Глава VI ЭЛЛИНЫ И ГИПЕРБОРЕИ В КОНТЕКСТЕ СВИДЕТЕЛЬСТВА ГЕРОДОТА И МИФОПОЭТИЧЕСКИХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ ДРЕВНИХ ГРЕКОВ.
Вопрос о том, что представляло собой население Восточной Европы в эпоху энеолита и бронзы, несмотря на порой весьма существенные результаты, достигнутые специалистами различных областей гуманитарного знания, вплоть до настоящего времени продолжает оставаться одним из самых дискуссионных в современной науке.1 Еще более слабо изучены и далеки от своего окончательного решения проблемы происхождения, прародины и распространения носителей индоевропейской общности, затрудняющие в значительной степени, с одной стороны, определение территориальных и хронологических рамок ее распада, а с другой — понимание ранних этапов и направлений этнической истории далеких предков современных европейских народов.2 Все это вместе взятое требует поиска таких познавательных средств в интерпретации свидетельств разнотипных источников, с помощью которых стало бы возможным воссоздание процессов формирования, распада и установления путей их распространения в Северо-Западной Индии, на Иранском нагорье, Балканском полуострове и на Аппенинах. Одним из таких подходов является учет того важного обстоятельства, согласно которому формирование и распространение индоевропейской общности вообще, ее отдельных субстратов, в частности, происходило не в «безвоздушном» пространстве, а в условиях различного рода культурных и языковых контактов, как между родственными племенами (в пользу этого свидетельствует близость лексического фонда, религиозно-мифологиче- ских персонажей, обрядов и культов древних греков, индийцев и римлян), так и с носителями других общностей, среди которых едва ли не на первом месте находились ближайшие соседи индоевропейцев — финно-угры.3 Такой метод, основанный на акцентировании внимания на наличии остатков т.н. субстрактной лексики (т.е. на обнаружении в индоевропейских языках элементов неиндоевропейского происхождения), доказав свою плодотворность, в современной лингвистике является одним из основных методов исследования процесса этногенеза древнейшего населения Европы. Исследованиями последнего десятилетия доказана его плодотворность и для анализа древнейшей гидронимики на северо-востоке данного континента. В частности, ее анализ указал на наслоение носителей индоевропейских диалектов на древних представителей местных культур этого региона и сохранение островков последних в указанном регионе в последующее время.4 В качестве иллюстрации длительных контактов финно-угров с отдельными группами индоевропейских языков исследователи-лингвисты приводят данные, происходящие из их лексического фонда, в котором наряду с лексикой греко-арийского, общеиндоиранского, индоарийского и восточноиранского происхождения обнаружен целый слой протофракийских, протогрече- ских, протоармянских и протоиранских заимствований, относящихся прежде всего к социально-экономической и религиозной сферам жизни и деятельности племен — их носителей.5 Весьма симптоматично, что выводы лингвистики, как нам представляется, находят прямое подтверждение в свидетельствах античной традиции. В частности, Исократ прямо указывал на приход в древнейшие времена в Элладу наряду с эллинами фракийцев и скифов с амазонками (Isocr. Paneg., IV, 68).6 Еще больший интерес в названном отношении приобретает информация Страбона, из которой, в первую очередь, обращают на себя внимание суждения, присутствующие в труде Страбона относительно ахейцев и гениохов кавказского побережья Понта Эвксинско- го (ахейцы Фтии и Лаконцы), а также, основанное на анализе древнейших сказаний, утверждение географа о родстве эллинов-ахейцев с мидянами и армянами, исходящее из констатации факта совместного проживания перечисленных племен в горах на границах Армении и Мидии (Strab., XI, 2,12; 14, 12-14.). Вместе взятые, по нашему мнению, они могут рассматриваться в качестве подтверждения тех гипотез, которые обращают внимание на возможность наличия в период распада индоевропейской общности сложных субстратных образований, в том числе и эллино-фракийского, эллино-арий- ского, эллино-армянского, эллино-иранского и наоборот. Констатация названных фактов позволяет понять, почему не менее дискуссионный характер носит в современной науке и разработка проблемы процесса распространения индоевропейцев, начиная от определения их прародины и заканчивая реконструкцией основных путей их миграций. Co времени возникновения индоевропеистики в первой половине XIX века и по настоящее время предметом ожесточенной полемики в ней остается проблема локализации их первоначального очага, в ходе разработки которой специалистами смежных областей гуманитарного знания (лингвистами, археологами, антропологами, историками) были предложены диаметрально противоположные, и порой, взаимоисключающие точки зрения: от его размещения на Востоке (в районе между Гиндукушем, Аму-Дарьей и Каспийским морем), до поисков мест его расположения в различных регионах Европы.7 Среди них, в особенности со второй половины того же века, постепенно необходимую устойчивость приобрела концепция, согласно которой прародина индоевропейских народов находилась на Юго-Востоке данного континента, в областях к северу от Черного моря, в частности от устья Дуная до Каспийского моря.8 Перелом в проблематике произошел лишь в 50-х-60-х гг. XX века, когда расширенное изучение, с одной стороны, археологии Центральной и Восточной Европы и прилегающих к ним областей, и соотношений между индоевропейской языковой семьей и другими семьями в лингвистике, с другой, равно как и многочисленные смежные исследования, привели к достижению относительного единства взглядов на хронологические границы общеиндоевропейского периода, время существования которого было отнесено к V-IV тыс. до н. э., включая сюда и дату определения распада общеиндоевропейской языковой семьи народов рубежом IV-III тыс. до н.э., когда, как показали их результаты, достаточно отчетливо стал развиваться процесс расхождения отдельных индоевропейских диалектных групп. В настоящее время множество точек зрения по индоевропейской проблематике группируется вокруг нескольких основных гипотез, рассматривающих в качестве наиболее вероятных решений взгляды о нахождении прародины индоевропейцев в Балкано-Карпатском регионе9, в евразийских степях10, на территории Передней Азии11, а также в так называемой циркум- понтийской зоне.12 Оставляя в стороне вопросы причин, импульсов, исторических условий, характера, темпов и направлений миграций индоевропейцев, необходимо отметить, что все они, так или иначе, при всех разных подходах и трактовках, включают в орбиту своего внимания регион степи и лесостепи Восточной Европы, в котором район Волго-Донского междуречья определяется либо в качестве исходного, либо в качестве вторичного очага в распаде индоевропейской общности и формировании «древнеевропейских» языков и этно-культурных общностей.13 Свой вклад в решение данной проблемы внесла и археология. Передати- ровка, переосмысление и картографирование памятников эпохи энеолита и ранней бронзы в степи и лесостепи Восточной Европы указали на известную общность лингвистических и археологических артефактов.14 На этом основании и возникла целостная теория, согласно которой на рубеже IV- III тыс. до н.э. в Поволжье и примыкающих к нему областях этот процесс нашел отражение в историческом развитии носителей древнеямной культурной общности, представленной культурами скотоводческих племен, осваивавших степные и лесостепные районы и широко контактировавших с инокультурными территориями и их населением. Эти контакты выражались по-разному: в обмене, вторжениях, оседании части древнеямных племен на пограничье территорий раннеземледельческих центров, в миграциях, ориентированных на Юг, Юго-Восток и Юго-Запад.15 Это последнее направление постулируется в целом ряде обобщающих работ, исследующих трансформацию центрально-европейских и балканских культур в пределах рубежа IV-III тыс. до н. э. — второй половины III — начала II тыс. до н. э.16 Характерной чертой последних, по мнению Е.Н. Черных, выступало сочетание контактной непрерывности и культурной интеграции как в исто- рико-географической области формирования и распространения культур этого типа, так и в соседних, порой весьма удаленных от нее районах.17 Данные археологии, более того, связывают с носителями указанной культурной (великой, по определению В.