Построив иерархию умопостигаемого бытия и ответив на вопрос об источнике зла в мире, Плотин решает на этой основе основную волновавшую его проблему — проблему бедственного существования человека в мире и спасения его из этого состояния.
Почему человек существует в таком странном мире? Почему человек, имеющий в себе, в своей душе все три ипостаси и поэтому имеющий добро в абсолютной степени, тем не менее пал настолько низко, что дальше некуда? Как спасти человека, как показать ему путь к его истинной сущности? Основным для понимания философии Плотина всегда является положение, что человек не существует как некоторая часть в этом умопостигаемом целом. Нельзя сказать, что существует Единое, Ум и Душа, оформляющая материю, и человек существует где-то в точке пересечении Души и материи; нельзя показать его «место» в этом перечислении, на этой «географической карте». С одной стороны, человек объемлет в себя все, человек есть микрокосм, по античной терминологии: «Каждый из нас — разумный микрокосм, связанный с чувственным миром тем низшим, что присутствует в нас; высшим же мы сроднены с божественным Умом, то есть разумной частью нашего естества мы неизменно пребываем в высших сферах» (III, 4, 3). С другой стороны, человек действительно состоит из души и тела и потому как бы находится в точке пересечения материального и душевного мира. Положение человека сложное и загадочное: он есть весь мир и одновременно он — часть этого мира. Рассудочно понять это невозможно, и Плотин часто сам теряется, будучи не в силах четко сопоставить жестко иерархизированный мир ипостасей с живым, динамичным миром внутренней жизни человеческой души. Об этих трудностях, сомнениях Плотина говорят многие трактаты, как, например, IV, 9 «Все ли души — одна душа?» и т.п. Одной из причин этой трудности в понимании человека и его места в мире является свобода человека. Человек всегда сам определяет свое место в мире, поскольку он «занимает среднее место между богами и животными, временами достигая божественных высот, временами уподобляясь зверям. Большинство же так и остается посредине» (III, 2, 8). Поэтому существуют три вида людей. Одни «склонны чаще руководствоваться чувствами, чем умом, и, вследствие этого, прежде и больше всего интересуются вещами чувственными. Некоторые из них на этом и останавливаются — не идут в своей жизни дальше чувственного, считая страдание — злом, а удовольствие — благом; они стараются всячески избегать первого и достигать последнего, и в этом состоит вся мудрость тех из них, кто, выделяясь смышленостью и ловкостью, похожи на птиц, которые, набрав с земли много корма, никак не могут подняться с ним в воздух и лететь, несмотря на то, что от природы имеют для полета крылья» (V, 9, 1). Другие понимают, что у них есть душа, и пытаются обратить ее к чему-то более высокому, но, не зная истины, теряются в догадках: «Другие, следуя высшим влечениям души, стремятся к чему-то лучшему и несколько приподымаются над низменностью чувственного, но, не будучи способны прозревать мудрости горние и не зная, где и на чем им следует стать и утвердиться, после того, как оторвались было от земного, опять возвращаются к тому, слывущему под именем добродетели и основанному на земной расчетливости образу действий, над которым они хотели подняться» (V, 9, 1). «Но есть и третий род, род людей божественных, которые обладают и большей мощью, и более острым зрением: они, как только заметят сияющий свыше свет, тотчас же к нему воспаряют и, минуя облака, тучи и туман, облегающие землю, достигают сверхчувственного мира. И, забыв о земле и обо всем земном, там уже и остаются, как в своем настоящем отечестве, испытывая радость, какую испытывает человек, который после долгих скитаний на чужбине вернулся домой» (V, 9, 1). Эти три вида людей Плотин сопоставляет с тремя философскими учениями. Первые люди сравнимы у него с эпикурейцами, вторые — это стоики и третьи — платоники, ибо только они обладают истинным знанием. Почему же одни люди обладают знанием, как платоники, а другие — нет? Причина незнания та же, что и причина зла, — небытие, т. е. материя. Ведь истинное знание, существующее в Уме, есть бытие, следовательно небытие — это незнание. Впрочем, это было известно уже Платону и Аристотелю, также считавшим материю непознаваемой и причиной нашего незнания. Следовательно, путь познания истины — это путь бегства от чувственного материального мира, путь рассуждения, путь богопознания. Но можно спросить: а как же свобода? Неужели только невежество приводит людей к падению, и лишь знание спасает? Неужели свободный выбор не играет в этом процессе принятия решения и изменения ценностей человека никакой роли? Разумеется, нет. Просто Плотин не противопоставляет свободу и истину, для него невозможно быть свободным не зная истины, и наоборот, знание истины делает человека свободным. «...