ЛЕВКИПП

ЛЕВКИПП—греческий философ. Относительно места его рождения нет единого мнения, но почти все авторы сходятся в том, что он изобрел систему атомов... Нельзя отрицать, что в некоторых отношениях картезианская система имеет сходство с гипотезами Левкпп- па (В), и следует осудить Эпикура за то, что он не признался в том, что воспользовался построениями этого философа161 (С)...

Отметим, что существовала школа восточных философов, допускавшая гипотезу атомов и пустоты (К), по они исправили эту гипотезу, так как приписывали богу сотворение атомов. Скажем также, что учение о пустоте, которое Гассенди восстановил, а Декарт опроверг, понемногу берет верх и становится любимым идолом ((]) самых знаменитых математиков... (B)

Нельзя отрицать, что в некоторых отношениях картезианская система имеет сходство с гипотезами Левкиппа. Страсть, только что упомянутая мной, проявилась в наш век в отношении г-на Декарта. Стремятся отнять у него всю славу изобретения, чтобы разделить ее между несколькими другими философами, древними н современными. Я не вхожу в разбор этого, я довольствуюсь тем, что утверждаю то, что относительно некоторых вещей можно с основанием предполагать: он только обновил старые идеи; например, раз- зе гипотеза о смерчах не принадлежит Левкиппу?.. Кроме того, в системе Левкиппа находятся зародыши великого принципа механики, который с таким успехом применяет г-н Декарт, а именно: вращающиеся тела по возможности удаляются от центра вращения. Древний философ учит, что самые тонкие атомы движутся в пустое пространство, как бы устремляясь туда... Этот ішд движения г-н Декарт мог бы приписать тонкой материи, если бы оті следовал своему принципу; по путем вывода, которым нельзя не восхищаться, он направляет к центру вихря эту топкую материю, а к поверхности— самые тяжеловесные тельца.

В другом месте я говорил о тех, кто утверждает, что относительно вихрей и причин тяжести Декарт копировал Кеплера. Они должны были бы добавить, что Кеплер копировал Левкиппа. (C)

Следует осудить Эпикура за то, что он не признался в том, что воспользовался построениями Левкиппа.

Такова болезнь великих умов: они неохотно признают, что обязаны своими знаниями ближним; они хотят, чтобы думали, что они все почерпнули в глубинах своего духа и что у них не было другого учителя, кроме собственного гения. Этот упрек делают и Эни- куру, который только изменил в некоторых пунктах систему Демокрита, основателем которой был Лев- кипп...

Отец Лескалопье 124 замечает, что Гераклит также хвалился тем, что не обязан никому своими знаниями, и этим доказал, что он не стыдился священной болезни, т. е. кичливости. Вот странное название для высокомерия. Впрочем, можно было бы простить это тем, кто был знаком с высокомерием церковников при римских папах. Если какой-нибудь вид тщеславия заслуживал бы этого мнения, это могло бы быть только тщеславие некоторых людей, хвастающихся тем, что они не обязаны своей просвещенностью ни чтению, ни учителям. Им можно было бы сказать: «Значит, вы претендуете на вдохновенность!»...

(Е) Это предположение устранило бы часть их затруднений... Они могли бы ответить на одно возражение, которое они никогда ие могли разрешить,—возражение, которое Плутарх предложил эпикурейцу Колоту 162 и которое Гален 125 весьма значительно развил, как это уже можно было видеть выше. Оно заключается в следующем: поскольку каждый атом лишен души и способности чувствовать, то никакое соединение атомов не может стать одушевленным и способным чувствовать существом. Но если бы у каждого атома была душа и способность чувствовать, можно было бы понять, что соединения атомов могли образовать существа, способные к некоторым особым модификациям как в отношении чувствований и знаний, так и в отношении движения. Различие, которое замечают между страстями разумных и неразумных животных, могло бы быть вообще объяснено различными комбинациями атомов. Поэтому весьма удивительно, что Лев- кипп не учел этого в интересах своей системы, да и его последователи оказались не более дальновидными, чем он, и не добавили этой необходимой части; ибо острота споров и возможность исправить то, чего не хватает построениям других, могли бы заставить их видеть дальше, чем видел Левкипп. Есть некоторые основания думать, что Демокрит до известной степени восполнил этот пробел... Он приписывал душу всем атомам...