М. Массона) общности процессы, возможно, определявшие также разделение греко-арийской общности на греко-армяно-фракийскую и индоиранскую, в пользу чего, по всей видимости, свидетельствуют давно установленные в науке факты поразительного сходства, наблюдаемого в языках, культуре и духовной жизни населения от Древней Италии до Северо-Западной Индии.18 Последнее касается и тех индоевропейских племен, которые в III и в начале II тыс. до н.э. переселялись из Восточной Европы на Балканы. По мнению А. Бош-Гимпера, индоевропейцы, пришедшие в Грецию (как он считает, будущие исторические ахейцы) не были еще окончательно сформировавшимся этносом.19 С мнением ученого согласились и другие лингвисты, полагающие, что эллины, особенно в представлении a-ka-y-wa-sha/ ahhiyawa египетских и хеттских текстов, во II тыс. до н.э. представляли собой племена, родственные своим дальним и близким соседям, как в Юго- Восточной Европе, так и в Малой Азии, свидетельством чему выступает не просто родство эпических поэм Индии и Греции, засвидетельствованное, кстати, в самой античности (Strabo. V, I, 3,), но и относительная синхронность самого появления ариа-бхаратидских и греко-эгейских, по мнению А. Моретта, эпических произведений, находящих к тому же близость и в сюжете, и в сходстве функций и поступков отдельных эпических героев.20 Собственно, указанными обстоятельствами состояния изученности индоевропейской проблемы в целом (т.е. дискуссионностью основных проблем, несходством в трактовках направлений миграций разделившихся индоевропейцев, не говоря уже о разбросе мнений относительно локализации прародины) определяется и состояние изученности проблемы происхождения и этногенеза эллинской народности в современной науке, одним из самых сложных и запутанных аспектов которой является, засвидетельствованная в античной традиции связь эллинов и гипербореев, контакты между которыми, если верить ее свидетельствам, не прерывались вплоть до времени жизни Геродота. Последнее приобретает особенную важность, поскольку сами греки как-будто ничего не знали о своей прежней жизни в какой-то другой стране и обретении ими земли, ставшей на многие века вперед их общей новой родиной. Во всяком случае, по мнению Ю.В. Андреева, не сохранилось никаких прямых данных, отложившихся в их мифах и преданиях, где бы рассказывалось об их переселении на Балканы откуда- то с севера или с востока.21 Категоричность суждения отечественного ученого, зафиксировавшего этногенетический феномен исторической памяти древних греков, на наш взгляд вполне сопоставим с другим их феноменом: несмотря на отсутствие представлений о своей прародине, они же обладали сознанием своего изначального единства, включая сюда и представление о соседстве с гипербореями.22 Из этого вытекают две взаимосвязанные между собой проблемы: происхождения эллинской народности и определения характера (историчности или утопичности) представлений о гипербореях. В отношении первой из них современной наукой предложено три варианта решения. Согласно первому из них, основанному на анализе греческих мифов в сопоставлении с данными археологии, около 1600 г. до н.э., ведомые своим героем-эпонимом Эллином (сыном северянина Прометея или Девкалиона и Пирры («Белого» и «Рыжей»), они откуда-то с севера от Олимпа расселились в Фессалии, после чего тот, вступив в брак с нимфой Орсеей, положил начало четырем родоначальникам эллинских племен.23 Второе решение проблемы опирается на существование в топонимике и гидронимии Греции как серии эгейских, предшествовавших греческим, так и собственно палеогреческих названий рек, городов и местностей, к которым в первую очередь, относятся названия с окончаниями на — don, dana, -па, -os, -eus, -mna, -nthos, -ssa и др. На этом основании и был сделан вывод о первоначальном очаге концентрации греков на территории северо-запад- ной Греции в Фессалии и Пиэрии, где особо благоприятные условия для жизни представляли долины рек Апиданоса и Иона. Вполне соответствует первым двум и теория, выводящая праэллинов в Грецию из Восточной Европы (из южной России по терминологии авторов), опирающаяся исключительно на археологические источники, указавшие на идентичность курганного обряда захоронений от Волги до Албании и Малой Азии и появление последних в связи с несколькими волнами миграций туда индоевропейских племен, начиная с 2500 г. до н.э., оставивших следы своего прохождения в пожарищах Трои, городищах Фессалии (в особенности Этреси и Лерны), а с 2300 г. до н. э. и Крита, знаменуя появление особой керамики, оружия, символов власти, но главное — боевых пароконных колесниц, определивших глубину и успех завоевания Балканской Греции.24 По всей видимости, одна из указанных волн прокатилась по территории Троады, поскольку, как установили специалисты, ахейцы, совершившие нападение на Трою в XIV-XIII вв. до н.э., «встретили» там язык, обычаи и религию аналогичные их собственным.25 Более того, отмечено, что для 1900-1360 гг. до н.э. культурный слой Трои VI содержит же типы керамики, (серая, красная, кремовая), те же формы сосудов, зданий, укреплений, что и современные этому слою поселения Балканской Греции.26 Несколько иным образом обстоит дело с гипербореями, упоминания о которых выступали в качестве одного из главных элементов всех древнейших сказаний об этногенезе эллинов и описаний Скифии в античной традиции.27 В современной историографии (если исключить из внимания опусы спекулятивного порядка) в трактовке «эллино-гиперборейской» проблемы к настоящему времени сложилось два взаимоисключающих подхода, первый из которых акцентирует внимание на утопической природе и характере данных о Гиперборее и гиперборейцах в произведениях античных авторов,28 тогда как сторонники второго, с учетом археологических реалий III-II тыс. до н.э. в степи и лесостепи Евразии и на Балканах, на основании применения метода ретроспекции, пытаются выявить рациональное историческое зерно, указавшее бы, как считает М. Сакеллариу, на Восточноевропейский регион, как на область, откуда эллины пришли в Грецию.2930 К этому последнему направлению примыкают и исследователи древней географии, а также этнологи, занимающиеся, в частности, решением проблем обусловленности северной ориентации в мировосприятии греков. По мнению A. JI. Фротингэма, дошедшие до нас свидетельства о стране северных гипербореев являются подтверждением изначальной северной «киблы» греков.31 Расширительно толкуя ее как всеобъемлющую и пронизывающую все стороны жизнедеятельности древних эллинов как в практической плоскости, так и в области теории, К. Мюллер, опираясь на господствующую теорию о повышении земли к северу, нашедшую отражение, в частности у Геродота и Аристотеля, вывел из нее и саму северную ориентацию восприятия греками окружающей действительности в географическом плане.32 Всеми перечисленными обстоятельствами и продиктована настоятельная необходимость переосмысления всей совокупности свидетельств античной традиции об эллинах и гипербореях, поскольку, как уже было замечено, передаваемое Аристотелем мнение об удивительной близости их языков, может внести дополнительные факты для понимания, как поразительных совпадений, прослеживаемых в «Ригведе» и древнегреческих источниках, так и самого этногенеза эллинской народности, что в свою очередь позволит определиться относительно тех, присутствующих в историографии античности и археологии, точек зрения, которые утверждают о генетическом родстве этих этносов, восходящем к далекой эпохе индоевропейской общности.33 Такая задача, как нам представляется, может быть решена на основе строгого анализа и жесткой хронологической последовательности в рассмотрении как отдельных ее данных, так и всех уровней соответствующей информационной базы в целом. Прежде всего необходимо отметить, что относительно определения мест расположения и проживания гипербореев в античной традиции особых расхождений между ее представителями не было: все они размещали это племя где-то на «севере» и связывали со священными дарами и путями доставки «начатков плодов завернутых в солому» для жертвоприношений Аполлону. Однако в отношении локализации этого «севера» (равно как и местонахождения храма) в своих оценках античные авторы существеннейшим образом расходились. Одни из них (писавшие в VIII-VI вв. до н. э.) связывали их с Рипеями, обитатели