Эволюция либеральной ориентации в рамках государственно- монополистического капитализма

В XX в. перед американцами со всевозрастающей остротой встает ряд проблем. Необратимый и интенсивно совершающийся процесс обобществления производительных сил общества, сталкиваясь с капиталистическими формами хозяйствования и управления, дает о себе знать через экономические кризисы. Особенно болезненно проходил кризис начала 30-х годов, вызвавший массовую безработицу, падение уровня жизни, личные трагедии миллионов людей. В ходе кризиса в результате острой борьбы разных сил произошло существенное изменение механизмов экономического регулирования. Государство приобрело новые функции, начало все более активно вмешиваться в хозяйственную жизнь страны, принимая меры по опасению существующей системы. Оформление неолиберализма как особого типа политической ориентации в США обычно связывают с реформами, известными под названием «нового курса» президента Ф. Рузвельта.

В сознании многих американцев утвердилась идея важности общенациональных «антикризисных» мероприятий. Укрепилась мысль о необходимости государствен-

5 Ю. Л. Замошкнн ного регулирования экономической жизни страны, а значит, и определенного вмешательства в стихию рыночных, частнопредпринимательских отношений.

Многие американцы начали выступать за введение государственной системы социального обеспечения, прежде всего государственной помощи безработным и тем слоям населения, которые оказываются в наиболее бедственном положении. Изменялось старое представление о функциях и роли государства в сфере распределения, т. е. в той сфере жизни граждан, которая обозначается в США термином «частная жизнь» и которая включает организацию семейного хозяйства, формирование бюджета семьи и т. д. Представление о новых функциях государства в США воплотилось и закрепилось в понятии «государства, ориентированного на благосостояние своих граждан» (так, пожалуй, можно наиболее адекватно передать смысл понятия «welfare state»).

В сознании многих американцев укрепилась и до наших дней сохраняется идея о непосредственной и растущей зависимости их личной судьбы, индивидуального благосостояния, их жизненного успеха от судеб общества в целом как некоего целостного организма, от состояния экономики всей страны, от политических решений, осуществляемых на общегосударственном уровне. «Американский либерализм сегодня является этатистским» ', — констатируют исследователи современной ситуации в США.

Перечисленные идеи и представления не могли не вступить в противоречие с ранее утвердившимися в сознании традиционными постулатами индивидуализма и либерализма. Ведь традиционное сознание исходило из принципа невмешательства государств в «свободные» рыночные отношения, в сферу производства и распределения, в «частную» жизнь граждан. Американцы привыкли считать, что судьба индивида, его благосостояние и жизненный успех зависят не от общества в целом, а лишь от личности — ее воли, трудолюбия, энергии и инициативы и т. д.

Традиции и основные постулаты индивидуализма и либерализма не. исчезли с появлением новых идей — они весьма прочно внедрены в идеологию и общественное 1

Ideologies of Politics. Cape Town — London — New York, 1975, p. 15.

сознание в США. Они поддерживаются большинством институтов, которые в этой стране заняты воспитанием людей. Общественное мнение по-прежнему склонно отождествлять практику формирования органов политической власти и принятия политических решений с отношениями на рынке, где, подобно товарам, «свободно» обмениваются, сравниваются, оцениваются взгляды и интересы всех субъектов политических отношений.

Оформившееся в 30—50-х годах неолиберальное сознание представляло собой продукт симбиоза всех этих противоречащих друг другу идей и представлений. Апологеты неолиберализма в США хотят представить его как целостную систему идей. Но на деле неолиберализм характеризовался глубокой внутренней противоречивостью и напряжением, явной эклектичностью, острой борьбой разнонаправленных тенденций.

Эти черты американского неолиберализма имеют объективный характер и усиливаются на всем протяжении его развития, особенно после второй мировой войны, когда это течение, казалось, переживало период расцвета. С наибольшей силой и отчетливостью противоречивость неолиберализма обнаружилась в 70-х годах. В этот период кризис неолиберализма становится общепризнанным фактом.

С самого возникновения неолиберализм имел разнородную социально-психологическую основу. Внешне он демонстрировал единую тенденцию: он объединял идеи п стереотипы, унаследованные от традиционного индивидуализма и либерализма, с теми идеями и представлениями, которые были вызваны к жизни изменившейся реальностью государственно-монополистического капитализма и новыми социальными проблемами. Но эта общая тенденция приспособления старого к новому, компромисса между старым и новым скрывала разные по своему социальному смыслу и социальной направленности политические ориентации. Они были характерны для различных типов личности, а в конечном счете для различных классов, групп и слоев населения в США.

