ПРЕДИСЛОВИЕ

Действительно, 20-е годы историки советской философии (как отечественные, так и западные) описывают прежде всего как борьбу т.н. «диалектиков» и «механистов». Нам сегодня ясно, что, хотя судьба многих участников этих споров впоследствии сложилась трагически, сам спор имел отдаленное отношение к реальным философским проблемам и во многом был лишь средством решения идеологических и политических вопросов. Чего-то такого, что было бы философски поучительным сегодня, трудно найти, как у «диалектиков», так и у «механистов». Анализ этих дискуссий может быть интересен разве что с точки зрения изучения становления тоталитарной идеологии в Советском Союзе.

30-е годы — это время полного и безнаказанного торжества сталинизма в философии, годы, когда преследовалась уже всякая хотя бы в какой-то мере самостоятельная мысль.) Параграф «О диалектическом и историческом материализме» сталинского «Краткого курса истории ВКП(б)» был официально объявлен вершиной философского развития человечества, и вся публикуемая философская продукция должна была быть простым его комментарием.

40-е, 50-е годы — время идеологических кампаний как в философии, так и в естественных и социальных науках (философская дискуссия 1947 г., дискуссии в биологии, физиологии, психологии, языкознании и др.), иремя безжалостного искоренения всякого инакомыслия. Казалось бы, о каком философском творчестве в таких условиях может быть речь? Ведь философия по самой своей сущности критична. Она более критична, чем любая наука, так как именно философия подвергает суду также и те предпосылки, из которых, как из чего-то естественного, исходит научное исследование. Как возможна философия в условиях полного подавления свободы творчества?

Это рассуждение вполне логично, с ним нельзя не согласиться. Однако вот некоторые факты.

Самые популярные сегодня в мире русские философы и философствующие теоретики — это не представители русского религиозного Ренессанса начала столетия (последние из которых были высланы на «философском пароходе»), а мыслители, разработавшие свои концепции в Советской России в 20-е и начале 30-х годов. Это, в частности, М.М.Бахтин и Л.С.Выготский. Многие современные зарубежные теоретики считают, что в работах М.М.Бахтина и Л.С.Выготского заложена новая философская парадигма наук о человеке. Так называемая «всеобщая организационная наука» А.А.Богданова, которую он продолжал разрабатывать в 20-е годы и которая органично связана с идеями его философии, признается сегодня многими историками науки в качествё предвосхищения тех новых подходов (в частности, системного движения), которые наука стала осваивать лишь в последние десятилетия. Многие исследователи считают, что в работах Г.Г.Шпета 20-х годов сформулированы идеи герменевтики, получившей развитие в западной философии гораздо позже. Работы А.Ф.Лосева 20-х годов сегодня переиздаются, комментируются, изучаются и находят отклик у философов, филологов, культурологов. Я уже не говорю о том, насколько влиятельны сегодня мировоззренческие и методологические идеи В.И.Вернадского, разрабатывавшиеся им в 20-е, 30-е годы.

В чем тут дело?

На мой взгляд, это серьезный и интересный вопрос, которй нужно обсуждать. Позволю себе высказать собственную точку зрения.

Прежде всего следует иметь в виду, что даже после 1922 г. (год высылки религиозных философов из Советской России) в течение какого-то времени существовала относительная свобода публикаций, возможность обсуждать даже те точки зрения, которые не совпадали с господствующей идеологической ортодоксией. В конце 20-х, начале 30-х годов эта свобода исчезла.

