МИФ КАК ВЕРБАЛИЗОВАННОЕ ДЕЙСТВИЕ 1 И КАК ДРАМАТИЗИРОВАННАЯ ИСТОРИЯ ЖИЗНИ

Рассмотрим миф во втором плане — синтагматическом, миф как повествование, историю о чем-либо, нарратив (повествование — греч.). По существу, это модель возможных действий человека в окружающем его мире.

Миф — это язык, имеющий свои структурные особенности
и работающий на самом высоком уровне. Но миф — это еще и живая речь, деятельность повествования. Причем в момент повествования описываемые действия героев образуют для слушателей некую живую реальность. Ю. М. Лотман с соавторами описывает развитие повествований от мифологических до художественных текстов как результат взаимодействия двух видов повествований: бытовых и мифологических. «В архаическом мире тексты, создаваемые в мифологической сфере и в сфере повседневного быта, были отличными как в структурном, так и в функциональном отношении» [17, с. 58]. Мифологические тексты отличались высокой степенью ритуализации и повествовали о коренном порядке мира, о наиболее важных событиях. Миф отличался цикличностью (повторы, отсутствие начала и конца) и изо- морфностью (миф как вариант, изоморф единого, нерасчлененного персонажа, события или текста).
В первоначальном виде миф непосредственно был связан с действием и не столько рассказывался, сколько разыгрывался в форме сложного ритуального действа. Тексты в сфере повседневного быта, напротив, были чисто словесными. В отличие от мифологических, они рассказывали об эпизодическом, о повседневных и единичных событиях. Если необходимо было закрепить в сознании поколений память о каком-то экстраординарном событии, эти тексты мифологизировались и ритуализировались. С другой стороны, мифологический материал мог быть прочитан с позиций бытового сознания. Тогда в него вносилась дискретность, понятие времени, начала и конца. Это приводило к тому, что ипостаси единого персонажа воспринимались как различные образы. Первоначально единый герой архаического мифа превращался во множество персонажей, получающих профессии, биографии и упорядоченную систему родства.
Конвергенция мифологических и историко-бытовых нарративных текстов привела постепенно к появлению промежуточного варианта текстов. В этих текстах миф теряет сакрально-магическую функцию, а бытовой нарративный текст приобретает в дополнение к утилитарной функции моделирующую и эстетическую функцию за счет развития экспрессивных, выразительных средств. Из этих промежуточных текстов далее развиваются тексты художественные. Особенно активно это взаимодействие осуществляется в промежуточной сфере фольклора. Некоторые жанры художественной литературы (рыцарский, плутовской роман, циклы полицейских и детективных новелл) отчетливо тяготеют к «мифологичности» художественного построения. Целое в них отчетливо изоморфно эпизоду, а все эпизоды — общему инварианту. Много повторов, переплетений и параллелей. Постоянный герой предстает носителем действия, неким демиургом условного мира, который тем не менее преподносится читателю как реальность.
Особенно мифогенным оказался кинематограф. Главная причина — «синкретизм художественного языка, значимость недискретных элементов, а также циклизация различных фильмов с участием одного и
того же актера. Его различные роли воспринимаются как варианты одной и той же роли, инвариантной модели характера». Мифы сохранили большое значение и для современной литературы в целом, произошла своего рода «ремифологизация» литературы.
Таким образом, первая особенность мифа как нарратива (в синтагматическом плане его рассмотрения) — миф это не только картина мира как арены действий, но и описание самого действия, причем вербализованное действие для рассказчика или слушающего приобретает статус «второй реальности». В архаических культурах священнодействие есть «dromenon», т. е. то, что совершается. То, что представлено, есть «drama», действие, независимо оттого, совершается ли оно в форме сценической или состязательной. Действие изображает некое космическое событие, не только как интерпретация его, но и как отождествление. Культ воспроизводит эффект, образно воплощенный в действии. Функцией его является не простое подражание: он должен воссоздать часть действия или быть его частью [27, с. 26].
Вторая особенность мифа в синтагматическом плане — драматизация. В. А. Шкуратов замечает, что нарратив основан на уникальности и экстраординарности описываемых событий, живо изобразить чистую рутину невозможно даже самым приземленным языком. Повествование привлекает слушателя сопоставлением культурной нормы и индивидуального случая, отклоняющегося от нее. Нарратив оказывается противопоставленным обыденности, а оплотом обыденности надо признать логику, которая обобщает, упорядочивает и потому спорит с повествовательной индивидуализацией. Логический (или парадигматический) подход применяется для объяснения пропусков, пробелов в нарративе. Объяснение дается в форме «соображений», причем эти соображения часто стоят во вневременном залоге настоящего, чтобы лучше отделить их от событий прошлого. При этом создается впечатление не только логики, но и правдоподобия, так как нарративные требования еще доминируют [28, с. 162].
