ТАДЖИКСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ

Таджикский национализм является зеркальным отражением узбекского национализма. Претензии таджикской нации идентичны претензиям узбекской нации, но “Малый Таджикистан” в том виде и в тех границах, в которых он существует, удовлетворить этим претензиям никак не может.

Гипертрофированное внимание таджикского национализма к языку, культуре и истории компенсирует его небольшой интерес к маленькому и слабому государству.
Президент Таджикистана Э. Рахмонов свою книгу “Таджики в зеркале истории” начинает с вопросов: “...Кто мы, откуда, из каких корней произросли? Кто были наши первые предки, из каких краев они пришли, в каких пределах жили?..”79 Автор подчеркивает огромную роль истории для таджикского самосознания: “...один из главных источников истинного национального самосознания - это постоянное обращение к героическому прошлому своего народа...”80 Не находя в современности желаемого “Большого Таджикистана”, таджикский национализм ищет его в прошлом и размышляет над вопросом, почему нынешний Таджикистан не соответствует национальному идеалу.
Идея “Большого Таджикистана” была сформулирована в виде концепции “Исторического Таджикистана”, которую одним из первых обосновал таджикский историк Н. Негматов. “Исторический Таджикистан”, согласно его определению, «занимал западные подножия высочайших хребтов “Высокой Азии” - горного узла Гималаев и Тибета, полностью Тяньшань, Памиро-Алай, Гиндукуш, Иранское нагорье, Аму-Сырдарьинский и Мур- габо-Герирудский бассейны»81, т.е. всю территорию Узбекистана и Таджикистана, значительную часть территорий Кыргызстана и Туркменистана, часть территории Казахстана, Китая, Афганистана и Ирана! Это “прошлая территория этнического формирования таджикского народа” или “этнокультурная территория исторического расселения таджикского народа в I тыс. н.э.”82. На центральной площади таджикской столицы Душанбе, на месте, где когда-то стоял памятник Ленину, был сооружен комплекс, посвященный памяти Исмаила Самани, основателя государства Саманидов в IX в., когда территория “Исторического Таджикистана” приобрела государственные границы. Около памятника властителю появилась каменная карта, которая демонстрирует очертания “Большого Таджикистана”83.
Идея “Исторического Таджикистана” ставит перед таджикским национализмом целый ряд сложных вопросов84. Первый из них - чем таджики отличаются от иранцев, которые также вправе претендовать на наследство “Исторического Таджикистана”. Некоторые идеологи предлагают считать таджиков частью “большой иранской нации”, что скорее подрывает основы современной таджикской государственности. Задача же защитить “таджикскость” и не дать ей раствориться в “иранскости” вызывает большие проблемы, поскольку различия между таджиками и иранцами носят в большей степени религиозный (первые сунниты, вторые шииты), нежели культурный или языковой характер85. Однако такой религиозный акцент вызывает новые опасения. Во-первых, “исламскость” и суннизм скорее

Комплекс, посвященный памяти Исмаила Самани в Душанбе
провоцируют антинациональные настроения и создают совершенно другие лояльности и альянсы. Во-вторых, внутри “таджикской нации” (на территории Таджикистана) существуют группы, которые придерживаются несуннитского толка, - это, в частности, памирцы-исмаилиты (есть также таджики-исмаилиты и таджики-шииты), по отношению к которым таджикский национализм должен скрывать свою исламско-суннитскую окраску86.
Второй сложный вопрос таджикского национализма - отношение к таджикской диаспоре. Проект “Большого Таджикистана” в 1920-е годы включал в себя все ираноязычное и все смешанное (двуязычное - ирано-тюркоговорящее) население бывшего Туркестанского края, Бухарского эмирата и Хивинского ханства. Оседлые жители этих регионов должны были, как счи
тают идеологи таджикского национализма, стать таджиками, но в большинстве своем превратились в узбеков. Проект претендовал также на тюркоязычных сартов, культура и история которых могла быть интерпретирована как культура и история таджиков, “забывших” таджикский язык (случись так, таджикский и узбекский национализмы сегодня поменялись бы местами). Но не имея особых надежд вернуться к идее создания “Большого Таджикистана” как отдельного государства, лидеры и глашатаи таджикского национализма не оставляют надежд создать “Большой Таджикистан” как конгломерат таджикских “диаспор” вокруг “Малого Таджикистана”87.
