ВЗАИМООТНОШЕНИЯ С СОПРЕДЕЛЬНЫМИ СТРАНАМИ ВОСТОКА

Еще накануне первой мировой войны английские им периалисты, вынашивая захватнические цели в отношении Месопотамии, добились того, что предусмотренная Константинопольским протоколом 1913 г.

Подобное разграничение, разумеется, не могло удовлетворить Иран. Не удовлетворило оно и Турцию. После войны Турецкая Республика, ссылаясь на то, что протокол 1913 г. не был ратифицирован султанским правительством, отказалась признать за ним законную силу. Это же обстоятельство использовал Иран в пограничных конфликтах с Ираком, который претендовал на обладание всеми водами Шатт эль-Араба и «переданными территориями».

Правительство Реза-хана с самого начала отказалось признать Ирак преемником Османской империи в вопросе ирано-турецкой границы, из 1180 миль которой около 920 миль пришлось на долю Ирака [109, стр. 125]. Господство Англии в Ираке делало особенно неприемлемым для национальных сил Ирана включение в состав этого государства бывших иранских так называемых переданных территорий и всех вод Шатт эль-Араба66.

На этой почве постоянно происходили конфликты между иранскими и иракскими таможенными властями; свободные в прошлом перекочевки курдских и арабских племен с территории одного государства на территорию другого также вызывали пограничные инциденты.

В то же время иранское правительство подозревало английские власти в Ираке в поддержке движения курдских племен в Иранском Курдистане и сепаратистских устремлений шейхов арабских племен Хузистана. Поводом для подобных подозрений являлось то, что Симко и другие руководители иранских курдов в трудные моменты борьбы легко переходили на иракскую территорию и становились неуязвимыми для войск Реза-хана. В то же время освободительное движение иракских курдов во главе с шейхом Махмудом имело базу для отступления на иранскую территорию {156, стр. 158]67.

Однако, если подозрения Ирана в отношении поддержки Англией движения курдов были лишены каких-либо действительных оснований, то подозрения в отношении поддержки иракскими властями глав арабских племен имели под собой вполне реальную почву. Восстание шейха Хазаля нашло в Ираке значительную поддержку. Иракская пресса на протяжении 1924 г. неоднократно публиковала статьи с нападками на Реза-хана, открыто выдвигала и обсуждала лозунг «независимого Арабиста- на», величая шейха Мохаммеры «султаном Арабистана» [171, стр. 285, 289, 293, 297]. Восстание арабских племен Ирана кааб и мухейсин вызвало обмен резкими нотами между Тегераном и Багдадом [127, стр. 159]. Во время вступления войск Реза-хана в Хузистан такие крупные иранские феодалы, как вали Поште-Куха и др., нашли убежище в Ираке [148а, стр. 542; 156, стр. 159], который использовали затем как базу для подрывных действий против иранского правительства.

Подавление восстания в Хузистане и курдских движений в Иране и Ираке ненадолго внесло успокоение в пограничные области. Весной 1925 г. на ирано-иракской границе активную деятельность развернул каджарский принц Салар од-Доуле, претендовавший на иранский престол и сумевший привлечь на свою сторону некоторые курдские племена.

Английские власти в Ираке, опасаясь нового подъема антианглийского движения среди иракских курдов, приняли все возможные меры для изоляции восстания. В то же время верховный комиссар Англии в Багдаде стремился использовать движение в целях создания почвы для ирано-иракского сближения. В Тегеран были направлены представители командования английских военно-воздушных сил в Ираке, чтобы согласовать с иранским правительством планы предотвращения восстания. В результате принятых англичанами мер Салар од- Доуле был вынужден бежать в Сирию68. Ирано-иракские отношения после этого, однако, не улучшились.