которых грифы стерегут золото, другие же, в особенности после морской экспедиции самосца Колея к Британским островам — на «севере земли кельтов» или на острове в океане напротив «земли кельтов», куда I раз в 19 лет отправляется Аполлон и где находится посвященный ему храм шарообразной формы. Своего рода промежуточным был взгляд Геродота, рассматривавший гипербореев как самый крайний народ в обойме последовательно расположенных друг за другом племен к востоку от Танаиса. Согласно нему последовательность их проживания была следующей: исседоны — аримас- пы — «стерегущие золото грифы» — горы Рипеи — гипербореи (IV, 11, 16, 25-27). По мнению большинства специалистов, последние имели отношение к племенам, которые обитали восточнее Урала и Алтая.34 Нельзя не упомянуть и того, что в ряде случаев античные авторы, отходя от характеристик гипербореев как о народе блаженных и вегетарианцев, сопоставляют их как одно целое с аримаспами, давшими, как указал «отец истории», знаменитый толчок к тому самому «переселению народов» в евразийских степях, который имел своим следствием появление скифов на Северном Кавказе, а впоследствии и в Европе. Справедливости ради, необходимо указать, что такого рода данные присутствуют главным образом у авторов эллинистической эпохи, хотя сбрасывать со счетов их ни в коей мере не следует (например оценку Каллимаха, по которой гипербореи несли Артемиде на Делос «священные горсти колосьев» (Callim., ad Del., II, 97) или утверждение Антимаха, согласно которому «гипербореи-это аримаспы (Antim., Hymn., II, 50).35 Сама же литературная история предания о гипербореях начинается с эпических поэм Гомера. В «Илиаде» им представлен эпизод, в котором, наблюдающий за битвой, Зевс обращает свой взор на земли конеборных фракийцев, дальше которых он усмотрел область «блаженных» — пространство, населённое гиппемолгами, млекоедами и абиями (Нот., Il.,). После него о тех же народах, проживающих у пещеры Борея Рипейских гор писал Алкман (VII в. до н.э.), одним из первых включившим в их состав исседо- нов, аримаспов и грифов. В таком же ракурсе рассматривал гипербореев и Гекатей Милетский, в труде которого, как свидетельствует сохранившийся фрагмент, отложились представления относительно народов, обитавших на краях Земли. Это — пигмеи, ведущие войну с журавлями, скиаподы — люди, обладающие огромными ступнями и, гипербореи, о которых ничего конкретного не сообщается, кроме намёка на возможную их связь с исседо- нами и аримаспами. (FHG. I. Fr.266.). Свое продолжение данная традиция получает, сначала у Гелланика, а впоследствии у поэта Пиндара, в одах которого, посвященных религиозным празднествам, спортивным состязаниям и их победителям, гипербореи, упоминаются, по меньшей мере, четыре раза (Pind., Pyth., X, 29-46; OlymP., И, 16; Istm., VI, 23; Pean., VIII, 63) Самое раннее его свидетельство — эпикиний в честь знатного фессалийца Гиппокла, датируемый 498 г. до н.э.. Он содержит заслуживающую внимания характеристику (а следовательно, и отображённых в ней пред ставлений в общественном сознании населения Балкан и Эгеиды начала V в. до н. э.) этого полумифического народа, почитающего Аполлона, земли которых удалось достичь лишь Персею (X, 33-36). Прежде всего в ней обращает на себя внимание присутствие термина poleis в обозначении социума гипербореев (X, 33), который в античной традиции, пожалуй, впервые распространен на определение общественной организации негреческих этносов. Указывает поэт и на наличие у гипербореев обычаев гостеприимства, тождественного, как следует из изложения, греческому по отношению к частным лицам. Сообщает он и о религиозных обрядах и празднествах этого народа в честь богинь-покровительниц водных источников, сопровождаемых игрой на лире и флейтах, прежде всего в связи с почитанием бога Аполлона (впоследствии Аполлона Гиперборейского), в жертвоприношение которому приносилось 100 «ослов» (I?) и произносились торжественные песнопения.36 Наконец, им засвидетельствован несвойственный грекам и идеальный для них образ жизни — отсутствие болезней, вечная молодость, счастье, смелость, отсутствие войн (X, 41-46), что послужило основанием для Э.Д. Фролова вывести заключение о реминисценциях у Пиндара, восходящих к Гомеру и эпической поэзии эпохи архаики, утопических мотивов о стране Блаженных.37 К сожалению, эти последние практически неизвестны: во всяком случае, согласно Геродоту (IV, 32), упоминания о них содержались в недошедших до нас эпических произведениях — у Гесиода (возможно, в «Эоях»), в приписываемой Гомеру поэме «Эпигоны» (из фиванского цикла), и по всей видимости в географической поэме Аристея из Проконнеса «Об аримаспах), локализовавшей этот народ на «самом крайнем Севере», который к тому же закрывал ряд народов, тянувшийся от Понта Эвксинского. Несмотря на это, в свидетельствах Пиндара можно выявить закодированные и отложившиеся в них древнейшие представления греков о своем «родстве» с гипербореями, в которых, возможно, нашли отображение имевшие место в прошлом исторические реалии. Основанием для такого заключения является этимология имен основных религиозно-мифологических персонажей, упоминание поэтом Аристея в одной из его од и сами «гиперборейские» реликты мифопоэтического сознания в мировоззрении классических греков. Внимание науки к познавательным возможностям указанных аспектов носило спорадический характер, тем не менее, со времени JI. Преллера и Е.Г. Майера, время от времени, их рассмотрение приносило и положительные результаты, последним по времени свидетельством чему выступает посвященная богу Аполлону статья Ю.В. Откупщикова.38 Весьма информативным в указанном отношении оказывается рассмотрение этимологии матери гостя гипербореев — Персея, в имени которой Da-na-ja специалисты на основании свидетельств Гесиода и Павсания (Hes., Theog., 371-374; Paus., V, 25, 5) усматривают отражение скотоводческого культа Луны-богини, имя которой elle/helle, отдельными учеными кладется в основу формообразующего этноним «эллины» слова.39 Ее консортом, возможно, выступал Гелиос — такое же божество скотоводов, известное у хеттов в образе солнечного бога в образе быка, который в своей греческой ипостаси, по мнению Р. Грейвса, подчинялся этой лунной богине под именем Гипериона.40 Показательны также эпитеты, с которыми Даная упоминается у Пиндара: Galia (морская), Leucotheia (белая), Electria (янтарная (Piund., Isthm., VII, 54-59). Кроме того, на острове Родос, эпонимом и владычицей которого Луна-Даная являлась в представлениях греков, она почиталась под именами Kamira, Ialisa и Linda, которыми были названы одноименные города острова (Kameiros, Ialisos, Lindos). Представляет интерес и происхождение Геракла: согласно мифу, являясь сыном Зевса и Алкмены, он принадлежал к роду Персея, имея своим дедом Пелопа (Нот., Il., XIX, 95-105; Apollod., II, 4-5; Plaut., Amphitr., 1096; Diod., IV, 10). Еще более важно, что в них, первопредок ионийцев и афинян Ион рассматривался как сын Аполлона Гиперборейского, что не может не свидетельствовать об устойчивости представлений в общественном сознании Древней Греции относительно северной ориентации взгляда о приходе эллинов в Грецию. Картины жизни гипербореев, восходящие к общеэллинскому мифологическому преданию, возможно были заимствованы Пиндаром у Гекатея Абдерского, о взглядах которого нам известно благодаря Диодору. Этот автор, перелагая свидетельства древнегреческого логографа, развивает целое повествование об их стране как родине Латоны и месте ежедневного почитания, воспеваемого в гимнах, Аполлона, который появляется у них через каждые 19 лет (Diod., II, 47). Нетрудно заметить, что центральным моментом у Пиндара и Гекатея является предание о связи гипербореев с культом Аполлона и «священность» их как племени (hiera genea), живущего на крайнем севере, за (katyperte) Бореем.41 На тот же образ жизни представителей этого племени указывал и Гелла- ник из Митилены, младший современник как Пиндара, так и Геродота. Он одним из первых попытался внести в иррациональное предание о гипербореях рационалистические трактовки, на основании которых он, с одной стороны, представил объянение их исключительной справедливости (dikaiosine) вегетарианским, обусловленным поеданием шишек (fteirofagoi (FHG. Fr.96), пищевым рационом, а с другой — сумел уточнить представление о локализации их земель, расположенных за северными (Рипейскими) горами.42 С учетом времени жизни Гелланика (496-411 гг. до н. э.) можно сделать заключение, что уточнение представлений о местоположении страны гипербореев произошло не раньше и не позже середины-второй половины V в до н.