Свобода принадлежит воле, насколько воля совпадает с разумом — с разумом, прибавим, правым, то есть обладающим правильным знанием, потому что нельзя назвать бесспорно свободным того, кто не знает, почему именно хорошо, право то или иное его намерение, решение, действие, и кого понуждает к действию или простая случайность, или воображение, поскольку и воображение не зависит от нашей воли, и действие, произведенное под его влиянием, вряд ли можно назвать свободным» (VI, 8, 3). Истинно свободным является тот, кто ни от чего не зависит, а это, по Плотину, только Бог, т. е. Единое, и его актуализация — Ум. Поэтому «свобода и самопроизвольность наших действий заключается не в самих поступках, не в отношениях со всем тем, что вне вас, а в некой чисто внутренней деятельности — в энергии Ума» (VI, 8, 6). Иначе говоря, человек становится свободным не тогда, когда он делает то, что он захочет или что ему взбрело в голову, а тогда, когда он познал истину, — ведь то, что человек делает под влиянием своих желаний и страстей, он делает в действительности несвободно, находясь у них в подчинении. Таким образом, свободная воля и разум только в чувственном мире представляются различными способностями человека. В мире умопостигаемом, в Уме, это одно и то же и есть выражение истинной сущности человека. Может быть, одно из величайших открытий Плотина состоит в том, что он увидел, что человек не столь прост, как это казалось античным философам. Невозможно дать какое-то одно определение человека. Конечно, можно сказать, что человек просто состоит из души и тела. Но что в этом сложном существе главное — душа или тело? Конечно, душа, отвечает большинство философов, ведь, во-первых, именно душа дает жизнь телу, во-вторых, человек отличается от животных тем, что он мыслит, имеет нравственность и др., а мышление, добро и т.п. есть свойства души, а не тела. Следовательно, собственно человеком, его сущностью является его душа, как писал еще Платон. Но тогда возникает довольно сложный вопрос. Если сущностью человека является его душа, то зачем ему тело? Оказывается, что живой человек, существующий в теле, существует не истинной жизнью, и весь смысл жизни человека состоит в умирании. Еще Платон устами Сократа говорил, что любой философ всегда стремится к смерти; конечно, к смерти не в смысле самоубийства, а просто как к более истинному состоянию, когда душа освободится от телесных оков. И Плотин тоже пишет, что «общение ее (души. — В.Л.) с телесным, конечно, есть зло, а освобождение от тела — добро» (VI, 4, 16). Он согласен с платоновско-пифагорейским положением о том, что тело есть гробница души, и пишет, что «наша душа — измученный, несчастный узник тела, жертва тягот и лишений, желаний, страхов и прочих зол, что тело — ее тюрьма и могила» (IV, 8, 3). И тем не менее понятно, что если человек есть единое существо, состоящее из души и тела, то душа входит в тело по некоей необходимости, выражающейся в ее сущности. Эта сущность содержится в самой душе, заставляя ее задерживаться в теле. Однажды ученик Плотина Порфирий, видимо, в минуту меланхолии (а может быть, на основании приведенных выше размышлений) захотел добровольно уйти из жизни. Плотин отговорил своего ученика от этого шага, и нам известны его аргументы, изложенные в небольшом трактате под названием «О разумном исходе» (I, 9). В нем Плотин говорит, что уходить из жизни нельзя, потому что душа помещена в наше тело в силу некоего имеющегося у нее с телом сродства. Имеются некие связи, соединяющие душу и тело, и лишь судьбой установлен тот срок, когда эти связи ослабнут настолько, что душа сможет покинуть тело. Таким образом, можно сказать, что человек есть, с одной стороны, единство души и тела, а с другой, более сущностной, — его душа. Поэтому, согласно Плотину, после смерти тела души людей не умирают, а продолжают свое существование в умопостигаемом мире, вновь затем вселяясь в указанные Богом тела, соответственно той жизни, какую человек вел до своей смерти. Но мир души — это мир множественности и разделения, и поэтому истинная сущность не может находиться в душе. Главной в душе является ее способность мыслить, и именно ум составляет главное, сущностное начало в человеке. Получается, что существуют три уровня понимания человека: во-первых, как единство души и тела, во-вторых, как душа, управляющая телом, и, в-третьих, как ум, мыслящий в душе. Соответственно этому и образуются три типа людей, о которых говорилось выше. «Человек, который находится в Уме, есть самый первый по бытию и самый совершенный по существу, он-то и изливает свой свет на второго человека — рассудочного, а второй — на третьего, чувственного; этот третий и самый низший имеет в себе некоторым образом обоих первых, хотя, в то же время, он только как бы примыкает к ним обоим, но никогда не может стать ни тем, ни другим» (VI, 7, 6).