Но так как сочинения Демокрита не сохранились, нелегко дать точное и правильное изложение его мыслей. Как бы там ни было, мы знаем, однако, что атомистическая школа не следовала такому пониманию атомов. Ни Эпикур, ни его последователи не утверждали, что атомы наделены жизнью или ощущением. Они рассматривали душу как соединение нескольких частей. Они утверждали, что всякое ощущение прекращается от разъединения или от разложения этого сложного соединения... Можно было бы найти и другое крупное преимущество в гипотезе об одушевленности атомов, так как положение об их неделимости могло бы дать несколько доводов для устранения непреодолимого возражения, которое выдвигается против мнения тех, кто утверждает, что материя может мыслить, т. е. обладать ощущениями и способностью познания. Это возражение основывается на единстве в узком смысле слова, которое должно быть присуще мыслящим существам, ибо если бы мыслящая субстанция была едина только таким образом, как един шар, она никогда бы пе увидела целиком дерева и не почувствовала бы боли от ударов палки. Вот способ убедиться в этом. Представьте себе изображение четырех частей света на глобусе; вы не увидите в этом глобусе ничего, что не содержало бы всю Азию целиком или хотя бы какую-нибудь речку целиком. Место, где представлена Персия, совсем не то, которое изображает Сиамское королевство, и вы можете различить правую и левую стороны там, где изображен Евфрат. Отсюда следует, что, если бы этот глобус был способен познавать фигуры, которыми он украшен, он не содержал бы в себе ничего, кроме того, что могло бы сказать: я знаю всю Европу, всю Францию, весь город Амстердам, всю Вислу. Каждая часть глобуса могла бы знать лишь ту часть изображения, которая ей досталась; и так как эта часть была бы столь мала, что не представляла бы ни одного места целиком, то способность познания оказалась бы для глобуса в целом бесполезной. Из этой способности не получилось бы никакого акта познания, или во всяком случае ото были бы акты познания очень отличные от тех, какие имеются в пашем опыте и какие представляют нам весь объект в целом: целое дерево, целую лошадь и т. д. Это наглядно доказывает, что субъект, получающий впечатление от этих объектов, не делим на несколько частей и, следовательно, человек, поскольку он мыслит, не является существом телесным, пли материальным, или существом, состоящим нз нескольких существ. Если бы он был таков, он был бы очень нечувствителен к ударам палки, так как боль разделилась бы между столькими частицами, сколько их имеется в подвергшихся ударам органах.

А эти органы содержат бесконечное количество частиц. и, таким образом, доля боли, которая пришлась бы на каждую частицу, была бы так мала, что ее нельзя было бы почувствовать. Если вы мне возразите, что каждая часть души сообщает свои ощущения другим, я вам сделаю два или три возражения, которые заставят вас снова попасть в тупик.

Я вам скажу, во-первых, что возможность того, что части глобуса передают друг другу боль, кажется не более вероятной, чем их способность передавать друг Другу движение. Хороню известно, что каждая мл них сохраняет ту часть движения, которая е\\ досталась, и что она ничего не передает мл него другим. Толкните глобус, и движение, которое вы ему сообщите, равномерно распределится но всем частицам этого подвижного тела пропорционально массе указанных частиц, и с этого момента до того, когда глобус перестанет вращаться, не произойдет нового распределения движения между его частями. Почему же вы предполагаете иные условия в отношении мысли, например в отношении боли, которую вы могли бы вызвать в этом глобусе ударом ноги? Не должны ли вы были сказать, что эта боль распределяется по всему глобусу, каждая часть глобуса воспринимает ее пропорционально своей массе и удерживает то, что ей достается? Во-вторых, я задам вам следующий маленький вопрос: каким образом частица души А сообщает свою боль частицам В, С и т. д.? Передает ли душа боль, освобождаясь от нее таким образом, что та же самая боль, которая была в частице /1, и в том же количестве, оказывается в частице #? Если дело обстоит гак, то этим опровергается хорошо известное и очень правильное положение, согласно которому акциденции не переходят от одного субъекта к другому.