Неолиберальные идеи в той или иной степени были приняты довольно широкими слоями американцев. Так, эти идеи разделялись теми людьми, которые, превратившись в наемных работников, еще хранили .память о «старых временах», еще придерживались старых ценностей и иллюзий. Но объективный процесс изменения их 5* социального положения способствовал появлению в их сознании новых идей и представлений. Они, например, осознавали растущую зависимость своего благосостояния от уровня развития производительных сил, с очевидностью обнаруживавших тенденцию к обобществлению в рамках всей страны. Это способствовало пробуждению их интереса к состоянию экономики в целом. Укреплялась идея о том, что экономика есть некая целостность, своего рода единый организм, требующий новых форм управления, осуществляемого в общенациональных масштабах. Государство было единственной общенациональной организацией, и вполне естественно, что оно стало рассматриваться как орган такого управления.

Довольно широкие слои трудящихся американцев восприняли воплощенную в «новом курсе» Рузвельта идею государственного регулирования экономики как выражение своих интересов, поскольку считали, что это регулирование направлено прежде всего на преодоление кризиса, на уменьшение безработицы, на помощь безработным и особо нуждающимся. В сознании трудящихся американцев эта идея приобрела демократическую и гуманистическую значимость. Но она сосуществовала с традиционным представлением о частном предпринимательстве п капиталистическом рынке.

Неолиберальное сознание — в его наиболее массовых и демократических вариантах (когда оно стало сознанием различных слоев американских трудящихся) — представляло собой противоречивое сочетание традиционно-индивидуалистических, традиционно-либеральных привычек, иллюзий н новых, нетрадиционных представлений.

Распространение такого рода сознания в определенных слоях трудящихся на конкретном этапе эволюции капитализма вполне закономерно. Этот факт, с одной стороны, отражает поступательное развитие самосознания масс, с другой — свидетельствует о трудности протекания данного процесса, о силе привычек и традиций, о влиянии господствующей идеологии и культуры. Противоречивость сознания есть результат действия тех реальных противоречий, которыми сопровождается развитие общества в эпоху современного государственно-монополистического капитализма.

В сознании многих рядовых американцев постепенно и все прочнее укрепляется представление, согласно которому многие социальные и личные проблемы лучшим образом могут быть разрешены на уровне не индивидуальной деятельности или локальной политики, а политики общегосударственной. С деятельностью государства массы рядовых американцев связывают свои растущие и законные ожидания и требования. Они ожидают и требуют от государства действенных мер по улучшению своего материального положения, по расширению и качественному совершенствованию системы социального обеспечения и социальных услуг, народного образования, по ликвидации трущоб, расовых гетто, «районов бедности», по сохранению природных и энергетических ресурсов, по борьбе с загрязнением биосферы и т. д. Государство, не удовлетворяющее эти ожидания и требования, становится объектом острой критики. Типичным оказывается недовольство неэффективностью действий государства, бюрократизмом, равнодушием к нуждам рядовых американцев.

Но растущее недовольство бюрократизацией у многих американцев нередко сочетается с сохранением и даже оживлением веры в то, что традиционно-либеральные механизмы политической жизни являются единственным и вполне достаточным средством преодоления бюрократизма. Речь идет о вере в то, что для обеспечения эффективного контроля над государством со стороны рядовых граждан достаточна лишь последовательная реализация в сфере политики основных принципов «классического» либерализма: «свободного» волеизъявления в ходе выборов, «свободной» конкуренции основных политических партий и политических деятелей, наконец, принципа «свободного» политического предпринимательства (создания разных групп давления на правительство) .

Люди, верящие в эти принципы, еще не осознают, что для эффективного контроля над государством необходимо преодолеть классовое неравенство, ликвидировать привилегированное положение правящих классов, держащих в своих руках основные средства производства, ключевые посты в экономике, средства массовых коммуникаций и другие орудия экономического и политического контроля над деятельностью государственного аппарата и общественным мнением. Вера в механизмы буржуазной демократии удерживает сознание многих 5

* Ю. А. Замошкин рядовых американцев в русле либеральной традиции, модифицированной формой которой и оказался неолиберализм.

В процессе становления и эволюции неолиберализма в США значительную роль играли представители монополистической буржуазии и управленческой верхушки138. В истории американского капитализма монополии явились продуктом естественного развития «свободного» предпринимательства, но одновременно результатом его существенного ограничения и даже отрицания. Монополии остаются субъектом рыночных отношений и капиталистической конкуренции, еще более интенсивной, чем в эпоху «свободного» предпринимательства. Но монополии качественно сужают и ограничивают конкуренцию, устанавливая контроль над рынком.