Помимо беспрерывных пограничных инцидентов глубокое недовольство в Иране вызывал вопрос о статусе довольно большого числа иранских подданных, проживавших на территории Ирака. Подписанное 25 марта 1924 г. англо-иракское судебное соглашение предусматривало для подданных государств, входящих в Лигу наций, некоторые привилегии, но лишило этих привилегий иранских подданных. А спустя некоторое время иранским подданным было предложено либо принять иракское подданство, либо покинуть страну. Это взбудоражило тысячи людей в Ираке, не имевших к тому же средств для уплаты взноса за изменение подданства.

Правительство Реза-хана взяло под защиту иранских подданных в Ираке. Представитель Ирана в Лиге наций Арфа од-Доуле заявил Совету Лиги в сентябре 1924

г., что статус иранских подданных был установлен капитуляционными привилегиями в Османской империи на срок, пока они будут денонсированы в Иране [137, стр. 260; 198, 22.VI.1927; 203, 22.VI.1927]. Одновременно было объявлено, что, пока права иранских подданных в Ираке не будут обеспечены должным образом, Иран не признает Ирак. В ответ на это решительное заявление правительство Ирака сослалось на то, что сохранение капитуляционных привилегий для большого числа иранских подданных может подвергнуть серьезной опасности работу администрации и органов юстиции; к тому же Иран не выразил желания даровать иракским подданным подобные привилегии у себя (подробнее см.: 145, стр. 555; 129, стр. 125; 148в, стр. 345—347].

Хотя Иран был представлен в Ираке рядом консулов во главе с генеральным консульством в Багдаде (сохранились со времен Османской империи), правительство Реза-хана действительно отказалось от официального признания Иракского королевства. Позиция Ирана, несмотря на ее шаткость и уязвимость юридического обоснования, значительно осложняла проведение британской политики в Ираке и особенно усилия Англии по оздоровлению финансового положения этой страны.

Значительную часть приходной части иракского бюджета, как указывалось выше, составляли доходы от массового паломничества иранцев в шиитские святые места. После высылки из Ирака моджтехидов правительство Ирана запретило иранцам паломничество к шиитским святыням. Хотя в конце 1923 — начале 1924 г. англоиракским властям удалось уговорить моджтехидов вернуться в Ирак, это запрещение осталось в силе [202, 27.1.1925]. Таким образом, англо-иракским властям не удалось ликвидировать те финансовые трудности, которые стал испытывать Ирак в результате отъезда богословов.

Особенно тяжело на финансовом положении Ирака отразились ограничения, введенные правительством Реза-хана в отношении транзитной торговли через Ирак. До первой мировой войны транзитная торговля с Ираном составляла около 50% всей внешней торговли Ирака [147, стр. 210]. Товары, поступавшие в Иран с юга, ввиду отсутствия оборудованных портов на иранском побережье Персидского залива, железных и развитой сети шоссейных дорог в Южном Иране перевозились через иракский порт Басру по р. Тигр в Багдад и далее по железной дороге Багдад — Ханекин. В связи с фактическим закрытием северного пути в результате гражданской войны и иностранной интервенции в Советскую Россию значение иракского транзитного пути в 1918— 1922 гг. чрезвычайно возросло. В 1924/25 г. 20% товаров всего товарооборота Ирана (исключая нефтепродукты) транспортировалось только по Багдад-керманшахскому торговому пути. Большая часть торговли Ирана с Англией, занимавшей в рассматриваемые годы первое место во внешней торговле Ирана, осуществлялась через территорию Ирака. Ввиду дороговизны фрахтов в Советской России в первые годы после окончания граждан-

Ской войны значительная часть иранской экспортной торговли также осуществлялась через Ирак. В результате таможенный акциз Ирака, в котором доминирующую роль играли транзитные пошлины, составлял в 1921— 1922

гг. 31,3% приходной части иракского бюджета [147, стр. 88, 171 — 175; 53, стр. 212—216].