Стратегия по отношению к диаспорам состоит в том, чтобы “напомнить” таджикам, которые записаны узбеками, что они являются на самом деле таджиками. В “Обращении к ученым и творческой интеллигенции братского Узбекистана” в 1997 г. таджикские деятели писали: “...Как помочь людям избавиться от заблуждений, от национального нигилизма, от опасения называть свою подлинную национальность, испытываемого жителями Бухары и Самарканда на протяжении десятилетий? Можно ли ожидать, что сейчас они сразу признают себя таджиками? По нашему мнению, необходимо развернуть разъяснительную работу среди населения Бухары и Самарканда с помощью средств массовой информации - телевидения, радио, газет, а также посредством лекционной работы специалистов-обществове- дов...”88 Этничность, к которой апеллируют таджикские националисты, является подчеркнуто объективистской: не имеет значения, как таджики себя в данный момент ощущают и называют (а они, как правило, именуют себя узбеками), важно, знают ли они таджикский язык и говорят ли на нем, имеют ли они европеоидные черты лица, насколько оседлой является их культура и быт - при этих условиях они являются таджиками. Взоры таджикского национализма направлены прежде всего в сторону Бухары и чуть меньше - Самарканда. “Священная” земля Бухары символически даже присутствует в комплексе Исмаила Самани в Душанбе. При этом “потенциальные” таджики Ферганской долины, Кыргызстана, Казахстана интересуют меньше. Не существует активной дискуссии и по поводу таджиков Афганистана, хотя таджикская диаспора в этом государстве могла бы насчитывать несколько миллионов человек.
С проблемой, каким должен был быть “Большой Таджикистан”, связан вопрос о том, почему проект “Большого Таджикистана” не состоялся. Вопрос “кто виноват” тоже стал частью национальной идеологии. Красной нитью через весь текст книги “Таджики в зеркале истории” проходят рассуждения о “натиске чужеземных завоевателей”, о выживании “под игом империй”, о “самоотрицании и возвеличивании чужого”. Рахмонов настойчиво использует понятие “культ чужого”: даже сегодня “преклонение перед чужеродным проявляется вновь, но теперь уже в новом одеянии”, достижения таджикской истории приписываются “соседним народам и странам”, “расцениваются как общие достижения таджикского и других соседних народов”; “...Враги нашей нации очень старались стереть со скрижалей истории само имя таджика. Но таджикская нация, пройдя через многочисленные тяготы и невзгоды, сумела в кровопролитных войнах отстоять и защитить свою национальную самобытность, сберечь свое имя, язык, культуру, старинные обычаи, традиции и верования...”89

Памятник Исмаилу Самани

Нетрудно догадаться, что “чужие” - это тюрки, точнее узбеки. Рахмонов намекает на это, но такой идеолог таджикского национализма, как Р. Масов (директор Института истории), не стесняясь в выражениях, прямо пишет об этом в серии своих работ (“История топорного разделения”, «Таджики: под грифом “секретно”», “Таджики: вытеснение и ассимиляция”)90. Р. Масов сформулировал несколько ключевых тезисов: революция 1917 г. была “величайшим событием” в истории таджикского народа, национально-государственное размежевание было исторически правомерно и необходимо; но задуманное Советской властью было реализовано неправильно, “начало геноциду в отношении таджикского народа” положили пантюркисты (“великоузбекские шовинисты”)91.
Узбеки (тюрки) вытеснили таджиков в горы, ассимилировали таджиков, отняли у них земли, присвоили себе их культуру и достижения, уничтожили “Исторический Таджикистан”, а в 1920-е годы всячески препятствовали созданию Таджикского государства. “Во всем виноваты узбеки” - это один из главных принципов таджикского национализма92. Любопытно, что, допустим, афганские таджики таких чувств по отношению к тюркам не испытывают и их историческими соперниками являются скорее пуштуны. Это означает, что антиузбекизм - вовсе не изначальная черта таджикского национализма, а благоприобретенная при вполне определенных исторических обстоятельствах, о которых я писал в первой части статьи.