Монополистический капитал стремится не только подчинить себе сферу экономики, но и установить авторитарный контроль над политической жизнью, используя в качестве инструмента такого контроля государство. Однако представители монополий не заинтересованы в том, чтобы та'кой контроль стал слишком явным. Они стремятся к сохранению традиционного либерально-индивидуалистического представления, согласно которому в США якобы все еще последовательно проводятся принципы «свободного» предпринимательства в сфере экономики и политики.

Монополистическая буржуазия связана с групповыми формами крупнокапиталистической собственности, с «коллективными» формами управления капиталом. Эти «коллективы» — гигантские бюрократизированные организации — предпринимают немалые усилия для обуздания традиционно-индивидуалистических и традиционнолиберальных стремлений и привычек тех американцев, которые включены в эти «коллективы». При этом, однако, всевластие свое монополистическая буржуазия предпочитает осуществлять через политические институты, избранные в соответствии с принципами либеральной демократии.

Эти противоречивые тенденции и побуждения пред- ставителей монополистического капитала находят выражение в их неолиберальной ориентации, в которой проявляется своекорыстная индивидуалистическая активность субъекта «большого бизнеса», приспособленная к задачам функционирования монополистического капитала, к потребностям создаваемой им системы авторитарного контроля над миллионами рядовых американцев.

Отношение управленческой верхушки крупных корпораций США к изменению роли и места государства в экономике страны, естественно, было и остается весьма противоречивым. Значительная часть монополистической буржуазии, как известно, выступила против «нового курса» Ф. Рузвельта. Однако представители монополистического капитала вынуждены были согласиться с «антикризисными» реформами, проводимыми государством, а также — хотя и в меньшей степени — с мероприятиями, направленными на устранение очевидных «очагов нищеты», на увеличение помощи безработным и наиболее нуждающимся слоям населения, на расширение социального обеспечения. Они соглашались с реформами во имя стабилизации и сохранения существующей системы и предотвращения массовых форм социального протеста.

Именно на этой основе происходило формирование неолиберальной ориентации правящего класса, которая включала идею взаимосвязи государства и крупнейших корпораций. Эта взаимосвязь государственных ведомств и корпораций была обозначена понятием «либерального истеблишмента». Специфический смысл неолиберально понимаемого единства государства и корпораций довольно правильно толкуют леворадикальные критики в самих США. «Его патернализм по отношению к бедным или черным в действительности служит самосохранению (истеблишмента. — Ю. 3.). Этот патернализм предназначен для ликвидации нищеты и дискриминации ради сохранения системы свободного предпринимательства и существующей классовой структуры»3.

Когда личность, являющаяся субъектом «большого бизнеса», принимает неолиберальную политическую ориентацию, она стремится использовать аппарат государственного регулирования экономикой в своих интересах. Такой человек рассчитывает на государственные субсидни. Он заинтересован в государственных контрактах и потому склонен поддержать мероприятия государства, направленные на то, чтобы за счет налогоплательщиков (в основном рядовых американцев) осуществить некоторые дорогостоящие и не сулящие больших прибылей проекты в области науки и техники, дорожного строительства, освоения новых источников энергии и т. д. Нуждаясь в большом количестве квалифицированной рабочей силы и специалистов, представители «большого бизнеса» поддерживают деятельность государства и по улучшению системы образования.

Монополистическая буржуазия стремится заставить ведущих государственных чиновников и организации, осуществляющие «планирование» экономикой, служить интересам крупных корпораций, быть их «приказчиками». Монополистическая буржуазия, как это признают американские исследователи, рассчитывает «побудить тех, кто занимается государственным планированием, к тесному союзу с интересами бизнеса, с тем чтобы планирующие организации стали активными проводниками интересов тех фирм, с которыми, по их мнению, легче всего иметь дело»139.

Неолиберальная политическая ориентация, поскольку она выражает установки людей, составляющих верхушку корпораций, одновременно с декларациями о верности либеральной традиции в политике сохержиг противоречащие этой традиции антидемокрагичесчие идеи, рассчитанные на существенное ограничение непосредственного участия масс в принятии основных политических решений. Это — ориентация на усиление репрессивного аппарата государства и на применение его против движений социального протеста и против тех профсоюзов, которые активно борются за права рабочих. Антизаба- стовочный закон Тафта — Хартли служит примером реализации конгрессом и государством политической ориентации этого рода. Неолиберальная политическая ориентация, выражающая интересы монополистического капитала, включает требование к государству обеспечивать интересы этого капитала в других странах, во всем мире. На нее во многом опиралась внешняя политика США после второй мировой войны.

Итак, с середины XX в. на базе неолиберализма оформились два основных, отличающихся друг от друга варианта политической ориентации личности: ориентация правящей элиты и ориентация рядового американца. Кроме них в русле неолиберальной традиции можно выделить ряд иных, менее четких и, так сказать, промежуточных вариантов политической ориентации.