Ограничения, введенные правительством Реза-хана в отношении транзитной торговли через Ирак, и начавшееся использование иранским купечеством транзита через территорию СССР привели к значительному уменьшению прибылей иракского правительства. С целью привлечь иранское купечество правительство Ирака было вынуждено уменьшить пошлины на иранские транзитные товары и портовые сборы [127, стр. 202—203].

Особое беспокойство англо-иракских властей вызывала начатая правительством Реза-хана подготовка к строительству Трансиранской железной дороги, сооружение которой могло резко уменьшить значение иракских транзитных путей [147, стр. 207—211] и к тому же не совсем соответствовало военно-стратегическим интересам Великобритании. Предпринятое иранским правительством строительство на Персидском заливе нового порта Бендер-Шахпур в качестве конечного пункта магистрали вызвало опасение Англии, что позже Иран будет настаивать на проведении к нему Англо-персидской нефтяной компанией нефтепроводов от очистительных заводов Абадана. В таком случае Ирак лишился бы прибылей от сборов с нефтяных судов АПНК, идущих по Шатт эль- Арабу 69. Англия же, создавая в Басре военно-морскую и военно-воздушную базы, снабжаемые нефтью АПНК, и в военно-стратегическом отношении была заинтересована в сохранении для перевозки нефти водного пути по Шатт эль-Арабу [129, стр. 212—214; 127, стр. 202—203].

Таким образом, ирано-иракские отношения, затрагивая целый комплекс вопросов более широкого международного значения, выходили за пределы отношений между двумя государствами. Добиваясь нормализации ирано-иракских отношений, Англия стремилась оздоровить финансовое положение своей подмандатной территории, ограничить внешнюю торговлю Ирана торговлей с Западом, не допустить укрепления советско-иранских отношений и иранских позиций в южной части страны, вблизи территории нефтяной концессии.

Антианглийская позиция Ирана в отношении Ирака сыграла немаловажную роль в «смене вех» английской политики в отношении Ирана. С начала 1925 г. Англия пытается всеми силами примирить Иран с Ираком. Сразу же после ликвидации дела Хазаля английский посланник в Тегеране П. Лорен направился в Багдад для обсуждения пограничных вопросов и других спорных проблем между двумя государствами [109, стр. 389—390]. Тем не менее Иран не изменил своей позиции. Только в 1929 г., накануне предоставления Англией формальной независимости Ираку и отмены англо-иракского юридического соглашения, правительство Ирана официально признало это государство.

В то же время правящие круги Англии всячески добивались обострения ирано-турецких отношений, и без того весьма натянутых. Переход власти в Иране в руки Реза-хана вызывал беспокойство правящих кругов Турции, которые под влиянием различных слухов и предположений считали Реза-хана английским агентом. Турция внимательно следила за событиями в Иране: вынужденным отъездом Ахмед-шаха за границу, республиканской кампанией в стране, стремлением Реза-хана вступить на престол. По данным иранского историка X. Макки, в 1924

г. министр иностранных дел Турции посетил в Париже Ахмед-шаха и по поручению Мустафы Кемаля предложил ему для сопровождения в Тегеран эскорт в 30

тыс. человек из турецких курдов [1786, стр. 12—13].

Значительное место в ирано-турецких отношениях занимал вопрос об Иранском Азербайджане, в отношении которого некоторые круги Турции время от времени инспирировали агрессивные притязания на страницах турецкой прессы. В 1924 г. ряд иранских газет выступили с ответными статьями, некоторые из которых были напечатаны впоследствии на турецком языке в Берлине. Турецкое посольство в Тегеране обратилось в министерство иностранных дел Ирана с требованием запретить печатание этих статей [199, 19.VIII.1925].

Углублению противоречий между Турцией и Ираном в значительной мере способствовали провокации английской агентуры на ирано-турецкой границе, имевшие целью обеспечить благоприятное для Англии решение англо-турецкого конфликта из-за Мосула.

