Югославия

человек (таких было 63%), в то время как доля крупных предприятий (более 500 занятых) едва достигала 8,6%.

Война серьезно подорвала промышленный потенциал Югославии: полному или частичному разрушению подверглись 36,5% предприятий, численность рабочего класса к 1945 г. сократилась втрое91. Социокультурный облик рабочего класса определялся во многом тем обстоятельством, что значительная его часть была представлена рабочими первого поколения, еще не утратившими связей с крестьянской средой и во многом сохранявшими ее менталитет. На мировосприятие рабочих серьезное влияние оказывали такие факторы, как низкий уровень грамотности населения (исключением являлись Хорватия и Словения), а также пестрота конфессиональной картины (48,7% — православные, 37,5% — католики, 11,2% — мусульмане). Дифференциация общества по экономическим, культурным и религиозным параметрам усиливала ощущения национального и социального неравенства, религиозную нетерпимость, чувства превосходства или, напротив, ущемленнос- ти среди всех слоев общества, в том числе и в рабочем классе.

Политически последний был ориентирован достаточно разнообразно: рабочая прослойка имелась во всех партиях, действовавших до войны в стране. Скажем, в более развитых Словении и Хорватии значительная часть рабочих состояла в Словенской народной и Хорватской крестьянской партиях. Социал-демократическая партия объединяла до 4 тыс. членов и занимала сильные позиции в профсоюзном движении. Компартия насчитывала около 1500 членов и располагалась на крайнем левом фланге политического спектра.

Однако война и активное включение коммунистической партии в освободительную борьбу, концентрация в руках коммунистов как военного и организационного, так и идейно-политического руководства этой борьбой, принципиально изменили баланс политических сил и в рабочем движении, и в целом в обществе в пользу коммунистов.

Коммунистическая партия Югославии в начале войны насчитывала около 15 тыс. членов. Это были сравнительно хорошо организованные и проверенные кадры. Почти все они (до 80%) не дожили до освобождения страны. Численность партии, несмотря на большие потери, практически постоянно увеличивалась, и к концу войны превысила 141 тыс. человек. И впоследствии, за исключением 1945 г., давшего кратковременный спад численности, процесс увеличения членской массы не знал отката. Да и на протяжении 1945 г. уже определилась тенденция роста партийных рядов — от 100 тыс. в январе до 115 тыс. в конце года92. В 1946 г. в КПЮ числилось 169 504 члена93. Бурный рост шел прежде всего за счет радикально настроенных масс крестьянства. Хотя в 1946 г. в КПЮ массово вступали также рабочие и интеллигенция, крестьянство по-прежнему доминировало по численности, составляя более половины (50,38%) членов партии. На долю рабочих приходилось 27,55%, служащих и интеллигенции — 10,33% состава94. В 1946

г. прошла перерегистрация членской массы, в результате которой из КПЮ были исключены или переведены в кандидаты около 10%95. На этом этапе деятельность партии оставалась неле- гализованной. Ее положение оценивалось советскими наблюдателями в стране как полулегальное: партийные собрания низовых организаций проводились строго конспиративно, члены партии скрывали свою принадлежность к КПЮ, не имели на руках партийных билетов. Партийная жизнь в печати не освещалась. Все мероприятия на местах организовывались от имени Народно-освободительного фронта (НОФ). С 1928 г. не созывались партийные съезды. Последним партийным форумом долгое время оставалась проведенная в. 1940 г. конференция КПЮ. Фактическое слияние партийных организаций со структурами НОФ обусловило наличие у КПЮ общенациональной, а не классово-партийной программы, что обеспечило ей общественную поддержку и ограничило социальную базу политических конкурентов. 15 сентября 1946 г. в беседе с заведующим Отделом балканских стран МИД СССР

А.А.Лаврищевым один из лидеров КПЮ Э.Кардель охарактеризовал политическое положение в стране как прочное. «Оппозиционные группы... не пользуются поддержкой в народе». «За руководителями этих групп, — сообщил Кардель, — установлено тщательное наблюдение, на них подобран компрометирующий материал, и... в подходящий момент югославское правительство примет более радикальные меры по отношению к ним»96.

Судя по документам, в Москве в это время положительно оценивали усилия КПЮ по реализации ее руководящей роли в обществе. Видимо, немалую роль в этих оценках играли и констатировавшиеся в дипломатических донесениях «исключительно хорошее» отношение к СССР, «неподдельная любовь и симпатии» к советским людям, к бойцам Красной Армии97. Суммируя эти оценки, Лаврищев сообщал 17 сентября 1946 г. А.Я.Вышинскому: «Мне кажется, что во внутреннем положении Югославии нет ничего такого, что делало бы необходимыми какие-либо советы с нашей стороны. Полагаю, что не следует давать каких-либо указаний т. Лаврентьеву (посол СССР в Белграде. — Авт.), так как он правильно характеризует внутреннее положение Югославии»98.

Вместе с тем советские наблюдатели констатировали «узкие места» в деятельности высшего эшелона КПЮ. Наиболее серьезным недостатком они считали отсутствие коллективности в работе руководства ЦК, резкое возрастание в связи с этим роли руководящей «четверки» (Тито, Джилас, Кардель, Ранкович). При том нередки были случаи, когда Тито вообще единолично принимал те или иные решения. В политотчете посольства СССР за 1946 г. указывалось, что подобная ситуация вызывала недовольство отдельных членов ЦК. Реагируя на это, руководство КПЮ планировало созыв весной 1947 г. партийного съезда99, однако осуществить задуманное удалось только в июле 1948 г. В документах посольства подчеркивалась также слабая организация работы партаппарата и обучения партийцев: первые партшколы были созданы на республиканском уровне только в конце 1946 г. Численность слушателей в каждой такой школе не превышала 200 человек, обучение основам марксизма-ленинизма длилось 3—4 месяца100.

В ходе подготовки к учредительному совещанию Коминформа (сентябрь 1947 г.) в Отделе внешней политики ЦК ВКП(б) был подготовлен обширный материал о состоянии и «закономерностях роста влияния» компартий. В справке, посвященной КПЮ, советская сторона отметила слабую политическую подготовку партийных кадров, в том числе и руководящих, приводившую к «практицизму и узости в решении ряда принципиальных вопросов партийного и государственного строительства». Авторы справки среди недостатков выделили и такой: «Партия строит свою работу больше всего на авторитете отдельных руководителей, а не [на] авторитете самой партии»101.

Превратившись в массовую партию, КПЮ продолжала расти и к осени 1947 г. включала в себя почти 400 тыс. членов. Состояние партии само югославское руководство оценивало, с нашей точки зрения, достаточно критически. В полном варианте доклада М.Джиласа на совещании Коминформа в Шклярской Порембе подчеркивалось: «Члены партии, хотя их качества в основном в отношении преданности и боевой готовности удовлетворительны, сравнительно молоды и находятся на сравнительно низком идеологическом и политическом уровне. Этим и объясняется факт, что на местах, то здесь, то там, появляются уклоны в неправильном проведении отдельных государственных мероприятий или попустительство по отношению к врагам народа. Партийные руководства в этом отношении постоянно борются с трудностями и должны исправлять ошибки всякого рода. ...Партия потерпела большие потери в руководящих кадрах и была вынуждена бросить на государственную и партийную работу лучшие и в теоретическом отношении самые подготовленные кадры»102.

Специфика подхода югославского руководства к НОФ и его роли обусловила относительно медленные темпы роста КПЮ по сравнению с другими странами Восточной Европы. Это признавала и югославская сторона. По словам Э.Карделя, «Народный фронт является единственной массовой политической организацией трудящихся во главе с коммунистической партией как ее руководящим ядром, как авангардом всего трудового народа». И далее: «НФ, имеющий такой характер, исключительно удобное средство руководства массами при условии, что сама коммунистическая партия является дисциплинированной, сплоченной партией, настоящей школой кадров для Народного фронта»103. 6-миллионный Народный фронт рассматривался, как «организационное оружие партии для проведения [в жизнь] своей программы»104.