Так, особый вариант неолиберальной ориентации стал характерен в США для индивидуалиста-карьери- ста, вынужденного приспосабливать свой интерес (свои индивидуалистические установки) к бюрократической практике и официальной идеологии тех организаций, которые создал государственно-монополистический капитализм и которые вошли в «либеральный истеблишмент». Такой тип политической ориентации личности получил наибольшее распространение в среде служащих ряда крупных корпораций, чиновников государственных и муниципальных учреждений. Он свойствен личности, которая и в повседневной деятельности, и в сфере политики вынуждена ограничивать свое стремление к независимости, склонность к поведению, последовательно выдержанному в духе «свободного» предпринимательства, так как объективно занимает «несвободное» положение наемного служащего или чиновника.

Несколько отличный вариант неолиберальной политической ориентации характерен для многих американских профессиональных политиков разного уровня и ранга, принадлежащих к основным политическим партиям. Они активно используют принципы, традиционные для «классического» индивидуализма и либерализма, и прежде всего принцип «свободной» конкуренции в борьбе за голоса избирателей. Для них политика — это торг, игра, сделка, в которой каждый должен набрать как можно больше сторонников, причем наиболее влиятельных, и в которой, как и в практике частного предпринимательства, многое зависит от личных качеств субъекта и от стихии политической конъюнктуры.

Вместе с тем американский профессионал-политик все больше зависит от государственных и корпоративных организаций, от специфических ичсгитутов власти, непосредственно создаваемых государственно-монополистическим капитализмом, от бюрократических процедур. Он также не может не считаться с требованиями и ожиданиями широких адас? избирателей, заинтересованны* в организации на общегосударственном уровне систем социального обеспечения, социальных услуг, помощи наиболее нуждающимся слоям.

Вот почему профессионал-политик в США в общем и целом принял неолиберализм, хотя придал ему свой, специфический политиканско-либеральный оттенок. При этом, конечно, следует учитывать, что выбор профессио- налом-политиком той или иной политической позиции в очень большой степени зависит не только от его личных установок и склонностей, но и от политической конъюнктуры в том районе, где живут его избиратели, в той партии, к которой он принадлежит, наконец, в стране в целом.

В связи с анализам социальных характеристик основных типов личности, которые в том или ином варианте приняли в США неолиберальную политическую ориентацию, нельзя также не отметить следующий факт. Поскольку неолиберализм получает в США официальную поддержку со стороны значительной части правящего класса, многих корпораций, государства и средств массовой информации, постольку он становится одним из основных направлений господствующей в США идеологии. Поэтому специфический социальный тип личности, который мы обозначили понятиями «внешне ориентированная личность», «конформист», «ритуалист», принимает неолиберализм именно как общепринятую идеологию, как признак и свидетельство конформности по отношению ко всем тем разнообразным силам, которые действительно стоят за «либеральным истеблишментом».

Разнообразие видов политической ориентации, условно и противоречиво объединенных в рамках американского неолиберализма, их взаимосвязь с различными структурами личности четко выявляются при анализе их отношения к проблемам научно-технического развития, к возможностям, социальной роли и историческим перспективам современной техники и науки. Вот почему в данной главе, посвященной социально-психологическим механизмам формирования неолиберальной ориентации, мы хотим специально остановиться на вопросе о том, как личности, разделяющие эти ориентации, относятся к проблемам научно-технического развития.

Эти проблемы занимают в неолиберальном сознании особенно заметное место. Именно в русле неолиберализ- ма получила распространение апологетическая оценка перспектив научно-техничеокого развития страны в условиях государственно-монополистического капитализма и специфическая форма фетишизации науки и техники. Науке и технике сторонники неолиберализма приписыва ют не просто важную, но решающую роль в развитии современного человека. Научно-технический прогресс изображается в качестве главного условия, основной предпосылки, важнейшего практического средства разрешения наиболее острых и волнующих американцев социальных проблем.

Формирование неолиберального сознания в его наиболее последовательном варианте оказалось связанным с фетишизацией социального значения ускоряющегося развития науки и обновления техники. Неолибералы, особенно в 50—60-х годах, исходили из оптимистической идеи, что этот процесс будет и впредь идти в США бесперебойно по восходящей линии, что он сам по себе обеспечит увеличение экономического роста и тем самым даст возможность удовлетворить интересы всех классов и слоев американского населения. Предполагалось, что интенсивное развитие науки и техники позволит обеспечить и расширение частного «свободного» предпринимательства, и увеличение прибылей крупнейших корпораций, и совершенствование государственной системы социального обеспечения, и, наконец, повышение и постепенное выравнивание доходов всех американцев (прежде всего за счет подъема доходов наименее обеспеченных слоев населения).