Л, М. Веккер отмечал, что без вопроса нет мысли. Нарратив как образно-словесное повествование обрисовывает парадоксы и проблемы существования человека и «будит» формальный интеллект, создавая поводы и придавая легитимность его работе. Одновременно нарратив задает интенцию и цели интеллектуальной деятельности. Дж. Брунер писал: «У человеческих существ с их удивительным нарративным даром одна из принципиальных форм поддержания мира есть человеческая способность представления, драматизации и объяснения для смягчения обстоятельств, несущих угрозу и конфликт для повседневной жизни».
Таким образом, нарратив создает одновременно проблему, контекст, повод и интенцию для работы формально-логического интеллекта. Показывая способы решения жизненных проблем, нарратив выполняет свою культурную функцию. Что было первым: слово или дело? Что генетически первичнее (или фундаментальнее): логическое рассуждение или рассказ? Дж. Брунер полагал, что «ребенок сочиняет
и понимает истории, испытывает от них удовольствие и страх задолго до того, как он способен действовать с наиболее фундаментальными логическими пропозициями Пиаже», по Брунеру, логос и праксис культурно неразделимы. Культурная позиция действования вынуждает быть рассказчиком. Нарратив обеспечивает смысловую преемственность и воспроизводимость человеческой культуры.
Таким образом, нарратив, письменный и устный, обеспечивает трансляцию культурных моделей поведения от поколения к поколению. Недаром Дж. Брунер, один из выдающихся когнитивистов, перешел от исследования поведения человека в рамках когнитивистской метафоры (исследования человека рационального в контексте парадигматической и потому статичной картины мира) к исследованию человека в контексте его жизни, используя в качестве основной метафоры наррему — повествование о жизни человека.
Структура биографического описания. Когда человек рассказывает другому свою биографию, он всегда пытается объяснить ее логику и структуру и выступает при этом как историк и теоретик своей жизни. Структура человеческого знания представлена в схемах. Существуют схемы для наших знаний об объектах, ситуациях, событиях, последовательностях событий, действиях и последовательностях действий.
Д. Андраде выдвинул идею культурных схем, сочетаний элементарных схем, составляющих значимые системные характеристики всякой культурной группы. «Обычно такие схемы изображают упрощенные миры, и адекватность основанных на этих схемах знаний зависит от того, в какой степени эти схемы соответствуют реальным предметным мирам, являющимся объектом обобщения. Такие схемы отражают не только мир физических объектов и событий, но и более абстрактные миры социального взаимодействия, рассуждения и даже значений слов». Частный случай схем — сценарий. Сценарий — событийная схема, которая определяет, какие люди должны участвовать в событии, какие социальные роли они играют, какие объекты используют, какова приемлемая последовательность действий и каковы причинные связи.
Сценарии служат руководством к действию (если бы участники событий не имели разделяемых всеми сценариев, любое совместное действие приходилось бы заново согласовывать); дети растут в контекстах, контролируемых взрослыми, и, следовательно, по «взрослым» сценариям.
По Дж. Брунеру, сценарии следует рассматривать как элементы повествования. Именно повествование, связь событий во времени, составляет самую суть человеческого мышления. Представление опыта в повествовании обеспечивает рамку («folk psychology»), побуждающую людей интерпретировать как собственный опыт, так и друг друга. Если бы не было этой повествовательной рамки, «мы бы потерялись во мраке хаотического опыта и уж во всяком случае едва ли бы выжили как вид». Задача нарратива — обеспечить смысловую преемственность человеческой жизни. Функция повествования — находить
объяснение, которое смягчает или по крайней мере делает понятным отклонение действия от канонической культурной схемы.
Таким образом, одна из функций нарратива — редукция конфликтов.
Что это за конфликты? Для объяснения природы таких конфликтов Г. Мюррей ввел понятие темы. Тема жизненной ситуации определяется соотношением актуальной потребности и внешних противодействий удовлетворению потребности — прессов [38, р. 121 — 124]. В описании жизненного пути личности как реализации тем используется несколько ключевых понятий. Элементарной единицей описания служит эпизод (процесс).