Вот еще одно опровержение ваших предложений. Вы, по-видимому, намерены утверждать, что боль от удара ногой должна быть очень сильна, хотя она и разделяется на бесконечное количество частей. Вы предполагаете, что доля, которая достается одной частице души, покидает ее и перемещается в другие. Но этот способ сообщения ничуть не усилит ощущения, так как, если частица души, по мере того как она сообщает боль, теряет ее, это верное средство предупредить увеличение, которое называют интенсивным... 163

Таким образом, трудность сохраняется целиком: не видно, каким образом боль, разделенная па бесконечное количество частей, может стать невыносимой. Вы скажете, что одна часть души, сообщая свою боль другим частям, тем не менее удерживает эту боль, т. е. что она вызывает в соседних частицах ощущение, подобное своему собственному. Но тогда возникает то же самое возражение. Разве это вновь произведенное сходное ощущение не получено субъектом, делимым до бесконечности? Оно, следовательно, разделится на бесконечное число частей, как и первое; вследствие такого разделения каждый субъект или каждая часть субстанции получит такую малую и слабую степень боли, что она будет совсем неощутима. А опыт слишком хороню учит нас обратному. Мое третье возражение заключается в том, что вы вводите в мир бесконечное количество бесполезного. Вы можете выйти из затруднений, лишь предполагая нечто непостижимое, а именно что образ лошади, комнаты, будучи воспринят душой, состоящей из бесконечного количества частей, сохраняется целиком в каждой части. Это абсурд так называемых интенциональных сущностей, которые даже схола- сты почти не осмеливаются больше употреблять. Это гораздо больший абсурд, чем утверждение ученых-схоластов, что душа находится целиком в теле и целиком в каждой его части. Но я оставляю это в стороне и довольствуюсь тем, что спрашиваю, не содержит ли ваше предположение с очевидностью такого чудовищного утверждения, согласно которому в голодной собаке имеется бесконечное количество субстанций, которые ощущают голод, и что в читающем человеке имеется бесконечное количество субстанций, которые читают, и каждая из них знает, что она читает. В то же время каждый из нас знает из опыта, что в нем лишь нечто одно знает, что оно читает, что оно голодно, что оно чувствует боль или радость и т. д. К чему же тогда это бесконечное количество читающих субстанций в каждом читателе, голодных и жаждущих в каждом животном и т. д.? Вы не можете отрицать этого вывода, так как, чтобы освободиться от затруднений, к которым вас приводит разделение мыслей на столько частей, сколько их имеется в субстанции материальной души, вы вынуждены отвечать, что чувство сохраняется целиком в каждой части души путем взаимного сообщения им их изменений. Это напоминает мне очень хороший довод, который употребляла одна философская школа — о ней я буду говорить в следующем примечании,—для доказательства духовной природы бога. Если бог есть тело, говорили они, совершенство его существа находится или во всех индивидуальных субстанциях его тела, или только в одной. Если оно находится во всех индивидуальных субстанциях, следовательно, существует много богов, если же оно содержится только в одной, все остальные излишни... Вы мне, быть может, скажете, что душа видит не сразу все части лошади, но одну за другой, их следование столь быстро, что оно неуловимо, и впечатление, полученное в первый момент, может длиться достаточно для того, чтобы быть соединенным с впечатлением следующих моментов, откуда следует, что душе кажется, будто она видит части предмета, которые уже не воздействуют больше на нее. Таким именно образом ей кажется, что она видит огненный круг, когда вращают зажженный кусок дерева. Она видпт последовательно части этого куска, и тем не менее ей кажется, что она видит сразу все. Это происходит оттого, что полученное впечатление длится дольше, чем само действие.