э., чему в немалой степени способствовали завершение греческой колонизации Северного Причерноморья, окончание греко-персидских войн и, по всей видимости, установление афинской талассократии на Понте Эвк- синском после морской экспедиции Перикла в Черное море. Самыми ярким подтверждением такой точки зрения, с нашей точки зрения, выступают данные Скифского логоса «Истории» Геродота, в котором достаточно большое внимание отводится повествованию о гипербореях, совпадающего в основных чертах со свидетельствами II в. н.э., отложившимися в труде Павсания. И хотя сам «отец истории» был скептического мнения относительно их реального существования, он, тем не менее, следуя своему правилу приводить все имеющиеся в его распоряжении свидетельства какой бы достоверностью они не отличались, опираясь на Делосскую традицию, приводит услышанный им рассказ о дарах гипербореев. Историк пишет: «... гипербореи посылают скифам жертвенные дары, завернутые в пшеничную солому. От скифов дары принимают ближайшие соседи, и каждый народ передает их дальше и дальше вплоть до Адриатического моря на крайнем западе» (Herod., IV, 33). Оттуда, как утверждает Геродот, дары отправляют дальше на юг, пока они не достигнут Делоса (Там же). Самым же интересным в свидетельстве античного автора, однако, является даже не это, а констатация факта, что, первоначально, тем же путем священные дары на Делос доставлялись самими гипербореями, снаряжавших священное посольство, состоящее из двух девушек в сопровождении 5 «гиперборейских мужей» (andras pente pompous), которые назывались «перфереями» (perferees kaleontai).43 Только после того, как однажды по пути к месту назначения они были обесчещены и не вернулись обратно в Гиперборею, население последней стало доставлять эти дары на границу своих владений (Там же). Другое важнейшее обстоятельство, которое должно быть учтено в связи с рассмотрением ориентации пути гиперборейских даров у Геродота, связано с упоминанием «отцом истории» их контактов с эллинами Додо- ны (Dodonaios hellenon (IV, 33). Речь идет о том, что следующим пунктом после выхода несущих их посольств к побережью Адриатического моря, по его данным, были земли, заселенные додонеями, древнейшими из племен северо-западной Греции, по происхождению эллинов, заселивших область Додона, располагающейся, как свидетельствуют историко-географические и археологические реалии, на одноименном плато в долине реки Аой, где, по показаниям самых разнотипных источников, был расположен один из древнейших оракулов Зевса.44 Локализация «исконных» эллинов в Додоне античным историком, очевидно, опиралась на устойчивую мифопоэтическую традицию, согласно которой они были первыми, кто установил свой контроль над оракулом после смешения или вытеснения из родных мест автохтонного пеласгиче- ского населения, воспоминания о чем сохранились как в эпитете самого Зевса (Pelasgikos), так и в топониме Пеластиотида и Пеласгский Аргос, предшествовавших собственно эллинской топо-и гидронимике в ее ионийском выражении (например, Athentania), распространявшемся из Аттики, Ахеи, Кинурии или Беотии.45 В этой связи исключительный интерес представляет фиксация такого контакта эллинов с пеласгами Аргоса в мифологической традиции, связывающего его с переселившимся сюда из Ливии Данаем, в имени которого современные исследователи усматривают отображение широко распространенного в мифопоэтической географии греков этнонима данайцы (danuna, adana, adanava, didana), имевшего в том числе среди других и связь с областью междуречья Дуная и Дона.46 Существенным указанием в пользу этого служит отложенность праиндоевропейского корня *- don в самих этих названиях, которая находит весьма существенный по своему значению аналог в выявленной Р. Грейвсом ритуальной практике царя Фив, носившего титул Potidanos/Potidanas, который получал огромную сакральную силу через прикосновение к священному рогу приносимого в жертву быка (Apollod., II, 5,5; Diod., IV, 13; Paus., V, 1,7).47 Дальнейшее наращивание (и уточнение) информации о гипербореях, как нам представляется в отличие от наших оппонентов, можно обнаружить в двух фрагментах трагедии Эсхила «Прометей освобожденный», в которых были реанимированы гомеровские представления о гипербореях как о гип- пемолгах, млекоедах и абиях, живущих простой жизнью и отличавшихся высокой, несвойственной самим эллинам, нравственностью (FAT.Fr., 196). В первом фрагменте им упоминаются габии (абии), охарактеризованные трагиком как demos endikotatos, который использует то, что дает незасевае- мая и необрабатываемая ими земля, производящая все необходимое сама по себе (autosporoi). Во втором отрывке габии (абии) определены уже как скифы, точнее сравниваются с ними, как на предмет сходства в употреблении кумыса и кобыльего сыра, так и в отношении «благозакония» (eunomia (Fr. 198). Ho не только введение новых исторических реалий, с которыми познакомились греки к V в. до н. э. в контекст сложившихся ранее представлений о гипербореях характеризует качество свидетельств Эсхила. В них можно обнаружить и более, в полном смысле этого слова, архаические представления, сохранявшиеся в общественном сознании граждан афинского полиса и, надо думать, напрямую связывавшие их с далеким северным народом. В трагедии «Эвмениды» — последней части трилогии «Орестея» (458 г. до н.э.), наряду с симпатиями к древним политическим установлениям эллинов, автором проводится мысль, согласно которой между скифскими землями и Пелопидой устанавливается связь, проявившая себя в сходстве функций Совета Ареопага, выступающего оплотом правового и политического порядка, а по существу, безопасности и спасения общества (eryma kai soterion) и реализованная т.н. «отцами» эллинов в традиционных формах и нормах Patrios politeia. Примечательно, что Геродот называет сохранение ее постулатов в Спарте (в частности eunomia) одной из самых примечательных черт социально-политической организации последней (Herod., I., 65-66).48 Интерес к гипербореям (равно как и к «исконным эллинам» Ахилла) проявился и в трудах Аристотеля, зафиксировавшего наряду с другими греческими авторами взаимоотношения гиперборейской страны и Дельф как двух главных мест пребывания Аполлона на земле. Аристотель сообщает о периодическом возвращении туда этого бога, указывает, что Лето прибыла на Делос в образе волчицы именно из страны гипербореев, из которой происходила и богиня родов Илифия.49 Еще более содержательными выступают данные Диодора, сохранившего утраченные к настоящему времени свидетельства древних авторов о Гиперборее и гиперборейцах. Он замечает, что гипербореи имеют свой собственный язык, что они очень близки эллинам, в том числе и по языку, что с древнейших времен (Diod., II, 47) они, поддерживая это расположение и впоследствии, родственны эллинам, особенно афинянам и делосцам. Более того, он указывает, что гипербореи и люди в других землях находятся в постоянном взаимном общении, наконец, что именно поэтому Аполлон посещает как тех, так и других (Там же). К уже известной информации о гипербореях из других источников Диодор добавляет свидетельство о взаимопосещениях смертными героями двух народов Гипербореи и Эллады.50 К свидетельствам Диодора Павсаний прибавляет данные о наличии в Прасиях памятника гиперборея Эрисихтона, погибшего во время обратного плавания при возвращении домой после священного посольства на Делос (Paus., I, 18, 5). Ему же принадлежит утверждение, согласно которому из страны гипербореев на Делос пришла богиня родов Илифия, чтобы помочь Латоне в ее родовых муках (Там же). Начиная с Геродота, который, как указывалось выше, не доверял бытовавшим в его время сведениям о далеком северном народе гипербореев, но, тем не менее, размещал их выше (апо) аримаспов, вытеснивших исседо- нов, в античной традиции утвердилось и мнение, родоначальником которого называют современника «отца истории» Дамаста Сигейского, согласно которому аримаспы заключали перечень северо-восточных народов ойкумены: за скифами исседоны, выше исседонов — аримаспы, выше аримаспов (за (katyperte) Рипейскими горами) — гипербореи, живущие в направлении к другому морю. В таком же смысле, опираясь на более ранние свидетельства высказывались Птолемей, Антимах и Стефан Византийский.