Эпизод имеет отчетливое начало и конец и представляет собой фрагмент истории жизни. Индивидуум может участвовать в одно и то же время в нескольких эпизодах [38, р. 40; 39, р. 436]. Охваченные единой темой, но разделенные во времени эпизоды объединяются в сериал (например, знакомство, личные отношения, вступление в брак) [39, р. 436]. Серии, занимающие большие периоды времени, образуют сериальные программы (например, получение профессионального образования, когда по пути к конечной цели достигаются промежуточные) [40, р. 16-18]. Эта идея нашла свое дальнейшее развитие в «психологической биографике» Ганса Томе. Г. Томе ввел понятия «темы бытия» [42, р. 79] и «техники бытия» человека [42, р. 107-108]. Для пояснения этого понятия можно использовать литературную аналогию. Каждый человек «живет на определенную тему». Один без конца борется за справедливость, другой озабочен ростом социального статуса и т. п. Темы являются повторяющимся выражением мыслей, желаний, опасений или надежд человека и связаны с его мотивацией. Темы отчетливо обнаруживаются в биографических историях и биографических документах. Темы выражаются в специфическом видении мира, в структуре жизненного пространства. Тематическое структурирование прошлого — ярчайшее выражение логики жизненного пути личности.
Однако подобно тому, как в литературе повествование на определенную тему может вестись в разных жанрах и стилистике, так и человек может прожить одну и ту же жизненную тему в разной «технике бытия». Техника бытия — инструментальный аспект жизни. Использование техники определяется характером жизненной ситуации человека, прежде всего — критическими жизненными событиями. Техники являются типичными для индивидуума реакциями на ситуацию, связанную с темой бытия. Приведем сокращенный перечень тем и техник бытия [по: 34, s. 157—159]:
А. Темы бытия: регулятивная тематика. Все события, главная цель которых — сглаживание «нарушений» актуальной ситуации, создание «равновесия». «Нарушение» может состоять в неудовлетворенности, психической недостаточности и сожалениях, разочарованиях, гневе или страхе, которые, в свою очередь, основываются на ожиданиях чрезмерного сужения или расширения жизненного пространства;
антиципаторная регуляция. Речь идет об антиципации возможных «нарушений», которые предполагают поведение, имеющее целью «защиту» от реально еще не наступивших нарушений. Антиципация начального состояния «нарушения» и конечного, свободного от нарушения состояния; стремление «быть» (активация). Желание переживать, действовать, стремление к экспансии, расширению временного, пространственного, ментального и социального измерения жизненного пространства; социальная интеграция. Проявления: желание продолжения, расширения или углубления существующих социальных связей. Антиципируемое конечное состояние: такая же или более сильная социальная интеграция; социальное продвижение. Завоевание социального окружения, стремление «снизу» — «вверх»; креативная тематика. Самоосуществление: построение профессиональных планов, расширение собственного опыта и возможностей и т. д.; нормативная тематика. Нормативные стремления (к «правильному», социально одобряемому образу жизни), стремление к нормативно одобренному участию в чем-либо, стремление получить свою «законную» долю.
Б. Техники бытия: техники достижения. Исполнение функций, связанных с достижениями в познании, координации, директивном поведении, структурировании, конкуренции; варианты приспособления. Приспособительная модификация поведения, стремление к более «пригодному» в данной ситуации поведению: например, ассимиляция, идентификация, смена формы поведения, тенденция к эрзац-действиям, выполнение которых для индивидуума лишено личного смысла; защитные техники. Речь идет об определенных границах возможностей реагирования индивидуума, которые нельзя расширить ни через достижения, ни через модификацию поведения. Общий возможный тип реагирования при этом: не оставлять эту ситуацию в субъективном жизненном пространстве. Примеры защитных механизмов: ложь, затушевывание, рационализация и т. д.; техники «ухода». Поведенческая модель реального «выхода из поля»: например, поиски отдыха, снятия напряжения, отвлечения; агрессия. Техники, которые направляются желанием нанести прямой или косвенный ущерб другому индивидууму.
В последнем (третьем) издании своего научного труда «Человек и его мир» Г. Томе значительно расширил перечень техник бытия, доведя их число до 19 [42, с. 114—130]. •
Соотношение тем и техник бытия является динамичным: некоторые темы могут стать инструментом для реализации других тем —