Я отвечу вам, что эта уловка не избавит вас от затруднений.

257

9 П. Бейль

Я столь пространно развил эту тему, чтобы подтвердить то, что я уже показал с очевидностью, а именно что Левкипп, Эпикур и другие атомисты могли бы оградить себя от непреодолимых возражений, если бы догадались наделить каждый атом душой. Они соединили бы таким образом мысль с неделимым субъектом и имели бы не меньше оснований предполагать существование одушевленных атомов, чем допускать существование несозданных атомов и наделять их способностью движения. Эту последнюю способность столь же трудно допустить в атоме, как и способность ощущать. По нашим представлениям, протяженность и длительность составляют всю природу атома. Способность двигаться сюда не включается; она кажется чуждой и внешней природе тела и протяженности, так же как и способность познания. Поскольку атомисты при- знавали за своими тельцами способность двигаться, почему же они лишали их способности мыслить? Я хорошо знаю, что, снабдив их ею, они не избежали бы всех трудностей; против их точки зрения можно было бы выдвинуть ряд непреодолимых возражений. Но отклонить хотя бы часть ударов — дело немалое. Отметим, что крупные философы считали, что основные свойства души заключаются в способности двигаться 164. Именно этим атрибутом они характеризовали и определяли ее. Разве было бы странно, если бы те, кто приписывал атомам принцип движения, признали у них и наличие души?

(F) Существовала школа восточных философов, допускавшая гипотезу атомов и пустоты. Знаменитый раввин Маймонид 126 подробно говорит об этой школе философов: их называли говорящими. Они выдвигали главным образом следующие четыре положения: 1) мир не вечен; 2) он был создан; 3) он имеет единственного создателя; 4) этот создатель бестелесен. Этот раввин приводит двенадцать принципов, лежащих в основе учения указанных философов. Второй из них гласил, что существует пустота, а третий — что время состоит из неделимых моментов. По-видимому, атомы этих философов были не такими, как у Левкиппа, ибо они не приписывали этим атомам никакой величины и считали, что все атомы похожи друг на друга. Маймонид очень нападает на этих философов за то, что они были вынуждены отрицать, что одно движущееся существо может двигаться быстрее другого и диагональ квадрата длиннее его стороны. Эти затруднения заставили их говорить, что чувства обманывают нас и следует доверять только разуму; некоторые из них дошли до того, что отрицали существование квадрата.

