С подлинным мужеством рассматривая вопрос о том, как развивается человеческий дух в раннем детстве, мы немедленно сталкиваемся с особой проблемой. Мы встречаемся с одним из тех великих вопросов, которые постоянно препятствуют смелости мыслителя решительно продвинуться вперед.
Эта проблема — вечно новое чудо, происходящее в начале второго года жизни ребенка: произносимое слово не только слышится, но и понимается как обозначение, а также постигается его смысл. Это понимание происходит задолго до того, как у ребенка развивается сила мышления! Таким образом, факт понимания имеет место до развития способностей, необходимых для этого. Это чудо способно впечатлить любого, кроме не имеющих философской подготовки психологов. Тем не менее, одним из самых сложных вопросов в детской психологии является вопрос о том, как это на самом деле возможно, чтобы понимание слов и постижение их значений могли иметь место в самом раннем детстве. В своих фундаментальных исследованиях по развитию речи ребенка Вильям Штерн привлекает наше внимание к наиболее важному правилу, которое он формулирует следующим образом: «Из бесчисленных слов, которые ребенок постоянно слышит, его разум делает неосознанный выбор, отбрасывая большинство и оставляя лишь немногие. Этот выбор двойственен. Большинство из отвергнутых слов находятся «выше возмож но ностей понимания», а меньшее количество — «выше возможностей произнесения». Отставание того, что может быть произнесено, от того, что может быть понято — это особенность, сохраняющаяся и во взрослые годы, но никогда эта разница не бывает столь велика, как в первые месяцы овладения речью».™ Штерн указывает на порог, стоящий между слышанием и пониманием сказанного слова. Б течение первого года ребенок слышит большое количество слов и предложений, но еще не понимает их как независимые структурные части, потому что для него они все еще вплетены в «ландшафты переживаний», о которых я говорил во второй главе этой книги. Пишь к концу первого-началу второго года слово появляется в сфере сознания ребенка как символ и носитель смысла. Эти первые слова, вернее, слоговые комплексы, это еще не настоящие слова, имеющие смысл и значение, но лишь выражение чего-то, на что ребенок хочет указать. Последовательности слогов в большинстве своем все еще представляют звукоподражательные обозначения, такие, например, как «плюх-плюх» — купание, «ав-ав» — собака, «ням-ням» — еда и т.д. Ребенок связывает с ними значение пережитого чувства. Когда он говорит «тик-так», он может показывать на часы, не понимая, что он называет имя предмета. До тех пор, пока продолжается период предложений, состоящих из одного слова, и слоговых комплексов, то есть примерно до середины второго года жизни, то, что произносится — это лишь выражение или толкование, просто как указание на объект или событие. И, тем не менее, следует уделить глубокое внимание тому, что появляется в это время, потому что это некий подготовительный шаг к истинному пониманию слов. Произнесенное слово отделяется от всех других форм звукообразования, чувствуется и опре- 7—2841 деляется как речь. Тон и звук разделяются. Это первый порог, ведущий к дальнейшему пониманию произнесенного слова. Пересечение второго порога начнется тогда, когда ребенок перейдет от периода произнесения к периоду называния.
Когда примерно к восемнадцатому месяцу в ребенке пробуждается радость от спрашивания имен предметов, а затем от самостоятельного произношения и использования этих имен, начинается понимание слов и речь впервые вступает в свои права. Эта фундаментальная дифференциация уже упоминалась Гуссерлем (Husserl) и Шелером (Scheler). Усилия Шелера особенно способствовали достижению ясности в этой области. Например, он пишет: «Феноменологические находки указывают на огромную пропасть между выражением и речью... Уже само существование комплексного тона, звучания или шума, называемого «звуком», будь то «звук» где-то там в коридоре или «звук» в лесу, требует, чтобы я воспринимал в этом комплексе нечто большее, чем его чувственное содержание, которое «выражается» и «провозглашается» в нем. Поэтому «звук» — это нечто совершенно отличное от тона, шума, и представляет собой так называемую ассоциацию этого комплекса с воображаемым предметом. Но «звук» все еще обитает в сфере выражения... Целый мир отделяет даже самое примитивное слово от просто выражения. Что-то совершенно новое, появляющееся в слове — это тот факт, что оно, в отличие от выражения, не просто указывает на переживание, но имеет своей основной функцией указание на предмет в окружающем мире. Слово «обозначает» что-то, не имеющее ничего общего ни с его звуковым телом, ни с переживанием чувств, мыслей и понятий, которые оно может выражать помимо этого... Слово является нам как исполнение требования самого предмета. Оно появляется в понимании, скорее как простое, чем как сложное целое, которое только последующий анализ филолога или психолога может расчленить на звуковой и смысловой аспекты («тело слова» и «смысл слова»)».51 Я подробно цитирую утверждения Шелера, потому что они подходят к самым корням дифференциации и разделения, к которым постоянно привлекал внимание Рудольф Штайнер и которые в будущем приобретут фундаментальное значение для понимания человека в целом. Примечательно, что Шелер выбрал статью «Идея человека» («Die Idee des Menschen»), в рамках которой рассмотрел проблему понимания и говорения. Позднее Бинсвангер (Binswanger) попытался подойти к рассмотрению этой проблемы с точки зрения невропатолога и психиатра. Он начинает свое эссе «О проблеме речи и мышления» («Zum Problem von Sprache und Denken») со следующих слов: «Основой проблемы речи и мышления от простого значимого произнесенного или написанного слова до самой речи является единый феномен, который, согласно Гуссерлю, мы хотели бы назвать «оживленным смыслом» или «наполненным смыслом выражением». Если мы проанализируем этот феномен, что в первую очередь относится к феноменологии, то мы сможем выделить, во-первых, артикулируемый комплекс звуковых или письменных знаков; во-вторых, психические переживания, в которых человек наделяет эти знаки смыслом или значением — то есть процесс целенаправленного наделения смыслом; в-третьих, сам идеальный логический смысл или значение, через который выражение указывает на объект или «обозначает», «подразумевает» его.»52 Хотя большая часть этих формулировок не вполне корректны и слишком обобщенны, ссылка на три