например, социальное продвижение как создание благоприятных условий для креативности. Специфика тематического структурирования и техник бытия индивидуума определяет особенности «жизненного пространства» человека как арены его действий и страстей. Ядром жизненного пространства является «картина собственного Я». От этого ядра жизненное пространство развертывается и расширяется в трех измерениях: временном (временная перспектива индивидуума), социальном (социальные связи и контакты), физическом (пространство жизни) и ментальном (богатство идей). Приемлемый и комфортный для человека уровень расширения, экспансии жизненного мира в этих четырех измерениях есть, по Г. Томе, индивидуальная константа. Например, для одного человека комфортным объемом физического пространства может быть жилая комната, трамвай и рабочее помещение, а для другого комфортное физическое пространство — в пределе — вся планета (путешествия и т. п.). Как чрезмерное расширение, так и сужение пространства в каком-то измерении (отклонение от индивидуальной константы) переживаются человеком как дискомфорт и оформляются в соответствующую тему бытия.
Описание биографической тематики какого-то персонажа вызывает живую реакцию у человека в случае совпадения или сходства с его собственной тематикой, а также в том случае, когда жизненные пространства героя и читателя хотя бы пересекаются.
Одним из первоисточников современного понимания жизненного пространства человека является теория поля К. Левина.
Поле — это человек в его жизненном пространстве [15, с. 78]. В универсуме человеческой жизни К. Левин выделяет три сферы: «жизненное пространство, т. е. человек и психологическая среда, как она существует для него». Это потребности, мотивации, настроение, цели, тревога, идеалы;
процессы в физическом и социальном мире, которые на жизненное пространство влияния не оказывают;
«пограничная зона»жизненного пространства: определенные части физического или социального мира, которые все-таки оказывают влияние на состояние жизненного пространства в это время. Процессы восприятия и действия тесно связаны с пограничной зоной [ 15, с. 77]. В качестве примера можно привести описание К. Левиным жизненного пространства подростка. Переход в группу взрослых делает возможным для подростка определенные виды деятельности, которые ранее были запрещены. Индивид может посещать вечеринки, иметь доступ к определенным видам деятельности. Это переход к более или менее неизвестной позиции. Незнакомая ситуация может быть психологически представлена как когнитивно неструктурированный регион [15, с. 158—160]. Таким образом, жизненное пространство описывается прежде всего как соотношение доступных и недоступных видов деятельности, т. е. как арена деятельности человека [15, с. 159|.
Развитие индивидуума связано с возрастающей кристаллизацией жизненного пространства [15, с. 135]. Романист, который рассказы
вает историю, стоящую за поведением индивида, предоставляет нам сведения о его родителях, профессии, статусе, друзьях. Он дает нам эти сведения в их взаимозависимости, т. е. как часть общей ситуации. В науке также данные о факторах, влияющих на поведение, должны быть даны в рамках конкретной ситуации. Совокупность сосуществующих фактов, которые воспринимаются как взаимозависимые, называется полем. Психология должна рассматривать жизненное пространство, включающее человека и среду, как одно поле [15, с. 265).
Изменения в жизненном пространстве при развитии: Расширение жизненного пространства. Оно имеет три главных аспекта [15, с. 150]:
границы и дифференциация той области, которая для индивида носит характер нынешней реальности;
возрастающая дифференциация в измерении реальности-ирреальности. В ходе развития воспринимаемая среда становится менее субъективно окрашенной. То, что воспринимается, менее прямо зависит от изменяющихся настроений и потребностей индивида. Этот растущий реализм восприятия особенно заметен в восприятии социальных отношений. Другими словами, реальность и фантазия различаются более четко [15, с. 135];
расширение психологического временного измерения, т. е. расширение «психологического прошлого» и «психологического будущего», которые существуют как части жизненного пространства в настоящее время.
Далее, к характеристикам развития, кроме расширения жизненного пространства, К. Левин добавляет еще:
Б. Растущая организация пространства. Изменение общей подвижности или жесткости жизненного пространства [15, с. 272].
Таким образом, обнаруживается значительное сходство психологической биографики, представлений о жизненном пространстве человека, структуры нарратива и структуры мифологического. Попытаемся разобраться теперь, как из биографических историй, развертывающихся в жизненном пространстве или поле индивидуума, рождается миф о харизматическом лидере.

<< | >>

↑

Источник: В. Ю. Большаков. Общество и политика: Современные исследования, поиск концепций. 2000

Еще по теме МИФ КАК ВЕРБАЛИЗОВАННОЕ ДЕЙСТВИЕ 1 И КАК ДРАМАТИЗИРОВАННАЯ ИСТОРИЯ ЖИЗНИ:

- Внешняя политика и международные отношения - Вопросы политологии - Геополитика - Государственное управление. Власть - История международных отношений - История политических и правовых учений - Общие вопросы политологии - Политика - Политическая философия - Политические исследования - Политические режимы и партии - Политология в Украине - Социальная политика - Социология политики -