Скажем попутно, что указанные философы могли бы переложить все эти трудности на своих противников, и предостережем всех сторонников бесконечной делимости от попыток опровергнуть доказательства того, что диагональ квадрата не длиннее одной из его сторон. Впрочем, эти арабские философы в некоторой мере предполагали то, что, как я говорил, следовало предположить Левкиппу: они учили, что каждый атом живых тел жив, что каждый атом тел чувствующих чувствует и что в атоме заключен рассудок. Между ними не было разногласий по поводу этого учения, но относительно мнения о душе они разделялись на два лагеря: некоторые говорили, что душа заключена в одном нз атомов, из которых состоит, например, человек; другие считали, что она состоит нз многих очень тонких субстанций. Такое же расхождение было между ними относительно способности познания: одни помещали эту способность в одном атоме^ другие — в каждом из атомов, образующих ученого... (G) Учение о пустоте... становится любимым идолом самых знаменитых математиков. Плутарх уверяет, во-иервых, что в период от Фалеса до Платона отрицали существование пустоты; во-вторых, что Левкнпп, Демокрит, Деметрий, Метродор 127 и Эпикур признают бесконечную пустоту; в третьих, что стоики будто бы учили, что в мире все заполнено, а вне мира — бесконечная пустота; в-четвертых, что Аристотель будто бы признавал вне мира лишь такое количество пустоты, которое необходимо для дыхания неба, так как якобы, добавлял он, небо состоит из огня. Я не знаю, где Аристотель излагал подобное учение, но я хорошо знаю, где он отрицает существование тел вне неба 165, а это предполагает допущение существования бесконечной пустоты за пределами мира, так как нет ничего более абсурдного, чем допущенне, согласно которому выше последнего неба находится пустое и ограниченное пространство. Заметьте хорошенько: Аристотель говорит в указанном сочинении, будто за пределами последнего неба нет пи места, ни пустоты, ни времени; но это вопрос чисто терминологический, поскольку он отвергает пустоту лишь в смысле ее обычного определения как пространства, которое не содержит тел, но может их содержать. Оті утверждал, что невозможно существование тел за пределами мира, следовательно, он не мог прнзнавать наличие пустоты в соответствии с указанным определением; но он допускал бы бессмыслицу, если бы, признавая вообще пустоту, как то, что не заключает или не содержит никакого тела, он говорил, что за пределами последней небесной сферы пет пустоты. Христианские философы, принимая его положения, учили тому, что Плутарх приписывает стоикам, а именно что в мире все заполнено, а вне мира бесконечная пустота. Они называли последнюю воображаемым пространством, но не считали пустотой в буквальном смысле слова, хотя она и не содержит никаких тел, так как пустотой в буквальном смысле слова они называют пространство, не содержащее никаких тел, ио окруженное со всех сторон телами. Ясно, что это определение ие подходит для воображаемых пространств. Что касается заполненности мира, то христианские философы признавали ее как основної! пункт, который дорог природе и драгоценен для нее. Они говорили, что у природы такой страх перед пустотой, что она предпочитает скорее нарушить свои законы, чем допустить, чтобы пустота проникла куда-нибудь. По пх словам, природа заставляет опускаться легкие тела и подниматься тяжелые во всех случаях, когда пустота угрожает ей: эти движения противоречат ее собственным законам и нарушают ее порядок. Но что делать? Разве из двух зол пе позволительно п не справедливо выбирать меньшее? Современные философы не без основания издевались над этими бреднями. Галилей и его последователь Торричслли восстановили учение о пустоте; Гассенди, великий восстановитель системы Левкиппа, сделал ее модной и претендовал на то, что наглядно ее доказал. Декарт объявил себя защитником заполненности [Вселенной] и поптел дальше учеников Аристотеля, ибо он не только утверждал, что пустота не существует, но также, что ее существование абсолютно невозможно. Он основывался на том, что если пустота обладает всеми свойствами и всей сущностью тела, т. е. тремя измерениями, то было бы противоречивым употреблением терминов предполагать, будто пустота есть пространство, ие заключающее тел. Тождество, которое он устанавливал между пространством и телом, вое- приняли как большой парадокс п начали кричать, что Декарт умаляет всемогущество божье, ибо он якобы учит, что даже бог, действуя при помощи чуда, не мог бы сделать так, чтобы бочка, ие переставая быть бочкой, не была бы заполнена какой-либо материей. Несомненно, что это логический вывод из его учения, но этот вывод совершенно не затрагивает всемогущества бога. Дело совсем не в этом всемогуществе, а в том только, чтобы узнать, все ли, имеющее три измерения, является телом. Доводы Декарта показались очень сильными многим людям; они думали, что можно легко сочетать движение и заполненность, принимая учение Декарта о топкой материи; они открыли поэтому ложные заключения в доказательствах Гассенди166.