Англии, однако, не удалось развернуть в Иране кампанию за присоединение Мосула к Ираку. Напротив, иранская пресса единодушно выступила за разрешение мосульского вопроса путем присоединения этой области к Ирану, доказывая, что с географической, исторической и даже этнографической точек зрения Мосул является «неотъемлемой частью Ирана» [см.: 204, 21.VI.1925]. Ряд иранских газет ставили даже вопрос о передаче Ирану мандата Лиги наций не только на Мосул, но и на Ирак [см.: 202, 4.Х. 1925; 201, 27.ІХ.1925].

Наиболее дальновидные доказывали, что на предстоящей сессии Лиги наций необходимо во что бы то ни стало добиться того, чтобы Мосул или отошел к Турции, или был передан под протекторат Франции, только бы не достался Англии и Ираку, «ибо в этом случае Иран экономически окажется зажатым в тиски» [см.: 201, 20. VIII. 1925]. Эти голоса, однако, тонули в общем хоре.

Хотя иранская пресса не поддержала прямо английских притязаний на Мосул, постановка вопроса о передаче этой области Ирану осложняла позицию Турции в англо-турецком споре. Поэтому турецкая пресса, в свою очередь, вновь развернула кампанию за присоединение Иранского Азербайджана к Турции, что способствовало новому обострению отношений между двумя странами [см.: 202, 16 и 18.VIII.1925; 203, 18.VIII.1925].

В условиях взаимного недоверия и подозрительности, явившихся следствием многовековой вражды и империалистических интриг, правящие круги Турции постоянно опасались возможности прямого выступления Реза-хана на стороне Англии в мосульском конфликте. 7 января 1925

г. турецкий премьер-министр Фетхи-бей в беседе с советским полномочным представителем в Анкаре Я. 3. Сурицем жаловался на то, что «чувствует нажим англичан в Персии». При этом борьба иранских властей с вождями курдских племен, проводимая в целях центра» лизации страны, рассматривалась им как помощь англичанам, а намечавшаяся поездка Реза-хана в Багдад — как «удар в спину Турции». В этой связи турецкий премьер просил Советское правительство о совместном дипло- матическом представлении в Тегеране с целью предот* вратить поездку Реза-хана в Багдад. Ту же мысль про* водил в беседе с Я. 3. Сурицем 13 января 1925 г. министр иностранных дел Турции Шукри Кая, заявив, что в курдском вопросе иранское правительство является «прямым орудием в руках англичан». «Ввиду тесной связи курдского вопроса с мосульской проблемой,— зая- вил далее министр,— я вполне допускаю, что англичане приманили персидское правительство, вообще склонное к мегаломании, обещаниями компенсации того типа, о котором персы так настойчиво говорили во время выработки Севрского договора» [32, т. VIII, стр. 24, 61].

Советское полпредство не склонно было разделять турецкие предположения. Соглашаясь с фактом усиления английской активности в Курдистане, Я. 3. Суриц указывал, что эта опасность грозит и самому Ирану и что из бесед с иранским послом он убедился, что посол это себе ясно представляет. Поездку Реза-хана в Багдад Я. 3. Суриц считал маневром, вызванным внутренним положением [32, т. VIII, стр. 24, 61]. 19 января 1925 г. Г. В. Чичерин телеграфировал Я. 3. Сурицу, что, по мнению НКИД СССР, в поездке Реза-хана нельзя усматривать чего-либо одиозного, так как он совершает поездку с целью посещения святых шиитских мест Неджефа и Кербелы и примирения с высшим шиитским духовенством, содействие которого необходимо для укрепления его положения в Иране. «Никаких представлений,— писал Г. В. Чичерин,— по этому поводу персидскому правительству мы делать не будем» [32, т. VIII, стр. 766—767].