Кроме этого типично платоновско-аристотелевского рассуждения Плотин, исследуя вопрос о причинах падения человека и возможностях его спасения, развивает учение, которого не было у его великих предшественников. Плотин обращает внимание на то, что душа каждого человека сугубо индивидуальна и не есть просто некая безликая сущность, которая одинакова у всех людей. Каждый человек — это личность, это некоторое я, и зло возникает именно тогда, когда человек поступает, как личность, т. е. свое собственное я ставит в противоположность мировому устройству — людям, законам и т. п. Почему это происходит, что человек, будучи микрокосмом, противопоставляет себя космосу, т. е. по сути самому себе, своей сущности, — еще одна загадка бытия, которую невозможно решить, не исследуя, что такое личность. Теория личности у Плотина — это действительно его нововведение, ни у одного из его предшественников мы такой теории не найдем. Интересно, что теория личности как таковая появляется в философии лишь в XX в., в школе персонализма, основанной французским философом Э. Мунье, оказавшим влияние на такого известного православного богослова, как В.Н. Лосский, который считал себя персоналистом в философии. Мунье говорил, что персонализм — это прежде всего христианское учение. Христианство — это и есть истинная философия, которая всегда учила, что человек есть личность, ибо Бог есть Личность, а человек создан по Его образу и подобию. До XX в. философия существовала так, как будто этого открытия в христианстве не было. Даже великую фразу Сократа «Познай самого себя» философы всегда трактовали то в гносеологическом, то в этическом, то в онтологическом плане, не исследуя собственно личность. Поэтому Плотин в данном случае представляется на редкость счастливым исключением: ни до, ни после него проблема личности философов не интересовала, а Плотина она интересовала прежде всего. Теорию личности он выстраивает, используя созданную им самим терминологию. Понятия личности у него нет, но вместо этого он вводит два понятия: autos (антод) — сам, или, дословно, я; и hemeis (ЛЙ-EIQ) — мы. Личность человека существует в двух видах: autos и hemeis. Мы — это то, что можно назвать неустойчивым центром сознательного восприятия. Что это значит? Когда человек что-либо воспринимает или познает, он направляет на это свое внимание, свое сознание. Сознание человека всегда личност- но, подвижно, оно является некоторым подвижным вектором. Человек направляет свое сознание туда, куда ему хочется: он может направлять его на Бога и при этом совершенствоваться, а может направлять на материю, на удовлетворение своих плотских желаний и чувств. Так вот, из-за того, что в человеке существует этот неустойчивый центр, hemeis, человек и поступает так, как он хочет. Человек прежде всего свободен. И свобода его состоит именно в том, что он есть личность, имеющая неустойчивый центр сознательного восприятия, hemeis. Человек направляет его туда, куда легче всего его направить. Принцип эманации, лежащий в основе мироустройства, действует так, что все благо как бы изливается вниз. И поэтому человек в своем поведении, согласно законам этого мира, также будет стремиться вниз, если только не будет прикладывать специальных усилий. Поэтому благо, изливаемое на человека согласно принципу эманации, он также направляет вниз, на уровень небытия, на уровень материи, действуя не как творец, а как потребитель. Но, как было показано выше, в процессе эманации создается только возможность ипостаси. Единое эманирует из себя некую сущность, и создается возможность бытия, возможность ума. Ум, направляя свое усилие на созерцание Единого, актуализирует себя. Актуализация всегда осуществляется только в том случае, когда низшая ипостась созерцает высшую. Поэтому и человек может стать собственно человеком лишь тогда, когда он будет созерцать только высшую ипостась. «“Мы”, — дает такое определение Плотин, — это равнодействующая сила Бытия, чьей природе свойственна не только определенная уязвимость, но и способность справиться с нею. Как бы мы не были природой нашего тела отделены от Бога, Он все же дал нам, среди всего этого зла, “возможность быть добродетельными” (цитата из платоновского «Государства». — В.