Слабые стороны кадрового состава партии, отмеченные выше, руководство КПЮ стремилось в первую очередь устранить путем расширения сети партучебы. В 1946 г. система партийной учебы состояла из 6 республиканских средних школ (обучение 1 год) и 10

партшкол с трехмесячным сроком обучения. При ЦК партии действовала высшая партшкола имени Джуро Джаковича. Осенью 1947

г. система партучебы пополнилась большим числом курсов и семинаров с разными сроками обучения. Идеологическая и политическая работа объявлялась обязательной для всех членов партии. Однако объективные обстоятельства сильно затрудняли выполнение этой задачи.

Отмеченный выше перенос главного акцента на деятельность НОФ, затянувшееся «полулегальное» положение партии объясняет крайнюю скудость статистических сведений, касающихся КПЮ, практическое отсутствие данных о социальном и возрастном составе, образовательном уровне, партстаже и пр. То же можно сказать и о партийном аппарате, корпусе руководящих кадров. Предпочтение отдавалось общим формулировкам. Так, в упомянутом выше докладе Джиласа констатировалось: «Социальный и национальный состав партии вполне удовлетворительный; в партии равномерно представлены все трудящиеся слои (рабочие, крестьяне, народная интеллигенция), а также все национальности Югославии. Количество женщин и кандидатов партии тоже удовлетворительное»105.

Осложнение советско-югославских отношений к весне 1948 г. немедленно отразилось на оценках состояния КПЮ, характеристиках ее лидеров, дававшихся в то время советской стороной. В политотчете посольства СССР в Белграде за 1947 г. (готовился он в начале 1948 г., а окончательная дата его визирования послом Лаврентьевым 26 апреля 1948 г., что в нашем случае немаловажно) вновь подчеркивалось особое положение в партийном руководстве «четверки» — Тито, Джиласа, Карделя и Ранковича, из чего делался вывод о том, что КПЮ находится на пути превращения в секту. В подготовительных материалах к бухарестскому (июнь 1948 г.) совещанию Коминформа указывалось на «антиленинское понимание лидерами КПЮ роли личности в истории», на «самовосхваление и самовозвеличивание всеми способами Тито», доходившее до признания его личной диктатуры.

Опираясь на «Краткий курс истории ВКП(б)», в частности, на содержавшееся в нем «предостережение», что «герои, выдающиеся личности могут попасть в положение смешных и никому не нужных неудачников», авторы материалов констатировали: «К разряду таких героев-неудачников принадлежат и некоторые руководители КПЮ». Они «зазнались, создали культ личности, приписывают себе несуществующие заслуги». Действительно имевшее место в Югославии (как, впрочем, в СССР и других странах создававшегося восточного блока) сращивание партийного и государственного аппарата также было сурово раскритиковано как проявление «оппортунизма и ликвидаторства» руководства КПЮ в вопросе о роли и месте компартии в народно-демократическом государстве106.

Появление резолюции Коминформа по Югославии летом 1948 г. нанесло сильнейший удар по КПЮ. Агентство Франс- пресс сравнивало впечатление, произведенное этим документом на югославских коммунистов, с разорвавшейся бомбой. Партия фактически оказалась на грани раскола. Часть коммунистов осудила отказ югославского руководства явиться на совещание в Бухарест, более 55 тыс. членов КПЮ (примерно 12% численности) и около 52

тыс. кандидатов солидаризировались с позицией Коминформа. Их стали называть в стране «информбюровцами» и рассматривать как «пятую колонну». В органах госбезопасности — УДБ был создан специальный отдел по борьбе со сторонниками Коминформа, на учет были взяты все лица, уличенные или заподозренные в согласии с резолюцией. На собраниях Народного фронта каждого члена обязывали «выявлять агентуру Информбюро», причем стимулом служило повышение по службе, прощение старых провинностей и пр. Члены партии должны были в обязательном порядке письменно выразить свое отношение к резолюции Коминформа (частичное согласие или несогласие с отдельными пунктами не принималось)107.

Волна репрессий накрыла страну. Свыше 16 тыс. человек были сосланы в специально созданные концлагеря на островах Голи- Оток и Гргур в Адриатике. Около 5 тыс. человек выехали в политэмиграцию108. В июле 1953 г. М.Пьяде, выступая в Скупщине, отметил: «С 1948 г. в Югославии было арестовано 172 тыс. человек, из коих 140 тыс. политических преступников или лиц, воспротивившихся экономическим мерам правительства». Больше всего арестов пришлось на 1948 и 1949 гг. — 97 692 чел.109 Подавляющую часть арестованных составили члены КПЮ. Арест, естественно, означал исключение из партии. Подготовленные в секретариате Коминформа сводные цифры по исключенным югославским коммунистам свидетельствовали о том, что масштабы исключений считались в руководстве страны обоснованными. Выступая на IV

пленуме ЦК в марте 1954 г., А.Ранкович заявил по этому поводу, что «основная ориентация в общем была правильной». По приведенным им данным, в 1953 г. только в 22 уездах Боснии и Герцеговины было исключено от 30 до 57% членов партии, что примерно равнялось численности всех коммунистов Черногории110.

О социальном составе исключенных можно судить по сообщению «Борбы» в марте 1954 г.: 79,3% составили рабочие (24,82%) и крестьяне (54,48%)и1. .

Для того чтобы как-то компенсировать результаты исключения из партии, одновременно ее двери открылись для «нетрудовых элементов». В подготовленной в секретариате Коминформа в 1952 г. Справке о положении в так называемом Союзе коммунистов Югославии26 этот термин крайне тенденциозно был раскрыт следующим образом — «буржуазные и кулацкие элементы, усташи и другие враги трудящихся Югославии». В это же время в компартию влилось значительное количество военнослужащих — 90

948 человек112. Данные за весь период 1948—1953 гг. у нас отсутствуют, но на хронологическом отрезке с ноября 1952 по март 1954 г. число исключенных из партии в 3 раза превысило число принятых. Вместе с тем в течение 1951 г., например, во многих местных парторганизациях наблюдалась стагнация. Так, в 314 парторганизациях Косова и Метохии, в 45 парторганизациях Битольского уезда не было принято в партию ни одного члена и кандидата113. В целом, по данным, которыми мы располагаем, динамика численности КПЮ выглядела следующим образом: 1948

г. — 468 175 членов; 1950 г. — 607 443; 1951 г. — 704 617; 1952 г. — 779 382; 1953 г. — 700 030114. На VI съезде партии (ноябрь 1952 г.) были объявлены сведения о ее социальном составе. По сравнению с 1948 г., он менялся следующим образом: 1948 г. 1952 г. Рабочие 139 516 чел. (29,8%) 251 827 чел. (32,3%) Крестьяне 231 278 чел. (49,4%) 530 339 чел. (42,4%) Служащие, лица свободных профессий и пр. 70 227 чел. (15,0%) 176 310 чел. (22,6%) Студенты 27 154 чел. (5,8%) 20 846 чел. (2,7%)

Эти цифры свидетельствуют о том, что в Югославии организационное развитие партии шло в том же русле, что и в других странах региона, где наиболее позитивную динамику демонстрировали служащие. В Югославии эта категория в партии в численном отношении в рассмотренный период возросла в 2,5 раза. Для сравнения: по категории рабочих рост равнялся 1,06%, основную же массу партийцев по-прежнему составляли крестьяне. Что касается увеличения удельного веса рабочих, то советская сторона считала приведенные выше цифры «значительно преувеличенными» и не верила им. Она оперировала данными о том, что вплоть до 1948 г. удельный вес рабочих в КПЮ не превышал 10%, а также ссылалась на признание А.Ранковича на VI съезде в том, что значительная часть членов партии из рабочих была принята по приказу во время прохождения ими военной службы, т.е. в принудительном порядке115. Кроме того, советским наблюдателям были известны цифры об итогах массовых чисток второй половины 1953 г., согласно которым в Загребе, уездах Зеница, Фоча и Тузла до 80% исключенных из партии были рабочими, а также данные о численности рабочей прослойки в отдельных районах страны. По признанию югославской прессы, в компартии Сербии было всего 13% рабочих, в области Риека — чуть больше 4% и пр. В Словении на трех крупных промышленных предприятиях с общим числом рабочих и служащих 21 тыс. человек в партии состояло лишь 245 человек, или 1,17%; в Хорватии на пяти промышленных предприятиях (18 тыс. человек) в партии состояла 32 человека, или 0,18%. Ранкович констатировал на VI съезде: «...во многих промышленно развитых районах... не принимают новых членов, прежде всего из рядов рабочих. Существует довольно большое число... предприятий, в которых нет первичных парторганизаций».