Еще один парадокс заключается в том, что едва ли не большинство пан- тюркистов, которые создавали Узбекистан, могли бы легко стать таджиками (и многие таджиками стали), сложись ситуация в 1920-е годы иначе. Поэтому тема узбекской агрессии обязательно сочетается с темой предательства. Ее повторяет Э. Рахмонов: “...Некоторые из таджикских деятелей ста
ли пособниками и орудием в руках пантюркистских шовинистов...”93 Тему предательства обязательно сопровождает поиск “подлинных” этнических корней. Причем, что характерно, поиск таджикских корней у лидеров и деятелей Узбекистана (начиная с Файзуллы Ходжаева и заканчивая Исламом Каримовым) сочетается с поиском тюркских корней у лидеров и деятелей Таджикистана. Ни один из таджикских руководителей последних двух десятилетий, включая Р. Набиева и заканчивая Э. Рахмоновым, не избежал таких подозрений и обвинений.
Таджикский национализм, внутри которого в 1920-е годы было заложено стремление вырваться за рамки Восточной Бухары и создать “Большой Таджикистан”, по-прежнему остается языковым и культурным национализмом, для которого то небольшое государство, которое сегодня называется “Таджикистаном”, не является главной ценностью. Возможно, именно это в итоге привело к гражданской войне 1992-1997 гг., которую все эксперты назвали “кризисом таджикской идентичности”. Факт остается фактом: внутренне сложный и иерархичный узбекский национализм оказался устойчивее к потрясениям, нежели более культурно гомогенный, но менее гражданский таджикский национализм.
* * *
В настоящей статье я не ставил своей целью обсудить все спорные вопросы, касающиеся истории формирования среднеазиатских национализмов. За рамками анализа остался, например, такой важный вопрос: являются ли среднеазиатские национализмы массовым стихийным движением, обретают ли национальные символы эмоциональную силу вне политических проектов и идеологических конструкций, становится ли национальная идентичность со всеми своими внутренними противоречиями принадлежностью каждого отдельного человека? Одни специалисты полагают, что на протяжении XX столетия проекты создания “узбекской нации” и “таджикской нации” были воплощены в реальность, благодаря целому арсеналу задействованных в этом процессе инструментов, включая переписи, паспортную систему, систему образования, прессу и т.д. Другие, напротив, считают, что оба проекта остались политическими и интеллектуальными конструкциями, тогда как в реальной жизни население Средней Азии сохраняет множество самых разнообразных идентичностей, которые имеют в повседневной жизни и политике гораздо более важное значение, чем принадлежность к узбекам и таджикам.
Я пока не готов однозначно встать на ту или другую позицию. Не вызывает сомнения лишь тот факт, что национализм и националистический образ мысли является сегодня мощной силой в среднеазиатском обществе, силой, которая способна и удержать новые государства от дезинтеграции, и ввергнуть их в пучину конфликтов. Мухитдинов Н. Годы, проведенные в Кремле. Ташкент, 1994. С. 162-163. Kedourie E. Introduction // Nationalism in Asia and Africa / Ed. E. Kedourie. L., 1971. P. 28. См.: Абашин С.Н. О самосознании народов Средней Азии // Восток. 1999. № 4. Подробно см.: Khalid A. The Politics of Muslim Cultural Reform: Jadidism in Central Asia.
Berkeley; Los Angeles; London, 1998.