Нужно заметить, что самые интересные философские идеи были развиты в это время не в сфере чистой философии, а в связи с исследованием каких-то иных научных проблем. Л.С.Выготский и С.Л.Рубинштейн выступали как психологи и формулировали свои философские подходы в контексте обсуждения теоретических проблем психологии. М.М.Бахтин мог восприниматься как теоретик литературы. А.А.Богданов преподносил свою «всеобщую организационную науку» как вообще выходящую за рамки философии (хотя в действительности он обсуждал н рамках своей концепции многие фундаментальные философские сюжеты). Г.Г.Шпет, казалось бы, чистый философ,феноменолог, ученик Э.Гуссерля, в 20-е годы стал заниматься этнопсихологией и искусствоведением, работал в Психологическом Институте, был одним из руководителей Государственной Академии Художественных Наук (ГАХН). А.Ф.Лосев работал в 20-е годы как историк античной философии, а после ссылки, т.е. в 30-е и 40-е годы, выступал в качестве специалиста по античной мифологии, преподавал древнегреческий язык и литературу. Что касается В.И.Вернадского, то он вообще был официально признан именно в качестве естествоиспытателя, крупнейшего ученого, создателя ряда новых направлений в науке и новых наук (вроде геохимии), а в последние годы жизни был вице-президентом Академии Наук СССР. Все дело, видимо, в том, что работа в специальных областях знания, как казалось, могла облегчить (хотя бы до некоторой степени) разработку неортодоксальных философских идей.

Однако даже уход в эти области не мог защитить от идеологических нападок. Все философы, представленные в данной книге, подвергались преследованиям. М.М.Бахтин, А.Ф.Лосев и Г.Г.Шпет высылались или были заключены в концлагеря. Последний умер в ссылке. А.Ф.Лосеву в течение долгого времени было запрещено заниматься философской деятельностью. М.М.Бахтин был на положении полуопального почти в течение всей жизни. После смерти Л.С.Выготского (думаю, что если бы он пожил чуть подольше, он тоже не избежал бы заключения или высылки) все его работы были по сути дела запрещены (запрет действовал вплоть до 60-х годов). А.А.Богданов в течение жизни подвергался идеологической травле как философский противник В.И.Ленина, после смерти А.А.Богданова его философские и научные работы нельзя было серьезно обсуждать. В.И.Вернадский еще в 20-е, начале 30-х годов был подвергнут шельмованию как идеалист и перестал после этого публиковать свои философские работы.

Можно утверждать, что для всех мыслителей, о которых идет речь в данной книге, свободная философская мысль была способом борьбы со сталинским режимом, способом интеллектуального сопротивления тому тоталитарному порядку, который устанавливался в стране. Можно далее заметить, что все эти люди получили философское образование, а некоторые из них опубликовали философские работы еще до революции. Поэтому логично было бы рассматривать их философские концепции как продолжение работы дореволюционной русской философии в новых, неимоверно трудных условиях.

Однако, если мы сделаем такой вывод, мы будем все же не до конца правы. Действительная ситуация сложнее.