Оперируя этими и другими подобными сведениями, в аппарате Коминформа считали, что число рабочих в компартии не только не возросло, но, наоборот, уменьшилось116. Этот вывод подкреплялся также и оценками, исходившими от сотрудников советского посольства в Белграде. Так, в феврале 1952 г. в одном из обзоров югославской печати атташе посольства А.Ханов указал: «...следует иметь в виду, что титовские "статистики" имеют обыкновение причислять к числу рабочих все виды ремесленников, не проводя между ними различия. ...Промышленных рабочих в партии меньше 10%. В то же время служащих — 30% или даже больше. ...Непромышленные рабочие — это в большинстве случаев не рабочие в настоящем смысле этого слова, а, в лучшем случае, полупролетарские слои полуремесленного-полурабочего характера, сельскохозяйственные рабочие и т.д. ...Ядро парторганизаций в титовской Югославии составляют не пролетарские элементы, а интеллигенция и полупролетарские слои. Промышленный же пролетариат совершенно определенно стоит в стороне»117.

Сведения, которые могли охарактеризовать качественное состояние партии, внимательно отбирались сотрудниками аппарата Коминформа и регулярно поступали в Москву. Для оценки их объективности заметим, что они имели двоякое происхождение: исходили от югославской стороны, в том числе из верхних эшелонов руководства, а, кроме того, значительная их часть принадлежала западным обозревателям и аналитикам. 1

февраля 1952 г. центральный орган компартии Хорватии газета «Наприед» указала на оппортунизм, незаинтересованность в собственном идеологическом, политическом и общекультурном развитии «подавляющего числа членов партии», «политическое сектантство» по отношению к некоммунистам, прежде всего к людям со средним и высшим образованием, которые, не будучи марксистами, стояли тем не менее «на линии партии». Тема пассивности, аполитичности членов партии и особенно молодежи, отсутствия желания изучать теорию, отрыва от масс, примиренчества по отношению к различным «мелкобуржуазным и враждебным взглядам» и пр. постоянно присутствовала в поступавших в Москву регулярных обзорах югославской печати, в первую очередь, партийной*18.

Заявления югославских руководителей по этим вопросам звучали вполне откровенно. В марте 1952 г., принимая делегатов конгресса студенческой молодежи, Тито, например, заявил: «Я сожалею, что сегодня образ коммуниста уже не таков, каким он был до войны или во .время войны. Образ коммуниста поблек. Ныне он не считает себя бойцом, который должен выносить больше тягот, чем другие, и быть примером для других и пр.» В связи с этим Тито заявил, что не возражал бы против сокращения численности партии на 100 тысяч членов119.

Еще более резко высказался руководитель областного комитета КПЮ в Беловаре З.Бркич на областной конференции в апреле 1952 г. Констатировав на конкретных примерах факт «разрастания в партии элементов морального и политического разложения», он заключил: «Члены партии потеряли революционное лицо»120.

С учетом этого руководство стремилось как-то «приподнять» «старую гвардию» партии, сделать ее образцом для подражания. По некоторым неофициальным данным, «стариков», т.е. тех, кто вступил в компартию до войны и в 1941 г., к середине 1952 г. насчитывалось менее 3 тыс. человек. Их выделяли из основной массы коммунистов, вручали специальные значки, которые они должны были носить по торжественным дням.

Ослабление «воинственного духа югославской компартии» фиксировали и западные обозреватели. В статье американского публициста М.Хандлера «Как Тито справляется со своей труднейшей задачей», опубликованной в августе 1952 г. в журнале «Нью- Йорк Таймс мэгэзин» говорилось, в частности, о двух формах «безответственности» многих членов партии. Одна из них — злоупотребление властью на местах в сельскохозяйственных районах, где партийные секретари вели себя как настоящие узурпаторы. «Дело общественности знать, — писал Хандлер, — что партийные секретари ...через злоупотребление своей властью превратились в символ того, что так ненавистно крестьянам в современном режиме». Другую форму безответственности демонстрировали, главным образом, рядовые коммунисты. Это — увиливание от всех обязанностей, отказ выполнять партийные поручения на периферии, слабая посещаемость партсобраний. Хандлер обратил также внимание на то, что «качество членов, вступивших в партию после войны, значительно ниже и по знаниям, и по дисциплине, и по духу самоотверженности »121.

Ему вторила «Манчестер гардиан», отмечавшая 28 октября 1952 г.: «Многие члены партии уже давно сбросили с себя маску воинствующих борцов за какие-то высокие идеалы. Они находятся в партии не для того, чтобы бороться за марксизм, а для того, чтобы получить дополнительную комнату, побольше дров и других подобных привилегий. До войны члены партии шли на риск быть арестованными, но читали и распространяли коммунистическую прессу. Теперь же они получают ее по почте, но даже не удосуживаются просматривать ее»122.

Материалы югославской прессы позволяют проиллюстрировать «качественные» показатели промышленных рабочих. Газета «На- приед» в статьях о состоянии производственной дисциплины, помещенных в номерах от 8—16 июня 1951 г., привела следующие данные: на котлозаводе в Карловаце (800 рабочих) только за 4 месяца 1951 г. было вынесено 1 040 взысканий за нарушения трудовой дисциплины и халатное отношение к народному имуществу. Однако эффективность их была практически нулевой. «Административные меры, — указывала газета, — превратились на этом предприятии в необходимое зло, к которому люди относятся совершенно равнодушно и даже иронически... Последствия таких методов работы: все ухудшающаяся трудовая дисциплина, все большее озлобление рабочих действиями дирекции, полная потеря авторитета партийными, а также и профсоюзными организациями». Последние же считали, что рабочие заслужили свои взыскания и что «с ними невозможно ничего другого поделать». Постоянно возрастало число партвзысканий, наложенных на членов парторганизации в г. Загребе. Если в третьем квартале 1950 г. взыскание получили 292 человека, то в первом квартале 1951 г. — 771 член партии, причем 486 человек были исключены123.

Заявление Тито о готовности расстаться со 100 тысячами партийцев могло стать сигналом к большой чистке. Однако события стали развиваться по другому сценарию. Весной 1952 г. на Западе появились публикации о «новой ориентации» югославского руководства, лейтмотивом которых были утверждения о том, что, порвав с Востоком, партия попала под влияние Запада. Отмечалось при этом, что рядовые партийцы болезненно восприняли подобные изменения. По сообщению «Голоса Америки» от 27 февраля 1952 г. (передача на румынском языке), и само югославское руководство было вынуждено признать, что многие граждане, в том числе члены партии, рассматривали сотрудничество правительства с Западом как большое отклонение от линии партии124.

Официально поворот от «революционного изоляционизма» к более тесным отношениям с Западом, особенно с Социнтерном и др., был сформулирован в докладе Тито и Карделя на VI съезде партии. Делегаты, по оценкам западных обозревателей, встретили новый курс «не без удивления, но с единодушным одобрением». Проекты соответствующих съездовских решений были подготовлены и приняты за несколько недель до съезда без согласования со всеми членами ЦК125.

