбинатов в автономных и союзных республиках велось в интересах всей страны, как их понимали в Москве. Предприятия союзного подчинения со своим персоналом, администрацией и территорией образовали особую зону, неподконтрольную республикам. Такая двойственность встречалась и раньше в истории России (например, земщина и опричнина), но ближайшие аналогии, кажется, следовало бы искать в колониях европейских держав, где земли и рудники «имперского (белого) подчинения» соседствовали с туземными резерватами и княжествами. В итоге к концу советского периода уже открыто шла борьба за право распоряжаться ресурсами между республиками и Москвой. В битве за сырье союзные и автономные республики победили. Теперь у «титульных» народов появился не только свой государственный аппарат, но и собственная сырьевая база.
Историк A.B. Шубин писал о республиках Средней Азии и Кавказа в составе СССР: «По существу, это были страны колониального типа... Но КПСС не могла рассматривать союзные и автономные республики через призму колониальной модели».[272] A.B. Шубин сравнивал эти республики с колониальными странами Азии и Африки, в которых национальную революцию вызвал распад традиционного общества и рост маргинальных слоев населения. О «советских колониях» писали и многие другие отечественные и зарубежные исследователи.

В союзных республиках, ставших независимыми государствами, возможны самые разнообразные политические и экономические потрясения, но вымирание их титульным народам больше не угрожает.

<< | >>

↑

Источник: В. Гельман, О. Маргания. Пути модернизации: траектории, развилки и тупики : Сборник статей. — СПб. : Издательство Европейского университета в Санкт-Петербурге. — 408 с.. 2010

Еще по теме АБОРИГЕНЫ, КОЛОНИАЛЬНЫЕ ЧИНОВНИКИ И КОММУНИСТЫ-ГОСУДАРСТВЕННИКИ:

- Банковская деятельность (контрольные) - Бизнес-планирование - Бухгалтерский учет (лекции) - Занятость населения - История экономики - Макроэкономика - Международные экономические отношения (МЭО) - Менеджмент - Налоговая деятельность - Региональная экономика - Рынок труда - Управление персоналом (контрольные) - Финансовое планирование и прогнозирование - Ценообразование (контрольные) - Экономика природопользования - Экономический анализ (контрольные) -