Для оформившегося в 50—60-х годах неолиберального сознания было характерно убеждение, что решение наиболее острых социальных и экономических проблем США упирается лишь в разработку более совершенных технических средств. Типичное выражение этой идеи дал в свое время президент Дж. Кеннеди: «Мы нуждаемся не в идеологических ярлыках и клише, но в более фундаментальных дискуссиях по более общим, тонким и техническим вопросам, решение которых необходимо для успешного развития огромного экономического механизма...»140 Надежды и расчеты возлагались на технические, естественные и некоторые общественные науки (на экономическую науку, опирающуюся на разные варианты «кейнсианства», социологию и политическую науку, социальную психологию и т. д.). В соответствии с традициями американского позитивизма и прагматизма науку рассматривали прежде всего как инструмент разработки новой «техники» или «технологии». Эти понятия употребляются не только применительно к сфере промышленности, но и к другим сферам деятельности141.

Следует отметить, что схемы «технологического фетишизма» занимают весьма специфическое место в неолиберальном сознании. Они используются именно тогда, когда в них возникает прагматическая идеолого-мани- пуляторская или идейно-психологическая потребность. Отвечая этим потребностям, существующие экономические и политические структуры выводятся из «императивов технологии» и тем самым оправдываются; политические и идеологические споры вокруг существа острых проблем заменяются спорами о чисто «технических способах» их решения. Когда же эти схемы оказываются дисфункциональными, их забывают. И снова на первый план выдвигается либеральная традиция. В соответствии с нею те или иные государственные мероприятия объясняются и оправдываются ссылками уже не на «императивы технологии», а на «свободное» волеизъявление избирателей, на законы политического рынка и политической игры. Исходя из этой же либеральной традиции, политика государства или монополий оправдывается ссылками на стихию спроса и предложения, на якобы желания большинства либо избирателей, либо потребителей, либо акционеров.

Такая смена аргументов, типичная именно для неолиберального сознания, характеризует его определенную внутреннюю пластичность и изворотливость. Но она же свидетельствует о внутренней противоречивости неолиберальной ориентации личности. Противоречивость эта проявляется в том, что идеи «технологического» фетишизма, или детерминизма, нередко приобретают принципиально различный смысл для разных групп и типов личности.

Факты говорят о том, что многие представители правящих классов предпочитают выражать собственные цели и смысл своей деятельности в «деидеологизирован- ных» терминах «чистой технологии». Прежде всего речь идет о тех представителях монополистической буржуазии, которые осознают потребность в определенной маскировке традиционных капиталистических источников своей власти. Они пытаются изобразить свою власть и положение как якобы прямое следствие обладания специализированными знаниями в области науки, техники и технологии управления. Носителями и выразителями технократического и одновременно либерального сознания чаще всего являются представители верхушки бюрократической организации в США, не являющиеся непосредственно наследственными владельцами крупной капиталистической собственности и использующие для достижения высоких постов в бюрократической иерархии наряду с прочими средствами специализированные знания в области технологии производства и управления. Чаще всего именно этих людей именуют в США «технократами».

Их отношение к традиционной элите двойственно: с одной стороны, в большинстве случаев бюрократическая технократическая элита постепенно обретает частный капитал или непосредственно зависит от него. С другой стороны, технократы склонны подчеркивать более высокую ценность знания по сравнению с унаследованным капиталом. Свою принадлежность к разряду технических специалистов они используют в борьбе за право перейти в высшие группы традиционной элиты.

Своеобразной питательной средой для возникновения и воспроизводства иллюзии «технологического фетишизма» являются многие американцы — представители наемного труда, деятельность которых непосредственно связана с научно-техническими областями. Речь идет о научно-технической интеллигенции, о многочисленных и быстро растущих группах специалистов и экспертов. Члены этих групп хотя и принимают участие в обновлении технологии и даже в подготовке, осуществлении тех или иных экономических и политических решений, но не играют определяющей роли в реальном процессе принятия действительно важных решений. Последние вырабатываются с помощью специалистов и экспертов, но принимаются не ими, а правящей верхуш- Этот слой в ходе научно-техничной революции становится и более значимым, и более массовым. Однако знания представителей данного слоя используются в качестве средства для достижения целей, к определению которых эти люди реально не имеют отношения142. Членов этого слоя, разделяющих технократические иллюзии, в США иногда называют «технократами без власти».