Съезд официально закрепил переход к «новой свободе» и «новой идеологии». Опираясь на заявления о начале уничтожения государства и демократизации правительства, югославское руководство приступило к реорганизации штатов правительственных учреждений и государственных организаций, стараясь исходить при этом из уровня квалификации и стажа работы сотрудников. При этом учитывалась объективная сторона дела: 50,3% (т.е. 63

390 чел.) всех государственных служащих имели лишь начальное школьное образование, а 5,3% вообще не имели никакого. При этом абсолютное большинство во второй группе составили коммунисты126.

Комментируя происходящее, английский журнал «Экономист» писал: «...Члены партии не всегда отвечают требованиям для их переизбрания вновь или повышения в должности. Это означает, что большинство коммунистов, которые поступили на службу в государственные учреждения после войны, и многие другие, которые получили работу благодаря своему членству в партии или друзьям по партии (благодаря заботе "свояков", как говорят в Македонии), окажутся в результате этой чистки без работы». Таким образом, к середине 1952 г. начался определенный пересмотр прежних подходов к проблеме кадров: если еще зимой 1952 г. действовал и популяризировался, в том числе и на страницах «Борбы», как единственно правильный подбор кадров по политическим признакам, которым отдавалось предпочтение перед профессиональными знаниями и подготовкой, объявлявшимися формальными, то теперь был взят отчетливый курс на повышение удельного веса профессионалов в системе управления. Подтверждалось это, в частности, анализом социального состава судебных органов на страницах журнала «Партийски радник» от 15 апреля 1952 г.: «...В Сербии число заседателей из рабочих с каждым годом все уменьшается. Наоборот, число заседателей профессионало-юристов (так в тексте. — Авт.) возрастает», а также расширением весной 1952 г. правительственного кабинета за счет «некоммунистов»127.

Таким образом, с нашей точки зрения, основной акцент пришелся в 1952 г. не на очищение в первую очередь партии по примеру СССР и других стран Восточной Европы, а на улучшение состояния госаппарата, в том числе и в результате удаления из него не способных к управленческой деятельности коммунистов. То желательное сокращение численности компартии, о котором говорил Тито, должно было, по мнению западных обозревателей, осуществиться больше за счет «естественного выпадания слабых членов», чем за счет чистки128. -

При этом, конечно, надо иметь в виду, что аресты «информбю- ровцев» и сочувствовавших им в значительной степени выполнили задачу «идеологического укрепления» партии и улучшения ее состава в нужном руководству духе. Вот что говорилось, например,' на одном из заседаний пленума обкома партии в Риеке летом 1951

г.: «Борясь за политическое единство трудящихся нашей области, за чистоту парторганизаций, мы в первую очередь вели решительную борьбу против информбюровцев... Мы придерживались такой практики, что из партии изгонялись как информбюровцы и те, которые даже не проявляли себя как таковые, но которые не хотели отказаться от родственных или других связей с информбю- ровцами. ...Для последнего периода особенно характерно, что ин- формбюровцами провозглашались те люди, которые критиковали действия отдельных членов партии, выборных лиц или организаций и комитетов за их бюрократизм, беззаконие и т.д. Это вносило смятение в организации...»129

Помимо массовых исключений сторонников Информбюро или считавшихся таковыми, производилась еще проверка членов СКЮ при выдаче партбилетов.

Провозгласив лозунгом партии «ликвидацию бюрократизма», югославское руководство всячески стремилось подчеркнуть успехи на этом пути. Материалы на этот счет многочисленны, тем более что они подавались в сопоставлении с советским опытом, упор в оценках которого делался на негативных явлениях. Применительно к ситуации в партии югославская сторона, в частности, прокламировала: «Наше революционное развитие не пошло по пути слияния партии с государством и разрыва с трудящимися массами, превратив партию в силу, стоящую над обществом, с интересами, отличными от интересов рабочего класса». Именно так высказался политический секретарь ЦК компартии Боснии и Герцеговины Д.Пуцар на V пленуме ЦК 15 апреля 1952 г.130

Данная и ей подобные оценки представляются не просто завышенными, они абсолютно не отвечали реальностям политической жизни страны, в которой, начиная с первых дней освобождения, существовала практика совмещения первыми лицами государства своих постов с ответственными партийными должностями.

Аналогичная картина наблюдалась и на нижних этажах властной пирамиды, где на руководящих постах также находились коммунисты. Таким образом, Югославия в своем политическом развитии демонстрировала такой же вариант развития «партийного государства», как и другие страны «социалистического лагеря».

Партийцы из высшего эшелона существовали как бы в ином измерении, по сравнению с рядовыми членами партии. Такие различия обнаружились очень рано и воспринимались в обществе весьма болезненно. На фоне серьезных экономических трудностей «низы» все чаще выражали недовольство своей жизнью, трудным материальным положением и пр. Естественно, что в такой обстановке особенно раздражали общество слухи о строительстве министрами собственных дач (и не по одной!), о нежелании руководителей передвигаться без автомобиля и др. Как правило, слухи эти оказывались вполне обоснованными. Так, например, в Москву поступило сообщение о том, что министр финансов Хорватии Анка Берус прибыла из Загреба на заседание областного народного комитета в Сплит, «захватив» с собой на железнодорожной платформе собственную машину. Хлопоты оправдали себя: в Сплите она подкатила к месту заседания в личном авто. В Сплите же распространились слухи об особом внимании членов правительства к ювелирным магазинам, где они скупали золото и драгоценности. В частности, так говорилось о МДжиласе, жена которого в конце 1947

г. якобы приобрела в Белграде у ювелира Антониевича несколько бриллиантов стоимостью в 600 тыс. динар. Туг же появилась частушка: «Я сам Митрие-пролетер, али волим солитер» (Я — Митрий-пролетарий, но люблю бриллианты). Определенный критический настрой вызывало, по заключению советских дипломатов, и появление в кадрах кинохроники Тито с перстнями на руках.27 Подобные факты рождали в народе убеждение, что ответственные руководители весьма активно заботятся о себе132.

Материалы свидетельствуют, что разрыв между «низами» и «верхами» осознавался и сильно беспокоил некоторых членов партии, считавших необходимым привлечь к этому факту внимание руководства. «...В то время как широкие слои населения живут в нужде, большое количество партийных работников и государственных служащих ведут роскошную жизнь, которую, соответственно тем принципам, которые они сами проповедуют, не должны были бы разрешить при нынешнем экономическом положении в стране», — говорилось в письме секретаря военного атташе при югославской миссии в Берне от 3 ноября 1949 г.133 Эта же мысль содержалась и в материалах о положении в Черногории в ноябре 1949

г., полученных советской стороной по дипломатическим каналам через Албанию. В них почеркивалось, что уже в 1945— 1948

гг. стало заметно сокращаться общение руководства с «простыми людьми», ограничивался доступ частных лиц в правительственные учреждения.

Наиболее отчетливо деление общества ощущалось в социальной сфере. Например, действовавшая в стране система карточного снабжения, точнее известная гражданам, ее «надводная» часть выглядела следующим образом. Группа с индексом «Р» (рабочие) подразделлялась на: Р1А — рудокопы и рабочие лесной промышленности; Р1 — рабочие, занимавшиеся тяжелым физическим трудом и приравненные к ним (!) руководители учреждений; Р2 — рабочие, занятые на легких физических работах и самостоятельные служащие; РЗ — вспомогательные служащие и учащиеся старше 14 лет. Группа с индексом «Д» (детская) включала следующие категории: Д1 — дети до 2-х лет; Д2 — дети 2—7 лет; ДЗ — дети 7— 14

лет. В группу с индексом «Г» входили граждане без постоянной работы и домохозяйки. Имелись также дополнительные карточки с индексом «Б» — больные и «Т» — будущие матери. По стоимости месячного пайка группы различались следующим образом: «Г» — около 200 динаров; «Р1» — 200 динаров; «Д2» — около 150 динаров; «ДЗ» — 150 динаров.