Прямое отождествление аримаспов и гипербореев было произведено Ан- тимахом, данные которого в значительной степени определили в 90-е годы перемену вектора поиска страны гипербореев в сторону Алтая.51 Однако наибольший интерес по поводу тождества эллинов и гипербореев представляют комментарии Евстафия к «Илиаде» Гомера относительно Додонского оракула Зевса, посвященного ему храма и названия области. Последняя, названная поэтом «суровой и холодной» (IL., XVI, 234), в схолиях называется не больше не меньше как «землей гипербореев» (Gyperboreion horion). Помимо мифо-хорографических по своей сути свидетельств относительно локализации страны гипербореев в произведениях античных авторов отложились данные об отдельных представителях этого племени, выступивших в роли культуртрегеров эллинов. Прежде всего в данном отношении представляет интерес свидетельство Диодора об ахейской принадлежности Борея и его участии в Троянской войне на стороне эллинов, где он прославился в боях с фракийцами (Diod., IV, 2-3). Согласно тому же автору, Бореады освобождают, наказанных Финеем и заключенных во Фракии, внуков афинского царя Эрехтея (Diod., IV, 43, 3; 44, 2). Еще более конкретным адресом обладает известие о прибытии в Афины из страны гипербореев Артемиды для оказания «божественного покровительства городу и его царю» (ekz Giperboreon ger agatho daimoni tei te polei kai toi Basilei (Diod., IV, 51). Среди них же следует назвать и сообщения о гипербореях Абарисе и Аристее, которые обучали греков новым культурным изобретениям — музыке, философии, искусству создания поэм и гимнов. Им приписывалось строительство Дельфийского храма на острове Делос52, певцом в котором называется выходец из племени гипербореев Олен, по имени которого были названы два города, первый из которых располагался на р. Ахелой у феспротов (Эпир), а другой на пути к Тиринфу на Пелопоннесе (Diod., IV, 33, 35, 69; V, 81 ).53 Кроме того, с именем Абариса связывалось строительство храма Девы Спасения (Коры) в Спарте, а с персонами Описа и Гекаэрга знакомство населения Делоса со способом хранения меди в пластинах. Если вспомнить, что передача священных даров Аполлону связывалась в представлениях греков с именами гиперборе- янок Гиперохи и Лаодики, а гипербореев же Зета и Калаида с походом аргонавтов, становится понятным, почему в произведениях средневековых схолиастов (в частности, Евсевия) сложилось устойчивое представление о господствующем положении этноса гипербореев на Делосе. Приведенными данными представления античной традиции о гипербореях отнюдь не исчерпываются. Существует целый ряд весьма ценных и редких, но существенных по своему значению фактов, отобразивших господствовавшие в общественном сознании архаической и классической Греции представления о физическом облике протогреков. В суммарном плане они могут быть представлены следующим образом: 1) классические поэты от Гомера до трагика Еврипида определяли предков эллинства-героев греческих мифов высокими и светловолосым. 2) от минойской эпохи и до эпохи эллинизма греческая пластика неизменно наделяла олимпийских богов и богинь золотистыми волосами и сверхчеловеческим ростом; 3) греческие мифы определяли первопредка древних греков Эллина в качестве сына Прометея или Девкалиона и Пирры {т.е. «Белого» и «Ог- ненно-рыжей»; Такого рода представления нашли подтверждение как в результатах исследования погребальных комплексов в Микенах (круги В-A), так и измерениях величины костяков в захоронениях носителей древнеямной общно сти в Восточной Европе. В первом случае результатом стало установление того, что средний мужской рост в Микенах XVI-XIII вв. до н.э. составлял 1,68-1,7 м (соответственно женский рост был равен величине в 1, 65 м) для круга В и I, 7-1, 8 м (для женщин — I, 65 м).54 При этом была выявлена парадоксальная, но характернейшая для ахейской культуры особенность — существенные антропологические различия царей и аристократии от основной массы населения.55 Приведенная база данных, несмотря на наличествующие в ней противоречия, различия в характере происхождения и разновременные пласты, как нам представляется, вполне вписываются в данные современной лингвистики и археологии относительно истории населения степи и лесостепи Евразии III — первой половины II тыс. до н.э., в особенности в реконструкцию этногенетических и культурно-исторических процессов, развивавшихся в указанный период на широком пространстве от северо-западной Индии до северной и южной Греции, а также южной и средней Италии.56 Несмотря на отдельные возражения, происходящие от историков античной, в частности, древнегреческой исторической географии, специальные исследования, произведенные в самое последнее время, имели своим следствием констатацию факта, согласно которому мифология и эпическая традиция, несмотря на переотложенность и хаотичность воспроизведения в них сохранявшихся на протяжении многих поколений знаний о прошлом (или изобретаемых на их основе), в большинстве случаев содержит достаточно точные и адекватные историческим реалиям данные.57 В интересующем нас отношении это можно наблюдать при анализе тех пластов мифопоэтической и литературной традиции, в которых отложились представления относительно самых первых, древнейших «исконных» (to arhaion) эллинах и областях их происхождения и расселения. Особенно важное значение в указанном отношении приобретает, сочетающееся с данными Паросской хроники, свидетельство «Илиады» Гомера, содержащее указание, согласно которому «исконная Эллада» есть область между Додоной и рекой Ахелой (ge arhaotate Hellas peri Dodoneo kai Sellous ekeito, othen go Aheleos ekreon (11., XXI, 194). В том же районе размещал ее, если доверять схолиастам, и составитель од Пиндар, определявший ее как общину (или город (Pind., Isthm., I, 14). Точно также локализовал и определял «исконную Элладу» Аристотель, представивший самые исчерпывающие аргументы относительно смыслового значения прилагательного «исконный»: peri ton Hellenikon malista topon kai touton peri ten Hellada ten arhaian (Arist., Meteor., I, 14). В доказательство правомерности предложенных трактовок, как нам представляется, не последнее место занимает свидетельство Солона о том, что Аттика и Афины — «исконная земля ионийцев (to arhaion hora Ionion (Solon., Fr. 4А West). Иными словами, первоначальная область расселения эллинов в Греции находилась как раз в том районе, где Диодором и Евстафием засвидетельствовано соседство эллинов и гипербореев, которые, если следовать Пиндару, и составляли разноязычный (или двуязычный (т. е. diglosson) полис (barbaros oute palin glossos polis). Данные античной традиции вполне соответствуют представлением о первоначальном месте оседания прагреков-пришельцев на территории Греции. По их мнению, собственно протоэллинским регионом была область Пиэрия, расположенная к северу от Эпира, т.е. на территории современной северо-западной Греции, топонимия и гидронимия которой по своему происхождению имеет самое архаическое происхождение. На этом основании они пришли к заключению, что предки мифического Эллина кочевали между горным массивом Граммос, медными рудниками Гревены и бассейном реки Ион.58Самое же интересное состоит в том, что примерно в том же регионе (в соседней Фессалии) данные лингвистики позволяют локализовать первоначальный очаг формирования этносов эллинов, ахейцев, аргивян и данайцев, которые принадлежали к племенам, населявшим равнину в долине самой крупной реки Фессалии Лпидана (Apidanos).59 Казалось бы приведенные данные, однозначно указывающие на близкое соседство эллинов и гипербореев в Эпире (а именно там находится Додона со своим знаменитым и пользовавшимся огромным авторитетом и влиянием на протяжении всей античности оракул), и есть свидетельство либо совместного проживания, либо дихотомии населения первоначальной Эллады, если бы в труде «отца истории» не присутствовало такое же определение, распространенное им на жителей восточноевропейского, расположенного на периферии Скифии, где-то в районе Среднего Дона, города под названием Гелон, которые, по его определению, являлись «исконными эллинами» (to arhaion Hellenes (Herod., IV, 108). Последнее заставляет, вспомнив достижения современной лингвистики, вновь возвратиться к проблеме локализации территории греко-арийского единства