Для массы «технократов без власти» технократические идеи и принципы нередко имеют иной идейно-пси- хологический смысл, чем для технократов, властью обладающих. Основная причина заключается в объективном положении данного слоя в системе современного американского капитализма. Это положение — особенно если иметь в виду специалистов и научно-техническую интеллигенцию — можно охарактеризовать как промежуточное: с одной стороны, многие представители этого слоя стремятся выбиться в ряды технократической элиты, с другой стороны, массовость данного слоя и государственно-монополистические формы социальной организации науки и техники делают куда более реальным для его представителей статус рядового, эксплуатируемого работника специализированного умственного труда (с рядом последствий, характерных для наемного труда, включая безработицу). Вот почему в сознании представителей этого слоя порой причудливо и крайне противоречиво соединяются характерные для технократического сознания претензии, иллюзии и в то же время настроения недовольства и критицизма.

Для «технократов без власти» фетишизация специализированного знания и новой технологии (наконец, сама идея «технократической революции», или «власти экспертов») часто является превращенной формой выражения их недовольства, и прежде всего тем, что они не располагают реальной властью. На «технологический фетишизм» уповают члены данной группы, связывают с ним свои надежды на то, что научно-техническая революция сама собой приведет к такому положению, когда специалисты в области науки и техники станут руководящей силой в .структуре власти, вытеснив «старый» правящий класс, т. е. владельцев крупного капитала. Эти притязания и надежды в конечном счете и определяют их склонность к принятию идей технократии. Поскольку же данные притязания и надежды, естественно, оказываются нереализованными, постольку в их сознании сохраняется и даже оживает вера в традиционные идеалы либерализма, в то, что большую власть и большее влияние на общественную жизнь они могут приобрести посредством использования или даже расширения существующих в США механизмов либеральной демократии.

Если в сознании членов элитарных групп, принадлежащих к правящему классу, идеи технократии объективно служат ограничению идеи демократии, то в сознании представителей научно-технической интеллигенции идеи технократии часто дополняются идеалами демократии. По мере кризиса технократических иллюзий упования на расширение демократии могут реально усиливаться, что является одной из весьма существенных тенденций, характеризующих сегодняшнее состояние умов и чувств многих представителей научно-технической интеллигенции в США.

Фетишизация науки и техники в сознании «технократов без власти», выполняя чисто компенсаторскую функцию, служит средством самоутешения и самообмана. Ведь осознание растущей значимости науки и техники нередко сопровождается усилением комплекса социальной неполноценности в сознании тех, кто, с одной стороны, реально способствует научно-техническому прогрессу, а с другой стороны, оказывается лишь бесправным винтиком в машине государственно-монополистической организации. Этот комплекс неполноценности является выражением и закреплением в сознании «технократов без власти» их действительного отчуждения от механизмов принятия общественно значимых решений.

Ориентация на «узкотехницистский» подход к социальным и политическим проблемам, свойственная многим деятелям науки и техники в США, может варьироваться и иметь разный смысл. Для одних «техницизм» означает существенное сужение горизонта жизненной и политической ориентации. Фетишизация «императивов технологии» и недоверие к «императивам идеологии» и «императивам политики» являются выражением отсутствия в их мировоззрении сознательно принятых и отстаиваемых широких идеологических и политических программ. А это в свою очередь может служить основанием политического и идеологического нейтрализма, воздержания от активного участия в политических и идейных битвах современности.

Для других людей «техницистский» подход есть лишь новая форма выражения узкопрагматической, оппортунистической, предпринимательско-индивидуалистической установки: «свобода» от «императивов идеологии» по сути дела означает также «свободу» от морально-этических запретов, например от запрета вступать в торг с «покупателями», использующими знания специалистов в антигуманных целях, для осуществления реакционной политики.

Наконец, для третьих «техницистская» личностная ориентация стала особым вариантом прогрессистско-ре- форматорской ориентации. Речь идет об ориентации личности, которая надеется, что посредством экономического роста, якобы обеспечиваемого лишь наукой и техникой (а также посредством универсального проведения в жизнь технологического принципа «формальной рациональности» и «максимальной эффективности»), можно постепенно усовершенствовать существующую систему и даже создать условия для качественного изменения этой системы в направлении «гармоничного» социального прогресса. И хотя данная ориентация не выходит за рамки неолиберального реформизма, она отличается от ориентации на апологию существующих сегодня в США порядков.

Рассматриваемые варианты неолиберально-технократической и техницистской ориентации личности сложились в США в 50—60-х годах и воплотились по большей части в оптимистических представлениях о будущих перспективах развития науки и техники. Однако, забегая вперед, можно сказать, что обострения противоречий капиталистической системы по мере развертывания научно-технической революции, несбывшиеся завышенные надежды технократов и техницистов и другие обстоятельства реальной действительности снизили уровень оптимизма неолиберального сознания и даже вызвали в 70-х годах его кризис. Но было бы ошибкой утверждать, будто это сознание полностью утрачивает влияние, Оно глубоко укоренилось в капиталистической системе, в организации науки и техники в условиях государственно-монополистического капитализма.