Но эта структура не была единственной. Помимо нее, существовала и другая, «подводная», для «избранных». Речь шла о снабжении в так называемых «министерских магазинах». Стоимость месячного пайка там равнялась 1000 динаров на одного человека, а снабжались по этой норме все члены семьи должностного лица. Но пайки в «министерских магазинах» также дифференцировались. Существовали три категории: 1 — для министров и членов ЦК; II — для зам. министров и служащих их ранга; III — для прочих высших государственных и политических руководителей. Отдельное снабжение имел аппарат госбезопасности (УДБ). Советские наблюдатели, фиксируя резко негативное отношение рядовых граждан к УДБ, считали, что одной из причин этого являлось особое материальное положение сотрудников госбезопасности (снабжение, оклады, система привилегий)134. Характерно, что попавшие в немилость УДБ граждане могли, наряду с другими наказаниями (обыски, переселение, снижение по службе) лишиться и нормированного снабжения.

Особая роль УДБ в формирующейся политической системе была «обоснована» широко распространившимися еще с 1949 г. установками такого типа: «Коммунистическая партия является авангардом рабочего класса, а УДБ, в которую включены самые испытанные члены партии — партизаны, является авангардом коммунистической партии»135. Органы госбезопасности стали главным звеном в реализации распоряжения о контроле за партийными кадрами, а по большому счету — важнейшим инструментом консолидации режима Тито.

Разрыв между правящей «верхушкой» и рядовой «массой» существовал также и в рамках парторганизаций. Тенденция выделять руководство в отдельные парторганизации по примеру штабных парторганизаций военного времени наблюдалась и после освобождения страны, хотя никакой специальной директивы ЦК по этому вопросу не было. Подобная практика имела место, например, в министерствах, в народных комитетах (в частности, в исполкоме народного комитета Белграда), в прокуратуре, на строительных предприятиях столицы, в советско-югославском пароходном обществе «Юспад», в Народном банке ФНРЮ и пр., где существовали разные ячейки — одна для руководителей и другая — для подчиненных136.

Представляется, что такая дифференциация членов партии также была призвана способствовать процессу консолидации сторонников Тито в государственном и административном аппарате, облегчала контроль за настроениями и проявлениями руководящей прослойки. Наибольший размах и последовательность этот процесс приобрел уже после первой резолюции Коминформа по Югославии и особенно осенью 1948 г. В одной из установочных статей в газете «Наприед» от 15 октября 1948 г. подчеркивалось: «Партийные конференции должны остро поставить вопрос о бдительности по отношению к отдельным антипартийным типам, которые из-за болезненной амбиции, из боязни перед трудностями строительства социализма, вследствие неверия в свои собственные силы скатываются на линию предательства партии и народа». Логическим результатом борьбы с «оппортунистами» и «колеблющимися» стали массовые увольнения и перемещения в государственном аппарате.

Последние осуществлялись по принципу личной преданности главным членам руководства. Это подтверждали направленные в январе 1949 г. в Москву по каналам Коминформа материалы болгарского посольства в Белграде, содержавшие конкретную информацию о новых назначениях. Автор справки «О положении в Югославии» пресс-атташе посольства Б.Ненов сообщал, что возглавившая ТАНЮГ Ольга Ковачевич и новый председатель Комитета по делам искусств и культуры П.Перович принадлежали к «личной свите» М.Джиласа. «Личные друзья» или «любимцы» Тито —

В.Робникар, М.Радованович, В.Попович, И.Цази и др. заняли ответственные дипломатические и хозяйственные посты137, вытеснив в ряде случаев якобы квалифицированные и хорошо подготовленные кадры.

Такой подход рождал вполне определенную атмосферу в партийном и государственном аппарате. Характеризуя ее, «Нойе Цю- рихер Цайтунг» писала в марте 1951 г.: «Еще далеко время, когда можно будет критиковать открыто, когда будет возможна открытая борьба мнений. Духовное развитие, освобождение мышления от русского шаблона происходит в теснейшем кругу партийного руководства»138. Приведенные нами факты дают возможность несколько скорректировать вывод газеты: «русский шаблон» оказался гораздо более живучим, он вполне соответствовал большевистскому менталитету руководителей Югославии, что объясняет, хотя бы отчасти, проявление тех же пороков «партийного государства», которые имелись в СССР. Таким образом, рассмотрение организационной структуры и динамики развития компартий региона, несмотря на серьезные различия между ними, свидетельствует о большом числе общих проблем, тенденций, задач. Это было явлением не случайным. Коммунистические партии стран Восточной Европы на этапе борьбы за монополию политической власти стремительно превратились в массовые. Процесс этот был как бы стихийным, но за ним стояло четкое понимание партийным руководством необходимости на том этапе подобной «массовизации», призванной продемонстрировать укоренение компартий в обществе и право на управление им.

После войны в коммунистическом движении оформились две точки зрения по вопросу строительства массовых партий. Негативное отношение демонстрировал лидер КПЮ Й. Броз Тито, испытывавший «большое недоверие» к подобным объединениям и считавший их «постройками на глиняных ногах»139. Тем не менее КПЮ, как мы видим, являлась, несомненно, массовой партией. Напротив, протагонистом идеи массовых партий выступал руководитель итальянских коммунистов П.Тольятти. 27 июля 1946 г. в Учредительном собрании он подчеркнул: «Партия — это организованная демократия. Большие массовые партии — это укрепляющаяся демократия, занимающая решающие позиции, которые больше никогда не окажутся потерянными». Развивая впоследствии свой взгляд на массовые партии, Тольятти отмечал, что «было политически правильным после второй мировой войны использовать подъем демократического и рабочего движения для создания массовых партий»140.

Вместе с тем понятно, что массовость партии рождала обилие проблем. Одна из них, по словам Тольятти, — в том, что такими партиями «трудно руководить». Другая — поддержание в партийной массе самосознания авангарда, руководящей силы народа. Без этого партия может превратиться в неоформленную массовую организацию, лишенную идеологического единства и способности возглавить борьбу масс. Отсюда еще одна проблема — регулирование численности, социального состава и внимание к «качеству» партийцев. В компартиях вопрос качества в конечном счете всегда стоял над вопросом количества, требуя контроля за вступлением в партию, а также чистки рядов141.

Акцент на пропорциональное представительство рабочих и крестьян в партии, характерный абсолютно для всех компартий и именно в такой последовательности, независимо от того, шла речь

о промышленно развитой Чехословакии или полуфеодально-аграрной Албании, объяснялся рядом обстоятельств. Прежде всего — идеологическими мотивами: объявив себя авангардом рабочего класса, партия должна была демонстрировать это. Каким образом? Преобладанием рабочих в своих рядах. Второе — это нужно было и с точки зрения укрепления власти, важной социальной опорой которой считался в первую очередь рабочий класс. В силу этого рабочие занимали в партиях привилегированное положение по сравнению с другими социальными категориями. Мнение рабочего класса было более важно для руководства при оценке реакции членской массы на мероприятия власти, рабочим разрешена была более острая критика руководства. Кроме того, и это главное — в период формирования властных структур рабочий класс рассматривался как естественный резервуар новых кадров, как надежная гарантия недопущения бюрократизации управления.

Однако в исследуемые годы во всех странах региона наблюдалась определенная стагнация и даже уменьшение, хотя с отливами и приливами, численности в партиях рабочих, непосредственно занятых на производстве. Если в период утверждения монополии коммунистов на власть это явление было понятным: административная, политическая и военная сферы управления требовали новых руководителей, которые должны были представлять трудовые слои, то в дальнейшем эти причины уже не могли объяснить тревожный факт уменьшения удельного веса новобранцев «от станка». Ряды партий росли в первую очередь за счет других социальных слоев — служащих, интеллигенции, студенчества и пр., естественно претендовавших на свою долю в номенклатурных списках.