Л.), совершенно бесполезную в царстве полной безопасности, но абсолютно необходимую там, где ее отсутствие грозит падением. Значит, наша задача состоит в том, чтобы добиться освобождения от этой сферы, разрубив все сковывающие нас путы» (II, 3, 9). И это возможно потому, что у человека есть истинное Я — autos, «сам», истинная идея личности. Но совпадает ли идея личности с идеей человека? Иначе говоря, существует ли идея Сократа, Плотина, каждого человека? Еще Платоном была поставлена проблема: существует ли идея единичных вещей? Платон категорическим образом эту идею отрицал, утверждая, что идея присуща только общему — например, может быть идея дерева вообще, но не конкретной березки, растущей возле моего дома, идея человека вообще, а не идея Сократа и т. д. Плотин придает этому вопросу еще большую остроту. Следуя за Платоном, он говорит, что существует только идея дерева вообще, но в отношении человека Плотин уже не столь категоричен. Иногда он говорит, что существует только идея человека вообще, а конкретный человек Сократ существует только в теле, а со смертью его индивидуальность исчезает: «Сократ существовал в нашей сфере до тех пор, пока душа Сократа оставалась в теле; но Сократ прекратил существование именно потому, что достиг высшей сферы» (IV, 3, 5). Каждый человек является всем миром, отличия же людей друг от друга состоят в том, что в разных людях по-разному актуализировались различные уровни и аспекты мировой Души. Иногда же мы находим у него мысль, что существует идея каждого человека, точнее, идея его я. Autos существует на уровне ума, и задача человека в том, чтобы вернуть hemeis к autos, соединить их, поднять hemeis на уровень Ума. Выше поднять уже невозможно, потому что выше Ума находится только Единое, а оно полностью непознаваемо. И задача человека состоит в том, чтобы подняться на уровень ума, чтобы соединить свое hemeis (свое подвижное Я) с Я истинным, и тогда, как бы стоя на этой ступеньке, созерцать Единое. Не слиться с Единым (что невозможно), а именно созерцать Единое. В этом и состоит путь спасения, по Плотину, — созерцая Единое, человек полностью актуализируется, становится истинным бытием, Умом, эйдосом, истинной личностью, обретает свою сущность и теряет связь со своей временной телесной оболочкой, выходит из времени в вечность, выходит из мира зла в мир истинно благой, и таким образом достигает спасения. «Чтобы узреть Первоединое, нужно войти в самую глубь собственной души, как бы во внутреннее святилище храма, и отрешившись от всего, вознесшись превыше всего в полнейшем покое, молчаливо ожидать, пока не предстанут созерцанию сперва образы как бы внешние и отраженные, то есть Душа и Ум, а за ними и образ внутреннейший, первичный, первосветящий — Первоединое» (V, 1, 6). В этом созерцании исчезает привычная нам личность человека, исчезает его земное Я. Человек наполняется неизъяснимым блаженством, несравнимым ни с чем в чувственном мире. «Попав же туда, она зрит все истинные красоты, все истинно-сущее, в этом созерцании сама укрепляется, наполняется жизнью истинно-сущего, сама становится истинно- сущей, и в этой непосредственной близости истинно-сущего обретает то, что доселе искала... что за радость, что за прелесть здесь пребывать!» (VI, 7, 32). «В этом состоянии душа с полной ясностью видит и знает одно: что это есть именно то Благо, которого она так сильно желала, убеждается лишь в одном, что нет и не может быть ничего лучшего и высшего. Впрочем, обыкновенно душа говорит и утверждает это уже после, а пока длится это состояние, она лишь переживает его в молчании и безмолвии. Тем не менее, однако, когда она испытывает блаженное состояние и сознает, что блаженствует... Все, что прежде ей так льстило и доставляло удовольствие, — власть, сила, красота, ученость — теряет теперь для нее всю свою прежнюю прелесть. В таком состоянии душа пренебрегает даже мышлением, которое так высоко ценит во всякое другое время, потому что мышление есть движение, а она не хочет теперь быть в движении, а еще более потому, что тот, которого она теперь зрит, сознается ею не как Ум, а как нечто высшее, чем он, несмотря на то, что она получила возможность созерцать его именно потому, что сама как бы превратилась в Ум, как бы всецело стала разумной и вознеслась в умопостигаемый мир» (VI, 7, 35). В этом созерцании Плотин видит смысл жизни человека, ведь тогда человек становится сам собой, освобождается от череды переселений душ и обретает истинное блаженство. Этого созерцания может достичь любой человек, достаточно ему лишь забыть обо всем чувственном и обратить свой взор на свою душу, найдя в ней ее источник и начало: «Для того, чтобы стать созерцателем того, что есть Начало и Единое, ему следует найти начало в самом себе, самому из многого стать единым. Другими словами, ставши всецело умом, доверивши всецело уму свою душу и утвердивши ее в нем для того, чтобы она была деятельно восприимчивой ко всему тому, что мыслит ум, он должен созерцать Первоединое только умными очами, не пользуясь при этом ни одним из внешних чувств, не допуская в это созерцание никаких чувственных представлений, должен созерцать чистейшее существо лишь одним чистым умом, самой высшей частью своего ума» (VI, 9, 3).