Конечно, все мыслители, о которых идет речь в книге, не принимали того социального строя, который стал складываться в Советской России в 20-е годы и окончательно сложился в 30-е годы. Все они были решительными противниками сталинского режима. Однако я хотел бы обратить внимание на то, что некоторые лозунги, провозглашенные новым строем, по-видимому, им импонировали, хотя и в разной степени (и разным из них по-разному). Речь, в частности, идет о претензии на рациональное переустройство системы общественных отношений и отношений между обществом и природой. Нужно сказать, что ощущение необходимости какого-то радикального поворота в развитии цивилизации, Идея об исчерпанности западного индивидуализма разделялась практически всеми этими людьми. Для А.Ф.Лосева буржуазный индивидуализм был предметом насмешек и брани на всем протяжении его творчества. А.А.Богданов замышлял свою «всеобщую организационную науку» как средство для разумного планового переустройства общества на началах коллективизма. Л.С.Выготский думал о грандиозной реформе психологии как о средстве для создания «нового человека». Концепция «полифонизма» и «диалогизма» разрабатывалась М.М.Бахтиным в контексте критики традиционного индивидуализма в философии и науках о человеке. В.И.Вернадский развивает грандиозную концепцию коллективного человеческого разума, одна из основных его идей — это идея о возможности создания «ноосферы», преобразования на разумных основаниях как социальных отношений, так и отношений человечества и природы. Думаю, что если и не все, то большинство этих мыслителей не были против самой идеи социализма, хотя их понимание последнего могло далеко расходиться с тем, которое было тогда официально принято в Советском Союзе. Особенность, отличающая почти всех этих мыслителей (может быть, за исключением А.Ф.Лосева) от доминировавшего направления дореволюционной русской философии, состоит в культе разума, в убеждении, что с помощью рациональных средств возможно решение если и не всех, то большинства человеческих проблем. Поклонником разума, ориентированным на научность философии (хотя сама эта научность понималась им в духе ранней гуссерлевской феноменологии), был и Г.Г.Шпет, который весьма критически оценивал всю русскую религиозную философию. Нужно сказать, что культ разума и развитие науки в этот период — не нечто противостоящее новой идеологии, а во многом результат происшедшей революции. «...В первые 15-20 лет советской власти обнаружился необъяснимый, казалось бы, феномен — несмотря на разруху послереволюционного времени наука в России стала не только возрождаться, но пережила невиданный взлет в целом ряде важных отраслей. К 30-м годам советские ученые были признанными авторитетами в биологии (особенно в генетике), физике, математике, лингвистике. Невиданный всплеск происходил в психологии. ...И, опять же, всплеск этот (что надо признать) произошел не вопреки революции, а благодаря ей, благодаря тому, что она высвободила энергию материализма, веру в преобразующую силу человека, в его возможности перевернуть мир» («Начала христианской психологии». М., 1995, с. 13).

Таким образом, можно, как мне представляется, утверждать, что развитие обсуждаемых в этой книге философских концепций в 20-е, 30-е годы — это не простое продолжение того, что было главной линией дореволюционной русской философии (а эта линия связана прежде всего с религиозно-философской тематикой), а что-то новое.

Поэтому некоторые из мыслителей, о которых идет речь, совершенно естественно (а не просто с целью политической мимикрии) восприняли марксизм, дав ему, правда, свою, еретическую с официальной точки зрения, интерпретацию. Всегда считал себя марксистом А.А.Богданов, хотя он критиковал В.И.Ленина, рассматривал Октябрьскую революцию как преждевременную, не принимал многое из того, что происходило в СССР в 20-е годы. Марксистом был Л.С.Выготский, хотя считал плодотворным также ассимиляцию идей, разработанных в рамках таких психологических концепций, которые предполагали иные философские основания (психоанализ, гештальт-психология, французская психологическая и социологическая школа и др.). С.Л.Рубинштейн дал оригинальное истолкование ряда идей К.Маркса и ис- пользовал это истолкование для обсуждения некоторых кардинальных проблем психологии и наук о человеке. Думается, что использование марксистской терминологии к ряде публикаций М.М.Бахтина в конце 20-х годов тоже не было простой уступкой конъюнктуре. Наконец, как показал С.С.Аверинцев, усвоение марксистской терминологии А.Ф.Лосевым в 30-е годы тоже не было случайным, а связано с некоторыми особенностями концепции последнего.

До сих пор мы не имеем серьезной и объективной истории философской мысли в нашей стране в 20-е — 50-е годы. То, что представлено в данной книге, — только отдельные очерки, только начало такого изучения. Хочу надеяться, что это начало будет иметь продолжение.

Большинство из публикуемых здесь текстов было напечатано в последние годы в журнале «Вопросы философии», а также в журнале «Человек» и некоторых других изданиях. Некоторые статьи написаны специально для данной книги.

Публикуемые материалы делятся на две части. В пер- иой части обсуждаются общие вопросы, характеризующие ситуацию, в которой жили и работали философы в :>ти годы. Вторая часть посвящена анализу творчества отдельных мыслителей.

В.А.Лекторский