Казалось, что точка зрения заполненности укрепилась, более чем когда бы то ни было, когда с большим изумлением увидели, что некоторые великие ученые высказывают другое мнение. Гюйгенс объявил себя сторонником пустоты167. Ньютон стал на такую же точку зрения и резко критиковал в этом отношении гипотезу Декарта как несовместимую с движением, легкостью и некоторыми другими явлениями. Фацио128 того жо мнения, что и Ныотон, и я слышал, как он говорил, что пустота является не проблемой, а фактом достоверным н математически доказанным. Он добавлял, что пустое пространство несравненно больше, чем заполненное пространство.

Эта новая школа защитников пустоты изображает Вселенную как бесконечное пространство, где рассеяно несколько тел, которые по сравнению с этим пространством не что иное, как несколько кораблей, рассеянных по океану, так что люди с достаточно хорошим зрением, чтобы отличить заполненное от пустого, могли бы воскликнуть:

Редко увидишь пловца в беспредельном просторе! 168

Трудность для новых сторонников пустоты заключается в том, что они не могут отрицать, что аргументы картезианцев против пустого пространства очень сильны; я хочу сказать, что они не смеют утверждать, как схоласты, что пространство — ничто, и это ставит их в трудное положение. Когда у них спрашивают, что же такое пространство, имеющее в действительности три измерения, пространство, отличное от тела и проницаемое без всякого сопротивления для тел, то они не знают, что отвечать. Немногого не хватает, чтобы они приняли неправдоподобное учение некоторых перипатетиков, которые осмеливались говорить, что пространство есть ие что иное, как бесконечность бога. Это очень абсурдное учение, как показал Арно в своих сочинениях 169, где он утверждает, что отец Мальбранш, по-видимому, приписывает богу внешнюю протяженность. Заметьте, что Гартсекер (Hartsoecker), хороший физик и математик, занял промежуточную позицию между Декартом и новыми сторонниками пустоты, так как, если он, с одной стороны, предполагает, что при картезианской системе движение невозможно, то, с другой — считает, что жидкая или газообразная протяженность, в которой тела очень легко плавают и летают, не является чистым пространством или проницаемой протяженностью.

Сделаем отсюда два вывода: во-первых, великие математики, которые доказывают существование пустоты, доставляют гораздо больше удовольствия, чем они думают, последователям Пиррона. И вот каким образом: Самые ясные и точные идеи ума человеческого — это идеи о природе и атрибутах протяженности. Это основа естественных наук. Но эти идеи иам ясно показывают, что протяженность — это сущность, части которой находятся вне друг друга, и, следовательно, протяженность делима и непроницаема. Мы знаем из опыта о непроницаемости тел, и, если мы станем искать a priori источник и причину этого, мы найдем их с предельной ясностью в идее протяженности и различия частей протяженного тела и не сможем представить никакого

Другого основания. Мы воспринимаем ЦротяЖенностЬ не как род, содержащий в себе два вида, а как вид, содержащий в себе лишь то, что неделимо.

Отсюда мы заключаем, что атрибуты, находящиеся в одной протяженности, находятся также во всякой другой. Между тем математики доказывают, что существует пустота, т. е. протяжённость неделимая и проницаемая, например шар в четыре фута и пространство, которое он заполняет и которое также занимает четыре фута, вместе занимают объем в четыре фута протяженности. Следовательно, нет ясной и отчетливой идеи, на которую мог бы опереться наш ум, так как оказывается, что идея протяженности обманула нас самым ужасным образом. Она убедила нас в том, что части всего, что имеет Протяженность, не могут быть проницаемы, а вот математически доказано существование пространства, пространства, говорю я, имеющего три измерения, Неподвижного и позволяющего другим объемам свободно проходить через себя, не двигаясь и не раскрываясь. Во-вторых, я должен сказать, что система Спинозы очень плохо согласуется с этой двойной протяженностью Вселенной: одной проницаемой, непрерывной и неподвижной и другой — непроницаемой, разделенной на куски, находящиеся иногда за сотни лье друг от друга. Я думаю, что спинозисты оказались бы в большом затруднении, если бы их заставили признать доказательства