Идя в разрез с идеологией, данная устойчивая тенденция не могла устроить ортодоксальное руководство партий. Ей была объявлена борьба; без предварительного анализа ситуации определялись «потолочные» цифры роста рабочей прослойки в партиях, но, за малым исключением, зримого результата действия в этом направлении не дали.

Несовершенство статистики, значительные расхождения показателей способны лишь несколько подправить картину, но коренным образом изменить ее не могут. Даже несовершенная статистика оказывается вещью упрямой, фиксируя нежелательную с точки зрения руководства эволюцию социального состава компартий. В начале 50-х годов вся вина за это возлагалась, с одной стороны, на низшее партийное звено, допускавшее, как указывалось, ошибки в работе с потенциальными партийцами, а, с другой, корни данного явления искали в периоде «массовизации», обвиняя в ее издержках ставших к тому времени опальными бывших руководителей из высшего эшелона партий. Но неэффективность борьбы с такими явлениями и их нарастание стимулировали более терпимое к ним отношение, а также появление в некоторых странах новой концепции, родившейся в недрах партийной бюрократии. Спад участия рабочих в деятельности партийных органов как прямое следствие уменьшения рабочей прослойки в партии стал рассматриваться, например, в Венгрии, как естественный процесс, объяснявшийся объективными причинами, — культурными различиями между «интеллектуалами» и рабочими. Считалось, что люди, занятые административной или управленческой деятельностью, «более образованны», следовательно, их тяга к партии, большая, нежели у «более отсталых» рабочих, — явление нормальное. Естественно, этот тезис никогда не был оформлен на бумаге, что не помешало руководствоваться им в реальной практике, тормозя, в частности, набор в ВПТ неквалифицированных рабочих142.

Этот факт, несомненно, отразил признание низкого общеобразовательного и культурного уровня рабочего класса, его малую пользу в организации управления. Конечно, ситуация в странах региона в этом плане не была одинаковой, но тем не менее готовность рабочих к управленческой деятельности и решению выдвинутых на повестку дня задач социалистического строительства не может в целом быть высоко оценена. Конкретные материалы показывают возрастание в послевоенные годы в странах региона так называемого маргинального слоя населения, вырванного обстоятельствами из привычного уклада жизни и не успевшего корнями прорасти в новую почву. Показателем этого процесса явилось, в частности, наличие в составе рабочего класса особой категории рабочих-крестьян. Но к маргинальному слою в известной мере можно отнести также и людей, поставленных на непривычную для них работу — партийную, административную, хозяйственную. Понятно, что эти люди испытывали неуверенность, психологически были более готовы к роли исполнителей, подчинявшихся ясно и четко сформулированным указаниям, «безгрешному» конкретному руководителю! Все это стимулировало процесс бюрократизации управления. Вместе с тем нельзя не отметить, что в это время отнюдь еще не изжило себя «революционное горение», сохранялась вера в государство — источник справедливости, в коммунистические идеалы. Именно в эти годы десятки и сотни тысяч вышедших «из народа» использовали предоставленную им возможность получить образование, пройти профессиональную подготовку, вступали в строй новых управленцев, будущих «командиров производства». Этот огромной важности факт, несомненно, требует адекватной оценки.

В высших эшелонах партий в целом объективно оценивали состояние членской массы. «Качество» партийных рядов, беспокоившее руководство компартий, считалось возможным подправить, улучшить как через систему партийного обучения так и периодическими чистками. При этом принцип «Лес рубят — щепки летят» главенствовал, отражая вполне сознательный подход и понимание неизбежности и даже необходимости перегибов. Не случайно в одной из бесед с Й. Броз Тито Г.Димитров сравнил чистки с «надрезами по здоровому телу, чтобы без остатка удалить гниль»143.

Советско-югославский конфликт, начавшийся в 1948 г., обострил проблему чисток, а «разоблачения» ряда руководителей высокого ранга сфокусировали эту проблему на поиске «врага с партийным билетом». В Чехословакии, к примеру, было намечено «очистить партию от нескольких сотен тысяч человек». В целом чистки конца 40 — начала 50-х годов фактически парализовали компартии. Коммунисты уже не шли на риск выражать отличное от официального мнение, если не хотели быть обвиненными в «антипартийных» и «антисоветских» настроениях. Завершился процесс создания резерва надежных, ориентированных на беспрекословное подчинение приказу кадров. Именно они составили основу исполнительного механизма, готового к работе в рамках создававшейся командно-распределительной системы.

К началу 50-х годов в Восточной Европе оформились «партийные государства». Стержнем их явился приведенный в действие номенклатурный принцип подбора и распределения кадров. Появление номенклатурных списков, их «совершенствование», шедшее повсюду по линии расширения, свидетельствовали о том, что процесс сращивания партийного и государственного аппарата завершился: партия отныне распоряжалась не только собственными кадрами, но и государственными должностями. Сложился особый слой руководителей, входивший в жесткую, закрытую систему. Принадлежность к этой системе, быстро приобретавшей характер клана, рождала у вчерашнего скромного партийца ощущение собственной исключительности, и это ощущение подпитывалось режимом, «узаконивалось» им. «Номенклатурный работник, — писал А.М.Некрич, — в каком-то смысле стоял выше, чем просто коммунист»144. При этом в новых условиях, когда изменилась атмосфера в обществе и партиях, поднявшиеся на волне репрессий выдвиженцы в значительной степени утратили «революционное лицо», стали сервильнее, бесхребетнее145.

В чешской литературе примером такого аппаратчика для некоторых авторов стал А. Новотный. Выходец из рабочих, коммунист Новотный делал карьеру в пражской партийной организации; в сентябре 1951 г. он был избран секретарем ЦК КПЧ. Имидж Новотного в обществе того времени: бесцветный, безынициативный, не слишком интеллигентный аппаратчик, чьи выступления экспромтом, например, по случаю революционных праздников, отличались несвязностью, а нередко отражали и его мстительный характер. В целом это был имидж слабого лидера, волею судьбы вознесенного на партийный Олимп146.

Отдельный и большой важности вопрос — об испытании властью. Более того, об испытании властью людей, в массе своей в ней не искушенных, зачастую мало- или среднеобразованных, профессионально не состоятельных. Соблазн разного рода привилегий предстояло совместить с «радением» о «простом народе», служением его интересам. Практика показала, что последние легко отодвигались на второй план, уступая место стремлению не только удержаться на служебной лестнице, но и подняться выше. Попадание в заветные номенклатурные списки становилось гарантией благополучного существования на многие годы.

Документы подтверждают: в странах, испытывавших колоссальные экономические трудности, где жизненный уровень абсолютного большинства населения колебался между бедностью и нищетой, системой различных привилегий создавался необычайно высокий уровень жизни «верхов», существовали оазисы благоденствия для «избранных». Тяга к роскоши принимала подчас уродливые формы. Как иначе можно оценить, например, молочные ванны, которые, по воспоминаниям советского хирурга А.Н.Бакулева, регулярно принимал Тито? И это в то время, когда в Югославии голодали дети! Под вывеской ЦК компартий действовали образцовые хозяйственные, медицинские и культурные учреждения, обслуживавшие элиту. До 20 особняков принадлежало, например, аппарату ЦК румынской компартии. О «нескромном образе жизни» лидеров партии А.Паукер, В.Луки, «роскоши и излишествах», которыми окружил себя член Политбюро ЦК Т.Джорд- жеску, сообщал в январе 1952 г. в Москву советник МГБ СССР при органах госбезопасности Румынии А.М.Сахаровский. Речь шла о двух особняках Джорджеску с бассейном, детской площадкой, голубятнями, о двух его дачах — в Снагове и Тимише («Дача в Тимише — огромное поместье с большим парком, прирученными дикими козами, с системой проточных прудов для разведения форели»). Сахаровский информировал также и об «особом личном (денежном) фонде», превышавшем 11 млрд. лей, находившемся в распоряжении ВЛуки (5 млрд), А.Паукер (4 млрд.) и ТДжорджес- ку (более 2,5 млрд)147.