В 50—60-х годах в США основные варианты технократической и техницистской ориентации были важной идейно-психологической базой неолиберализма. На этой базе создались и получили распространение утопические, оптимистические прогнозы и схемы дальнейшего социального развития, объединяемые теориями «индустриального», «постиндустриального» общества, «технотронной» цивилизации и т. п. В этот период относительно высоких темпов экономического развития оформились различные варианты «потребительской» ориентации, также ставшие важной идейно-психологической базой неолиберализма. Особенно широкое распространение получила превращенная и модифицированная форма индивидуализма — индивидуализм потребительский.

Речь идет о специфическом варианте индивидуалистической ориентации, при которой именно личное потребление, а не производство и бизнес оказывается той основной сферой, где человек стремится и надеется обеспечить свой частный успех. Главным признаком успеха становятся прежде всего вещи, служащие для личного потребления, бытовые услуги, наконец, деньги, расходуемые на данные вещи и услуги (дом подороже, новая, более модная и дорогая автомашина, покупка вещей в более дорогих магазинах, поездка на более дорогие курорты, посещение особенно дорогих, фешенебельных ресторанов, парикмахерских, салонов мод и красоты и т. п.). Траты такого рода стали играть роль главных эталонов и критериев социального престижа индивида, стали определять отношения к нему других людей и его отношение к самому себе.

Потребительская ориентация явилась следствием и спутником переживаемого многими американцами кризиса традиционных индивидуалистических идеалов, жизненных ожиданий и стимулов в сфере активного предпринимательства и труда. Индивид уже не в состоянии проявить личную инициативу и самостоятельность в сфере частнопредпринимательской деятельности. Тем более невозможно в сфере отчужденного, бюрократизированного труда раскрыть творческие индивидуальные потенции, обрести смысл жизни. Трудно проявить себя как автономная личность и при осуществлении служебных функций в рамках бюрократии. Американцы, воспитан ные в духе прежних традиций, ищут компенсацию йе* реализованных идеалов и установок в сфере личного потребления, быта, досуга, развлечения. Основными жизненными целями их, по меткому выражению Р. Миллса, становятся идеалы досуга и потребления143.

О вытеснении надежд на реализацию идеалов неза висимости, свободы выбора, инициативы, творчества из сферы производства в сферу личного потребления написано в США очень много. Одними из первых, кто указал на широкие масштабы и быстрые темпы развития чисто потребительского отношения к жизни в США, были Р. Миллс и Д. Риомэн.

Последний, например, заметил, что духовный, идеологический и моральный климат в США в XX в. отличается тем, что отношение к жизни многих американцев приобретает все более ярко выраженный потребительский характер. По убеждению Рисмэна, развитие потребительской психологии — это центральный момент, отличающий «внешне ориентированную личность», типичную для современной Америки, от «внутренне ориентированной личности», характерной для ее прошлого. «Энергия внешне ориентированной личности, — писал он, — в огромной степени направляется в постоянно расширяющую свои границы сферу потребления, в то время как энергия внутренне ориентированной личности была направлена в область производства»144. «Имеется все больше и больше свидетельств того,— писал Р. Уильямс, — что активность в сфере потребления частично заменяет активность в сфере работы, и признаком «преуспевания» все чаще оказывается не то, как человек добывает деньги, а то, как он их тратит» 145.

Известный в 60-х годах социолог Д. Мартиндейл также отмечал, что для духовного климата современной Америки характерна не «ориентация на производство», а «ориентация на потребление». На заре капиталистического развития, писал Д. Мартиндейл, предприниматель был охвачен прежде всего страстью к приобретению денег, капитала ради употребления их на организацию или расширение «своего дела». При этом он нередко отличался «пуританскими добродетелями»146.

Природа потребительства Внутренне двойственна. С одной стороны, потребительская ориентация возникает как проявление особого рода паразитического индивидуализма в среде наиболее крупной буржуазии. С другой стороны, она есть продукт вырождения и разложения индивидуализма в сознании тех людей, которые пережили или переживают превращение из мелкого и среднего предпринимателя в наемного рабочего и служащего корпораций.