и путей «расхождения» носителей греко-армяно-фригийской и индо-иранской общностей. Как отмечалось выше, наибольшее распространение в настоящее время получили представления о локализации греко-арийского единства в Юго- Восточной Европе, уже в степной зоне данного региона. Археологические данные, накопленные наукой XX века, представляют необходимую возможность для того, чтобы определиться относительно путей разрешения поставленной проблемы. К ним следует отнести погребения колесничих, открытых на Верхнем и Среднем Дону, в Поволжье, на Южном Урале и в Китае.60 Сюда же следует добавить погребальные комплексы, раскопанные в Триалети Б. А. Куфтиным и А. Мнацакяном в Лчашене.61 Интерес представляют хорошо изученные поселения со сложной фортификацией на Южном Урале, на Дону, в Поднепровье, на Среднем Дунае и в Беотии (Гла, Греция). Особенно весомое значение приобрело открытие неизвестных ранее культур эпохи ранней бронзы, среди которых особой информативностью отличаются памятники многоваликовой, новотиторовской (на Кубани), ре пинской (на Среднем Дону) и XMK (в Горном Алтае).62 Ho еще большее значение в указанном отношении приобрели раскопки ярких комплексов военной элиты абашевской и андроновской культур в бассейнах лесостепных течений рек Дона, Волги, Урала и Тобола, позволивших акцентировать внимание не только на том, что Доно-Волжье-Урал представляет собой ядро формирования племен греко-арийской общности, но и на наличии определенных сходств (в том числе и антропологического) в культурах эпохи бронзы Восточной, Юго-Восточной, Северного Кавказа, Центральной Европы (включая сюда и Грецию), Южной Сибири, Алтая, Северо-Западной Индии и Средней Хуанхэ.63 Наиболее существенно, особенно после исследований К. Ф. Смирнова, Е.Е. Кузьминой, Г. Б. Здановича, И. Б. Васильева, П.Ф. Кузнецова, А. П. Семеновой и Ю.П. Матвеева, обросла аргументация локализации в указанном районе индо-иранцев, с которыми связывают носителей древнеям- ной, абашевской (включая сюда и синташтинскую), срубно-андроновской культурных общностей.64 Главное, что удалось выяснить на археологическом уровне исследования проблемы, заключается в констатации факта, согласно которому и абашевские, и синташтинские традиции, начиная от керамических форм и заканчивая технологией выплавки бронзы, разительно отличаются как от предшествующих традиций (репинская, фатьяновская, катакомбная культуры), так и от современных (потаповская и полтавкин- ская культуры, близкие, но инвариантные абашевской). Более того, считается, что памятники Синташты-явление привнесенное в Волго-Уралье извне (полагают, из доно-волжья) в полностью оформленном виде. Совершенно уникальными на этом фоне выступают дисковидные псалии (маркер господствующего сословия колесничих), которые распространяются в XVHI-XVI ВВ. ДО Н. Э. В направлении Восточная Европа-Балканы, откуда они, как полагают отдельные специалисты, возвращаются наделенными ахейской орнаментацией.65 Ho еще большее значение в плане выявления греко-арийской общности имеют, представленные сходствами в архитектуре поселений и в погребальном обряде массовые материалы (планировка, жилища мегаронного типа, строительство оборонительных сооружений) от При-и Зауралья до Средней и Южной Греции.66 К этому следует добавить и поразительное сходства общинных поселков При- и Зауралья с поселениями (квазигородами по Ю.В. Андрееву) Эгеиды III-II тыс. до н.э., а также, в случае с Аркаимом, с микенским, по терминологии того же автора, протополисом.67 Такие сходства, по нашему мнению, весьма красноречивы: они указывают на иррадиальность распространения указанных традиций именно из лесостепи и степи междуречья Дона и Волги по всем направлениям, но прежде всего в восточном и западном.68 Само их наличие придает решимости в выделении культуры носителей греческой и индоиранской общности на основании самых показательных проявлений в их материальной культуре. Прежде всего, обращает на себя внимание удивительное сходство способов и обрядов захоронений в Эпире, в Фессалии, в Арголиде, Аттике и в ранних курганных комплексах Восточной Европы: возведение надмогильных сооружений над каждой ямой, присутствие вторичных захоронений и их ориентировка по кругу. Сюда же следует отнести, восходящую к носителям репинской культуры и памятникам ивано-бугорско- го типа, открытых А.Т.Синюком, традицию трупоположения на спине, восточную ориентировку костяков и сооружения подобия будущих на территории Балкан каменных ящиков. Нельзя не принять во внимание и то, что абашевская керамика, фактически впитала в себя множество реплик (по форме и орнаментации) из арсенала катакомбных и ямно-ка- такомбных представлений, тогда как ее классические формы, особенно в междуречье Дона и Волги, не проявляют каких-либо особо отличных дериватов. Если к этому добавить тенденцию к колоколовидности в аба- шевской керамике, присутствию в престижных захоронениях каменных булав и хорошей выделки бронзовых кинжалов, выявление целого страта захоронений представителей колесничной аристократии, то станет понятно, что указанную общность нужно искать в круге древнеямных, ямно-катакомбных и катакомбно-абашевских археологических культур Восточной Европы.69 Что такая точка зрения имеет право на существование, свидетельствуют результаты, полученные независимо друг от друга JI. С. Клейном и Ж. Де- реллем. По мнению последнего две волны индоевропейцев (одна с юго-вос- тока Европы, другая с северо-востока Передней Азии), первая из которых была представлена носителями шнуровых культур или культуры боевых топоров, около середины IV тыс. до н.э. вторглась в Малую Азию с последующим продвижением в Сирию и Палестину.70 Вторая, состоявшая из выходцев из Прибалтики эпохи ранней бронзы, распространилась через степи Восточной Европы и Кавказ в Иран и Индию, а через степи Поволжья — на Южный Урал и в Сибирь.71 В последнее время С. А. Григорьевым была предложена и альтернативная точка зрения, выводящая ариев-носителей синташтинской культуры из Передней Азии, откуда они стремительно появились на Волге и Урале около XVIIB. до н.э.72 Такой постановке вопроса, по нашему мнению, противоречат факты археологии и античной традиции. Прежде всего, осуществленные в самое последнее время передатировки сейминско-турбинских, абашевских, синта- штинских и полтавкинских памятников существенным образом изменили их хронологию. Так, оказалось, что сейминско-турбинская дата оказалась синхронной памятникам Елунинской культуры Северо-Западного Алтая (2140-1940 гг. до н. э.), а полтавкинские даты (1940-1880/1880-1750) показали одновременность ее существования с памятниками синташтин- ского Зауралья.73 Более того, абашевское (или абашевско-раннесрубное) время удревнилось до 1970-1750 гг. до н.э., а в случае с Пепкинским курганом — до 2430-2190 гг. до н.э.74 Значение представляемых фактов, на наш взгляд, трудно переоценить. Они совпадают с датировкой специалистами времени появления протогреков- ахейцев на Балканах и на Крите после пребывания на территории современных Болгарии, Венгрии и Сербии (XXIV-XXII вв. до н.э. — на Балканы, 1900-1700 гг. до н.э.- на Крит.75 Именно к этому времени Ю.В. Андреев относит смешение двух культур (северобалканской и древнеям- ной), в носителях одной из которой (ямной) он полагает возможным видеть прагреков.76Но, в особенности, они показательны в отношении вопроса локализации страны гипербореев: наличие в Зауралье памятников «квазигородской» культуры можно предположительно рассматривать в качестве основы представлений об этом далеком северном народе в общественном сознании населения Древней Греции. Еще более выразительны данные, происходящие из раскопок памятников первой трети II тыс. до н.э. в северо-восточном Египте и вполне вписывающиеся в новейшие датировки археологических культур евразийской степи и лесостепи. Дело в том, что в культурном слое поселения Телль-На- гила, что находится на восточной половине Дельты выявлены захоронения колесничих, керамика ямно-катакомбного и абашевского (катакомбно-аба- шевского) облика, которые в сочетании со свидетельствами Диодора о царе Салисе (по версии Помпея Трога в передаче Юстина-Танаисе), заключившем договор с египетским фараоном Сенусертом (до 1750 гг. до н. э.), а также выявление колесничной индоиранской лексики в языке египтян после захвата гиксосами Восточной части дельты Нила и изгнания последних около 1580/60 гг. до н.