Заметим, для сравнения, что 12 млрд лей составили налоги с румынского крестьянства за весь 1951 г. 4

августа 1951 г. Г.Георгиу-Деж пригласил советского посла

С.И.Кавтарадзе осмотреть хозяйство ЦК РРП, расположенное в 15

км от Бухареста в бывшем имении королевской семьи. Занимая около 1000 га, хозяйство стало, по словам Дежа, «основной базой питания для ответственных работников партии и государства». «Хозяйство, продолжал Деж, снабжает нас всеми продуктами питания: овощами, фруктами, виноградом, вином, разными консервами, всяким мясом (говядиной, свининой, бараниной, телятиной), птицей, колбасными изделиями, молочными продуктами и т.д. вплоть до цветов. ...Все это нам обошлось и обходится не мало. Все сделано по последнему слову науки и техники... Здесь работают проверенные и надежные люди, хорошие агрономы, ветеринары, инженеры». Примечательна реплика Кавтарадзе, по совету которого «во избежание опасных последствий» и было создано это хозяйство: «На такое дело... не жалко средств, жизнь и здоровье стоят несравненно дороже»148.

Прямым следствием особой заботы о собственном здоровье и безопасности являлись просьбы национальных руководителей стран региона к советской стороне обеспечить химический контроль за качеством продуктов питания, поставлявшихся «верхам». На эти просьбы Москва реагировала быстро и всегда положительно149.

Документы говорят о том, что советская сторона активно участвовала в процессе складывания национальных партийно-государственных элит, в том числе в формировании элитарной психологии. Достигалось это, в частности, высокими жизненными стандартами, предлагавшимися национальному руководству. Обилие материалов иллюстрирует многократные поездки национальных лидеров на лечение и отдых в Советский Союз, систематическое получение ими и членами их семей ценных подарков150. Вот, например, как был организован отдых в Ливадии членов польского правительства и их семей. По сообщению министра внутренних дел СССР С.Н.Круглова, И.В.Сталину, В.М.Молотову и Л.П.Берии от 28 сентября 1946 г., «гости разместились в Свитском корпусе: Гомулка с семьей в квартире из восьми комнат, Спыхаль- ский с семьей — в четырехкомнатной квартире. Квартиры оборудованы стильной мебелью, коврами, портьерами и обеспечены высококачественной посудой. Продукты предварительно проверяются лабораторным путем, часть скоропортящихся продуктов, деликатесов и напитков доставляются из Москвы самолетом. Поварской состав и обслуживающий персонал был заранее подобран и соответствующим образом подготовлен. Гости чувствуют себя хорошо, посещают пляж и в сопровождении нашего работника совершают прогулки и экскурсии в Ялту, Никитский [ботанический] сад, Кореиз и Алупку. Для гостей в Свитском корпусе организован просмотр кинофильмов»151.

Аналогичные материалы имеются в отношении партийных и государственных лидеров и других стран Восточной Европы. Более того, они выявляют тенденцию к постоянному увеличению числа поездок. Так, если в 1946 г. из Албании приехали на отдых и лечение 2 человека, то в 1950—1952 гг. уже 16, причем речь шла о функционерах самого высокого ранга152.

Распространяя привилегии на своих родных и близких, национальные лидеры проявляли сильную озабоченность, чтобы это не стало достоянием гласности, настойчиво просили советскую сторону обеспечить сохранение тайны153.

Во всех странах региона «верхи» окружали себя плотной завесой секретности. Закрытость и недоступность информации для рядовых партийцев и обыкновенных граждан была призвана убедить всех, что национальные руководители — это «первые среди равных», в то время как возведенный в абсолют иерархический принцип построения партии четко отделил «низы» от «верхов», а номенклатурный принцип кадровой политики еще сильнее углубил этот водораздел. 1

Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Народная демократия: Миф или реальность? Общественно-политические процессы в Восточной Европе. 1944—1948 гг. М., 1993. С. 39. 2

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 267. Л. 40. 3

Там же. Д. 96. Л. 13—15. 4

Там же. Ф. 575. Оп. 1. Д. 130. Л. 4. 5

Там же. Ф. 17. Оп. 128. Д. 267. Л. 66. 6

Там же. Л. 66—67. 7

Там же. Л. 69. 8

Там же. JI. 70. 9

Там же. Л. 65. 10

Там же. Д. 472. Л. 62, 64, 65. 11

Там же. Л. 98. 12

Краткая история Албании. С древнейших времен до наших дней М., 1992. С. 407. 13

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 128. Д. 267. Л. 44. 14

Там же. Д. 472. Л. 105.

,5 Там же. Ф. 82. Оп. 2. Д. 1124. Л. 7. 16

Там же. Ф. 17. Оп. 137. Д. 261. Л. 180.

Там же. Ф. 575. On. 1. Д. 130. Л. 110.

18 Там же. Л. 183, 186.

>9 Там же. Л. 247—249, 250. 20

Там же. Л. 193. 21

Там же. Д. 853. Л. 123. 22

Сталин И.В. Сочинения. Т. 7, 8. М., 1947, 1948. 23

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 257. Л. 46. 24

Там же. Д. 595. Л. 31. 25

Там же. Л. 28. 26

Там же. Л. 11-13, 20-23, 14. 27

Там же. Л. 2. 28

Там же. Л. 3. 29

Там же. Л. 6-8, 9. 30

Там же. Л. 111-113. 31

Там же. Д. 853. Л. 95. 32

Там же. Л. 121. 33

Там же. Л. 96. 34

Там же. Л. 120. 35

Там же. Л. 23.

•36 Восточная Европа в документах... Т. 2. 1949—1953. С. 715. 37

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 257. Л. 39, 25, 36, 30; Восточная Европа в документах... Т. 2. 1949—1953. С. 715, 719. 38

Восточная Европа в документах... Т. 2. 1949—1953. С. 715. 39

Там же. С. 720. 40

Там же. С. 721. 41

Там же. Л. 718-719. 42

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 853. Л. 213-214. 43

Статистически годишник на НРБ. София, 1967. С. 110; Бочев И. Революционният процес в България. София, 1963. С. 30. 44

Исусов М. Работническата класа в България. 1944—1947. София, 1971. С. 87, 128; Георгиев В. Към характеристиката на българската работническа класа. 1944—1947 // Известия на Българското исто- рическо дружество. София, 1967. С. 52—60; Классы и социальные слои: Исторические судьбы. СССР и Восточная Европа. 20—60-е годы. М., 1990. С. 164. 45 Школа европейских стран социализма. М., 1976. С. 52; Классы и социальные слои... С. 156. 46

АВП РФ. Ф. 074. Оп. 34. П. 115. Д. 10. Л. 1, 10; ЦЦА (София). Ф. 1. Оп. 12. А.е. 468. Л. 6, 7. 47

Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Указ. соч. С. 49. 48

Иванов К. Членството в партията и регулирането на нейния състав. Лекции, четени във ВПШ при ЦК на БКП. София, 1956. С. 57. 49

АВП РФ. Ф. 074. Оп. 34. П. 115. Д. 10. Л. 68. 50

Вести на Висшия съвет на БСП. Месечно документално-инфор- мационно издание. № 2—3. Март, 1990. Год 1. С. 44, 63.