Важным аспектом для понимания эволюции среднеазиатских национализмов является влияние на них таких разнообразных течений, как либерализм, социализм и т.д., но я оставляю его за рамками настоящей статьи. С проектом “Туркестана” отчасти конкурировал более старый проект “Алаш-орды” (или проект “Казакстана”), который активно продвигался некоторыми лидерами казахской элиты. Туркестан в начале XX века: к истории истоков национальной независимости. Ташкент, 2000. С. 153. Там же. С. 154. Известия ТуркЦИК. 1920. 24 марта (Цит. по: Гордиенко А.А. Создание советской национальной государственности в Средней Азии. М., 1959. С.93). Уже в 1922 г. Т. Рыскулов, “осознавший” свои ошибки, стал председателем Совнаркома ТАССР. Carlisle D.S. Soviet Uzbekistan: State and Nation in Historical Perspective // Central Asia in Historical Perspective / Ed. B.F. Manz. Boulder; San Francisco; Oxford, 1996. P. 108. Цит. по: Гордиенко А.А. Указ. соч. С. 150. Влиятельный советский чиновник Г. Сафаров писал в 1921 г., что киргизы, узбеки и туркмены составляют “три основные национальные группы в Туркестане ...Правда, эти нации далеко еще не сложились в прочные объединения людей, говорящих на одном языке, живущих на одной территории, связанных общим экономическим оборотом и культурной общностью. Их оформление еще предстоит...” (Сафаров Г. Очередные вопросы национальной политики. Ташкент, 1921. С. 8). Надо добавить, что в официальных документах Туркестанской республики национальные имена звучали не слишком часто, их нередко заменяло описательное определение “коренное население” (См.: Сборник важнейших декретов, постановлений и распоряжений правительства ТССР за 1917-1922 гг.

Ташкент, 1923). Весной 1920 г. пало Хивинское ханство и провозглашена Хорезмская Народная Советская Республика, в 1923 г. переименованная в Хорезмскую Советскую Социалистическую Республику. А.З. Валидов довольно подробно описывает в своих воспоминаниях, как большевики привлекли его для борьбы с Колчаком. Апофеозом международного союза с пантюркскими силами стал организованный большевиками знаменитый Съезд народов Востока в Баку в 1920 г. (См.: Заки Валиди Тоган. Воспоминания. Борьба мусульман Туркестана и других восточных тюрок за национальное существование и культуру. М., 1997). Туркестан в начале ХХ века... С. 538. Заки Валиди Тоган. Указ. соч. С. 295. Там же. С. 305, 311, 352. А.З. Валидов, например, называл того же Рыскулова легальным деятелем Национальной федерации Туркестана. Туркестан в начале ХХ века... С. 547-548. Там же. С. 549. Масов Р. История топорного разделения. Душанбе, 1991. С. 36-37. В 1923 г. одной из тем обсуждений в ЦК РКП(б) было так называемое “дело Султан-Галиева”, коммуниста-тата- рина, которого подозревали в тайной подрывной работе и связях с Валидовым (См.: Тайны национальной политики ЦК РКП. Стенографический отчет секретного IV совещания ЦК РКП, 1923 г. М., 1992). Это “дело” отражает тот страх, который существовал в этот момент у большевистской верхушки перед явными и неявными проявлениями “пантюркизма”. Туркестан в начале ХХ века... С. 643. Сначала планировалось размежевать Туркестан и Бухарскую республику, Хорезмская же республика должна была сохранить свой статус. Однако едва ли не в последний момент было решено и Хорезм включить в процесс национального размежевания. Д. Карлайл полагает, что проект “Узбекистан” был в действительности проектом “Большой Бухары”, в котором национальный элемент играл второстепенную роль (Carlisle D.S. Op. cit. P. 111, 114-115). Однако и в “туркестанизме” этнический аспект не был основополагающим, поэтому “Узбекистан” вполне может быть назван “Малым Туркестаном”. См.: Fragner B.G. The nationalization of the Uzbeks and Tajiks // Muslim Communities Reemerge: Historical Perspectives on Nationality, Politics and Opposition in the Former Soviet