э., как нам представляется, указывают на северный (или северо-восточный) исходный пункт миграции одной из групп эллинов и примкнувших к ним индоиранцев в Малую, Переднюю Азию, Северо- Восточный Египет и на Пелопоннес, что и было схвачено мифологической традицией и эпической поэзией в связи с рассказами о данайцах и Данае. Несколько иначе картина разделения греко-арийской общности представляется JI. С. Клейну. Исходя из того, что в источниках Древней Индии (буддийских текстах, пуранах и эпосе) народ тукхара (тушара) упоминается в непосредственной связи с народом явана (ионийцами согласно египетским надписям времени Рамзеса III), опираясь на заключения, представленные В.Н. Даниленко, В. Семенова, В. В. Сафронова, ученый предлагает рассматривать в качестве участников индо-арийской волны, представители которой мигрировали на Восток, носителей афанасьевской культуры Южной Сибири, исходный очаг формирования которой находился в лесной и лесостепной зоне междуречья Дона и Волги и был представлен памятниками репинской культуры III тыс. до н.э., доказательства чему исследователь усматривает в совпадениях форм и орнаментации керамики, погребального обряда и самого способа погребения умерших.77 Что касается аналогичных совпадений с энеолитическими культурами Северного Причерноморья, главное проявление которых археолог усматривает в проявлении тенденции к мегалитизму и постановке погребальных стел над погребениями, то, по мнению Jl. С. Клейна, именно к выводам, согласно первому из которых, движение тохаров из Европы на Восток происходило по лесной полосе далеко от степей-ареала Ариев, где они долго жили в финно-угорской среде, тогда как согласно второму — фатьяновская культура, двучастная по своей основе, предваряет карасукскую Южной Сибири, носители которой, восходя к «репинцам», подверглись сатемизации на путях своей миграции на территории Поволжья, представив собой материальную основу и признаки выделения тохарских языков.81 Достаточно аргументированно в современной науке обоснован взгляд и о возможности обратного, с востока на запад, движения родственных, хотя и не идентичных в плане языка, массивов населения, принесших с собой передовую по тем временам технологию металлообработки, ареалом обитания которых до переселения в Восточную Европу являлись степи Алтая. В настоящее время ни у кого не вызывает сомнения, что т.н. сейминско-турбин- ский феномен оформился именно в этом регионе и что самому его появлению в значительной степени способствовали, с одной стороны, миграционные (и инфильтрационные) процессы, протекавшие в Евразии в этот период, а с другой стремительные, быстрые рейды представителей колесничного сословия обществ греко-ариев {или праэллинов и индоариев) в самых различных направлениях.82 Ho самое главное наблюдение, которое было выведено специалистами из оценки последствий воздействия, оказанного носителями сей- минско-турбинского феномена, на население степи и лесостепи Восточной Европы в первой половине II тыс. до н.э., заключается в констатации факта переоформления катакомбной культурной общности, следствием которого является начало разделения этно-лингвистических очагов по линии Волга-Дон- Северный Кавказ и появление в лице носителей культуры многоваликовой керамики, иллюстрирующей более ранние, но типологически родственные микенским (ахейским) орнаменты, олицетворяющие собой этно-лингвисти- ческий субстрат прагреков, мигрирующих на Балканы, в пользу чего свидетельствует комплекс хронологически одновременных и сопоставимых с KMK признаков в материальной культуре Беотии, Фессалии и Эпира.83 Данные лингвистики указывают, что последние олицетворяют собой греко-фригийский субстрат, продвигавшийся с северо-востока, и вытеснявший уже успевших проникнуть на Балканы племена исконных эллинов, и стимулировавших их отход в Эпир, и дальше, через Фессалию, на юг в сторону Пелопоннеса.84 Свидетельство тому — тождество названия крупной пеонийской реки Еригон (Erigonos) — совр. Црна (Черная река) — арм. Erek (вечер) — греч. erebos (тьма).85 Вполне вписывается в указанные соображения и трактовка этногенети- ческой истории Балкан в 2200-1900 гг. до н.э. Ю.В. Андреевым, которую, как нам представляется, с поправками на новейшие датировки памятников, можно соединить с логикой предложенных выше рассуждений. По мнению исследователя, в археологической культуре РЭ III периода присутствуют материальные признаки двух географически сильно удаленных друг от друга культур. Одна из них локализуется в северной части Балканского полуострова (Македония, Фракия, Фессалия, Эпир, Иллирия) и представлена интрамуральными погребениями, домами апсидального плана, каменными сверлеными топорами и фляжкообразной керамикой. Другая, т.н. курганная (или ямная) культура, распространенная на обширных пространствах степей Северного Причерноморья и далее на восток вплоть до Южного Приуралья и Аральского моря, имеет в качестве показательных элементов целый ряд вещей, находящих прямые аналогии в культуре РЭ III периода: подкурганные погребения в ямах, использование охры и шкур животных в погребениях, дома овального плана, палицы с шиповидными каменными навершиями, шнуровая и геометрическая керамика и т.п.86 Самое же примечательное, как считает ученый, состоит в том, что элементы этих двух культур появляются на территории Греции черес- полосно (одни в одних поселениях и могильниках, другие в других), иногда в одних и тех же поселениях, причем с течением времени число таких мест, по его подсчетам, постоянно нарастает (конец РЭ периода — 15, начало СЭ периода (т.е. XX-XVII вв. до н.э.) — 53).87 На этом основании Ю.В. Андреев приходит к заключению, согласно которому в течение РЭ III периода (т.е. между 2200-1900 гг. до н.э.) через Среднюю Грецию в Пелопоннес с севера прошло по крайней мере две волны пришельцев: одна из северо-балканского региона, скорее из Подунавъя, а другая — из более удаленных областей Северного Причерноморья, причем, обе начали смешиваться еще по дороге и окончательно смешались после оседания на территории Греции, ассимилировав при этом значительную часть носителей автохтонной РЭ I-II культуры.88 Вполне возможно, как предполагает исследователь, что какую-то часть пришельцев условно можно назвать «греками» или скорее всего «прагреками». А поскольку ареал распространения ямной культуры отождествляется и лингвистами, и археологами с прародиной индоевропейцев, то из этого он полагает возможным (в отсутствие сколько-нибудь существенных разрывов в культурной преемственности вплоть до микенского времени) рассматривать прагреков как носителей ямной культурной общности, появление которой в Греции и было связано с их приходом.89 О контактах пра-эллинов с индоариями и финно-уграми свидетельствуют как данные археологии, так и их древнейших языков. Как уже отмечалось, археологически это нашло отражение во влиянии, которое оказал культ коня и пласт связанных с ним мифологических представлений (ашвамед- ха ведических ариев, погребальный обряд гомеровских греков, консуалии в Древнем Риме и сходство близнечного культа).90 Что касается языка, то в литературе давно отмечено сходство названий основных пород деревьев, ландшафтов, правил строительства колесниц и их конструкции и т.п. Как специфическую черту можно отметить практическое совпадение греко-ла- тинского обозначения коня с финно-угорско-кетским (мик.-греч. i-go, лат. equos, и.-ар. asva/ авест. aspa, кет. qus = общ. и.-е. * ek (w)os.91 Еще более показательными выступают сходства, проявляющиеся в представлениях о «северной стране» мертвых, близкое ведическим и иранским космогонические представления о творении из яйца, наконец, присутствие в онома- стиконе имени Нуми-Торум.92 Приведенные данные, как нам представляется, однозначно показывают на возможность возникновения и первоначального развития представлений о «северной стране» и ее обитателях в рамках, контактировавших с финно-уграми и урало-алтайцами носителей греко-арийской общности. С оригинальной гипотезой по данному вопросу не так давно выступил один из крупнейших отечественных специалистов Д. А. Мачинский, развивший на основе сопоставления сведений античной традиции и археологии мысль о тождестве гипербореев племенам Среднего Енисея и горного Алтая конца IV-середины I тыс. до н. э.93 Главное, что привлекает в системе рассуждений исследователя заключается в попытке по-новому представить картину миграций племен ранних скотоводов эпохи бронзы из Европы на Восток, включив в нее и маршрут связывавший культуры доно-волжья и майкопскую с синхронными по времени культурами Хакасско-Минусинской котловины, определив, опираясь на заключения В. А. Трифонова, дату проникновения в указанный регион носителей ямной культуры в промежутке между 3200-2900 гг. до н.