Турецкое правительство решило сделать самостоятельное дипломатическое представление правительству Ирана. Демарш турецкого посла в Тегеране, однако, как и следовало ожидать, остался безрезультатным. 25 ян^ варя Шукри Кая сообщил Я- 3. Сурицу, что турецкое правительство намерено прибегнуть к репрессиям по отношению к Ирану, и вновь просил Советское правительство вмешаться [32, т. VIII, стр. 102—103].

Г. В. Чичерин в телеграмме Я. 3. Сурицу от 2 февраля 1925 г. писал: «Последние настойчивые- представления, сделанные Вам турками по поводу якобы английской линии, проводимой персидским правительством, и их обращения к Вам с просьбой воздействовать на Реза- хана мы решили... связать с имевшими ранее место жалобами персов на обиды со стороны турок и одновременно сделать заявления Анкаре и Тегерану о нашей готовности предложить наши добрые услуги турецкому и персидскому правительствам по урегулированию всех существующих между ними недоразумений... Здесь нужно развить ту тему, что война между Турцией и Персией, одинаково страдающими от английских происков, была бы на руку только Англии, и это тем более, что между Турцией и Персией не только нет коренного противоречия интересов, но, без сомнения, существует полное совпадение интересов в отношении борьбы с империализмом. Что же касается всяких мелких недоразумений между ними, то они всегда могут быть улажены мирным путем, и мы никогда не откажемся содействовать им в этом» [32, т. VIII, стр. 114].

Развитие ирано-турецких отношений оказалось в тесной связи с дальнейшим развитием отношений между СССР и Турцией, в частности с проходившими в тот период советско-турецкими переговорами по вопросу о заключении договора о дружбе и нейтралитете в случае военных действий с третьей стороной. Учитывая отношение турецких государственных деятелей к правительству Ирана и не «желая быть прикрытием фланга Турции» в случае ее нападения на Иран, Советское правительство требовало внести в договор оговорку относительно Ирана. Турецкое правительство в конце июня 1925 г. ответило предложением заключить между Турцией и Ираном аналогичный пакт о дружественном нейтралитете и неучастии во враждебных группировках, если Советское правительство будет поддерживать в Тегеране это турецкое предложение [32, т. VIII, стр. 396].

Советское правительство благожелательно отнеслось к просьбе Турции содействовать заключению гарантийного пакта между нею и Ираном. Г. В. Чичерин следующим образом характеризовал в письме членам коллегии НКИД позицию СССР в этом вопросе: «Из этих предложений турецкого правительства для нас вытекает роль примирителя между Турцией и Персией. Эта роль... вполне соответствующая принципам нашей политики. В противоположность Англии, подзадоривающей каждое восточное государство против другого восточного государства, мы будем выступать как сила, примиряющая их между собой» [49, стр. 473]. 16 июля 1925 г. Г. В. Чичерин поручил советскому полпреду в Тегеране К. К. Юре- неву выяснить отношение к этому вопросу со стороны Реза-хана [32, т. VIII, стр. 439].

В своем отношении к Ирану турецкое правительство исходило из необоснованных опасений превращения территории Ирана в плацдарм для английской агрессии против Турции. Ссылаясь на это, министр иностранных дел говорил Я. 3. Сурицу, что «у турецкого правительства нет никакой уверенности, что Персия заключит такой пакт» [32, т. VIII, стр. 403]. Между тем Советское правительство, как заявил заместитель наркома иностранных дел СССР М. М. Литвинов в беседе с турецким послом в Москве Зекяи-беем, считало, что даже «отказ от этого соглашения вовсе не означал бы проявления англофильской политики со стороны Реза-хана» [32, т. VIII, стр. 676—677].

Вопреки ожиданиям турецкой дипломатии Реза-хан согласился на заключение пакта. Уже в конце июля 1925 г. иранский посол в Турции от имени своего правительства сделал соответствующее заявление [32, т. VIII, стр. 448—449, 461].