Union and Yugoslavia / Ed. A. Kappeler, G. Simon, G. Brunner, E. Allworth. Durham; London. 1994. P. 21. Я не рассматриваю все варианты размежевания в Средней Азии, которые обсуждались. Тот вариант, который был реализован, видимо, отражал наиболее широкие интересы. Однако и он был в какой-то мере случайным. Например, часть туркестанских лидеров выступила против создания национальных республик и выдвигала проект создания единого государственного образования в Средней Азии по примеру Закавказской федеративной республики (с включением в нее Казахстана). Часть предлагала провести размежевание только внутри Туркестанской республики. См.: Abramson D. Identity counts: the Soviet legacy and the census in Uzbekistan // Census and Identity: The Politics of Race, Ethnicity, and Language in National Censuses / Ed. D.I. Kertzer, Arel. Cambridge, 2001. P. 187-196. См.: Ильхамов А. Археология узбекской идентичности // Этнический атлас Узбекистана. Ташкент, 2002; Абашин С.А. Население Ферганской долины (к становлению этнографической номенклатуры в конце XIX - начале XX века) // Ферганская долина: этничность, этнические процессы, этнические конфликты. М., 2004. Немченко М. Национальное размежевание Средней Азии. М., 1925. С. 3. Н. Лутфуллаев (Насратулла Махсум) в 1926-1929 гг. был председателем ЦИК ТАССР, в 1929-1933 гг. - председателем ЦИК ТССР, в 1933 г. освобожден от постов и в конце 30-х годов репрессирован. В число “таджиков” были включены все памирские народности, которые являются исмаи- литами и говорят на своих особых языках. Масов Р. Указ. соч. С. 34. С такими предложениями выступил Н. Лутфуллаев (Там же. С. 50-51; Масов Р. Таджики: вытеснение и ассимиляция. Душанбе, 2004. С. 64). Масов Р. История топорного разделения. С. 53-60. Такая “скромность” вызвала ироническую перепалку членов таджикской подкомиссии с казахом С. Ходжановым, который пытался как-то обострить дискуссию и предлагал включить себя в число таджиков (Масов Р. История топорного разделения. С. 42-47). Вообще же Ходжанов считал названия “узбек” и “туркмен” фикциями и был противником национального размежевания (ТурсуновХ.Т. Образование Узбекской Советской Социалистической Республики. Ташкент, 1957. С. 118). Масов Р. История топорного разделения. С. 140-145. Там же. С. 115-126. Кстати, многие из них позже, в эпоху гонений и репрессий, получили защиту от Таджикистана. Масов Р. История топорного разделения. С. 132. Полный набор таких аргументов был изложен в Докладной записке в комиссию по разрешению пограничных споров между Узбекской ССР и Таджикской ССР Н. Мухамедовым от 29 декабря 1929 г. (См.: Там же. С. 174-189). Там же. С. 146-151. Мухитдинов принадлежал к богатой купеческой бухарской семье. Глава этой семьи - Мухитдин Мансуров - и все ее члены составили костяк антиэмирской оппозиции (См.: Генис В. Вице-консул Введенский. Служба в Персии и Бухарском ханстве (1906-1920 гг.). Российская дипломатия в судьбах. М., 2003. С. 313-318). В 1920 г., после свержения эмира, А. Мухитдинов, один из сыновей Мансурова, стал председателем Ревкома БНСР, в 1921 г. он был с этой должности фактически снят (его считали сторонником Энвер-паши), но возглавил не менее важную должность назира торговли и промышленности БНСР, в 1923 г. стал зампредсовназиров и главой Бухарского экономического совета, с декабря 1924 г. - заместитель Председателя Ревкома ТАССР, председатель Госплана ТАССР, нарком внутренней торговли, с декабря 1926 по январь 1929 г. - председатель СНК Таджикской АССР. Родственники Мухитдинова возглавляли крупные предприятия в Узбекистане. Масов Р. История топорного разделения. С. 71. Там же. С. 149. А.З. Валидов в своих “Воспоминаниях” задним числом называл Мухитдинова “таджиком по происхождению”, который “хорошо усвоил тюркский дух Туркестана” (Заки Валиди Тоган. Указ. соч. С. 287). Валидов то ли с иронией, то ли с восхищением вспоминает, что в 1920 г. глава Бухарской республики Мирза Абдулкадыр Мухитдинов наи