э.94 Его важнейшим результатом, по мнению исследователя, стало, во-первых, формирование на Алтае Афанасьевской культуры, которая по типу ее создателей, по погребальному обряду, по формам керамики убедительно со поставляется с ямной, а во-вторых — начало проникновения этого степного скотоводческого населения высоко в горы.95 Последующее появление здесь могильников носителей афанасьевской культуры на плато Укок, у северного подножья главного узла горной системы Алтая — горного массива Табын- Богдо-Ола, по предположению археолога, знаменует собой время и источник возникновения образа мировой горы у индо — и ирано-ариев, сюжет, связанный с которой он усмотрел в иконографии знаменитого серебряного сосуда из одного из «царских» погребений Майкопской культуры. Констатация данного факта позволила Д. А. Мачинскому вывести заключение, согласно которому между серединой IV и серединой III тыс. до н.э. предгорья Кавказа и горные долины Алтая оказались соединенными языковой, хозяйственной, культурной, антропологической и, возможно, религиозной непрерывностью.96 Последующая история носителей указанного массива была связана с проникновением в Хакасско-Минусинскую котловину (систему котловин на Среднем Енисее), оседанием в этом районе и интенсивной сакрализацией образа жизни и самого, сформировавшегося в среде пришельцев, общества.97 Показателями происшедших перемен выступили комплексы их материальной культуры (широкое распространение и доминирование яйцевидных типов сосудов над другими, появление украшенных вихревым (или бегущей волной) орнаментации курильниц с 4-8 ножками, возникновение практики сооружения горных святилищ, зарождение традиции возведения далеко от поселений и могильников огромных (до 4, 7 м высоты) каменных изваяний (обелисков и стел) в средней части которых рельефно выявлены яйцевидные «трехглазые» лики.98 Появление последних исследователь связывает возникновение на Среднем Енисее (впоследствии, с VI в. до н.э., переместившегося в горы Алтая) в 2335-1190 гг. до н.э., уникального сакрального центра, определившего вплоть до IV в. до н.э. не только предысторию религиозной жизни будущей Скифии (понимаемой им в широком историко-географическом аспекте), но и развивавшиеся контакты (на раннем этапе — с запада на восток, с середины III тыс. до н.э.-с востока на запад) между населением Южной Сибири, Центрального Предкавказья, Нижнего Дона (а возможно, как показывают исследования С. В. Большова, и доно-вожского междуречья).99 Само складывание и существование последних, Д. А. Мачинский определяет однородностью хозяйст- венно-культурной (по терминологии автора) и, возможно, языковой среды. Именно к этому времени, по его мнению, и относится формирование того «священного пути» через евразийскую степь, который, как мы полагаем, позднее был хорошо известен античной традиции как путь гиперборейских даров.100 В трактовке автора, начинаясь от Хакасско-Минусинской котловины и Алтая, он, через Нижний Дон и Западное Предкавказье, распространялся на Малую Азию и Эгеиду.101 Более того, предлагая отождествление Рипеев с горами Алтая, Д. А. Мачинский, на наш взгляд, нашел убедительнейший аргумент в обоснование правоты защищаемой им концепции. Исходя из постулата, согласно которому зафиксированное Геродотом прекращение посольств, несущих священные дары Аполлону по причине оскорбления гиперборейских дев является для древности событием экстраординарным и должно поэтому отражать значительные сдвиги в политической обстановке и сознании населения Скифии, он предположил, что этим последним должна соответствовать мощная передвижка кочевых племен с востока, сопровождаемая войнами и закончившаяся появлением скифов в Предкавказье около рубежа VIII-VII вв. до н.э.102 Кстати сказать, такая постановка вопроса вполне вписывается в свидетельства Геродота и Диодора (Herod., IV, 13; Diod., II, 47). Взяв за основу свидетельство Аристея Проконнесского (690-580/670-630 гг. до н.э.) относительно этногеографии Скифии (исседоны-аримаспы-грифы-гипербореи) и опираясь на его данные относительно вытеснения аримаспами исседонов, исседонами скифов (Herod., IV, 13)) исследователь нашел возможным отождествить этнос аримаспов с носителями культуры Хакасско-Минусинской котловины, в традиции которых было возведение трехглазых стел, причем, как полагает ученый, именно третий большой, по сравнению с другими, их глаз мог быть положен античными авторами в основу этимологии самого этнонима. А поскольку та часть ХМК, где встречены «трехглазые» изображения, расположена между 52°50' и 55° СШ, что совпадает с координатами расположения римской Британии (между 50°-55° СШ), то на этом основании, допустив, что гипербореи и аримаспы представляют один и тот же этнос, Д. А. Мачинский выводит заключение о тождестве гипербореев населению Алтая и ХМК, что, по его мнению, снимает сам вопрос о том, где обитали и кого представляли собой гипербореи античной традиции.103 Резонные заключения автора, однако, могут быть оспорены: дело в том, что в 90-е в лесостепном и степном Зауралье в массовом количестве были выявлены памятники «страны городов», типологические родственные Ap- каиму, Синташте и поселениям абашевской культуры на Среднем Дону. Указавшие на наличие альтернативной великой культурной общности (по терминологии В. М. Массона), они ставят вопрос о возможности отождествления гипербореев античной традиции с ее носителями, тем более, что по своему расположению вполне вписываются в перечисление племен, обитавших на т.н. «ольвийском торговом пути» к Рипеям-Уралу, информация о котором более многочисленна и практически тождественна, в особенности у античных авторов эпохи классики. Таким образом, и рассмотренные нами в контексте мифопоэтических представлений древних греков данные, и наличие альтернативных возможностей в интерпретации свидетельств античной традиции относительно локализации области обитания гипербореев, позволяют, на наш взгляд, вывести заключение, что за ними скрывается не только (и не столько), связанные с идеализацией варваров, утопические воззрения населения Эллады на обитателей периферии античной ойкумены периода кризиса греческого полиса, но и от ложилось почти забытое, сохранявшееся на уровне генетической памяти, знание о том, что в глубокой древности праэллины либо сосуществовали друг с другом на далекой «борейской» прародине как этносы, либо вместе (как показывают данные археологии, до XVIII—XVII вв. до н.э.) составляли единый этнолингвистический субстрат, носители которого, частично, оказались и на территории Эпира, где проживание последних зафиксировано Диодором. В правомерности такого вывода, как нам представляется, убеждают факты, сохранившиеся в трудах Дионисия Галикарнасского и Ликофрона. И тот, и другой определяют сикелов (пришлое население Италии во II тыс. до н.э.) терминами aborigines/boreigonoi (в значении «рожденные Бореем»), ставя между ними знак равенства (Dion. Hal., Bibl. Hist., I, 11).Более того, по мнению Дионисия, территория, занятого сикелами, Лация была захвачена не только пришедшими с севера (boreigones) аборигинами (Dion. Hal., I, 9), но и присоединившимися к ним пеласгами и «другими эллинами», что, совпадая с данными Диодора, позволяет вывести предположение об отложенности в труде историка представлений о родстве гипербореев / борейгонов с пеласгами и «другими эллинами» (Dion. Hal., I, 17). Если принять во внимание, что согласно той же традиции италийский эпоним одноименного племени Энотр считался ахейцем по своему происхождению, а местность Sikel засвидетельствована для II тыс. до н.э. в Афинах, после чего название распространяется в южную Италию и на Сицилию, становится понятным, что представление о северной прародине было свойственно не только протоэллинам, но и целому конгломерату племен индоевропейской культурно-лингвистической общности, избравшим в качестве основного — юго-западное направление переселения из Восточной Европы на Балканский полуостров и Аппенины из тех северных широт, где располагалась их прародина.104