Однако начало переговоров затянулось в связи с продолжающимися провокациями английской агентуры на границе. Вместе с тем ряд внутренних событий в Иране вновь оживил подозрения турецкого правительства. Комментируя постановление иранского меджлиса от 31 октября 1925 г. о низложении Каджарской династии и назначении Реза-хана временным правителем страны, турецкая официозная пресса открыто сожалела

о том, что в Иране не была установлена республика. Хотя турецкое правительство и признало официально новый режим в Иране [181, стр. 391], но опасалось, как заявил турецкий министр иностранных дел временному поверенному в делах СССР в Турции Величко, что Англия воспользуется переворотом, чтобы «наложить руку на Персию», «создать новый Ирак» и т. п. [32, т. VIII, стр. 667].

Советское правительство вновь приложило все усилия к тому, чтобы убедить турецкое правительство в необоснованности его подозрений. В результате в конце 1925 г. правительства Турции и Ирана сделали заявления о желании заключить между собой гарантийный пакт. Поэтому при окончательном согласовании и подписании 17 декабря 1925 г. советско-турецкого договора о дружбе и нейтралитете советская сторона сочла целесообразным не настаивать на своем предложении об оговорке к договору в отношении Ирана [32, т. VIII, стр. 809].

В результате начавшихся вскоре ирано-турецких переговоров премьер-министр Ирана Мохаммед Али-хан Форуги и турецкий посол в Тегеране Момдух Шовкет- бей подписали 22 апреля 1926 г. договор о дружбе и безопасности [текст см.: 181, стр. 717—725; 196, стр. 48— 55]. Таким образом, при посредничестве Советского правительства между Ираном и Турцией был заключен договор, положивший начало укреплению дружественных отношений между двумя странами и создавший надеж* ные предпосылки для мирного урегулирования всех воз= никающих между ними конфликтов. Вместе с тем иранотурецкий договор явился фактором укрепления мира и безопасности на Ближнем и Среднем Востоке и усцлцд фронт борьбы против империализма.

В рассматриваемый период Иран поддерживал весьма тесные политические отношения и со своим восточным соседом — Афганистаном, несмотря на наличие между двумя странами серьезных разногласий по пограничным вопросам. В конце 1923 г. в Кабуле состоялся обмен ратификациями ирано-афганского договора 1921 г. Под* держка правительства Реза-хана наряду с поддержкой Советского и турецкого правительств усиливала позиции Афганистана перед лицом империалистических происков Англии.

Правящие круги Афганистана, со своей стороны, хорошо понимали единство и общность интересов всех народов Востока в отношениях с империалистическими державами Запада. Афганский министр иностранных дел в 1923 г. заявил, что в случае конфликта между Турцией и Ираном Афганистан не будет считать себя обязанным выполнять свои обязательства по афгано-турецкому союзному договору [135, стр. 59]. В 1925 г. афганское правительство обратилось к правительству Ирана с просьбой направить в Афганистан ряд административных советников [131, стр. 17].

Благородную роль Советского государства в установлении дружественных отношений между освободившимися из-под ига империализма Ираном, Турцией и Афганистаном вынуждены признать даже буржуазные историки. Так, Л. Фишер пишет: «Большевики стремились к тому, чтобы между этими тремя государствами Ближнего и Среднего Востока были установлены мир и дружба. Интересам других иностранных держав, напротив, больше соответствовало сеяние раздоров между Турцией и Персией, например, так как Турция придерживалась откровенно антиимпериалистической политики» [115, т. И, стр. 733].

Таким образом, дружественное посредничество Советского правительства в новых условиях международных отношений на Ближнем и Среднем Востоке после Великой Октябрьской социалистической революции помогло Ирану, принуждаемому ранее заключать лишь неравноправные договоры, разрушить вековую изоляцию, в которой его, по существу, держали империалисты, выйти на арену международной политики в качестве самостоятельного творца своих внешнеполитических отношений. Присущие же внешней политике правительства Реза-хана методы дипломатического маневрирования особенно ярко проявились в период подготовки к свержению династии Каджаров.