зусть читал валидовскую статью “Богатство духовной культуры Туркестана” (Там же. С. 130). Масов Р. История топорного разделения. С. 149. Там же. С. 150, 151. Там же. С. 151. Кстати, лоббистами “таждикского проекта” был целый ряд академических ученых. Еще в 1920 г., после своей поездки в Туркестан, востоковед В.В. Бартольд протестовал против того, что власть поддерживает узбеков, киргизов и туркмен, тогда как “древнейшие жители края, таджики, были забыты” (Бартольд В.В. Таджики: Исторический очерк // Бартольд В.В. Соч. Т. 2. Ч. 1. М., 1963. С. 468; см. также: Бартольд В.В. О национальном размежевании в Средней Азии // Восток. 1991. lt; 5). В 1925 г. были изданы две книги - “Таджикистан” и “По Таджикистану”. Особое отношение к иранской культуре было связано помимо прочего с интересом к “арийской теме”, которая увлекла российских ученых еще в конце XIX в. (Ларюэль М. Умозрительная Центральная Азия: поиски прародины арийцев в России и на Западе // Вестник Евразии. 2003. lt; 4(23)). Масов Р. История топорного разделения. С. 125. Р. Масов утверждает, что министр иностранных дел СССР Б. Чичерин поддержал план “Большого Таджикистана”. Правда, доказательств этому не существует. Масов Р. История топорного разделения. С. 120. Власти размышляли, нужно ли поддерживать Бачаи-Сакао или не нужно, и в конце концов решили сделать ставку на его противников. Xабибуллаxан пришел к власти в январе 1929 г., а уже осенью того же года был свергнут Надир-ханом. Поражение Бачаи-Сакао совпало с угасанием интереса у центрального руководства к “таджикскому проекту”. Впрочем, эта тема нуждается в дальнейшем изучении. Любопытно, что среди готовых поддержать Бачаи-Сакао были ГПУ и Коминтерн, тогда как Народный комиссариат иностранных дел выступал против (См.: Бойко В.С. Советский Союз, Коминтерн и Афганистан в конце 1920-х - начале 1930-х годов // Восток. 1998. №4). Масов Р. История топорного разделения. С. 99-100. Надо иметь в виду, что в это время все еще обсуждались разные проекты передела Средней Азии. В частности, по-прежнему вполне серьезно лоббировался проект создания единой “Среднеазиатской федерации”. А. Мухитдинов был снят со своей должности еще в 1929 г. На смену прежним лидерам приходят новые - ходжентцы, которые в 1920-е годы занимали высокие должности в Туркестанской республике и Узбекской ССР (А. Рахимбаев, А. Мавлянбеков и др.). Все они из “узбеков” превращаются в “таджиков”. В 1929-1930-е годы Москва потеряла интерес к “национальному вопросу” и переключилась на классовую борьбу в деревне и коллективизацию. Возможно, это тоже один из внешних факторов, который воспрепятствовал проекту “Большого Таджикистана”. См.: Smith A. National Identity. Reno; Las Vegas; London; 1991. См.: Smith G. Post-colonialism and borderland identities // Nation-building in the Post-Soviet Borderlands. The Politics of national Identities / Ed. G. Smith, V. Law, A. Wilson, A. Bohr, Allworth. Cambridge, 1998. P. 15-16; Roy O. The New Central Asia: The Creation of Nations. L., P. 161-189. См.: Хобсбаум Э. Нации и национализм после 1780 года. СПб., 1998. С. 162. О пантюркистских настроениях среди узбекской элиты в начале 1990-х годов см.: Hyman A. Turkistan and pan-Turkism revisited // Central Asian Survey. 1997. lt; 16(3). Каримов И. Узбекистан на пороге XXI века: угрозы безопасности, условия и гарантии прогресса. Ташкент, 1997. Там же. С. 69. Там же. С. 72-73. Там же. С. 73. Очерки по истории государственности Узбекистана. Ташкент, 2001. С. 3. Там же. С. 5. Там же. Там же. С. 13, 189. Туркестан в начале XX века... С. 648-649. Там же. С. 666, 668.