Элитарные слои могут проявлять свои индивидуалистические страсти в сфере буржуазного производства, бизнеса, но предпочитают вести паразитическую жизнь богатых бездельников, ценностные ориентации которых реализуются в сфере «престижного потребления». Наемные рабочие и служащие не могут реализовать в сфере производства или бизнеса индивидуалистические идеалы и стремления, продолжающие жить в их сознании. Для них быт (в его особом, специфическом — потребительском понимании) оказывается практически последней опорой для индивидуализма, т. е. для реализации традиционных идеалов самостоятельности и свободы. Являясь вне стен своего дома объектом эксплуатации, бюрократического принуждения и манипуляций, рабочие и служащие в быту, в сфере личного потребления пытаются найти возможность для проявления личной инициативы и т. д. Поскольку эта инициатива направляется в сферу потребления, постольку рождается психология «маленького человека», обывателя, мещанина, индивидуал иста-потребителя.

Во всем, что не касается вопросов быта, для него характерна пассивная психология приспособительства и конформизма. Такой человек на работе, в вопросах политики часто оказывается «ритуалистом», внешне подчиняющимся «нормам-рамкам» государственно-монополистической организации. Его психология, образ мыслей — следствие осознания им своей незначительности перед бездушной силой гигантской организации — управления и подавления, создаваемой государственно-монополистической системой. И чем глубже ощущение этой незначительности, тем выше активность в сфере быта и потребления. Для человека, утратившего самоуважение и уважение в сфере бюрократии, быт, личное потребление представляются теми средствами, при помощи которых их можно возместить. В этой сфере человек рассчиты вает снова обрести межличностные дружеские связи с другими людьми, разрушенные буржуазной бюрократией.

В течение последних 30—40 лет в США наблюдалось превращение потребительской психологии в одно из важнейших направлений официально принятой, господствующей идеологии. Г осударственно-монополистиче- ская организация, особенно в 60-х годах, широко использовала идеалы потребительства. Она прилагала немало усилий, чтобы воспитать из рядового американца обывателя, думающего прежде всего о том, как бы удовлетворить свои стремления в сфере личного потребления и быта, и послушного воле правящих классов в сфере экономики и политики. В результате широкое распространение получил тип личности, называемый «человек-потребитель» (homo consumens).

Массовая пропаганда в этот период была захвачена воспеванием «радостей быта», которые якобы одни и определяют «подлинный успех» человека в жизни. Она изображала жизнь рядового обывателя как воплощение «истинного» счастья и довольства. Заправилы бизнеса и политики, т. е. главные и действительно активные субъекты социальной практики в США, в чьих руках сосредоточены власть и капиталы, были представлены как своего рода «мученики», якобы во имя дела отказывающиеся от «истинных» радостей жизни. Средства массовой информации способствовали развитию фетишизма вещей и предметов потребления. Но одновременно они активно формировали в целом оптимистическое восприятие общего положения дел в стране и апологетическое отношение к социальной системе.

Акцент на потребительские ориентации в США явился также следствием внутренних потребностей экономической практики государственно-монополистического капитализма. Корпорации стремились обеспечить рынок сбыта товаров в условиях ожесточенной конкуренции и поддержать более высокий уровень экономической конъюнктуры в стране путем непрерывного формирования массовых потребительских запросов.

Фетишизму потребления особенно поддалось либеральное сознание. Либералы были склонны связывать социальный прогресс прежде всего с расширением производства и потребления вещей и услуг. Именно в этом смысле они истолковывали перспективу «всеобщего благосостояния». И не случайно У. Ростоу в качестве высшей стадии развития общества рассматривал общество «массового потребления».

Этот вариант неолиберальной ориентации принялн не только индивидуалисты-потребители. В какой-то мере созвучным своим стремлениям его сочли и те достаточно широкие слои американских трудящихся, которые выдвигали естественные и закономерные требования улучшения «качества жизни». Либеральная идеология стремилась приспособиться к этим требованиям. Неолиберальные программы 60-х годов содержали обещания удовлетворить быстро растущие стремления к повышению материального благосостояния всех слоев американского населения. Они сулили непрерывное улучшение «качества жизни» (в том числе бытовых условий и т.п.) Но в рамках неолиберального сознания справедливые, закономерно возрастающие стремления трудящихся масс к повышению уровня и качества потребления отождествлялись с запросами и притязаниями, в которых воплощались товарно-потребительский фетишизм и ориентации потребительского «индивидуализма».

В неолиберальном сознании оказались смешаны два происходящих в США разнородных процесса: во-первых, закономерное возвышение потребностей широких масс, и особенно тех слоев, которые находятся на нижних этажах социальной лестницы, и, во-вторых, искусственное форсирование и завышение ожиданий, возникших на основе потребительской психологии и коммерческой рекламы 147. Неолиберальное сознание противоречиво соединили оба процесса. Это, с одной стороны, определило его популярность и значительное влияние в 50— 60-х годах, но, с другой стороны, в определенной мере подготовило тот внутренний кризис, который охватил неолиберализм в конце 60-х годов.