5‘ РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 3. Д. 92. Л. 4. 52

Там же. Ф. 575. Оп. 1. Д. 310. Л. 92; Д. 342. Л. 89. 53

Цит. по: Исусов М. Комунистическата партия и революционният процес в България. 1944—1948. София, 1983. С. 45. 54

Георги Димитров. Дневник. 9 март 1933 — 6 февруари 1949. София, 1997. С. 439-440. 55

РГАСПИ. Ф. 575. Оп. 1. Д. 342. Л. 89. 56

Димитров Г. Съчинения. Т. 12. С. 56—61. 57

Совещания Коминформа. 1947, 1948, 1949. Документы и материалы. М., 1998. С. 270. 58

АВП РФ. Ф. 074. Оп. 38. П. 156. Д. 47. Л. 85-86. 59

Совещания Коминформа... С. 92.

6° АВП РФ. Ф. 074. Оп. 37. П. 147. Д. 46. Л. 42. 61

Там же. Л. 49. . 62

Там же. Оп. 38. П. 156. Д. 46. Л. 6-7, 11.

« Там же. Д. 47. Л. 87-88. 64

РГАСПИ. Ф. 575. Оп. 1. Д. 58. Л. 86.

« АВП РФ. Ф. 074. Оп. 37. П. 147. Д. 46. Л. 127. 66

Там же. П. 148. Д. 48. Л. 182-184, 174, 185. 67

Там же. Л. 160. 68

Там же. Оп. 38. П. 156. Д. 51. Л. 14. 69

Там же. Оп. 37. П. 148. Д. 48. Л. 32. 70

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 251. Л. 99, 100. 71

Социалната структура на обществото и качественият състав на партията. София, 1980. С. 26. 72

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 251. Л. 98-99. 73

Там же. Л. 100—101. 74

Там же. Д. 254. Л. 50-51. 75

Там же. Л. 57—58. 76

Иванов К. Членството в партията... С. 66. 77

РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 254. Л. 94-96. 78

Там же. Л. 56-57, 58. 79

Там же. Д. 588. Л. 74. 80

Там же. Л. 141. 81

АВП РФ. Ф. 074. Оп. 40. П. 170. Д. 16. Л. 34-35. 82

Там же. Оп. 41. П. 182. Д. 39. Л. 119. 83

Там же. П. 179. Д. 14. Л. 204—205. 84

Там же. Оп. 42. П. 186. Д. 13. Л. 63. 85

РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 134. Л. 45. 86

Там же. Д. 193. Л. 139-142; Ф. 17. Оп. 137. Д. 588. Л. 80, 116, 143. 87

Подсчитано по: Там же. Д. 310. Л. 171 — 183. 88

Например: Там же. Д. 134. Л. 45. 89

Там же. Ф. 17. Оп. 137. Д. 588. Л. 115-116. 90

АВП РФ. Ф. 074. Оп. 41. П. 182. Д. 39. Л. 88. 91

Экономика Югославии. М., 1966. С. 13; История Югославии. Т. 2. М., 1963. С. 141—142; Grahovac P., Kubovic В., Mikid М., Runtjic A., Sirotkovic I., Stipetic V. Ekonomika Jugoslavije. Opci dio. Zagreb, 1984. S. 204-206; АВП РФ. Ф. 0144. On. 31. П. 191. Д. 7. Л. 7; П. 123. Д. 16. Л. 76. 92

РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 417. Л. 1; Klasno-socijalna struktura Saveza Komunista Jugoslavije. Beograd, 1984. S. 327. 93

Совещания Коминформа... C. 133. 94

Волокитина Т.В., Мурашко Г.П., Носкова А.Ф. Указ. соч. С. 37. 95

АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 31. П. 123. Д. 16. Л. 53. 96

Советский фактор в Восточной Европе... С. 338. 97

АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 296. П. 154. Д. 2. Л. 14, 16, 27. 98

Советский фактор в Восточной Европе 1944—1953. Документы. Т. 1. 1944-1948. М., 1999. С. 338. 99

АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 31. П. 123. Д. 16. Л. 54. 100

Там же. 101

РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 3. Л. 104. 102

Совещания Коминформа... С. 280; 103

Там же. С. 279, 128, 276. 104

Там же. С. 277; РГАСПИ. Ф. 77. Оп. 4. Д. 62. Л. 98. 105

Совещания Коминформа... С. 133. 106

АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 32. П. 129. Д. 13. Л. 62; РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 413. Л. 58, 38.

Ю7 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 289. Л. 253; Д. 290. Л. 20, 25. 108

Гиренко Ю.С. Сталин — Тито. М., 1991. С. 391—392. 109

РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 417. Л. 1. 110

Там же. Д. 416. Л. 50. 111

Борба. 30.111.1954. 112

РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 417. Л. 1. 113

Там же. Д. 416. Л. 49; Ф. 17. Оп. 137. Д. 883. Л. 273. 114

Там же. Ф. 575. On. 1. Д. 416. Л. 47; Д. 417. Л. 1. 115

Там же. Д. 417. Л. 2-3. 116

Там же. 117

Там же. Ф. 17. Оп. 137. Д. 881. Л. 36-37. 118

Там же. Л. 35, 90, 91 и др. 49

Там же. Л. 237, 250. 120

Там же. Л. 91. 121

Там же. Л. 249-250. 122

Там же. Л. 287. 123

Там же. Д. 630. Л. 19—20. '

>24 Там же. Д. 884. Л. 182.

>23 Там же. Д. 881. Л. 289. 126

Там же. Л. 246. 127

Там же. Л. 101 — 102, 246. 128

Там же. Л. 246. 129

Там же. Д. 630. Л. 34.

150 Там же. Д. 865. Л. 5. 131

Симонов К. Глазами человека моего поколения. Размышления о И.В.Сталине. М., 1989. С. 174, 178-179. 132

АВП РФ. Ф. 0144. Оп. 32. П. 155. Д. 8. Л. 4-5.

>33 РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 137. Д. 289. Л. 42. 134

Там же. Д. 290. Л. 17-18, 28-29. 135

Там же. Ф. 575. On. 1. Д. 113. Л. 35.

‘36 Там же. Д. 116. Л. 45.

>37 Там же. Д. 113. Л. 34-35.

>3» Там же. Д. 212, Л. 203. 139

Советский фактор в Восточной Европе... С. 271. 140

Совещания Коминформа... С. 194, 440. 141

Diverger М. Les ^parties politiques. Paris, 1981; Novak M. Systemy politickych stran. Uvod do jejich srovnavaciho studia. Praha, 1997. 142

Hegedus A. Marxist theories of leadership: A marxist approach // Political Leadership in Eastern Europe and the Soviet Union. Chicago, 1970. P. 34-35. 143

Беседы со Сталиным // Джилас М. Лицо тоталитаризма. М., 1992. С. 48. 144

Некрич А.М. Золотой век номенклатуры // Советское общество: Возникновение, развитие, исторический финал. Т. 2. Апогей и крах сталинизма. М., 1997. С. 416. 145

Там же. С. 419. 146

Taborsky Е. Communism in Czechoslovakia. Princeton, 1961. P. 112— 113; Jolan J. Antony Novotny: The Sources and nature of his power // Canadian Slavonic Papers. Vol. XIV. 1972. № 2. 147

РГАСПИ. Ф. 82. On. 2. Д. 1306. Л. 45.

и* АВП РФ. Ф. 0125. On. 39. П. 190. Д. 11. Л. 37.

149 Там же. Ф. 07. On. 25. П. 22. Д. 274. Л. 59.

>50 Там же. Ф. 021. Оп. 36. П. 22. Д. 22. Л. 27-28.

‘51 ГА РФ. Ф. 9401. Оп. 2. Д. 139. Л. 178. 152

АП РФ. Ф. 3. Оп. 64. Д. 73. Л. 16. 153

Там же. Д. 72. Л. 1; РГАСПИ. Ф. 575. On. 1. Д. 82. Л. 190.