Левитин Л. Узбекистан на историческом повороте. Критические заметки сторонника президента Ислама Каримова. М., 2001. Там же. С. 61. Там же. С. 77-82, 104. Там же. С. 113. Там же. С. 116. Там же. Там же. С. 117. Правда Востока. 1998. 1 дек. См. также: Djumaev A. Nation-Building, Culture, and Problems of Ethnocultural Identity in Central Asia: The Case of Uzbekistan // Can Liberal Pluralism Be Exported? Western Political Theory and Ethnic Relations in Eastern Europe / Ed. W. Kymlicka, M. Opalska. Oxford; New York, 2001. P. 338-340. Сам И. Каримов родом из Самарканда и является по происхождению, как убеждены многие в Узбекистане, этническим таджиком. Выходцы из Самарканда и Джизака, которые пришли к власти вместе с Каримовым, считаются таджиками или ирони (потомки персиян). Однако в общественном мнении это один из кланов внутри узбеков, а не “чужеземцы”. Каримов И. Указ. соч. С. 99. Рахмонов Э. Таджики в зеркале истории. Кн. 1: От арийцев до Саманидов. L., б.г. С. 125. Там же. Негматов Н.Н. Таджикский феномен: теория и история. Душанбе, 1997. С. 21-22. Там же. С. 71. Героем узбекской национально-исторической мифологии стал эмир Тимур (XIV), чей памятник украсил столицу государства. “Индустрия Тимура” напоминает о былом величии, в том числе размерах, “узбекского государства”, которое было при Тимуре ^м., например: March A.F. The use and abuse of history: “national ideology” as transcendental object in Islam Karimov’s “ideology of national independence” // Central Asian Survey. 2002. lt; 21(4)). Узбекская идеология пытается не замечать хорошо известного всем факта, что Тимур не называл себя “узбеком”, а “узбеками” были пришельцы с севера, которые в XVI в. уничтожили государство Тимуридов. См. также: Roy O. Op. cit. P. 122. Одним из вариантов сменить акценты и передвинуть центр внутри иранской общности от иранцев к таджикам является попытка опереться на символы зороастризма, местом происхождения которого считается Средняя Азия. Отсылки к зороастризму позволяют также включить в национальную идеологию богатую доисламскую мифологическую традицию, а кроме того - противодействовать исламскому антинационализму. Зороастризм также протягивает нить к арийской тематике, которая является одним из важных символических ресурсов таджикского национализма. Способы, которыми таджикский национализм пытается сделать “таджиками” памирцев, говорящих на своих особых языках и имеющих особую культуру, - это отдельная тема для анализа ^м., например, дискуссию в: Советская этнография. 1989. lt; 5). Могу лишь сказать, что в данном случае таджикский национализм становится очень похожим на узбекский в вопросе о роли языка и культуры для определения нации. В этом таджикский национализм становится похожим на еврейский и армянский национализмы, о чем Э. Рахмонов прямо пишет в книге “Таджики в зеркале истории”. Джунбиш. 1997. lt; 6 (октябрь). См. также: Рахимов Р.Р. К вопросу о современных таджикско-узбекских межнациональных отношениях // Советская этнография. 1991. lt; 1. Рахмонов Э. Указ. соч. С. 128, 210. См.: Масов Р. История топорного разделения; Он же. Таджики: под грифом “секретно”. Душанбе, 1995; Он же. Таджики: вытеснение и ассимиляция. Масов Р. История топорного разделения. С. 11-12. Есть определенная ирония истории в том, что Москва, которая когда-то создавала сильный и большой Узбекистан как свой форпост в Средней Азии, в 1990-е годы своим главным союзником в регионе вынуждена была признать слабый и маленький Таджикистан, который теперь помогает сдерживать узбекскую гегемонию. См.: Абашин С.Н. Регионализм в Таджикистане: становление “этнического языка” // Расизм в языке социальных наук. СПб., 2002. Рахмонов Э. Указ. соч. С. 218.

<< | >>

↑

Источник: В.А. Тишков, В.А. Шнирельман. Национализм в мировой истории. 2007

Еще по теме ТАДЖИКСКИЙ НАЦИОНАЛИЗМ:

- Внешняя политика и международные отношения - Вопросы политологии - Геополитика - Государственное управление. Власть - История международных отношений - История политических и правовых учений - Общие вопросы политологии - Политика - Политическая философия - Политические исследования - Политические режимы и партии - Политология в Украине - Социальная политика - Социология политики -